Галина Кисель.
ГОЛОС КРОВИ.
- Так вы придете? Отпразднуем начало жизни в Германии. А то тоска зеленая.
Действительно, тоска зеленая. Или черная? И полная неизвестность впереди. Нет, идти на эту вечеринку не хотелось. Нас собрала здесь госпожа Случайность. Привезли в этот хайм, кого вчера, кого пару недель назад, а кто коротает здесь уже полгода.
Два длинных двухэтажных дома в лесу, когда – то тут были казармы. Маленький живописный поселок под горой. Местный люд при встрече приветливо улыбается. Одеты по городскому. Деревня не деревня, не поймешь. Но на пригорке пасутся дородные черно-белые коровы. Никаких заборов, только низенькие кустики окаймляют участок. Вчера шла по поселку, яблоки выкатились почти что на дорогу. Наклонилась, подняла одно. Оглянулась – хозяин в жилетке стоит на аккуратной дорожке между газонами и дружелюбно улыбается. Протянула ему яблоко, а он рукой помахал, показал на остальные – дескать, берите, не жалко! У нас дома уже б ругался или с ружьем бы выбежал. Читала об этом не раз. И цветы. В садике все со вкусом посажено, подстрижено, ухожено. Кустик вереска, кустик азалии, розы, два живописных камня. На одном сидит ящерица. Каменная, а как живая. Из -за куста выглядывает гномик. И на каждом участке что-нибудь свое.
Если заговоришь - приветливо, с готовностью и улыбкой поддержат разговор. Очень стараются понять и помочь. И этот внимательный взгляд, и вопрос в глазах: кто ты? Чего от тебя ждать? Так смотрят на чужака. А мы смотрим настороженно, с вызовом. Мы так привыкли. Мы ждем от них добра, но готовы толковать каждый их жест как враждебный выпад. Будет ли когда-нибудь иначе? Для меня почти нет языкового барьера, но я все равно чувствую стену, разделяющую нас.
Нет, идти в чужую казенную комнату к таким же неприкаянным людям, как я сама, совсем не хочется. Эмигранты. Разговоры только об одном: как выучиться говорить на немецком языке и заиметь квартиру в приличном городе. Обустроиться. Если повезет, найти работу по специальности. Это для молодых. И еще: Какими великими и удачливыми мы были в той, прежней жизни. Так почему же мы эмигрировали?
Продолжать свой внутренний монолог я не стала. Свитер и джинсы уже на мне, осталось причесаться, попудрить нос и тронуть губы блестящей розовой помадой. Ну что же, я готова!
Четыре кровати, два составленных вместе стола, накрытых бумажной скатертью, простые стулья. Ну просто тебе студенческое общежитие! Как давно это было! И такая же суета. И опять на бумаге колбаса и сыр? Но нет! Здесь аккуратные бумажные тарелки, и снедь самая разнообразная, и хорошее вино. Я поставила на стол мандарины в симпатичной вазочке, купленной за пару центов на блошином рынке, и уселась на предупредительно уступленное мне место. Так, посмотрим, что за компания собралась? С хозяевами комнаты я познакомилась еще вчера. Милая пожилая пара из Москвы. Сын в Америке, дочка с семьей в Израиле. Господь, очевидно, опять рассеивает евреев по белу свету!
- Что вам налить? Вино, или, может быть водочки? – я поднимаю глаза.
- Ты!? – мой первый и давно забытый «муж» смотрит на меня с таким же изумлением, как я на него. Мы расстались с ним лет тридцать назад в пылу жесточайшей ссоры, в которую были втянуты родственники с обеих сторон. Разбежались накануне свадьбы. И вот он сидит рядом со мной в случайной компании, в чужой стране и бутылка дрожит в его руке.
- Сеня, что же вы? Наливайте Танечке! Мы же все ждем! Первый тост за удачу! Она нам так нужна!
Вино не попадает в подставленную чашку, по скатерти расплывается красное пятно.
Компания шумит и изо всех сил старается казаться веселой. Для меня все голоса сливаются в отдаленный гул.
Он почти совсем седой. Серые глаза в припухших веках, второй подбородок. Грузный, большой. Где его прежняя спортивная осанка? Впрочем, я тоже теперь далеко не та стройная девочка.
Мне что – то там такое подкладывают на легкую тарелочку, Я пью и закусываю, смеюсь чьим – то остротам, отвечаю на вопросы.
У нас в хайме все сплошь главные специалисты, ученые, профессура. Так они во всяком случае представляются. А я всего лишь учительница. Но немецкого языка. И мой вообще-то очень скромный статус здесь поднялся до заоблачных высот. Все со мной чокаются, все мне улыбаются, все хотят со мной дружить. Я что-то отвечаю, смеюсь, но не слышу сама себя. С кем он тут? Откуда приехал?
- А наш Сеня, смотрите, влюбился с первого взгляда! – раздается ревнивый голосок рыженькой кокетливой дамочки средних лет, которая сидит напротив.
- Просто мы с Татьяной старые знакомые, – прорывается ко мне сквозь шум в ушах его голос. - Еще со студенческих лет, – похоже, он справился с собою раньше меня.
Потом мы с ним стоим в конце коридора, у окна, за которым луна и шевелятся тени деревьев, и он рассказывает о себе. Когда – то мы расстались врагами. Кто мы сейчас друг для друга? Наташа, дочка! Хорошо, что тебя здесь нет. Сердце бьет тревогу.
Он совсем недавно потерял жену и приехал к сыну. Та же история, что и у меня. Я к дочери, он к сыну. Он в хайме уже пару месяцев. А теперь сын нашел ему квартиру в Ольденбурге. Господи, и моя Наташка в Ольденбурге! Завтра он переезжает. И слава Богу!
- Жаль, что мы так скоро расстаемся. Рад был тебя повидать. Ты уже знаешь, где обоснуешься? Семья у тебя есть? Ах, дочка уже год, как в Германии? Пока не работает? А мой Вадик, представляешь? Программист! И трудится в солидной фирме. Он тут давно. Еще не женат. Но это поколение не спешит. Особенно в Германии. Здесь принято, что сначала карьера, положение, а потом можно и семью заводить. А пока мы будем жить вместе.
Рыженькая подходит, и трогает его за рукав.
- Можно, я тебя ненадолго отвлеку? – спрашивает она детским голоском, головка на бок. – Ты же обещал мне помочь с упаковкой! Мы завтра рано утром уезжаем. „Мы“ легонько подчеркнула голосом.
Это уже предназначается мне. Одно плечо выше другого и кривые ноги. На затылке просвечивает седина. Ну и вкус у него! Впрочем, так даже лучше. С чего это я так забеспокоилась? Старая любовь не ржавеет? Глупости, я не вспоминала о нем много лет. Ну, разве что изредка, когда Наташка болела или устраивала неприятности.
Но в эту ночь мне долго не спится. Соседки по комнате, две немолодые дамы, посапывают во сне, где – то капризничает малыш, в конце коридора тихо и задушевно поют под гитару родные бардовские песни.
Мы познакомились с ним на турбазе. Подруга с великим трудом раздобыла две недорогих путевки. Три дня Теберда и Домбай, а потом через Клухорский перевал к морю! Я до этого никогда не видела моря. Как я радовалась! Он был нашим верным рыцарем целых 14 дней. Мы все гадали, кого он выберет? А позвонил он мне. Через день после возвращения. И пригласил … на стадион. На соревнования по волейболу. Я должна была болеть за него и его команду. Как он прыгал! Брал любую подачу! Каким стремительным и ловким казался! А потом я пошла в ресторан с ним и его друзьями.
Дача его родителей в Осокорках… Они уехали к родне в Москву на какой – то юбилей. И мы жили там с ним вдвоем почти месяц. Купались в Днепре, объедались малиной и клубникой. Сидели с его приятелями у костра на берегу, пели под гитару. Я сказала своим родителям, что буду на даче у подруги. Там не так жарко, как в городе. Тем летом я окончила педагогический институт и была свободна до сентября. А он еще учился в строительном. После армии. Нам было так хорошо вдвоем! Пока не появилась однажды утром его тетя. Приехала проверить, как там поживает ненаглядный племянничек. Ну и скандал же она закатила! Потом, как в античной трагедии, два хора раздирали наше счастье надвое. Сначала родители дружно согласились на нашу свадьбу, потом вынудили нас расстаться. Или это мы сами так бурно реагировали на всякую чепуховую ссору? А родня нас «поддерживала»? Теперь трудно вспомнить. Я долго лелеяла обиду, и мама рьяно помогала мне в этом. А с сентября я уже работала в Виннице, в школе, по назначению. Я ждала, что он будет меня искать. Не так уж много в Виннице школ. Но он так и не появился.
Я себя чувствую здесь не в эмиграции, ( какое суровое слово) а как будто на отдыхе. Это днем. А ночью мне снится мой дом, Киев, институт, в котором я последние годы работала. То, чего теперь никогда больше не будет.
Меня разбудил легкий стук в дверь. Набрасываю на плечи халат. Ключ неслышно поворачивается в замке.
- Таня, я отбываю. Вот тебе мой телефон в Ольденбурге. Прошу тебя, позвони.
За его спиной с вещами в руках стоит высокий молодой мужчина. Легкий поклон в мой адрес. Лица я не разглядела. Куртка, джинсы, на коротких светлых волосах отсвет лампы.
Ну почему это все навалилось на меня здесь и сейчас, когда мне так трудно? Что он сказал обо мне сыну? Старая знакомая еще со студенческих лет? Как вчера той рыженькой?
Я кладу листок с его телефоном на стол и ныряю в тепло под одеяло. Не буду ни звонить, ни искать. К чему ворошить то, что быльем поросло? Сразу полезут на свет старые обиды. Мне это ни к чему. И Наташа… Нет, мы будем держаться от него подальше. Я встаю, беру листочек с его телефоном и сую в папку с моими документами. Соседки могут случайно выбросить, ведь стол – то один на всех?
Мой день заполнен до предела. Я что – то вроде переводчика в нашем общежитии. Не официального. Работаю добровольно, бесплатно и без особого удовольствия. Хожу с новыми знакомыми из нашего хайма в арбайтсамт, в социал, к врачам. Но все это имеет и свою хорошую сторону. Я поднаторела в сложном здешнем бюрократическом языке, познакомилась с некоторыми правилами, и уже не чувствую себя такой беспомощной. В награду за мой труд мне суют конфеты и пирожные, приглашают на бесчисленные посиделки то в одну комнату, то в другую. Людям хочется быть вместе, советоваться, верить слухам, что все устроится. Слухи… Какой город лучше? Где легче найти жилье, где дешевле квартиры? Как искать работу?
Два раза в неделю приезжают маклеры. К ним выстраиваются длинные очереди. У людей расстроенный и испуганный вид. Хорошо тем, за кого беспокоятся родственники. Но большинство, а это чаще всего старики, растеряны и удручены. Однако надежды не теряют. Никогда не слышала столько веселых анекдотов и баек, как здесь и теперь. Вот это и есть мой народ. Дома, среди моих украинско – русских и еврейских друзей я этого не ощущала. Нет, я, конечно, тоже не раз натыкалась на антисемитские штучки. Но это было извне, не в нашем кругу. Только раз у матери одного из моих друзей вырвалось по адресу его невесты: - «Но ведь она еврейка!» Что, впрочем, не помешало им потом дружить. И только здесь, на чужбине, народ сплотился. Люди объединяются в беде и в радости. А что сплачивает наш народ в Германии? Беда или радость? Впрочем, довольно много приехавших по еврейской эмиграции – русские. Мужья, жены. Нет, тут нас объединил наш совковый менталитет. Мы изо всех сил стремимся жить прежней жизнью.
Все обзаводятся друзьями, стараются держаться компаниями. Я тоже не могу оставаться одна, особенно, когда приходит вечер.
Две немолодые дамы, которые живут со мной в одной комнате, не скрывают, что надеются выйти в Германии замуж, и непременно за здешнего немца. Обеим чуть за сорок, обе довольно привлекательные, но вот учить немецкий им трудно. И очень не хочется. На что они рассчитывают? Как они собираются общаться со своими избранниками, ума не приложу. Но покорно пишу им письма в здешнее бюро знакомств.
Текст один и тот же, с небольшими вариациями. Изредка им звонят. Тогда меня просят поговорить с потенциальным женихом. И вопросы тоже стереотипные: сколько лет, есть ли машина, дом, дети? Работает ли он? Потом кандидатура долго обсуждается и принимается решение идти на свидание – знакомство, или отказаться. Чаще всего кто-нибудь из них прихорашивается и уходит. Возвращается довольно быстро. Соискатель оказывается много старше, чем рассказывал о себе, лысый, не интересный и к тому же безработный. Или требования у него не подходящие. Требуется по существу домработница. Дамы возмущены. И уже совершенно забыли, что и сами не без греха. Добрая половина их информации о себе высосана из пальца.
Через неделю приезжает Наташа. Запах легких духов, теплые, родные руки. Она в джинсах стройней и элегантней. Куртка на бесчисленных молниях летит на мою кровать, длинный шарф падает на стул. Она коротко постриглась, густые каштановые кудри красиво венчают смуглый лоб, сероголубые глаза всегда со смешинкой. Стремительная, легкая. Моя дорогая девочка! Ну, кто поверит, что ей уже за тридцать? И неудачный брак за спиной. И одиночество в чужой стране.
- Квартиру я тебе нашла.- докладывает она. - Знакомый помог, у него интернет. Жаль, что ты не желаешь поселиться со мной
Я качаю головой.
- Чтобы мешать? Нет уж. Хочется пожить одной. Сама себе хозяйка. Никогда не имела такой возможности. И мы ведь договаривались?
- Да, да! Две небольшие комнаты. Почти центр. Сама увидишь. Одна соседка тоже из наших. И магазины рядом. И мой дом на соседней улице, далеко ходить не надо.
Ольденбург. Хожу по незнакомому городу любопытной туристкой. Даже фотоаппарат со мной. Мне все тут нравится. Я с воодушевлением брожу по лабиринтам огромных магазинов и учусь выбирать в развалах товаров необходимые мне вещи. Беда только, что мне нравится и то, и это, и вон то тоже. Как решиться на покупку?
У нас, советских, не выработалась привычка выбирать из множества хороших вещей ту самую, которая больше всего подходит. Брали, что изредка «выбрасывали» на прилавок. И были рады – радехоньки. И очереди нас не страшили.
Я стою в отделе электроприборов и силюсь выбрать один из трех совершенно очаровательных бра. Наташа в соседнем лабиринте ищет для меня чайник.
- Вот где ты! – тяжелая рука хлопает меня по плечу. - Одни и те же заботы приводят нас в одни и те же места! Что мы покупаем?
Я оглядываюсь. Сеня. Взгляд метнулся по магазину. Наташи не видать за горами товара.
- Вот думаю, какой из них взять?
- А ты закрой глаза и протяни руку. Какой попадется, тот и хватай. По-моему, они все хороши.
- Мама уже полчаса тут мается. Помогите, а то мы проторчим здесь до закрытия. Наташа! Дочка протягивает ему руку.
Она подошла со спины. Сердце ухнуло куда – то вниз, во рту сразу пересохло. Они улыбаются друг другу.
- А я и не знал, что у тебя такая очаровательная дочка! Семен, очень рад. Мы с вашей мамой давным-давно знакомы. Учились, можно сказать, в одно и то же время. И компания была одна.
Господи, только бы он не проговорился! И чего это он так пялится на мою девочку?
Молчать нельзя, подозрительно.
- Вот я и выбрала! – я схватила первый попавшийся светильник. – Ну, как устроился? У тебя все в порядке?
Он облокотился о полку, приготовился к обстоятельному рассказу. Эту его привычку я хорошо помню. Сейчас все подробно доложит. «С одной стороны, с другой стороны». Две пары серых одинаковых глаз смотрят друг на друга. Очень дружелюбно. С симпатией.
- Знаешь, в другой раз. Мы спешим. – Я дергаю Наташу за рукав. – Пошли, пошли! У меня сегодня еще много дел. И знакомая придет. Обещала. Так что до свидания!
Он переводит взгляд с меня на Наташу и обратно. Он растерян и обижен. Ну и пусть! Только бы подальше отсюда.
- Мама, ты чего? Тебе не хочется поговорить со старым знакомым? Довольно симпатичный старичок. И чего это ты бежишь от него? И что за знакомая? Откуда?
Наташа спешит за мной, оглядываясь. Сеня смотрит нам в след. Я на ходу раскрываю сумочку, достаю кошелек и расплачиваюсь.
- Что случилось? – настаивает Наташа. – Что с тобой? Ты вся красная.
- Наверно давление поднялось, – нашлась я. Давление меня всегда выручает.
Дочка смотрит на меня с недоверием. Но я не стану ничего объяснять. Пусть все остается, как есть. Если он не поинтересовался, кто у него родился, и не подумал приехать к дочери, то нечего сейчас к ней присматриваться.
Мое новое прибежище окнами выходит на газон. Там под весенним солнышком расцветают первые крокусы. Желтые, синие, белые, в сочной весенней траве. А мне в моей необжитой еще, не «своей» квартире тревожно и неуютно. Непонятно, догадался ли он, что это его дочь, или нет? Я ведь написала ему на Урал? С трудом, через общих знакомых, достала адрес и написала. Про то, что беременна и считаю, что он должен об этом знать. Вовсе не просила его на мне жениться! Очень надо! Может быть, они тогда решили, что я избавилась от ребенка? И он забыл? Сейчас меня больше всего волнует и обижает именно это. Странно. Еще пару дней назад я была рада, что он навсегда и прочно ушел из моей жизни и не претендует на родство. А сейчас я, кажется, готова призвать его к ответу. Не хотел платить алименты? Моя обычная непоследовательность. Я тогда смирилась с тем, что осталась одна с ребенком. Мне было хорошо и спокойно. Еще вчера я надеялась никогда его больше не встретить. И вот пожалуйста: не сплю, не ем. И тысячи вопросов, требующих немедленного ответа. Принять валерианку и заснуть? Утро вечера мудренее. Но ведь не засну! Буду думать, вспоминать. Через столько лет! Я, кажется, помню каждое наше свидание, каждое слово. Наваждение какое – то.
Я была взбудоражена и несчастна несколько дней. Потом постепенно успокоилась. Забот хватало. Обустраивала свой быт, появились знакомые, главным образом благодаря Наташе. У нее обширный круг приятелей. А у тех есть мамы и папы. И всем нравится иметь «своего» переводчика. Русскоязычная колония держится вместе. Евреи ходят в общину при синагоге. Не только молиться. И для общения. Как в клуб. Вместе со своими русскими мужьями и женами. Больше некуда. За стенами еврейской общины начинается незнакомый и пугающий немецкий мир. А тут все свои и есть различные общества по интересам. Вот только не евреев в общину не принимают. Обидно, но куда денешься? Впрочем, и не членам общины можно посещать любой кружок, библиотеку, никто не запрещает.
Я недолго присматривалась. Очень скоро мне предложили вести занятия в группе сеньоров, желающих изучать немецкий язык. Разумеется, бесплатно. Наша община бедная, оплачивать не может. Но я согласилась. Буду среди людей.
И в первый же день, открыв двери класса, я его увидела. Во втором ряду. В его глазах медленно нарастает удивление. Ну конечно, ведь Сеня не знает моей фамилии по покойному мужу. Растерялся, кажется. Думает, что я его выгоню? А если сказать, что группа слишком большая? И «отчислить» половину? И его в том числе? Нет, это не порядочно. И он может навсегда обидеться. Я почему – то этого не хочу. Совсем не хочу. Так, рыжая тоже здесь и опять рядом с ним. Сейчас я с вами познакомлюсь, посмотрим, что вы знаете и можете.
Рыжую зовут Людмила. Можно просто Мила. Ни детей, ни мужа. Ни родни. Притулилась к его плечу. Она все еще не пережила удивление, что это я оказалась учительницей. Растеряна. Напряжена. Ладно, я же не первый раз стою перед аудиторией. Будем работать! Странно, но я злорадствую. Люблю работать в таком настроении. А эта Мила ничего, толковая. Чего нельзя сказать о нем.
В перерыве он несмело подходит ко мне.
- А я и забыл, что вы учитель немецкого. Вы нас оставите в группе?
Мы с ним теперь на «вы»?
«Нас» - это его и Милу. Они уже вдвоем. Просто друзья или более того? В прочем, какое мне дело?
- Я никого не прогоняю. Мой опыт мне подсказывает, что некоторые и сами со временем отсеются. Так всегда бывает.- отвечаю я.
Он удовлетворен. Кивает. Хочет еще что – то сказать, но натыкается на мой отчужденный взгляд и ретируется. Вот так -то лучше, на расстоянии и без фамильярности!
На расстоянии не очень получается. Наша община маленькая. Все держатся вместе. Праздники, концерты, лекции. Хоть мне и очень хочется относиться ко всему с иронией, но здесь собралось много интересных людей и из самых разных городов бывшего Союза. Музыканты, артисты, художники. В моей группе врач, конструктор самолетов, физик, он же и поэт. Каждому есть, что рассказать. Что же мне прикажете? Сидеть дома? Мы сталкиваемся почти каждый день. Он тоже больше не стремится к общению. Он ученик, я учитель. Я на ступеньку выше.
У Наташи, наконец, есть работа. Моет пробирки в химлаборатории университета. Для химика с красным дипломом немного обидно, но моя дочка объясняет это очень просто:
- Диплом необходимо еще подтвердить. И мой немецкий сама знаешь, какой. Но я же учусь, стараюсь. Вот увидишь, все будет тип-топ!
Именно так она всегда меня обнадеживала, когда получала двойку еще в школе. .Моя легкомысленная дочка не меняется. Но, может быть, это как раз и хорошо? Пусть подольше не задумывается и принимает жизнь такой, какая она есть. А переживать и мучится оттого . что она одна в чужом краю, без корней и родственных связей – это мой удел.
С ее приятелем я тоже уже познакомилась. Миша. Лысеющий. С ямочками на розовых щечках. Свитер обтягивает круглый животик. На этом фоне его шкиперская бородка выглядит довольно комично. У этого Миши, на мой взгляд, странный образ жизни. Он в Германии еще с диссидентских времен, хорошо знает язык, но делать карьеру не стремится. Работает на разных случайных работах. Вот сейчас, например, ночами убирает в цехах «Мерседеса». Ему все равно, где работать и кем. Наташа утверждает, что он поэт! Я пару раз слышала его стихи. Их рваная, без всякой рифмы, форма мне решительно не понравилась. Говорят, это сейчас в моде. Но меня модная поэзия не восхищает. Нет, он совершенно не подходит моей дочке! Я прекрасно знаю, что она и не собирается меня слушаться, но высказываю свое мнение.
- Старая история! – смеется Наташа. – Еще не родился тот, кто меня достоин. Не бойся, мама, я не выйду за него замуж. Тут из наших никто не женится. Но у него хорошая компания, и мне с ними весело!
Она исчезает почти каждый вечер. У меня наладился кое – какой быт, и вроде все в порядке. Появились добрые знакомые. Мне с ними интересно. И холодильник полон, и в доме все есть. И я уже выискиваю в каталоге путешествий самый интересный маршрут. Конечно же - в Париж! В Париж!!
Но почему – то с тоской вспоминаю свое полуголодное существование в последние годы в Киеве, наш разрушающийся дом, плесень на стенах, холодные батареи в ноябре. Я всматриваюсь в фото моего рано умершего мужа. Если бы он был здесь со мной, мне, вероятно, не было бы так зябко и пусто в моем теперешнем обиталище. Наташа считала его своим отцом. Он воспитывал ее с четырех лет, и она никогда не спрашивала меня, где ее родной папочка. Никакого зова крови у нее не наблюдалось. Гриша ее баловал, но умел быть и строгим. И как она плакала и переживала, когда три года назад он умер от инфаркта! Сомневаюсь, что дочка когда - либо вспоминала те годы, когда у нее не было папы. Она всегда смотрит только вперед. Не научилась оглядываться. Носит фамилию моего мужа, любит его маму, мою свекровь, дружит с его племянниками, считает их своими кровными. Сейчас они в Кливленде и перезваниваются с ней. Надо было и нам уехать с ними в Америку, но муж был категорически против. Наташа вполне уютно устроилась в этой семье. Без тени сомнения. Что же мне теперь, показать ей ее родного папочку? Надо разобраться, над чем я ломаю голову? Что меня так задевает? Во время урока я стараюсь изо всех сил быть беспристрастной и объективной. Но все равно Семен что - то чувствует. Знала бы я, что он думает по этому поводу? И думает ли об этом вообще?
С чего это меня понесло на хор? Никогда особенно не увлекалась пением. Хором в нашей общине руководит бывший хормейстер какого – то московского театра, очень симпатичный дедок, веселый, громогласный, маленький, его седая бородка всегда задрана к верху. В этой компании хористов тепло, и отношения самые дружеские, но я ведь пошла сюда из-за Семена, нужно быть честной с собою. Нет, это не любовь и не ревность. Тогда что же? Я все время настороже.
Все находит свое объяснение. Наш хор выступил в Бремене. Что–то вроде обмена опытом, их хор у нас, мы у них. А после выступления - ужин в зале общины. С танцами. Много новых, приятных знакомых. И я упустила Сеню из виду. Не убереглась. Не отказывать же ему в туре вальса на глазах у всех? А он
по-прежнему хорошо танцует.
- Слушай, я давно хочу тебя спросить. Ты что же, все еще помнишь старые обиды? – интересуется он. Ага, мы опять на «ты»?
- Ну, какие там обиды? Я даже забыла, о чем шла тогда речь! - Заверяю его я. – И не помню, переписывались ли мы после того, как расстались?
- Да нет, я во всяком случае не получал от тебя ни слова. А сам, ты же знаешь, я писать не люблю. И я на Урале не задержался. Мы потом жили в Новосибирске, переехали всей семьей. Дядя стал профессором. Отец работал с ним вместе в Академгородке. А я строил дома, знаменитые «Хрущевки». Там и женился. А ты мне писала? Неужели? – обрадовался он. Чему?
Я пожала плечами.
- Не помню. Так давно это было…
Танец кончился, и мы разошлись по своим местам. Если не врет, то он действительно не получал моего письма. А, может быть, его мамочка постаралась, порвала. Не читая? На нее это мало похоже. Она всегда должна была быть в курсе дела. Значит, скрыла? Тоже вряд ли. Не такая она, чтобы отказаться от внука. Была? Ничего теперь не знаю о его родных. Затерялось, значит. В сущности, письмо такая тоненькая ниточка. Оборвать ее ничего не стоит. А мы полагаемся на письма, надеемся, ждем. Обижаемся. Было так со мной? Ну да, я долго переживала, мучилась, ненавидела его. Презирала. Пока не забыла совсем. Это я так считала. Но сердце не забыло. И, оказывается, до сих пор помнит. Да, ситуация усложнилась.
Теперь на занятиях он чувствует себя свободнее, не избегает меня и во время репетиций хора. Держится старым приятелем. Но с определенным респектом. А мне очень хочется вызвать его на разговор. Любопытно, как его родители, тетка? Остальные родственники? А вдруг и они здесь? Я ведь всех знала. Целый клан. А у нас с Наташей – никого. Так уж получилось.
Рыженькой Миле наше сближение совсем не нравится. Она определенно что–то чувствует. Ревнует?
Я пишу письмо свекрови в Кливленд, и по мере того, как мои чувства одеваются в слова, начинаю понимать, что все это выросло в серьезную проблему. Я только сейчас уяснила для себя, что в двух шагах от нас живут родной отец и брат моей дочери. Прямо какая – то мыльная опера! Я всегда относилась с иронией к таким ситуациям. Что произойдет, если я скажу ему правду? И зачем мне это? То -есть, как зачем? Мне за шестьдесят, я не вечна. Наташа останется одна, это неизбежно. На ее замужество у меня очень зыбкая надежда. А тут ее родной отец, брат… Может быть, еще и другие родственники? Могут поддержать, если будет нужно. Родственные чувства, они же существуют?
И посоветоваться не с кем. Приятелей уже хватает, но друзья остались в родном городе, в Израиле, в США. Только не здесь. Судьба разбросала нас по белу свету.
А что случится, если он узнает правду?
Что последует за таким признанием? Он потребует доказательств? Рассердится? Обидится? Обрадуется? Попробует предъявить свои права? Какие? Полный мрак. Поговорить с Наташей? Ну нет, этот узел я должна развязать сама. А может и не стоит развязывать? Жили же мы без них?
Пока я мучила себя сомнениями и ждала совета из Америки, судьба распорядилась по своему.
Я в сотый раз обдумывала ситуацию, сидя за чашкой кофе у себя на кухне, когда раздался звонок. Домофон ответил несмело голосом Семена. Конечно, я поспешила ему открыть.
То, как он долго вытирает ноги в передней, выдает его замешательство.
- Да заходи ты! – разрешаю я. – Чай будешь пить?
- Ну, если угостишь, я не против. Но вообще – то я пришел поговорить.
Так, так. Поговорить, значит. Будет сейчас оправдываться? Знал? Я застываю в дверном проеме с чашкой в руках. Он смотрит на меня неуверенно и удивленно. Воображаю, какое у меня выражение лица! Если сейчас выяснится, что он знал о дочери, я его …
- Знаешь, я хотел бы, чтобы ты не вносила наши с тобой старые распри в их отношения. Поверь, я бы не пришел к тебе, если бы мне не нравилась твоя Наташенька. Я ее даже полюбил. Но, с одной стороны, наше прошлое, а с другой…
Господи, о чем это он говорит? Какие отношения? У кого? С кем? Сеня снисходительно усмехается, сейчас он меня обрадует!
- Я вижу, ты не в курсе дела. Наташенька познакомилась с моим Вадиком, бывает у нас, и, по-моему, дело идет к свадьбе. Я очень рад…
Чашка выскальзывает из моих рук и горячий чай обжигает ногу.
- Ты с ума сошел! – кричу я, - Наташа его родная сестра! Она твоя дочка!
Он наклоняется, чтобы поднять черепки. Его лысина медленно наливается кровью. Он смотрит на меня снизу вверх совершенно ошеломленным и растерянным взглядом.
- К – как дочка? М – моя? Но я…. – кажется, истина начинает доходить до него. Он испуган и не знает, что сказать. Я тоже. У него такой вид, будто он сейчас заплачет. Ну да, он уже составил план, обдумал и взлелеял его, представил себе, как они славно заживут втроем, без меня, и теперь ему не легко от этого отказаться.
- Почему же ты молчала? Столько лет? Я же мог…И мы могли бы… Я ждал, что ты как-то отреагируешь…. Я не сразу женился… А ты…А я…
- Это все сейчас не важно. Они вместе? Где они?
Он вытаскивает из кармана мобильный телефон, непослушными пальцами набирает номер.
- Я думаю, они еще у меня. Пришли с тортом и вином, такие торжественные. Попросили чаю. Я хотел пригласить тебя. Сказал, подождите немного, я сейчас буду…Я думал…Я …Господи, я за это время так привязался к Наташеньке. Так радовался, когда она приходила. Вот. –
Он протягивает мне трубку. Ну конечно, в трудных ситуациях я должна находить выход! Так было и тогда, много лет назад.
- Алло! – не узнаю свой голос. – Вадик? Наташа у вас? Дайте ей, пожалуйста, трубку!
- Я слушаю. Мама? Как ты меня нашла? Что случилось?
- Не спрашивай! Возьми с собой этого Вадика и идите ко мне. Скажи ему, что его отец у меня. Мы ждем!
Когда я говорю таким тоном, моя дочка не привыкла сопротивляться. А Вадик? Если он похож на папу, то они сейчас явятся.
- Они придут? – несмело интересуется Сеня.
- Наташа – да! А как твой сын – не знаю!
Он молча в раздумье качает головой.
Они заходят вместе. Моя дочка полна любопытства. Но вид у нее виноватый. Вадик – копия папочка в его молодые годы. Он хмурится и явно раздражен. Куртка распахнута. Кадык ходит вверх – вниз по покрасневшей шее.
- Тут такое дело…- начинает медленно Сеня, глядя в пол.- Выяснилось… Я ничего не подозревал! Можете мне поверить…
Ага, он тянет. Собирается оправдываться? Сейчас я окажусь во всем виноватой.
- Выяснилось, что Наталья его дочь! И ваша сестра! – перебиваю я.
Как с моста в воду! И все сказано. Господи, как страшно!
Молодые глядят друг на друга с изумлением. И вдруг разражаются звонким хохотом. Ах, им все хаханьки? Все до фени? Неужто они не понимают, в какую ситуацию попали?
Вадик вытирает слезы, выступившие на глазах.
- Это что, хохма? Я собирался посватать Наташу папе в жены. А она смеется, не принимает в серьез! Он же в последнее время только о ней и говорит! Вот я и подумал… А что? Возраст не помеха! Здесь многие женятся на молодых!
Чертики так и прыгают в его глазах. Но вот его брови поползли вверх. Ага, кажется, он начинает понимать.
- Постой, это что же выходит? Мой папа - твой отец?- Вадик впился взглядом в мою дочку. Похоже, он совсем не рад.
Наташа пожимает плечами. Плюхнулась в кресло возле двери, расстегнула куртку. На лице растерянность, недоумение – и обида.
- Почему ты мне никогда не говорила? Неправда, мой отец…Он умер.
- Говорила, девочка моя, говорила. Помнишь, мы жили втроем с бабушкой, и она…
- Да, что-то было…Но я не думала…Что теперь будет?
Мой «бывший» набычился и упорно молчит. И он недоволен?
- Ничего не будет. Будет, как было! - решаю я. – Мы сами по себе, и вы сами по себе! Только ваши планы придется поломать.
Сеня покорно идет к двери. Готовится удрать от проблем? Но нет, это другое. Он, сгорбившись, топчется на коврике, из рукава свисает шарф, голова опущена.
- Ты должна была мне написать, у меня было право знать! Я так привязался к Наташеньке…
Уже собрался, так уходи! Думаешь, я буду оправдываться? Не дождешься.
- Я написала тебе сразу. На Урал. Но ответа не удостоилась. Я ее вырастила. Так что нет у тебя на нее прав!
- Ну уж нет, подождите. Мы… Я хочу знать, что тут произошло? Откуда у меня вдруг сестра?
К кому он обращается? Ко мне? К своему папе?
Сеня открывает дверь и молча выходит. Сын - за ним. Я оборачиваюсь к Наташе. Сейчас она потребует объяснений. Впрочем, лучшая оборона – нападение.
- Что у тебя с ним? С этим Вадиком? – мой голос звучит требовательно.
- Ничего… Я была у Миши. Пришел Вадик. А Миша собрался на работу. А этот Вадик стал меня уговаривать зайти к ним… Что его папа хочет со мной повидаться. Мы купили торт и пошли. Ну что тут такого? Свободный вечер.
- Ты часто у них бывала? – допрашиваю я.
- Да нет, только с Мишей…Я сразу поняла, что стар… Ч то он тебе не по нутру и не говорила тебе… Но они очень милые, оба. Старик за мной так трогательно ухаживал. Ребята смеялись. А мне даже нравилось...Друзья друзьями, но хочется почувствовать себя женщиной. Почему вы поссорились? Он тебя бросил? – Дочка переходит в наступление.
Придется ей все рассказать.
- Пошли на кухню, я сварю кофе. А ты будешь?
- Мне бы сейчас чего покрепче.
- «Чего покрепче?» Там вино в шкафчике. И мне плесни. А теперь слушай.
Когда я окончила свою исповедь, она вздохнула с облегчением.
- Выходит, он не виноват? Ты не настаивала…Только одно письмецо…
- Только одно? А сколько нужно было написать? Дюжину? С воплями и просьбами? Умолять вернуться?
Дочка испугано смотрит на меня
- Мама, не нужно так! Я же просто хочу разобраться! И что теперь делать?
- Что делать? Ничего не делать. Пусть будет, как было. Ведь ничего не изменилось. Просто мы все выяснили.
- Ну уж нет, как было уже не будет. – У дочки непривычно серьезное и печальное выражение лица. Мне становится ее жаль. И я вдруг понимаю, что ее легкомыслие и веселость просто маска. За всем этим скрывается тоска и одиночество. И неуверенность в своем будущем. И беспомощность перед ним. И страх. Боже мой, почему я раньше этого не увидела, не поняла? Или понимала, но не хотела себе признаться? Пусть себе порхает по жизни. Пока может?
- Знаешь, за что я себя часто ругаю? - говорит Наташа -За тот аборт, пять лет назад. Сейчас у меня был бы сын… пусть без мужа. Но было бы мне о ком заботиться, кого любить, за кого бояться и переживать…
- А ведь я тебя тогда предупреждала, просила… И бабушка…
- Помню, помню… Но тогда мне совсем не хотелось ребенка, забот, трудностей. Я была так рада, что избавилась от Леньки! И жизнь рисовалась мне вся в розовых красках. Ребенок, да еще от него? Ну нет. Такие надежды были… А оказалось – все пшик. Вот годы идут, а тут - она положила руку на грудь где сердце – холодно и пусто. Несчастливая я.
Господи, как мне плохо! И больно! За себя никогда так больно не бывало.
Я села к ней в тесное кресло, мы обнялись и обе заплакали.
Я оставила дочку у себя ночевать, а утром она собралась на работу.
- Может, кофе? – спросила я.
- Нет, уже не успею. Не хочу опаздывать. Мне еще нужно подготовить два опыта. До моего шефа, кажется, уже дошло, что я понимаю в этом не меньше его.
- Вот, вот! Может, он даст тебе настоящую работу?
- Не знаю. Тут это не принято – продвигать своих подчиненных. Нужны вербунги. А я еще не решаюсь.
Она поспешно уходит. Что же теперь будет с нами, Господи? И что теперь делать, кто подскажет?
Галина Кисель.
Kisel Tsirel
Lowener Str 2 т.579-83-53
28259- Bremen