Наша жизнь в СССР 50 - 60-е годы

               
Дорогая моему сердцу - Наша Жизнь 




"Чем мы владеем, то можно отнять, чем мы владели, того не отнимешь."
               
                Луций Анней Сенека, римский философ


               
               
                Посвящается маме и бабушке


        Когда мне пришло в голову писать эти маленькие исторические хроники (назовем их так для солидности), возник вопрос кому это будет интересно.
        Во-первых, надеюсь, почитать это будет интересно моим потомкам и, в первую очередь, любителям описаний быта разных времен.
        Во-вторых, это нужно мне самому.
Мне всегда было интересно, что люди ели в разные времена, чем брились, мылись, во что одевались, какие повседневные житейские проблемы их беспокоили. Ведь это наши общие предки!
Что мне до царей с их войнами, о которых пишет официальная история.
        Я всегда хотел знать, что волновало моих прабабушку и прадедушку, прапрабабушку и прапрадедушку и так далее в глубь времен.
        Я был бы счастлив, если бы где-то отыскались их бытописания.
Как интересно было бы сравнить проблемы их и наши, попытаться их понять, в них погрузиться.
        Конечно, время от времени удается что-то узнать, какие-то маленькие отрывки из их жизни.
Но это бывает крайне редко.
        Вот я и решил создать некое описание нашей прошлой жизни, отражая наиболее характерные и интересные ее черты.
        И тут я не намерен следовать совету одного моего друга, который говорит: "О Советском Союзе нужно говорить как о покойнике: либо хорошо, либо ничего."
        Я намерен написать правдивую историю своих впечатлений.
Только то, что характеризует эпоху вообще, должно войти в мои воспоминания.
        Мое же личное войдет только в той степени, в какой оно характеризует эпоху в целом.
Возможно, много лет спустя кто-нибудь с интересом прочитает и задумается...
        А пока я сам с удовольствием погружаюсь в давно прошедшее время.


"Прошлое!
Какое священное и во всех смыслах поэтическое значение заключается в этом слове.
История в конце концов и есть истинная поэзия.
А реальность жизни интереснее и важнее художественного вымысла."
                Томас Карлейль, британский писатель, историк и философ
 
               

               Двадцатый век начинался в России тяжко, будто накрыл Великую Империю серый, липкий, ядовитый туман, сковал разум, лишил способности отличать добро от зла, принимать правильные решения.
     Поражение в японской войне и первая революция 1905 года, когда яростно жгли усадьбы помещиков и убивали ни в чем не повинных людей.
     Первая мировая война и за ней большевистский переворот 1917 года, еще более страшный своей свирепостью и беспощадностью, когда началось перевоспитание и улучшение человечества путем террора и диктатуры.
     Гражданская война начала двадцатых, когда "красный" сын воевал против своего "белого" отца, а несчастная мать и жена оплакивала их обоих.
     Сталинские репрессии тридцатых, когда кровавое колесо революции, безумно раскрутившись, начало давить и молотить всех подряд: и бывших революционеров и новую номенклатуру и всех прочих, кто не успевал увернуться.
     И, наконец, как глобальный апофеоз, Вторая мировая и Великая отечественная война сороковых, которая унесла миллионы и миллионы жизней... 
       
         
        "О несчастье! Оно является опорой счастья.
         О счастье! В нем притаилось несчастье."
                Лао-Цзы, древнекитайский философ.   


Удивительно, но именно середина 20-го века стала переломной: ужасы трех войн, голод, разруха, сталинский террор - все кончается и начинается спокойная, уютная жизнь.
Будто вопль Содома и Гоморры достиг, наконец, ушей Всевышнего и Он, сжалившись над исстрадавшимся людом, все страшные беды разом прекратил.


50-Е ГОДЫ ДВАДЦАТОГО ВЕКА БЫЛИ ЕЩЕ ДОВОЛЬНО ТРУДНЫМИ.
 
Трудности были с жильем, с едой, с одеждой и т.д. и т.п.
Совсем недавно закончилась величайшая в истории война.
Все мечтали о нормальной человеческой жизни.
В 53-ем умирает Сталин.
Люди начинают приходить в себя после десятков лет террора - страха и ужаса.
Возвращаются из тюрем и лагерей измученные люди.
Приходилось очень много и тяжко трудиться, чтобы хоть как-то наладить свой быт.
Конечно, мне можно возразить и сказать, что сороковые были еще труднее.
Но я описываю только ту жизнь, которую знаю, которую видел сам.


         "Нет ничего, что не было бы предопределено."
                Мэн Цзы, величайший после Конфуция древнекитайский философ


60-Е СТАЛИ ЛУЧШИМИ ГОДАМИ ДВАДЦАТОГО ВЕКА, и не только в СССР, но и во всем мире.

В эти годы экономика СССР не намного отставала от экономики США, и там всерьез опасались, что СССР опередит США, что, в свою очередь, приведет к краху капитализма.
"Это неизбежно как крах капитализма" - наша любимая поговорка тех лет.
Н. С. Хрущев тогда всерьёз поставил перед СССР задачу догнать и перегнать Америку.
Первые запуски в космос, массовое переселение людей в новые квартиры у нас; борьба за права негров, расцвет рок музыки, движение хиппи у них.
Какой-то всеобщий подъем и ликование.
Это и мои лучшие годы. ДОБРЫЕ ШЕСТИДЕСЯТЫЕ. Они были и останутся со мной навсегда...

       
            "Я сделал тихими их вздохи и смягчил их печали..."    
                Кир Великий



Лозунги тех СЛАВНЫХ лет:

СЛАВА КПСС!
СЛАВА ТРУДОВОМУ НАРОДУ!
СЛАВА СОВЕТСКОЙ НАУКЕ!
СЛАВА ПОКОРИТЕЛЯМ ЦЕЛИНЫ!
СЛАВА СОВЕТСКОЙ АРМИИ!
СЛАВА ТРУДУ!
ПЯТИЛЕТКУ - ДОСРОЧНО!
ПЯТИЛЕТКУ - ЗА ЧЕТЫРЕ ГОДА!
РАСТУТ ГОРОДА! 
УСПЕХИ ВПЕЧАТЛЯЮТ!
НА УДАРНОЙ ВАХТЕ!
НОВАТОРСКИЙ ПОЧИН - В МАССЫ!
РЕКОРД СТАНЕТ НОРМОЙ!
ВСЕ НА КОММУНИСТИЧЕСКИЙ СУБОТНИК!
ГОРЯЧИМ СЛОВОМ, СИЛОЙ ПРИМЕРА!
ЕДИНОДУШНАЯ ПОДДЕРЖКА ПАРТИИ И ПРАВИТЕЛЬСТВА!
НАШ НАРОД В ЕДИНОМ ПОРЫВЕ!
СОЗДАДИМ В НАШЕЙ СТРАНЕ ИЗОБИЛИЕ МЯСА, МОЛОКА И МАСЛА!
ПРОЛЕТАРИИ ВСЕХ СТРАН, СОЕДИНЯЙТЕСЬ!
ПОМОЩЬ БРАТСКИМ НАРОДАМ - НАШ ИНТЕРНАЦИОНАЛЬНЫЙ ДОЛГ,
РУССКИЙ С КИТАЙЦЕМ - БРАТЬЯ НАВЕК!
ПАРТИЯ - ЭТО УМ, ЧЕСТЬ И СОВЕСТЬ НАШЕЙ ЭПОХИ.
ПОД ЗНАМЕНЕМ ЛЕНИНА, ВПЕРЕД, К ПОБЕДЕ КОММУНИЗМА!
КОММУНИЗМ - ЭТО МОЛОДОСТЬ МИРА!
ПОСТРОИМ КОММУНИЗМ К 1980 ГОДУ!
ПОБЕДА КОММУНИЗМА НЕИЗБЕЖНА!
НЫНЕШНЕЕ ПОКОЛЕНИЕ СОВЕТСКИХ ЛЮДЕЙ БУДЕТ ЖИТЬ ПРИ КОММУНИЗМЕ.
ДА ЗДРАВСТВУЕТ ВЕЛИКИЙ СОВЕТСКИЙ НАРОД - СТРОИТЕЛЬ КОММУНИЗМА!
ВЕРНОЙ ДОРОГОЙ ИДЕТЕ, ТОВАРИЩИ!



"ВСЁ ПРОЙДЁТ"        Любимое изречение мудрого царя Соломона.



САМЫЕ РАННИЕ МОИ ВОСПОМИНАНИЯ, ДЕТСКИЕ - С СЕРЕДИНЫ ПЯТИДЕСЯТЫХ.



Верно переданная жизнь отдельной личности изображает собою, в более суженой сфере, деятельность людей во всех оттенках и образах; к тому же, в смысле внутреннего значения случившегося, - что одно и имеет важность - совершенно безразлично, мелки или крупны события, происходят ли они в крестьянских избах или в королевских дворцах.
                Артур Шопенгауэр, немецкий философ



И после войны в конце сороковых, и все пятидесятые годы до начала массового строительства пятиэтажных «хрущёвок» в начале шестидесятых подавляющее большинство населения жило очень стесненно.

Конечно, были счастливчики, которые получали отдельные квартиры в прекрасных новых домах, которые старательно строили пленные немцы (как, например, микрорайон ВУГИ на окраине Люберец, который я хорошо знаю, и эстетикой которого я постоянно восхищаюсь, так уютно и разумно расположены трех и четырехэтажные чудесные дома с изящными антаблементами, античными фризами и архитравами, с аттиками и башенками со шпилями. 
Или в московских роскошных высотках, в одной из которых жила подруга моей жены (и которые тоже построили немцы). Но много ли таких было?

Миллионы семей жили или в так называемых коммуналках, которые в основном располагались в дореволюционных больших каменных многоэтажных домах, или в деревянных бараках, или даже в подвалах.
И даже в вагонах. Да, да, на станции Панки, что по Казанской железной дороге, до конца 60-х в небольшой ложбине между основными путями, стояли два старых вагона, в которых жили семьи с детьми.
Рядом постоянно висело белье и пеленки, а над головой днем и ночью проносились поезда дальнего следования, свистели электрички и тащились, тяжко громыхая на стыках бесконечные тяжелые грузовые составы.
Сколько семей там было, я не знаю, но явно не одна, потому что я часто наблюдал с платформы сверху, как туда по тропинке в снегу шли разные люди.
Причем и взрослым и детям необходимо было каждый раз пересекать пути!

Иметь тогда отдельную квартиру или отдельный частный дом было такой роскошью, которую могли себе позволить немногие.

Кстати, когда мы говорим частный дом, то многие представляют себе современный дом внушительных размеров, как принято строить в наше время.
Тогда же это были, по большей части, маленькие домики, размером 4 на 4 или 6 на 6 метров с двумя, а то и одним окошком на фасаде, а уже к ним лепились разные пристройки.

В коммунальных квартирах иногда обитали до пятнадцати семей, и каждая семья занимала, как правило, одну комнату, редко две.
Кухня, разумеется, была общей, равно как туалет и ванная комната.
Мои тети жили с семьями в коммунальных квартирах, я часто бывал у них и прекрасно запомнил их быт.

Как возникла коммунальная квартира?
(Жизнь в коммуналках, удивительных людей, которые их населяли, я постарался описать в рассказе "Коммуналка Аврора и ее обитатели")

После переворота 1917-го года большевики захватили большие квартиры, где жили зажиточные граждане: адвокаты, купцы, врачи, чиновники и тому подобные «несознательные» граждане.

Но комнаты в этих квартирах были слишком большие, чтобы позволить жить в них с комфортом новым жильцам, и их стали разгораживать перегородками и делать из них маленькие комнатушки.

И в квартире, где раньше жила одна семья аристократа, поселились пять-десять семей пролетариев.
Большие, просторные комнаты делили фанерными перегородками и делали из них маленькие, метров по десять-двенадцать, а то и меньше. При этом удобные квадратные комнаты становились узкими и длинными.
Помню, был в гостях в коммунальной квартире в старинном доме в Кривоколенном переулке, что рядом со Старым Арбатом.
Комната была метров пять или шесть длиной и метра два, два с половиной шириной, зато потолок был высотой метра 3 с половиной или даже четыре. Я тогда пошутил, что потолок не видно в облаках.

Но жилья, оставшегося от бывших, не хватало, и чтобы побыстрее расселить страдающих людей, начали строить бараки.

Слово барак  заимствованно из английского языка и означает казарму.
Барак обычно представлял собой деревянное (реже кирпичное) длинное одно или двухэтажное здание, с длинным коридором и комнатками по обеим сторонам.
Бараки отличались от коммунальных квартир тем, что в них там у некоторых были отдельные крохотные кухоньки, но зато без удобств.

А что значило «без удобств»?
За водой нужно было ходить на колодец.
Колодцев у нас в поселке было три.
До ближайшего было метров сто, до другого метров двести, а до третьего все триста и нести оттуда два тяжеленных ведра было утомительно.
А ходить за водой необходимо было пять-шесть раз в день.
А когда в семье была стирка или помывка детей, то сходить на колодец нужно было раз десять подряд и больше.
А зимой? Таскать тяжелые ведра по скользкой тропиночке, протоптанной в снегу. Стоило подскользнуться и вода выплескивалась в валенок или на штанину.
Я сейчас думаю, насколько деревенские были умнее нас, поселковых.
Те носили вёдра на коромысле.
Ну, конечно, так получается гораздо легче. Вес приходится на плечи.
Но у нас никто так воду не носил.
Это считалось как-то не по-городскому, как-то по-деревенски.
У нас засмеяли-бы, если-бы ты понес вёдра на коромысле.
Считалось, что только бабы в деревне носят вёдра на коромысле.
Вот вам и условности, вот вам и жизненные предрассудки. 

Воду постоянно экономили, старались расходовать крайне бережно.
В кухне, как правило, стоял умывальник (он же рукомойник), который нужно было постоянно пополнять водой и так же постоянно выливать воду из ведра под ним.
Стоило зазеваться и грязная вода текла по полу и переполненное мыльной жижей ведро надо было вычерпывать ковшиком, чтобы не расплескать его еще больше, когда будешь выносить.

Там же в кухне, а иногда и в комнате, стояло помойное ведро, в которое выливались жидкие отходы, а ночью ходили «по-маленькому» все члены семьи (а зимой в сильный мороз, и днем).

Теснотища была ужасающая. Мой друг, Саша С-в вспоминал, что его семья жила в подвале, и его, грудного ребенка, за неимением места, ставили в люльке на шкаф, под потолок, где, как известно, самый спертый воздух.
А мои родители ставили мою кроватку за шкафом, который стоял поперек комнаты, чтобы иметь хоть какой-то интим и возможность порадовать меня сестренкой.

Вообще-то, в тесноте были и определенные для нас, детей, плюсы.
Нас при каждом удобном случае старались выгнать на улицу погулять, особенно в выходные,когда родители хотели побыть наедине.
Так что на воздухе мы бывали довольно часто.

Отопление в те годы было преимущественно печное, поэтому окна на зиму задраивали наглухо, то есть щели промазывали оконной замазкой, а между двойными окнами понизу для утепления клали вату.
Иногда, на вату клали новогодние игрушки, что выглядело особенно симпатично: будто игрушки лежат на белом снегу.
Морозы, особенно в пятидесятые годы, были довольно сильными или крепкими, как тогда говорили, и окна, точнее форточки, зимой очень редко открывали.
Откроешь форточку - выстудишь комнату, а с дровами всегда была проблема.
Хорошие, березовые было не достать, да и дОроги они были по нашему достатку.
Мы топили преимущественно всякой дрянью: старыми досками, палками, ветками, щепками, старыми газетами, оберточной бумагой из магазина - всё шло в дело, ничего не выбрасывалось на помойку.
(К слову сказать, в деревнях раньше топили преимущественно хворостом.
Хворост - это на самом деле упавшие сухие ветки.
Березы рубить на дрова воспрещалось категорически.
Деревенское население в России составляло большинство, и березовые рощи были бы выведены очень скоро.
Собирать хворост посылали в основном ребятню.)   
Протопить дом было нелегко.
Помню, что нас постоянно преследовал холод.
Одежонка была довольно плохонькой: практически все из хлопка, а он не греет и тепло не держит.
Да и демисезонное шерстяное пальто не сравнишь с куртками на синтепоне или пуховыми.
А зимнее пальто на ватине было громоздким и тяжелым, я его не носил.

Окна в морозы сначала зарастали инеем, а потом и толстым слоем льда, что нам очень нравилось, потому что на окнах появлялись красивые узоры: то пальмы, то ёлки, какие-нибудь фантастические зверушки, то еще что-нибудь воображаемое, а в комнате устанавливался таинственный полумрак (и духота, потому что окна открывать боялись - дом выстудишь).
(Тем, кто не знает, поясню: окна не покрываются льдом, если под ними есть батарея отопления. Теплый воздух, поднимаясь от горячей батареи, нагревает стекло и не даёт ему замерзнуть.
А печка стоит далеко от окна, и влага в воздухе, постепенно остывая и достигая холодного стекла, оседает на нем инеем.)      

В коммунальных квартирах, тех что с удобствами, в ванную или в туалет ходили по расписанию.
И не дай бог задержаться там больше положенного!
Особенно утром, когда все спешили на работу.
(А в туалете вместо туалетной бумаги всегда лежала или висела газета, которую некоторые любили почитать - и не могли оторваться!
В коммуналке на Таганке, в Малом Дровяном переулке, где жила моя тетя с семейством в полуподвале, было принято решение газеты "портить", то есть рвать на кусочки, так и те любителями чтения складывались и прочитывались один за другим.)

К слову, расскажу смешную историйку.
Газету перед использованием желательно было хорошенько размять.
Так вот однажды, когда мы со старшим братом зимой одновременно оказались на горшках (мне было где-то 5-6, а ему 10-11), он сказал, что если я буду сильно тереть газету, она загорится.
Меня это чрезвычайно заинтересовало, и я принялся изо всех сил тереть газету. Потом брат попросил её у меня, осмотрел и разочарованно заявил, что тер я недостаточно сильно и - использовал по назначению.
А я поверил и даже не обиделся. 

Мы до конца пятидесятых жили в маленьком домике, который делили с другой семьей. (Он и сейчас там стоит.)
Этот домик, как и много других в Томилине, точнее в Егорове (это южная часть Томилина), был построен еще до войны, в 1930-е годы.
Их построили для красных латышских стрелков, которые были на стороне советской власти и очень ей помогли после революции: активно подавляли антибольшевистские восстания в разных частях страны.

Домик был засыпной. Такой тип дома так тогда и называли - засыпной.
То есть два ряда коротеньких досок-горбылей, длиной в метр-полтора были прибиты горизонтально с обеих сторон к вертикальным брускам-стойкам, а между досками в качестве утеплителя был засыпан угольный шлак (то, что остаётся после сгоревшего угля) или даже просто опилки.
Снаружи доски были обмазаны глиной для выравнивания поверхности и побелены известкой.
А для дополнительного тепла по низу стены делали еще и завалинку: сантиметров в 20-30 от основной стены делали низенькую загородку из подручного материала в метр-полтора высотой, которую  засыпали тем же шлаком или просто сухой землей.
Внутри дома стены тоже были обмазаны глиной для выравнивания поверхности и побелены известкой.
Позже мы оклеивали их газетами для дальнейшего утепления и сверху бумажными обоями.

Крыша домика была из дранки.
Дранка - это такие маленькие тонкие дощечки из осины сантиметров 30-40 длиной, 8-10 шириной и 3-4 мм толщиной.
Дранки (дощечки) набивались внахлест одна на другую.

В домике было всего лишь две комнатки, в одиннадцать с половиной и двенадцать метров, и в этих комнатках жили две семьи, в одной шесть, а в другой пять человек.

Наша семья, в шесть человек, ютилась на одиннадцати с половиной метрах, и мой старший брат (а ему тогда было лет семь-восемь) завидовал соседям, у которых было на половину! квадратного метра больше.

Общая кухонька была такой маленькой, что когда там встречались два человека, одному приходилось прижиматься спиной к печке, чтобы дать другому возможность пройти.

Я теперь с ужасом думаю, как маме с бабушкой удалось вырастить нас в таких чудовищных условиях.
Я не могу понять или представить, как нас мыли в корытце, которое стояло посредине маленькой комнатки зимой в сильные морозы в 1955 и особенно в 1956 году, когда морозы стояли ниже 35 днем и 40 ночью.

А ведь нужно было еще поставить рядом ведра с холодной и горячей водой, а чтобы ведро горячей воды нагреть на керосинке, нужно час-полтора, а детей трое мал-мала-меньше, а в одиннадцатиметровой комнатке еще стоят кровати и шкаф и стол и стулья и в углу печка горячая, а перед ней дрова лежат, и тут же помойное ведро стоит, и наши детские горшки и прочее и прочее...

А еще нужно было постоянно стирать пеленки и сушить их в этой же комнатке или в кухоньке размером в 5 квадратных метров, которые мы делили с другой семьей, в которой тоже было двое маленьких детей, и их тоже мыли в комнатке в корытце и пытались сушить их мокрые пеленки в той-же кухоньке. (О памперсах наши мамы и бабушки даже не слышали, как, впрочем, и о прокладках. В ходу была вата.)

Ну как мы умудрялись жить и выживать в таких условиях, я просто не понимаю!
И спросить уже некого.
Как я теперь жалею, что мне раньше не пришло в голову расспросить маму об этом.

Но я хорошо помню, как мама рассказывала, что они с бабушкой спали в одной и той же кровати по-очереди - для второй взрослой кровати места просто не было!

То есть, когда мама спала, наша святая бабушка кипятила воду в кухне или вязала нам носки и варежки или штопала или готовила еду или топила печку.
А когда мама вставала, то шла на работу в школу, а когда бабушка спала, я рассказать вам не могу, не знаю.
И это при том, что в 1953 году бабушка провалилась в подпол дома (из-за гнилой его крышки) и сломала себе ребра спины, а ложиться в больницу отказалась из-за нас, маленьких детей, которых маме не с кем было оставлять, уходя на работу.
В результате у бабушки вырос горб, и она остаток жизни ходила, согнутая пополам.

В 1954 году мой отец пишет заявление в свое предприятие. Привожу его полностью:

Начальнику Московского АГП Тов. Павловскому П. В.
От инженера отряда №14 Дубакина С. В.
ЗАЯВЛЕНИЕ
В 1951 г. Московское АГП предоставило мне для проживания с семьей одну комнату размером 11,5 кв. м. в доме Мосдачтреста в пос.Егорова. За истекший период моя семья увеличилась и  состоит сейчас из шести человек: трое взрослых и трое детей в возрасте 7 лет, 2 лет и 3-х месяцев. Та жилплощадь, которую предоставило мне предприятие в 1951 г., когда у меня была небольшая семья, в настоящее время неудовлетворяет никаким санитарным нормам и проживание на этой площади стало невозможным. Негде поставить третью детскую кровать, детям надо заниматься, играть, не говоря уже о взрослых, для которых в комнате не остается места. Все это создает такую обстановку, при которой не может быть и речи о нормальном отдыхе, о нормальном развитии и воспитании детей.
Убедительно прошу Вас оказать помощь и содействовать в предоставлении мне другой жилплощади большего размера.
06.12.54 года.

И вот резолюция начальника на этом заявлении:
Тов. Дубакину
Рекомендую вступить в жилищный кооператив.
31.12.54 Павловский

Жилищные кооперативы, как известно, строились на деньги пайщиков.
Это к вопросу, что коммунисты давали всем бесплатные квартиры.
Кому-то давали, а нашим родителям с тремя маленькими детьми и бабушкой-инвалидом предлагалось купить!
А отец к тому времени 22 года проработал геодезистом в тяжелейших условиях Сибирской тайги, водил экспедиции на Колыму и Магадан, на Чукотку и Ямал...
Я храню это заявление как исторический документ.

Мы с братом из-за тесноты в комнате спали в одной кровати "валетом".
Помню, как просыпаясь поутру, видел его пятки у себя перед носом.
И это было в порядке вещей: например, мой друг детства, Славка, до двенадцати или тринадцати лет спал валетом с сестрой, которая была на два года моложе.
А кровати тогда были исключительно пружинные, поэтому, когда сосед хотел повернуться на другой бок, кровать сотрясалась и будила другого.
Как бы нас тогда выручили двухэтажные кровати!
Но таких в продаже не было.

Конечно, я смотрю в прошлое сквозь толщу лет глазами ребенка.
А дети, в общем-то, всегда счастливы, лишь бы не ругали, не били и иногда давали сладкое.
Мы, дети, трудностей особенно не замечали, а если и замечали, то считали это нормой.
Ну, раз так все живут, значит так и надо.
Все друзья моего детства жили в соседнем деревянном бараке в маленьких, тесных комнатах вместе с братьями, сестрами, бабушками, родителями.
Наоборот, нам нравились трудности. Они нас закаляли.
В доме холодно - прекрасно, будем закаляться.
Надо дрова пилить - отлично, будем развивать мышцы.
Воду таскать - тоже здорово, укрепляет организм.
Дети вообще во всем видят забаву и развлечение.
Те жизненные трудности, которые вызывали у взрослых отчаяние, нам чрезвычайно нравились.
Например, когда зимой на улице  было скользко, мы веселились и старались упасть при первой возможности.
Друг детства, Славка Б., специально надевал ботинки с гладкой подошвой и падал каждую минуту, вызывая у нас зависть и приступы смеха.
Мы обожали давку в автобусе, потому что это было очень весело и можно было проехать без билета.
Снегом занесло, надо дорожки чистить - тут же начинали лепить бабу или горку строить.
Вообще, нам для счастья нужно было немного:  купят новые ботинки - мы счастливы,  подарят шоколадку - счастливы, каникулы - счастье.
Я хорошо помню, какое счастье я испытывал, даже когда покупал крючки и поплавки для рыбалки или новогодние игрушки - во рту было сладко, как от конфеты.
Так что детство у нас было счастливым, жаловаться не на что.   

Готовили пищу мама и бабушка тогда или на печке, или на керосинке.
Постоянной проблемой был керосин.
Керосин привозили в цистерне на телеге раз или два в неделю.
Керосинщик орал на весь поселок для оповещения населения, видимо для экономии сил, просто «Асин, асин!»
Народ сбегался не медля ни секунды.
Керосинщик-ветеран войны был однорукий, но он левой рукой ловко черпал из бочки литровым черпаком с длинной ручкой и через жестяную воронку наполнял приносимые емкости, придерживая их култышкой правой руки.

Но уж если ты прозевал, приходилось топать полтора километра в центр Томилина, где была керосиновая лавка, и оттуда тащить десятилитровый бидон.

Кстати, чтобы вскипятить чайник объемом в два-три литра на керосинке, требовалось  более одного часа, точнее от пятидесяти минут до полутора часов, в зависимости от начальной температуры воды.
Я говорю так подробно, потому что если ты вдруг захотел выпить чаю, то нужно было набраться терпения.

Конечно, можно было приобрести керогаз. Он был эффективнее керосинки.
Но и стоил он втрое дороже. И, главное, он был сложнее в обслуживании.
Для разжигания керогаза надо было чуть ли не наполовину разобрать его, то есть снять конфорку и газосмеситель, затем зажечь аккуратно по всей окружности фитиль, который не так-то легко загорался, и после этого вновь водрузить газосмеситель и конфорку на место.
Подождав минут 5-10, пока газосмеситель разогреется, надо было вручную, поворотом фитиля, отрегулировать пламя и только после этого можно было поставить на керогаз чайник, кастрюлю или сковородку.

Но и тут нельзя было спешить. Возня с запачканными керосином и копотью частями конструкции керогаза вызывали необходимость после всех этих операций  тщательно мыть руки, прежде чем приступать к приготовлению пищи.
Только тогда можно было исключить придание кушаньям керосинового «аромата».

Еще был вариант с примусом. Но тот работал по принципу паяльной лампы, то есть под давлением, что было крайне взрывоопасно, и наши родители примуса боялись "как огня".


А в деревне, в охотохозяйстве, тетушка готовила в основном на русской печи, точнее в русской печи. Особенно ей удавались щи со свининой и картошка-пюре ТОМЛЕНЫЕ в печи.
Вот это, я вам скажу, были деликатесы.
Нужно только не забывать заливать толченую картошку густой свежей сметаной домашнего приготовления.
Кстати, когда к нам на охоту приезжал Андрей Антонович Гречко, министр обороны,то всегда просил тетушку приготовить ему именно эти два блюда.
Хорошо помню, как он настойчиво советовал Андрею Андреевичу Громыко, министру иностранных дел, который однажды приехал на охоту вместе с ним, обязательно попробовать и то и другое.
(Я с любовью описал прекрасную русскую печь в рассказе "ЗИМА НА РУССКОЙ ПЕЧИ")

Так вот, когда мы ходили в школу к 8-ми утра, то бабушка, наша святая бабушка, вставала в 5-ть утра и сразу ставила на керосинку чайник и потом затапливала печь, чтобы к 7-ми часам, когда вставали мы, дети, был кипяток для чая и в домике было достаточно тепло.

А вы знаете, как приятно пахнет керосин!
Даже не сам жидкий керосин, а когда он сгорает на фитиле и комната или изба в деревне наполняется этим дорогим моему сердцу запахом.

В некоторых подмосковных деревнях к западу от Москвы до начала шестидесятых не было электричества, и мы вечерами сидели за ужином при горящей семилинейке.
Так называли керосиновую лампу.
(Семилинейная керосиновая лампа - это лампа, фитиль которой по ширине равен семи линиям.
Одна русская линия равна десяти точкам или 2,54 мм.
Значит, ширина фитиля семилинейной лампы - примерно 18 мм.)

Это было то прекрасное время, когда практически в каждой деревенской избе были корова, овцы, куры, поросенок.
Тогда звуками деревни были доброе мычание коровы или блеянье овец или кудахтанье кур или скрип деревенского колодца или вжиканье косы на раннем утреннем покосе ...
( Я с любовью описал это в рассказике "ВЕЧЕРНИЕ ФИАЛКИ").

Ну как в деревне можно было жить без коровы! Ведь корова - это живая домашняя фабрика по производству молока.
У моей тетушки в деревне была замечательная корова, которая летом давала в день до 30-ти литров молока!
Я помню, как она приносила с луга ведро молока, полное до краев, тут же цедила его сквозь марлечку и наливала нам теплого, парного в пол-литровую стеклянную банку.
Такая у нас была норма потребления за раз.
Мы, глупые, не любили парное, мы любили холодненькое, из погреба, но тетушка была неумолима.
Бедная тетя не знала, куда девать столько молока.
Дачников в те годы было мало.
Поэтому мы пили молоко целый день: на завтрак, в обед и на ужин, а также в промежутках между и целый день ели творог.

Кстати, скажу я вам, трава в те годы была в огромном дефиците.
За покосы шла отчаянная борьба.
У каждого деревенского жителя был свой покос, и попробуй туда сунуться - хлопот не оберешься.
Каждую весну мужики собирались где-нибудь на окраине деревни и, закурив кто папиросу, кто самокрутку с самосадом, обсуждали и делили покосы.
Мы с отцом, помимо своей поляны, что была за домом, косили все неудобья, склоны оврагов, лужки в лесу, обкашивали обочины дорог.
Но травы все равно не хватало.
И тогда мы иногда воровали траву.
Вечером, на закате, отец запрягал лошадь, мы выбирали какой-нибудь колхозный лужок и быстренько накашивали там воз травы.
В наши дни, когда я вижу, как повсюду бензокосилками безжалостно уничтожают траву на дачах, я рад, что этого не видит мой отец...
(Прочитайте на эту тему мой, пожалуй, лучший рассказ "Один день деревенского пастуха". Не пожалеете.)

Что мы тогда ели?
Это были в основном супы и каши, жареная картошка, дешевая рыба, типа минтая или хека, котлеты.
Котлеты было выгодно готовить, потому что помимо мяса в них, для объема, можно было добавлять что угодно: лук, морковь, картофель, сало и, конечно же, хлеб.
То есть, из кусочка мяса можно было наготовить кучу котлет на всю семью.
Но если мяса совсем не было, тогда готовились котлеты из картофеля, из моркови, из капусты, из вареного риса и даже из манки.
Наша бабушка была специалист по этой части.
Кстати, в те годы рыба ледяная, очень дорогая сейчас, была тоже в числе дешевых, и мы не обращали на нее особого внимания. 

С едой всегда было трудновато вплоть до середины девяностых.

Помню рассказ отца о том, как однажды, после ужина еды в доме практически не осталось, и отец был уверен, что завтрак не предвидится.
Представьте себе его удивление, когда рано утром, когда он встал на работу, бабушка поднесла любимому зятю тарелку пирожков с мясом.
Оказывается, накануне от ужина остались кости из супа с остатками мяса.
Бабушка встала, как всегда, раньше всех, часов в пять, аккуратно срезала мясо с косточек, перемолола, добавила лука, перца и напекла вкусных пирожков.
Отец всю жизнь потом вспоминал этот случай, превознося хозяйственность бабушки до небес.

Спросите меня, что бы я назвал нашим национальным блюдом, и я отвечу вам - СУП.
Причем не тот суп, жиденькое пюре, который обычно подают в большинстве западных стран, а наш, русский, густой, наваристый и душистый.

Так вот, хорошо помню, что, гуляя по улице, встречал запахи супов буквально повсюду.
Мясо в виде вырезки в наших краях купить было практически невозможно (его можно было купить или "по блату", то есть у знакомого мясника в гастрономе, или на рынке по безумной цене.)
В нашей семье были популярны, так называемые, суповые наборы, то есть кости с остатками мяса или даже куриные шеи. Такие тоже продавались для супа.
Супом при наличии достаточного количества хлеба можно было накормить даже большую семью.
(Кстати, если аккуратненько срезать остатки мяса, хрящей и жил с костей, перемолоть и добавить побольше моркови и лука, а главное, хлеба, можно было наделать очень вкусных котлет.) 

Остатками супа и обглоданными костями мы кормили нашу собаку по кличке Робик (думаю, что полное его имя было Роберт).
Нам бы и в голову не пришло тогда покупать ему какую-нибудь готовую еду в магазине, как это делают сейчас.

Напротив, когда мы читали в газетах, что буржуи на Западе продают специальную еду для собак, мы думали: Вот проклятые, до чего докатились, собакам еду специально готовят из хорошего мяса!

Наш Робик с большим аппетитом ел остатки жидкого супа, в который бабушка для питательности клала кусочки черствого хлеба - тоже остатки с нашего стола, и весело грыз кости, проглатывая их без остатка.

Я с ужасом смотрел на огромные острые кости, которые глотал Робик, и просил его не торопиться и получше разжевывать их, на что он не реагировал и просто вилял хвостом. И ведь ни разу не подавился!
На ночь Робика отпускали с привязи свободно бегать по поселку, надеясь на то, что он сам найдет себе что-нибудь съедобное подкрепиться до утра.

Да, хлеба мы тогда ели много. 
Хлебом компенсировали нехватку мяса, колбасы и сыра.
В наше время старики любят вспоминать автоматы с газированной водой по 3 копейки с сиропом.
Да, автоматы были, и нам они очень нравились. Особенно детям. Но одной водой сыт не будешь.
Помню, как песню, мягкий голос бабушки, которая всегда приговаривала за столом: "Без хлеба не ешь." или "На хлеб, на хлеб налегай."
А еще она говаривала: "Каша - мать наша, а хлеб ржаной - отец родной."

У нас в семье постоянно в наличии было 5-ть человек, включая трех детей, маму и старенькую бабушку (отец все годы моего детства провел в экспедициях).
Так вот, практически каждый день мы покупали «два белых (батона) и один черный (буханку)».
Я честно скажу, что до сих пор не знаю точно, как  называется та или иная единица хлеба.
Я просто говорил «два белых и один черный».
Так много раз я это говорил, что до сих пор помню как скороговорку. 
Вообще, стандартный набор, который мама регулярно, каждые день-два наказывала купить в магазине, звучал так: «килограмм сахара, пачку масла, пачку чая, желательно индийского, если не будет, то грузинского, два белых и один черный».

Яблоки мы покупали не более двух-трех раз за долгую зиму - дорого было для нашей семьи.
У нас был собственный сад, но наши яблоки лежали только до октября-ноября. 
Дольше они не лежали. Мы их съедали.
Апельсины и бананы мы тоже пробовали два-три раза в год.
Почему? Да потому, что это было дорого для нашей семьи и не только нашей.
(Я обещаю сделать обзор расходов и доходов нашей семьи в 60-е годы.)

Бананы обычно появлялись где-нибудь в середине декабря. 
Причем завозили их сразу в большом количестве.
На улицах вдруг возникали длиннющие очереди.
Повсюду звучало: «Дают по два килограмма в одни руки» или "Дают по килограмму в одни руки" или "Дают только по полкило", что означало, что один покупатель мог купить только один килограмм продукта или два, а если нужно было больше, то просили соседа в очереди докупить желанный килограмм или полкило (конечно, при условии, что тот покупал меньше установленной квоты).
Бананы продавали , как правило, еще зелеными, но в те годы они казались необыкновенно вкусными, и нам трудно было дожидаться, когда они пожелтеют.

Вообще, очереди были везде и всегда: за носками и ботинками, за мылом и зубной пастой, за колбасой и конфетами, за картошкой, книгами, водкой, апельсинами, рубашками, мебелью, меховыми шапками и мохеровыми шарфами, мороженым и пивом - всего не перечислишь.
Тут будет уместно сказать, что очереди были очень нервными. Все переживали: хватит товара на всех или нет.
Люди начинали скандалить по поводу и без повода.
Хотя повод был всегда: ты стоишь впереди меня, и этого достаточно.
А вдруг на тебе кончится товар, и мне не достанется?
Со мной так было не один раз: стоишь-стоишь, вот уже подходишь к прилавку, три человека осталось, два, один - и вдруг продавец громко заявляет, все, заканчивается товар.
И бывало, просишь впередистоящего не забирать все, оставить немного, ну, конфет или колбасы, так этот гад нарочно все заберет, лишь бы тебе не досталось.
Я до сих пор радуюсь, когда продавец дает мне товар с витрины, последний, вот повезло-то как!

Многие, наиболее нахальные, постоянно лезли без очереди, используя различные хитрые приемы, например: "А я тут стоял и только отходил." Или: "А я раньше занимал." и т.п.

Я с тех пор ненавижу очереди. Они меня морально унижают. Я всегда думаю, стоя в очереди: "Вот работаешь как вол, приносишь честно заработанные деньги этому продавцу, а он меня еще и мучает." 

Продавцы, сознавая свое превосходство над окружающими, хамили нещадно.
Типичным было: недовес, недолив, подсовывание плохого, порченного товара и т.п.
В те годы нельзя было самому выбрать,например, яблоки или другие фрукты или овощи, поэтому продавец ОБЯЗАТЕЛЬНО, отвешивая килограмм, с пятью хорошими фруктами клал парочку подпорченных.
Или пять больших и парочку маленьких.
Если же покупатель замечал их и требовал заменить, то продавец резонно возражал: "А куда-же я это дену?"
Если-же несчастный покупатель делал дальнейшие попытки восстановить справедливость, в ответ гремели тирады вроде: "Ладно, не барин, получил и не задерживай очередь."
И ненавистная очередь, вместо того, чтобы поддержать своего собрата, обрушивалась на него и вставала на сторону продавца.
Кстати сказать, в 90-е годы, после крушения СССР, да и позже, продавцов "советской школы" в частные магазины или рестораны старались не брать. Привычку обманывать и обвешивать искоренить было, практически, невозможно.

Типичный плакат того времени: "ТРЕБУЙТЕ ПОЛНОГО НАЛИВА ПИВА ДО ЧЕРТЫ 0,5 ЛИТРА!"
Звучит как издевка. Наливали всегда, чтобы пены было побольше.

О замене бракованного товара не могло быть и речи.
Если на следующий после покупки день вы приходили в магазин и говорили, что что-нибудь не работает, то в ответ вам говорили: "А это вы сами сломали. А теперь хотите денег получить."
В те годы типичным было при покупке, например, телевизора или холодильника или другой техники на другой день нести его в починку в ателье ремонта.
Они так и назывались гордо и красиво - Ателье (на самом деле просто ремонтная мастерская.)

Кстати, хамили не только в магазинах.
Хамили в поликлиниках в окошечках регистратуры, хамили кондуктора в автобусах и трамваях и троллейбусах, хамили во всех гослужбах, типа различных Советов, хамили даже уборщицы.

Бывало, придешь куда-нибудь в контору, уборщица полы протирает, идешь мимо нее на цыпочках, а она тебе вдогонку: "Куда прёшься с грязными ногами!"
В общественных столовых, кафетериях или пивных, бывало, попросишь уборщицу вытереть загаженный столик, а она в ответ: "Ишь ты, барин какой, обойдёшься."
Посетитель обычно беспомощно произносил тривиальную фразу, типа: "Да это форменное безобразие! Я буду жаловаться!" (Иногда с отчаяния добавлял: В высшие инстанции!) "Дайте жалобную книгу!" На что ему, как правило, нагло и ехидно отвечали: "Щас, дам я тебе книгу! (Человеку попроще.) Или: " А нету ее. Директор забрал для изучения. И директора нету. Уехал по делам. (Если посетитель был человек солидный.)

Таксисты тоже частенько хамили.
Таксистам нужен был выгодный клиент, например, хорошо одетый и с дамой.
Такой платит не глядя на счетчик, если его вообще включали.
А чаще просто говорили: Куда? Трояк. Или - пятерка. Или - десятка.
Очень любили таксисты круглые цифры.
Сколько раз я, опаздывая куда-нибудь, отчаянно махал рукой и с досадой глядел на проезжающие мимо такси с зеленым огоньком.

Мой двоюродный брат работал в Москве таксистом и много порассказал о разных способах обмана клиентов.
Я помню, больше всего меня тогда удивил странный способ развлечения некоторых таксистов.
"Идет передо мной пьяный, - говорил двоюродный братец, - шатается, а я подъеду сзади вплотную, резко тормозну, машина клюнет носом - я тормоз отпускаю. И она ему под зад как поддаст! Ха-ха-ха."  Скажите, ну разве не злодей был мой братец двоюродный?

Такси поймать было очень непросто, так что если уж удалось, сидел бедный пассажир, и, глядя на невключенный счетчик, помалкивал и страдал, гадая, сколько заломит с него наглый шофёр.

Возникает вопрос: а за чем не было очереди?
Не было очередей за советским ширпотребом (так назывались товары широкого потребления): ботинками, пальто, кальсонами, кепками, алюминиевыми ложками и вилками, алюминиевыми или эмалированными кастрюлями.

Свободно можно было купить молоток или жестяное ведро в хозяйственном, или, например, сало-шпик, которое лежало буквально в любом сельском продуктовом магазине, равно как и трехлитровые банки с огромными зелеными солеными огурцами или зелеными-же солеными помидорами.
Ажиотажа такие продукты не вызывали и годами пылились на полках, вызывая своим видом тоску у покупателей.

Однако очереди возникали даже за хлебом, продуктом, который по определению классиков марксизма-ленинизма являлся фундаментальным продуктом питания советского человека. 
Эти очереди появились в начале шестидесятых, когда Хрущев начал экспериментировать с кукурузой.

Дело в том, что во время посещения Америки, ему так расхваливали кукурузу, что он решил, что это как раз то, что нужно советскому народу.
Кукурузу начали сажать повсюду, заменяя ей пшеницу и рожь, и это привело к тому, что в хлебную муку за недостатком оной начали добавлять муку кукурузную.

Хлеб приобрел ярко-желтый цвет и за два часа становился твердым как камень.
А советскому народу это почему-то не понравилось – и появились очереди за «хорошим» хлебом, который тогда стали отпускать по одному-два батона в «одни» руки.
Говоря «одни» руки, продавец имел ввиду руки одного человека.
Поэтому, чтобы купить побольше, брали с собой в очередь детей, еще "одни руки".

Тут будет уместно сказать, что на самые ходовые продукты всегда были ограничения.
Хороший торт, типа «Птичьего молока», (пожалуй, самый знаменитый в те годы), отпускали максимум две штуки (коробки) в одни руки, а в другой раз одну.
Хорошие конфеты, такие как «Мишка косолапый» или «Юбилейные» или «Стратосфера» или «Красная Шапочка», отпускали то по килограмму, то по полкило в одни руки.

Сейчас может показаться необычным,  когда человек покупает сразу килограмм или два конфет «Мишка косолапый».
Но представьте себе, что конфеты эти купить можно было только в двух-трех центральных гастрономах Москвы.
А люди приезжали в Москву за продуктами из далекой провинции.
И ехали они много часов.
И в следующий раз поедут еще очень нескоро.
Многих купить что-нибудь просили родственники или соседи.

Но это было, преимущественно, в семидесятые-восьмидесятые годы, когда зарплаты стали увеличиваться, а производство хороших товаров нет.
В пятидесятые и шестидесятые годы, когда зарплаты были еще очень невелики, мало кто мог себе позволить покупать шоколадные конфеты килограммами.

Кстати, по поводу килограммов. Расскажу забавную историйку.
С братом в НИИ (научно-исследовательский институт - их очень много было в те годы) работал один хороший человек.
В должности МНС (младший научный сотрудник).
Так вот однажды недалеко от института по дороге домой он заметил два поддона кирпичей около строящегося дома. А кирпич хороший тоже было достать непросто.
Идёт он мимо день-второй-неделю - и видит: дом не строят, кирпич вроде никому не нужен, его уже снегом запорошило.
И - не выдержала душа! Стал он каждый раз по дороге домой класть 3-4 кирпича в портфель (тогда все мнс-ы ходили  с солидными портфелями.)
А один кирпич весит около 3,5 кг.
И так за зиму оба поддона перетаскал домой! (На одном поддоне помещается около 2-х сотен кирпичей.)
Представляете, что думали попутчики в электричке, когда он с усилием ставил тяжеленный портфель рядом на сиденье. "Наверное, кучу книг научных с собой везет домой изучать."
Кстати, мнс-а тогда легко было определить по стандартной одежде: демисезонному пальто мышиного цвета, меховой шапке из кролика или меха подороже, яркого мохерового шарфа и обязательно объёмистого портфеля из кожзаменителя.

При продаже любого дефицитного продукта всегда возникала какая-то норма отпуска.
Если импортная зубная паста, то лимит - одна коробка (десять штук), если импортные ботинки, то одна пара.

Никогда не забуду, как брат где-то году в 67-м, уже будучи студентом, купил настоящие английские ботинки.
Это были потрясающие ботинки.
Они были на полиуретановой подошве и издавали приятный запах хорошо выделанной кожи.
Одна коробка чего стоила! 
Как мне тогда хотелось иметь такие же ботинки!
Но мне доставались лишь довольно неуклюжие чешские или еще хуже – советские.
Вообще, события такого рода случались так редко, что я помню их все наперечет.
Один мой друг детства, например, мечтал о зубной пасте "Колгейт", рекламу которой видел когда-то в западном журнале.
И как же он был счастлив, когда его двоюродная сестра, которая училась тогда в МГИМО, подарила ему один тюбик.
Он ей чистил зубы, наверное, лет десять, выдавливая по капельке.
(Спросите себя, что вам нужно для счастья сейчас. Вам на ум наверняка придет новое авто или поездка за границу, не так ли?)

Особенностью советской торговли была и такая, нелепая и возмутительная с точки зрения современного человека - торговля в нагрузку.
То есть, когда в магазине завалялся какой-нибудь "неходовой" товар, его просто добавляли к товару повышенного спроса.
Например, хорошо помню, при покупке пачки хорошего индийского чая со слоном на обложке, требовалось купить и пачку грузинского.
И советский человек охотно покупал.
Индийский он пил сам, а грузинский отдавал бабушке-соседке.
Ну, а что еще можно сделать с залежавшимся товаром?
Или получится как с той шоколадкой, которая так долго лежала в нашем поселковом магазинчике (видимо, по причине высокой цены), что в ней завелись черви, да-да, черви (видимо, шоколадные, вкусные).
Но я такой шоколад не оценил (все-таки это был не деликатесный итальянский сыр Касу Марцу) и предъявил червей продавщице.
И что, вы думаете, она мне ответила? "Ты, мальчик, сам их туда насовал. (Очень логичное предположение.) Иди отсюда, не мешай работать!"
И я пошел, солнцем палимый...
А шоколадку я съел. Просто выбросил кусок с червями. Ну не пропадать же добру! 

Когда удавалось купить что-нибудь дефицитное, это был такой праздник в семье!
Например, ковер производства Люберецкой ковровой фабрики (ковры тогда вешали на стены и гордились ими чрезвычайно) или индийский набор вилок и ножей из мельхиора или черно-белый телевизор Рекорд как у нас (или Чайка, Рубин, Темп как у соседей) или набор из фарфоровых чайника и чашек и блюдцами - все это вызывало ощущение радости и счастья на многие дни.
Приглашались соседи на смотрины - и они тоже ахали, хвалили и завидовали. 

Году в 65-м маме удалось купить в Москве и, главное, довезти до дома летом большой торт-мороженое в красивой упаковке.
Я никогда больше не видел такого торта-мороженого.
Это был настоящий большой торт с башней из шоколада в центре и разными украшениями в виде розочек и лепесточков.
У нас с сестрой был великий праздник.
Мы забрались во дворе на штабель досок и долго-долго ели этот торт, вычерпывая его из глубокой тарелки столовыми ложками.

Нас легко было удивить в те годы. Нам, как и всем детям, всегда хотелось сладкого, и моими любимыми конфетами были "Домино" и "Кавказ", соевые конфеты, покрытые суррогатным "шоколадом", которые продавались совсем без упаковки, без фантиков.
Стоили они 1 руб. 50 коп. за килограмм, что было мне, а точнее маме, вполне по карману.
Я покупал всегда 100 или 200 граммов, то есть на 15 копеек или на 30 копеек. Где они сейчас, мои любимые "Домино" и "Кавказ"!

А как вам конфеты "Радий" фабрики Рот-Фронт в синей светящейся бумажке. Тоже довольно неплохие.

Радиоактивный радий (от латинского radius — «луч», то есть «излучающий», «лучистый») был очень популярен в 50-е годы.
Чтобы получить всего 1 грамм чистого радия, нужно было несколько вагонов урановой руды, 100 вагонов угля, 100 цистерн воды и пять вагонов разных химических веществ.
Радий оценивался в 180 тысяч долларов за грамм, что было эквивалентно 160 килограммам золота.
В мире не было более дорогого металла.

В начале XX века появилась мода на радиацию.
В радиевых ваннах и питье радиоактивной воды видели чуть ли не панацею от всех болезней.
Радий стали использовать в потребительских товарах по всему миру.
Некоторые люди пили обогащенную радием воду из керамических кружек с радиевым покрытием в качестве оздоровляющего напитка; такие сосуды назывались «ревигаторами».
Конкурирующая с ревигаторами компания «Радитор» продавала закупоренные бутылочки с радиевой водой.
В инструкции по применению рекомендовали пить по шесть и более стаканов в день.

Радий считался полезным, его включали в состав продуктов и бытовых предметов: хлеб, шоколад, питьевая вода, зубная паста, пудры и кремы для лица, краска циферблатов наручных часов, средства для повышения тонуса и потенции.
Некоторые девушки натирали им зубы с целью отбеливания.

Из-за сильной радиоактивности все соединения радия светятся голубоватым светом, что хорошо заметно в темноте.
Радий использовали в ёлочных игрушках, тумблерах с подсветкой, на шкалах радиоприёмников.
Характерный признак светящейся краски шкалы радиоприемника советского производства — горчично-жёлтый цвет.
Краска со временем перестаёт светиться, но это не делает её менее опасной, так как радий никуда не исчезает.
Со временем она может начать осыпаться, и пылинка, попавшая внутрь организма при вдохе, способна причинить вред за счёт излучения.

В Америке в 30–40 годы продавались наборы вроде «Юного химика», предлагавшего малышам изучение радиоактивности в домашних условиях, а в СССР довольно долго выпускали настольные и наручные часы, компасы и другие приборы со стрелками, покрашенными радиевой краской.
Такие вещи до сих пор можно найти в шкафах у наших бабушек, на старых дачах.

Скушав в детстве довольно много вкусных конфет "Радий", я теперь увлеченно размышляю, а содержали они радиоактивный радий или это было просто модное название? И с чего это у меня в темноте иногда светятся зубы?

Теперь по поводу советской упаковки: практически все без исключения продукты питания,
будь то конфеты или селедка или сахар или мука или печенье или масло сливочное развесное или килька или рыба мороженная или колбаса или мясо или курица (и далее по списку) упаковывались в серую, точнее светло-бежевую плотную бумагу.

Листки её, заранее нарезанные, лежали на прилавке, и продавщица ловким быстрым движением скручивала из неё кулек и насыпала-накладывала в него купленный товар.

В такую-же бумагу заворачивались носки, бельё, шапки, брюки, костюмы и даже пальто! То есть практически всё, любой товар. Коммунисты рассуждали так: ну, зачем хорошая упаковка, ее все равно выбросят. А она денег стоит. Да при тотальном дефиците любой товар купят без всякой упаковки!

Только ботинки или, например, торты продавались в серых коробках без всяких надписей на них, кроме маленькой наклейки, на которой было написано название товара.

Кстати сказать, в те годы не было пластиковых пакетов, которые так охотно предлагают в супермаркетах сейчас. Тогда были очень популярны авоськи.
Авоська - это просто небольшая сетка с ручками. Она легко помещалась в кармане.
Ее брали с собой на всякий случай, вдруг где-нибудь что-нибудь "выбросят", как тогда говорили, на прилавок.
Поэтому ее и назвали авоська, от слова авось. Авось что-нибудь куплю.
Забавно было видеть, как какой-нибудь дядя тащил авоську, полную, например, картошки, пакетов с молоком, бутылок с минералкой или кефиром и булками хлеба без всякой упаковки, которые были в самом низу и висели в нескольких сантиметрах от пыльной земли, от грязного заплеванного асфальта.

Все годы советской власти боролись за экономию средств.
Другими словами, всё старались сделать попроще, без изысков.
Поэтому, когда в 60-х Хрущев объявил войну излишествам, дома стали строить из серых бетонных блоков с плоскими крышами без каких-либо архитектурных украшений, которыми так выгодно отличаются дома раннего периода.
Причем их даже не штукатурили и не красили.
Мы и сейчас можем любоваться на них по всей России.

Эта экономия приводила и к тому, что даже благородный коньяк десятилетней и более  выдержки продавался  в простой поллитровой бутылке, с простенькой наклеечкой, бутылке, закрытой примитивной крышечкой из аллюминия, которыми закрывали бутылки водки, или даже пластиковой пробкой!

Зато мусора на улицах практически не было.
А если и был, то довольно экологичный, а именно: бумажки от конфет, бумажные коробочки от сигарет или папирос, прочитанная газета, обертка от мороженного, редко - бутылки. Так, что ещё? А, окурки от папирос или сигарет,- всё это быстро разлагалось и исчезало (кроме бутылок).

Кстати, окурки тоже не всегда пропадали.
В порядке вещей было подбирать окурки.
Этим увлекались хулиганистые мальчишки.
 
У окурков без фильтра отрывался мокрый кончик в целях "гигиены".
Если бычок (окурок) был с фильтром, то фильтр иногда тоже отрывался, а иногда просто протирался пальцами.
Можно было, конечно, использовать для таких целей мундштук, но он денег стоил.
А денег-то и не было ни на сигареты, ни, тем более, на мундштук.

Так делал иногда друг моего детства, Славка Б.
Я с ужасом смотрел, как он ловко подхватывал свеженький окурочек с асфальта, только что брошенный идущим впереди нас дядей, бывало еще дымяшийся, сразу совал в рот и с удовольствием затягивался.
Я не уверен, что он получал при этом настоящее удовольствие.
Скорее это была детская бравада.
Мы тогда учились в шестом или седьмом классе. 

А бутылки, которые тоже бросали беспечные люди, тут же собирались людьми рачительными и сдавались в приёмные пункты за деньги: поллитровая бутылка стоила 12 копеек, четвертинка - 9, а бутылка из-под шампанского (Советского, конечно-же) стоила, кажется 15 или 17, точно не помню.

Мы, дети, охотно собирали бутылки, потому что мороженое-эскимо стоило 11 копеек, так что за одну брошенную бутылку мы даром получали самое вкусное мороженое на свете с нашей детской точки зрения.

Кстати, о мусоре: в те годы по поселку раз-два в месяц проезжал сборщик мусора на телеге, мы называли его тряпичник, и покупал за копейки или менял на простенькие самодельные игрушки в основном старые тряпки.
В обмен он предлагал или свистульки или шарики на длинной резинке (назывались Уди-уди), которые можно было весело дёргать вверх-вниз, или пугачи.
Вот пугачи-то нас и привлекали больше всего.

Пугач - это пистолет, типа револьвера, отлитый из свинца, который стрелял пробками.
(Я думаю, он назывался пугач, потому что был похож на настоящий револьвер, и им можно было припугнуть кого-нибудь в темноте.)
Пробка - это такой небольшой патрончик, сделанный из какого-то прессованного материала, типа папье-маше, в который была залита сера.
При ударе бойка пугача о серу, патрон взрывался довольно громко, что доставляло нам, мальчишкам, огромное удовольствие.

А еще мы взрывали эти патроны таким способом: делали колечко из медной толстой проволоки, зажимали им патрон, так чтобы оно, колечко, царапало серу, и бросали как гранату. Тоже было здорово! Это была та же петарда.
(Старые тряпки собирались для переработки в бумагу или картон.)

Но радость эта длилась до тех пор, пока не повстречается мальчишка постарше, который запросто мог отнять пугач.

Надо особо отметить, что в пятидесятые развелось большое количество хулиганов. Сказалась тяжелая послевоенная ситуация и с жильём и с продуктами и со всем остальным.

Представьте себе довольно типичное объявление тех дней на дверях магазинов "ШТАНОВ НЕТ И НЕ БУДЕТ". Тогда это было не смешно.
Продавцы, измученные постоянными однотипными вопросами покупателей, предпочитали таким образом оградить себя от их набегов.

Усталость и раздражение от постоянных проблем, перенаселенность, дефицит всего и вся передавались детям, а те выносили это на улицы.

Практически на каждой улице или в каждом городском районе имелась своя маленькая или большая хулиганская группа, или точнее банда подростков, которая терроризировала все окрестное население. Их тогда называли шпана.

Бывало идешь по поселку, как вдруг из-за угла выворачивает группка из пяти-шести мальчишек лет так от десяти до пятнадцати-шестнадцати (это очень условно), а тебе лет семь-восемь или даже старше, но ты один и совершенно беззащитен.

Все, ты попался, ты в ловушке. Бежать? Догонят. А если не догонят, поймают в другой раз и будет еще хуже (по их же словам).
И ты замираешь на месте, обреченно, и ждешь, что же будет с тобой в этот раз.

А они подходят, и вожак, самый омерзительный тип, вполне возможный будущий вор и бандит, начинает задираться.
Обзывает тебя, толкает, рассчитывая на ответную импульсивную реакцию - а вдруг ты толкнешь в ответ.

Ну, тогда уж на тебя набросятся все и придешь ты домой в синяках и с разбитым носом в крови.
Но если ты не реагируешь и стоишь как истукан, то у тебя скорее всего потребуют деньги, а если ты не даешь или говоришь, что нет, то вывернут карманы и все равно отнимут.

Никогда не забуду, как меня однажды (я был в пятом классе) перевернули вверх ногами и буквально вытрясли две монетки по двадцать копеек. А мама дала их мне, чтобы я купил хлеба...

В Москве все районы были поделены и банды хулиганов, например, таганские или замоскворецкие, частенько сходились на битвы из-за каких-нибудь взаимных разногласий совсем как гангстеры в Чикаго в 20-х годах.

Из них потом создавались настоящие бандитские группы, типа Черной кошки, которая в пятидесятые наводила ужас на пассажиров нашей Казанской железной дороги. Об этой банде позже даже сняли фильм.

Хорошо помню, как мама просила отца не выходить в тамбур покурить, а сидеть в вагоне до своей станции.
(Дело в том, что эти бандиты под каким-нибудь предлогом выводили пассажира в тамбур, убивали, забирали вещи, а самого сбрасывали на пути.)

В середине шестидесятых, когда я в Москве один шел по улице Солянка, ко мне подошли два подростка-пацана (конечно, старше меня) вплотную, приставили к моему боку ножик, завели в проходной двор и забрали последние пятьдесят копеек.
Я был напуган и очень расстроен.
Это были большие деньги для меня.
Так как я всегда любил шоколад и мороженое, то начал с тоской думать, что мог бы  купить на них маленькую шоколадку Белочка за 22 копейки и два Эскимо по 11 копеек. И осталось бы еще 6 копеек, чтобы проехать на трамвае туда и обратно.      

В 50-е пацанами называли всякое хулиганьё.
Хорошим словом было парень.
Помните, как в песне про Гагарина поется: "Помните, каким он парнем был..." и так далее. Парень было красивым словом.
В СССР были мужчины и женщины, парни и девушки, ну и дети, конечно.
Мужиками, бабами и девками звали только в деревне.
Так принято было в те годы.
А теперь слово мужик перекочевало в города. Везде только и слышно: Мужик, мужик. Мужик сказал, мужик сделал.
Хорошо, что до женщин пока не дошло...

А вы знаете, какие слова и выражения, модные и широкоупотребительные в те годы, совершенно вышли из обихода в наши?
Перечислю лишь некоторые: ТОВАРИЩ - обращение к человеку, СТИЛЯГА - человек, желающий одеваться по западной моде, стильно; БИТЛОМАН - поклонник группы Битлз, БИТЛОВКА - пиджак, застегнутый под горло без воротника; АВОСЬКА - легкая, плетеная из веревок, хозяйственная сумка; ГРУБИЯН - человек, который грубо отвечает на вопрос или просьбу; ХУЛИГАН - "человек", который матерится, пристает к прохожим или задирается; ТОЛКУЧКА — стихийно возникший рынок, где продается то, что отсутствует в свободной продаже; КУЛАК — после революции - зажиточный крестьянин, нанимавший работников, позже - человек, который гребет все под себя, не думая о благосостоянии других; ХАПУГА - человек, который хватает от жизни все что можно, гребет под себя, берет больше, чем ему нужно; БУРЖУЙКА  — железная самодельная печь для обогрева помещений; КЕРОГАЗ (см. выше), ПРИМУС (см. выше), ДЕФИЦИТ - нехватка каких-либо товаров или услуг ("Сидеть на дефиците". = Иметь доступ к дефициту, работая в советской торговле), ПОКАЗУХА - так говорили, когда власти создавали видимость достижений, которых на самом деле не было; ТУНЕЯДЕЦ  — человек, который не работает; ДИССИДЕНТ — несогласный, инакомыслящий человек, чьи взгляды отличаются от государственной доктрины; АНТИСОВЕТЧИК —  человек, критикующий советский строй: всякая критика жестко подавлялась, использовался очень простой, убийственный аргумент: Ты что, против Советской Власти?; МАГНИТОФОН — бытовое звукозаписывающее и звуковоспроизводящее устройство; КЛЁШИ (см. выше); ДОСТАТЬ, ОТОРВАТЬ = купить,
БЫЧОК (окурок, в армии только и слышалось : Не бросай, дай бычок докурить!)

А у нас в семье употреблялись такие удивительные слова, как АРБЕШНИК - бездельник: (Не дружи с арбешниками, - часто говорила мне бабушка); МАНТУЛИТЬ или МАНТУЛИТЬСЯ - тяжело работать (Тридцать лет мантулилась на заводе.): ; ТАМАША - суета, беготня (Вчера такая тамаша была!), КАРМАГАЛ - крик, шум (Что тут у вас за кармагал такой?), МУЗЮКАТЬСЯ - заниматься каким-нибудь небольшим, уютным делом, например перебирать фотографии, КУМЕКАТЬ - соображать, понимать что-нибудь (Я так кумекаю, что это его рук дело.), ШАРОМЫЖНИК - прощелыга, плохой человек и т.п.
Нам, детям, больше нравилось слово БЗДЮЛЬКА - маленькая вешь, штучка (Дай-ка мне вон ту бздюльку. или Это что за бздюлька такая?)
Это слова, по всей вероятности, пришли к нам из Астрахани, где родилась наша бабушка.


КАК КУРИЛИ НАШИ ОТЦЫ И МЫ 

И во время войны и после, в пятидесятые и в шестидесятые курили везде и всегда, и редко кто делал замечание и просил не курить.
Нет, конечно были такие случаи и были такие люди, но это было так редко, что даже не припоминается.
Посмотрите любой старый фильм и вы увидите, как курят в комнатах, где дети или женщины.
Когда шло какое-нибудь совещание или заседание на заводе или фабрике или в правлении колхоза в маленькой тесной комнате, курили практически все и сизый дым стоял коромыслом.

Еще до конца 90-х свободно курили в тамбурах электричек. Даже тогда, когда в электричку набивался народ в часы пик, кто-нибудь умудрялся продолжать курить, стоя в углу тамбура. Спасало только то, что почти во всех тамбурах стекла были выбиты, и дым преимущественно уходил наружу.

Наш отец курил исключительно папиросы Беломорканал. (Беломорканал стоил 22 копейки).
Лучшими он считал папиросы ленинградской табачной фабрики им. Урицкого.
Табак Беломора, как его сокращенно называют, зверски крепкий, а отец выкуривал по две пачки в день.
И это при том, что в пачке Беломора не двадцать, как обычно, а двадцать пять папирос.

Попробуйте сейчас найти человека, который бы курил Беломор.
Даже мужики в деревнях и те предпочитают на худой конец сигареты Приму или Дымок (тоже зверские).

Папироса Беломор гаснет, как только ее кладешь на пепельницу, и отец постоянно чиркал спичкой, чтобы снова ее зажечь.
А когда папироса кончалась, он немедленно доставал новую.
Ему никогда не приходило в голову выходить покурить на улицу.
Он всегда ел очень мало и поэтому закуривал, пока мы еще доедали суп или второе. Над столом поднимались клубы дыма, но никого это не волновало.
Наоборот, мне очень нравилось, как курил отец, как он красиво доставал папиросу из коробочки, как изящно чиркал спичкой и гасил ее, плавно помахивая в воздухе, и я гордился своим отцом, настоящим мужчиной.

В 1963 году у него диагностировали рак легкого и удалили-таки одно лёгкое, конечно, настрого запретив ему дальнейшее курение.
Он держался года полтора-два, а потом снова закурил, сначала сигареты, а потом опять Беломорканал.
И курил с одним легким еще тридцать лет вплоть до своей смерти в 1992 году.

Наша бабушка тоже курила папиросы.
Причем самые дешевые - Север.
Стоили они 11 копеек, как мороженое Эскимо.
Бедной нашей бабушке коммунисты не платили пенсию, потому что она растеряла документы во время войны из-за частых переездов по всей стране, и она отчаянно экономила на всем, ради нас, внуков.
Бабушка родилась в селе Соляная Пристань, что около Астрахани, потом переехала в Казахстан, потом в Киргизию, потом в Якутск, оттуда в Подмосковье.

Но бабушка курила не для развлечения и не от хорошей жизни.
Дело в том, что в войну она работала телеграфисткой в ночную смену и, чтобы не заснуть, закуривала для бодрости.
В годы сталинского террора заснуть на работе и пропустить какую-нибудь важную правительственную телеграмму означало 25 лет каторжных лагерей на Колыме.
В начале шестидесятых бабушка огромным усилием воли курить бросила, считая это недостойным занятием для женщины.   

(Удивительно, что сейчас пенсию платят всем, работал человек или нет, а коммунисты не платили бабушке, которая потеряла здоровье на каторжной работе и потом со сломанной спиной, согнутая пополам, растила трех внуков.
Помню, как она мечтала получать хотя бы десять рублей и не зависеть полностью от зарплаты дочери, нашей мамы.)

Сюда бы я добавил, что люди в те годы были более мужественными и закаленными.
Например: в те годы практически все ходили в меховых шапках, у которых специально для сильных морозов пришиты меховые наушники, но даже в мороз опустить наушники у шапки считалось недостойным, если не сказать позорным, для настоящего мужчины.
Мой отец при этом никогда не носил шарф, и воротник до верху не застегивал, грудь нараспашку.
Я, мальчиком, глядя на взрослых, морозил уши, постоянно оттирал их руками, но тоже не опускал наушники, боясь, что буду выглядеть слабаком.
А сейчас, когда я вижу "мужиков" опускающих наушники у шапки или напяливающих капюшон при плюсовой температуре, я говорю (шутливо конечно): измельчал русский мужик.   


РАДИОПРИЁМНИКИ - ПОВАЛЬНОЕ УВЛЕЧЕНИЕ

Одним из самых распространенных увлечений пятидесятых и начала шестидесятых годов были радиоприемники.
Причем не готовые радиоприемники, которые можно было купить в магазине, а их моделирование и сборка.
Это было повальное увлечение  молодежи в возрасте лет от десяти до двадцати – двадцати пяти и дальше, верхний возраст трудно определить точно.

Самое главное  и увлекательное было решить – сколько ламп будет в приемнике. Транзисторов тогда не было еще и в помине.
Только и слышно было: трехламповый, на пяти лампах, на шести и т.д. ламп до десяти-двенадцати.

Конструирование приемника начиналось с шасси.
Шасси – это основа, к которой прикреплялись все детали.
Их (шасси) делали из дюралюминия. Они выглядели как плоская коробка  с вырезанными в ней отверстиями различного диаметра, круглыми и квадратными.

Потом из толстой фанеры делался корпус, отверстие для динамика закрывалось тканью, и приемник начинал божественно говорить новости или играть музыку.
Вот это было настоящее счастье для радиолюбителя.
Однако частью удовольствия было само приобретение радиодеталей.

Я помню, как приятно было разглядывать и в магазине и потом дома разноцветные сопротивления или конденсаторы, которые напоминали драже, и представлять, что когда-нибудь через них потечет музыка из далеких городов.
Но это было увлечением ребят думающих, тех, которые впоследствии поступали в разные технические ВУЗы.

Вам, современный читатель, который имеет свободный доступ к информационным ресурсам всей планеты через Интернет, будет трудно понять то, о чем я сейчас расскажу, но попытайтесь.

Одной, если не главной задачей конструирования радиоприемников была задача слушать иностранные радиостанции, вещающие на русском языке, такие как Би-Би-Си, Голос Америки, Свобода и другие.

Если Правда и другие советские газеты врали или замалчивали многие важные события, которые происходили в мире и в нашей стране (разумеется, исключая съезды компартии или другие официальные новости, разрешенные цензурой) или искажали их в угоду коммунистической пропаганде, то эти станции рассказывали нам настоящую правду.

Вы не представляете себе, как сладко было прильнуть ухом к динамику и сквозь всевозможные реальные радиопомехи и мощное глушение, услышать настоящую правду, а на другой день с видом знатока рассказать друзьям или сослуживцам суть событий.

Сталин еще в сороковые годы запретил использование коротковолновых приемников, которые могли принимать западные радиостанции, поэтому у всех советских приемников, которые выпускались с тех пор и позже, короткие волны начинались с 25 метров, в то время как лучше всего было слушать на 13 метрах (на 16-ти и 19-ти тоже было неплохо, но все-же лучше всего прием был на 13-ти метрах).
Радиоприемники с короткими волнами с 13-ти метров были, но достать такой было невероятно трудно.

Мне в начале семидесятых удалось приобрести военный радиоприемник Волна, большой как телевизор тех времен и такой-же тяжелый – 30 кг.
Но принимал он с 11 метров, и я мог прослушивать весь спектр западных радиостанций, которые вещали на СССР и не только.
Кстати, глушение было иногда вполне щадящим, то есть солдат срочной службы, который следил за глушением, видимо, сам интересовался новостями, тем более имея доступ к мощной военной аппаратуре, и поэтому держал глушение на самом краешке волны, что позволяло слышать ее довольно сносно.

А может быть, он просто засыпал на дежурстве, и волна постепенно уходила из-под глушения, что позволяло нам подробно услышать все мировые новости.
Но потом он, видимо, просыпался и снова переводил глушение четко на волну, и больше ничего разобрать было невозможно.

А иногда происходили чудеса и «голос» было слышно часами без всякого глушения.
Что это было, я не знаю и не берусь судить, но то были сладкие минуты полной свободы информации.

ШПАГИ

Где-то в конце 50-х в нашем поселке все вдруг взялись делать шпаги.
Начитались романов о рыцарях, и всем захотелось романтики. Без шпаги ну прям никуда.
Только и спрашивали друг друга: А у тебя шпага есть? А у тебя шпага какая?
То есть из чего сделана. Дело в том, что хорошую, твердую и толстую проволоку достать было непросто.
Поэтому делали из чего придется. Я помню, как собирались ребята и начиналось фехтование. Как мы только глаза себе не выкололи!
У меня шпаги не было, потому, что был еще маленький, а вот у брата была чудесная шпага из хорошей проволоки с красивой, витой рукояткой мне на зависть.
Теперь я думаю, что шпаги делали и для обороны от хулиганов.
Хорошей-то шпагой легко можно было отбиться.
 
Другими увлечениями нашего детства были (в порядке появления в нашей жизни) собирание спичечных этикеток, потом собирание марок, потом разведение рыбок.

А вот весной, когда начинал таять снег, мы бродили вдоль дорог и с увлечением искали монетки.
Дело в том, что зимой, вынимая что-нибудь из карманов, взрослые, и не только, роняли мелкие монетки в снег на обочине и не могли отыскать.
А весной эти монетки появлялись из-под снега и поблескивали на ярком весеннем солнце.
В основном это были копейки и двушки, редко три или пять копеек.
А уж если попадался гривенник или монета покрупнее, то это был праздник: сразу можно было пойти в магазин и купить мороженое или пирожок.

Каждое наше увлечение приносило массу положительных эмоций.

Теперь, пожалуй, расскажу о спичечных этикетках.



СПИЧЕЧНЫЕ ЭТИКЕТКИ

Все дети очень любят разглядывать картинки.
Когда я только начинал читать в шесть лет, то первым делом спрашивал о книге, а есть ли там картинки.
Видимо поэтому мы с братом с большим энтузиазмом собирали спичечные этикетки.

Рекламы в СССР было немного и, думаю, этикетки были самой эффективной рекламой.
Чего только на них не изображали и не писали: "ВЫЯВЛЯЙТЕ КОЛОРАДСКОГО ЖУКА" (типичная логика и лексика тех лет: именно, ВЫЯВЛЯЙТЕ как врага)
Или "МУХА - НАШ ВРАГ! УНИЧТОЖАЙТЕ МУХ!"
(Опять борьба с врагами. Как будто и так не понятно, что мух надо уничтожать.)
По этикеткам можно определить, когда появлялась та или иная проблема.
Этикетка с колорадским жуком 1959 года.
Вот когда он у нас появился. Лютый враг.
А мухи - их было в те годы несметное множество.
Повсюду были открытые помойки, где они и плодились-размножались.
А кушать они летели на стол к людям.
Оставишь что-нибудь съедобное на столе - и по нему уже ползают мухи.
В продуктовых магазинах мухи запросто сидели на конфетах без фантиков, на хлебе, на на печенье, которое часто продавалось россыпью.
У многих летом висели липкие ленты, буквально обклеенные мухами.
Мухи летали по комнатам, жужжали, утром садились на лицо, не давая спать.
Были очень популярны мухобойки, деревянная палочка с прибитым или привязанным к ней кусочком резины от автомобильной камеры.
Этой мухобойкой хозяйки целыми днями сражались с ВРАГАМИ, которые не давали варить варенье или компот. 

Очень много этикеток было посвящено вечной проблеме - борьбе с пьянством, с курением. Вот, например:
"ИНОСТРАННЫЕ РАЗВЕДЧИКИ УСИЛЕННО ОХОТЯТСЯ ЗА ЛЮБИТЕЛЯМИ ВЫПИТЬ!"

Но были и веселые: "Я ПРОСЛАВЛЯЮ КАЖДЫЙ ДОМ, ГДЕ УГОЩАЮТ МОЛОКОМ!" Здорово, а?
Или вот: "БУТЫЛКА МОЛОКА УНИЧТОЖАЕТ ЯД ТРЕХ ПАПИРОС" Прямо вот конкретно уничтожает.

Есть довольно трогательная "РОДОСЛОВНАЯ СПИЧКИ" - изображен первобытный человек, добывающий огонь вращением палочки.

Есть забавные:"НЕ ДОПУСКАЙТЕ ПЕРЕЛИВА ГОРЮЧЕГО ПРИ ЗАПРАВКЕ АВТОМОБИЛЯ"
"СПИЛИВАЙТЕ ЗАВИСШИЕ ДЕРЕВЬЯ С ПОМОЩЬЮ ТРАКТОРА" Что-нибудь поняли?

Была и настоящая реклама товаров: "ОН ВАМ ПОМОЖЕТ НА КУХНЕ НЕ РАЗ, ПРОСТОЙ И НАДЕЖНЫЙ ПРИБОР - КЕРОГАЗ!"
Или "ЕСЛИ ВЫ ПЫЛЕСОС КУПИЛИ - НЕ БУДЕТ В КВАРТИРЕ НИ ГРЯЗИ НИ ПЫЛИ!"
Или "СДЕЛАН ПРОЧНО, СЛУЖИТ ВЕРНО РОЛИКОВЫЙ НОЖ КОНСЕРВНЫЙ!"
Крабы тогда были в диковинку, продавались свободно везде и их рекламировали так:
"ВСЕМ ДАВНО ПОНЯТЬ ПОРА БЫ, КАК НЕЖНЫ И ВКУСНЫ КРАБЫ!"

Но самыми интересными были для нас, детей и подростков, этикетки, отображающие советские достижения, НАШИ достижения!
После 1957 года стало появляться большое количество этикеток, посвященных освоению космоса.
Ну как тут было не гордиться страной!
Тут были и запуск первого спутника, и первой собаки по кличке Лайка, и первого космонавта и еще и еще и еще.
Спичечные фабрики не успевали за все новыми достижениями в космосе.
Наклеечки были довольно простенькие, полиграфия была никудышная, бумага низкосортная. 
Но как же мы гордились, разглядывая советские, наши советские, как мы говорили друг другу, спутники, самолеты, грузовики.

"СЛАВА СОВЕТСКОЙ НАУКЕ!", "СЛАВА СОВЕТСКОЙ НАУКЕ И ТЕХНИКЕ!"
Таких этикеток у меня  очень много.

Много было просветительских и воспитательных этикеток, например:
"ПОСАДИТЬ ДЕРЕВО - ДОЛГ КАЖДОГО!"
Вот почему Москву называли зеленым городом. И не только Москву.
А сейчас, по-моему, национальной идеей стало спилить как можно больше деревьев.
К слову скажу, что еще в 60-е обе стороны Казанской железной дороги были обсажены великолепными красавцами-тополями.
Когда я ездил в Москву, особенно в начале лета, то любовался свежими блестящими тополиными клейкими листочками.
В начале 2000-х все они были уничтожены.
Тысячи и тысячи прекрасных деревьев, которые посадили наши деды и отцы.

Еще несколько надписей на спичечных этикетках:
"НАШ ДОМ И ДВОР - НАВОДИМ ПОРЯДОК В НЁМ"
"БЕРЕГИТЕ ПТИЦ! ДЕЛАЙТЕ СКВОРЕЧНИКИ"
"ПЧЕЛЫ ПОВЫШАЮТ УРОЖАЙ ПОДСОЛНЕЧНИКА НА 30-60%"
"ПЧЕЛЫ ПОВЫШАЮТ УРОЖАЙ ГРЕЧИХИ НА 30-60%"
"БОЛЬШЕ МЕДА И ВОСКА СТРАНЕ!"
"ЯРОСЛАВЦЫ! ПОЛУЧИМ В 1960 ГОДУ ПО 80 ШТУК ЯИЦ ОТ КАЖДОЙ КУРЫ-НЕСУШКИ!"
Или еще лучше: "ОРГАНИЗУЙТЕ НАГУЛ СКОТА!"
То есть берегите траву, не вытаптывайте, не уничтожайте.



ЧТЕНИЕ

Но, все же, главным для меня, пожалуй, было чтение.
Я не буду здесь утверждать, что в СССР было самое читающее население.
Например, все мои друзья детства чтением НЕ увлекались.
Ни Славка, ни Юрка, ни Вовка, ни Лешка, ни Сережка - видите скольких я вспомнил. Могу продолжить. Как я пытался заразить их чтением, с каким увлечением я пересказывал им любимые книги - без результата. 

Но в нашей семье чтением наслаждались все. Мама всю жизнь работала в средней школе преподавателем русского языка и литературы. Помню, как она любила цитировать Гоголя или Гончарова или Пушкина.

Я не просто наслаждался чтением, я упивался им. Именно упивался как алкоголик.
Я не могу себе представить мою юную жизнь без чтения, без любимой книги.
Мне кажется, я бы не выжил.
Или жизнь моя была бы серой и тоскливой.
Я спасался от жизни, прячась за книгу.
Что было в реальной жизни? Учеба, учеба, двойки, тройки, нотации родителей, педагогов, мучительная игра на пианино, бесконечные дела по дому.

А раскрывая книгу, я погружался в удивительный, поразительный, увлекательный, красочный, полный страстей и приключений, огромный мир!
Джек Лондон, Конан Дойл, Даниэль Дефо, Александр Беляев и, конечно же, Жюль Верн.
Я прожил множество жизней уже в детстве! Я жил с Робинзоном Крузо на острове, потом путешествовал к центру Земли, потом летел на воздушном шаре вокруг Земного шара, потом снова жил на таинственном острове с отважными и изобретательными людьми, потом плавал на Наутилусе под водой и восхищался красотами подводной жизни океанов...

Торопясь домой после школы, я только и думал о том, как бы поскорее перекусить и погрузиться в иные миры.

Нам повезло, что отец, путешествуя по Сибири, где-то там купил несколько собраний сочинений: Джека Лондона, Жюль Верна, Тургенева, Чехова (все Новосибирского издательства).

Книги были для меня сродни шоколаду: и то и другое я любил больше всего, и то и другое вызывало у меня похожие сладостные ощущения.
Я читал часами, не замечая времени, до одурения.
Вырывал меня оттуда в реальный мир голос матери или бабушки, которые повторяли одно и тоже: - Ну сколько можно читать, ну прекрати же, наконец, пора уроки делать.

Мы выписывали и журналы и газеты: нам, детям, "Мурзилку" и "Пионерскую правду", а взрослым обязательно "Крокодил", "Известия" и "Литературную газету".

Отец очень любил журналы "Наука и Жизнь" и "Знание-Сила". Он обычно читал их утром, после сна, лежа в постели, а потом за завтраком с важным видом рассказывал всем нам об удивительных исследования и открытиях в области науки и техники.
А мы, дети, поражались глубине познаний нашего отца.



НАШИ РАЗВЛЕЧЕНИЯ

Другими  повальными увлечениями и развлечениями были, например, зимние катания на коньках, лыжах и тарантасах, которые еще назывались дрынами.

Скажу по порядку: сначала о коньках.

Коньки были нескольких основных видов: самые ранние, на которых катался я, были снегурочки.
Носы их были загнуты дугой, на манер зимних саней.
Они продавались без ботинок, и мы их привязывали к валенкам веревочками.
Чтобы веревочка не  ослабевала и не сваливалась, под нее просовывалась коротенькая палочка и закручивалась как вертушка.
Таким образом удавалось добиться относительно прочного крепления к валенку.

Ну конечно, веревочки эти часто развязывались, и тогда приходилось возвращаться домой и просить отца или старшего брата прикрутить их снова, потому что сделать это самому на морозе было непросто.

Другие коньки, о которых мы только мечтали, были так называемые ножи, для скоростного бега.
Когда мы видели на катке дядю, который, заложив руки за спину, мерно рассекал лед и воздух, это вызывало у нас восторг и уважение.

И все же самыми желанными были для нас «канадки».
Эти коньки продавались  уже в сборе с ботинками.
Их не нужно было прикручивать веревочками, и они не сваливались постоянно с ног.
Помимо этого у них были заостренные носы с насечкой, которыми было удобно отталкиваться.
При этом можно было делать всякие крутые повороты и резкие остановки.

Лыжи у нас были широкие с ремешком-лямочкой, в которые просовывались мыски тех же валенок.
Лучшим вариантом было прикрепить к ремешкам резинки, которые охватывали валенки сзади и не давали лыжам сваливаться.
Но резинки были далеко не у всех, а только у тех, кому их могли приладить заботливый отец или старший брат.
Но отцы в семьях пятидесятых были далеко не в каждой, и катались мы, постоянно теряя лыжи, что было здорово, особенно, когда ты мчишься с горки, подпрыгиваешь на снежном трамплинчике, и лыжи разлетаются в разные стороны, и всем весело, а ты герой.

Другим зимним развлечением было катание на тарантасе (мой брат, представитель старшего поколения - на 5 лет, называл его дрын). Тарантасы-дрыны в магазинах никогда не продавались.
Их делали наши отцы из толстого металлического прута, который выгибался в виде конных саней, при том лишь условии, что передняя часть их была высокой, по пояс или по грудь, чтобы можно было держаться руками.
Одна нога ставилась на один полоз, а другой ногой нужно было энергично отталкиваться как на самокате.

Это, собственно, и был самокат, только для зимы.
Лучше всего было кататься на них с горки, что было в тоже время довольно опасно, потому что тарантас был сооружением довольно внушительных размеров.
Но и по ровной поверхности ехать на нем было интересно.
Тут важно было как следует раскатать по снегу (отполировать) полозья.

Кстати, скажу пару слов и о самокатах, которые стали такими популярными в последнее время и у детей и у взрослых.
Я катался на самокате еще в 50-е годы.

Самокаты были самодельными: две дощечки соединялись под углом в 60-90 градусов, в нижней дощечке делались пропилы, куда крепились колесики или подшипники, у кого что было. К верхней дощечке горизонтально прибивалась ручка. 

Причем взрослые на них тогда не катались. Это выглядело бы очень глупо.
Взрослые тогда были гораздо серьезнее, чем сейчас.
Время было такое, не до глупостей было. Коммунизм строили.

Посмотрите внимательно на фотографии тех лет, начиная с 30-х и вплоть до 60-х - какие серьезные лица!
Люди довольно редко улыбались. Особенно мужчины.
Люди помнили и страшную войну и страшные сталинские репрессии, когда угодить на Колыму можно было за одно случайно и невпопад сказанное слово.

У нас тогда рассказывали такую историю: один другому говорит: - Жизнь все лучше и лучше становится. И все благодаря Сталину. - А второй насмешливо (!) улыбается в ответ. 
Всё. Достаточно.
Десять лет лагерей без права переписки (и, конечно, свидания с родными).
Поэтому такие напряженные лица всегда и везде. Не до смеха было.

Видимо с тех пор укоренилась в народе эта привычка не улыбаться где-попало и кому попало, а только близким и проверенным людям.    
Я помню, как отец отвечал фотографу, который просил улыбаться в камеру: Что я, как дурачок, буду улыбаться.

Но вернемся к зиме.
Снега еще до конца шестидесятых выпадало много, и держался он всю зиму.
Оттепели бывали не чаще двух–трех раз за зиму, были они непродолжительны и до полного стаивания снега не доходило.
Кругом было много самодельных горок из снега, которые, дабы придать им прочность, поливались сверху водой.
Поливали их поздно вечером, когда мороз начинал крепчать.
К утру лед был как камень.

Горки большие и маленькие  появлялись повсюду: на пустырях, в переулках и во дворах частных домов.
Снежные горки были очень демократичны.
Они не требовали никакого особого снаряжения, и кататься с них могли и маленькие и большие.

Катались как кому нравилось: на санках, на куске фанеры, сидя в тазу. Часто просто на мягком месте или стоя на ногах (для особого шика) или лежа пластом.
Особенно весело было катиться «паровозиком», когда за санки с пассажирами цеплялись еще два-три человека, которые ехали присев на четвереньки.

Было очень здорово извозиться в снегу так, что и штаны и рукава пальтишек были мокрыми насквозь, да еще облепленными затвердевшим снегом, который уже невозможно было ни сбить руками ни соскоблить варежкой.
Спина тоже была облеплена снегом, потому что ну как же можно кататься с горки и не падать при этом на спину.

И вот после катанья мы медленно тащились домой, уставшие, мокрые и голодные, но все это перекрывала сладость удовольствия, заполнявшая все внутри.
Дома все одежды сбрасывались у порога, и мы устремлялись к обеденному столу.

Событием была заливка катка.
Горку можно было построить где угодно, но для катка требовалась достаточно большая ровная площадка и много воды.
Тут уж нужно было потрудиться.
И заливать его необходимо было раза два, а то и три, чтобы выровнять все неровности почвы.
Поэтому катки появлялись нечасто, а уж если каток заливали, то на нем собирался весь поселок.

В 60-х я часто проезжал мимо Измайловского парка по Филевской линии метро.

В выходные дни (и не только) в вагонах ехали десятки бодрых и подтянутых лыжников, которые на станции Измайловская выскакивали и устремлялись в лес.
Надо сказать, что лыжников в те годы вообще было очень много везде.

А на другой стороне линии метро были две или три спортивные площадки.
(Они и сейчас сохранились.)
В выходные дни там постоянно играли в футбол. Да, прямо на снегу.

Молодые (и не очень) мужчины, одетые в вязаные свитера и тренировочные брюки, на ногах кеды (иногда бутсы), облепленные с ног до головы снегом от частых падений, с увлечением гоняли мяч.
Причем желающих поиграть было так много, что некоторые стояли у края площадки и ждали своей очереди поиграть.
Очень приятно было наблюдать, как они, постоянно подскальзываясь и падая и крича друг другу что-то бодрое и веселое, отчаянно носились за мячом.

Сейчас я снова проезжаю мимо и ни разу не видел ни одного футболиста с мячом.
Равно как и хоккеиста.
Площадки засыпаны снегом и мусором, и нет больше тех веселых и жизнерадостных футболистов, которые так оживляли короткие зимние денечки.


ОБ АВТОМОБИЛЯХ

Это было то прекрасное время, когда новый легковой автомобиль сразу после приобретения вырастал в цене в два, а то и в три раза.
Их было так мало, что появление на дороге любого из них вызывало особый интерес.

Правда, основу автопарка страны составляли грузовики.
Страна была индустриальная, повсюду возводились фабрики и заводы, жилые дома, детсады, дома культуры, поликлиники и тому подобные полезные сооружения.
Поэтому всюду по дорогам двигались, ревели и пыхтели грузовики разных калибров.

Крупные грузовики, типа «МАЗа» везли огромные бетонные плиты и горы кирпичей. «ГАЗы» везли грузы полегче: всякие ящики, трубы, рулоны рубероида, доски и тому подобное.

Маленьких грузовиков почти не было – масштабы страны и ее развития не принимали во внимание мелочевку.
Из маленьких грузовиков попадались только "полуторки", военные и довоенные.

Полуторка называлась так потому, что могла взять полторы тонны груза. Сначала были ГАЗ-АА (40 лошадиных сил), потом перешли на ГАЗ-ММ с мотором аж в пятьдесят лошадей! Скажи тогда крестьянину, что под капотом 50 лошадей - он ахал и приходил в восхищение.
Вот это была машина! Кабина первоначально была сделана из дерева и прессованного картона, а позже заменена на металлическую кабину с дерматиновой крышей.
Существовала также модификация ГАЗ-АА с самосвальным кузовом, в начале выпуска именовавшаяся ГАЗ-С1, позже ГАЗ-410.
Принцип действия этого самосвала был достаточно интересен.
Равномерно распределённый в кузове груз должен был под собственной тяжестью опрокидывать платформу назад, если бы не специальное запорное устройство, рукоятка которого находилась у середины левого борта.
Для разгрузки водитель отпускал рукоятку, груз ссыпался назад, и пустой кузов под действием силы тяжести возвращался в горизонтальное положение, после чего фиксировался с помощью рукоятки.

А вот живое свидетельство моего отца, который в 1937 году работал в геофизической экспедиции в Голодной степи в Казахстане.
Тогда у них были две машины ГАЗ-АА.
Привожу выдержку из его рассказа:"...А переезды становились все труднее и труднее.
Высоченные барханы стояли как нарочно всегда поперек дороги. Сколько лишнего изнурительного труда, времени и горючего тратилось на преодоление одного песчанного сыпучего бархана. А впереди возникали все новые и новые. Иногда у нас опускались руки и казалось, что никакая сила не заставит нас пойти на штурм очередного бархана. Случалось, что мы за сутки покрывали каких-нибудь два-три километра. Машины работали на пределе. От жары и от колючек баллоны часто лопались. Случались и другие поломки, но, к счастью, незначительные, и шофера с ними справлялись.
Я не специалист в этом вопросе, но мне кажется, что грузовик ГАЗ-АА превзошел себя. И это не современный вездеход, а самая обыкновенная, примитивная, как теперь говорят, полуторка! Честь и хвала этой полуторке!
Между прочим в то время был организован знаменитый автопробег Москва-Ташкент.
О нем много говорили, а в газетах писали как о героическом. Наверное так и было, а мы посмеивались над этим пробегом. У них было с собой все необходимое, включая передвижную автомастерскую, а у нас даже запасного аккумулятора не было. Они один раз пересекли пески, а мы исколесили их вдоль и поперек. У них была связь с внешним миром, а у нас ее не было..."

Вскоре после начала Великой Отечественной войны из-за недостатка тонкой холоднокатанной стали и ряда комплектующих, поставлявшихся сторонними предприятиями, ГАЗ вынужден был перейти на выпуск упрощённого военного грузовика ГАЗ-ММ-В, у которого двери были заменены треугольными боковыми загородками и сворачиваемыми брезентовыми дверями, крылья были выполнены из кровельного железа методом простой гибки, отсутствовали тормоза на передних колёсах, оставлена только одна фара головного света и с неоткидными боковыми бортами.

В 1944 году довоенная комплектация была восстановлена: появились деревянные двери, то есть кабина опять стала деревянно-металлической (и оставалась таковой до окончания производства грузовика), снова появились передние тормоза, откидные боковые борта и вторая фара.

Часто можно было видеть как здоровенный грузовик везет в просторном кузове небольшой ящик или пару рабочих, укрывшихся от ветра за высоким кузовом.
Грузовики останавливали и просили подвезти куда-нибудь, как сейчас останавливают легковушку.
Некоторые начальники использовали их в качестве легковых авто (за неимением последних) и разъезжали по делам службы, сидя в огромном грузовике.

Нормой было ездить и в кузове грузовика.
Автобусов катастрофически не хватало, зато грузовиков было много.
За городом даже детей иногда возили в кузове, правда, заставляя их сидеть и не вставать.
Даже на Всемирном фестивале молодежи в 1957 году гостей фестиваля, и советских и иностранцев, возили по Москве на грузовиках.

В сельской местности часто можно было видеть грузовик, который кидало во все стороны на ухабах бездорожья, в открытом кузове которого сидели, а чаще стояли во весь рост, держась за деревянные борта кузова, колхозницы и колхозники, которые весело разговаривали, а иногда даже пели песни.
Но это были местные, недолгие поездки.

Вспоминаю, как зимой, в мороз, к нам в охотхозяйство приезжали в военном тентованном грузовике ЗИЛ-157, военные охотники, в звании от лейтенанта до майора, которые сидели на жестких деревянных холодных скамейках, в то время как грузовик медленно, со скоростью 40 км тащился по нечищенному скользкому снежному накату.
А это 150 км от Москвы, то есть 3-4 часа езды, а иногда, если попадали в снежный занос, и больше.

Забавный шофер, по фамилии Гусь или Гузь, на слух не поймешь, который многие годы работал в центральном военном охотобществе, всегда ехал со скоростью ровно 40 км в час, какой бы ни была дорога, летом и зимой.
Догадайтесь, какой была его любимая поговорка.
Как его только ни просили ехать побыстрее – всегда напрасно.

И когда офицеры выпрыгивали из кузова и некоторое время приплясывали, разминая затекшие и замерзшие ноги и, похлопывая рукавицами, потирали румяные щеки и снимали ледышки с усов, то первое, что они просили у хозяйки, поскорее поставить знаменитый двухведерный самовар (а приезжали коллективы по 25-30 человек), который на самом деле был уже давно готов, и тетка немедленно наливала в стаканы кипяток, который они тут-же быстро выпивали, не боясь обжечь голодные желудки, и просили еще и еще.

Я и сам, мальчишкой, охотно ездил в открытом кузове зимой, плотно завернувшись в тулуп и прижавшись спиной к кабине, где меньше дуло. Зато как взрослый!


Сейчас вы были бы потрясены тем неуважением, которое проявляли шофера по отношению к пешеходам во все времена до начала 2000-ных!
Пешеходы зачастую просто выскакивали из-под колес!
Причем это было нормой, и люди даже не обижались.
Часто шофер грузовика, приближаясь к зазевавшемуся пешеходу, еще и сигналил изо всех сил, что здорово пугало человека.
О преимуществе пешехода на переходе никто даже и не слышал!
Кстати, сигналили тогда постоянно.
Я предполагаю, это делали потому, что машины были очень неповоротливыми, а тормоза не очень эффективными.

Мы-дети очень уважали грузовики.
Грузовик – это мощь, это рев, это клубы дыма – ну как это могло не вызывать восторга у детей!

Большинство моих поездок в детстве – на грузовиках.
Как я гордился, сидя в высокой кабине и глядя сверху на дядь и теть, на которых я обычно смотрел снизу.
В кабине стоял гул и скрежет, и это тоже восхищало своей мощью.

Шофера обычно напряженно вглядывались в дорогу, чтобы не пропустить яму или камень – поломка рессоры грозила тяжелым ремонтом на обочине дороги.
Крутил баранку шофер обеими руками, наклонившись вперед и широко раскинув локти, иногда при резком развороте ударяя меня в плечо (меня обычно сажали в середину между шофером и отцом.)
Шофера, как правило, были люди молчаливые, сосредоточенные. Отвечали односложно. Говоруны попадались редко.

Говорил в основном отец.
Как только мы отъезжали, он, откинувшись назад и закуривая неизменную папиросу Беломорканал, с удовольствием глядел по сторонам, на дорогу, на уверенные действия шофера, успокаивался после хлопот с погрузкой и начинал свой рассказ.
Это были преимущественно рассказы о его путешествиях во время работы в экспедициях.
Эти воспоминания доставляли ему видимое удовольствие.
Да и было чем гордиться.
Рассказывал он прекрасно, и я в десятый раз с восторгом слушал очередное повествование о перипетиях и трудностях путешествий по Большим Васюганским бесконечным болотам (Васюганские болота — самое большое болото в мире с площадью  около 55 тыс. кв. км), где невозможно было найти сухое место, чтобы поставить палатку и развести костер; по Барабинским степям, где всегда дули сильные ветра с черной пылью; по пустыням Каракумов и Кызылкумов, где в палатку лезли скорпионы и змеи; о грандиозных охотах на гусей на Ямале или на Таймыре; о переправах рек в Сибири.
Конечно, какой шофер мог похвастаться таким обилием жизненных впечатлений.
 
А иногда, бывало, отец задумывался, мрачнел и тихим голосом рассказывал это: "Вот, помню, летим мы на Дальнем Севере, зима, морозище, выбираем место где-бы приземлиться.
Самолетик маленький, "кукурузник" АН-2, на лыжах.
Летим, летим вдоль заснеженной дороги, а вдоль нее штабеля дров по обеим сторонам тянутся километр за километром.
Снижаемся еще ниже - и вдруг ясно видим, ба, да это штабеля трупов.
Километр за километром!
А дело в том, что зимой ямы копать тяжело, так их, заключенных, до весны складывали вдоль дорог, чтобы весной вывезти и закопать где-нибудь.
Потом отец вздыхал тяжело и говорил всегда одно и то же: "Да, страшное было время. Вечером спать ложишься и думаешь, а вдруг ночью за мной придут."

Сюда же уместно будет добавить "смешную" реакцию моей доброй бабушки на мои детские неприятности. Когда мне случалось что-то натворить, например, разбить мячом стекло у соседей, то бабушка меня всегда успокаивала такими словами: Но ведь тебя за это не посадят? То есть страх перед сталинскими репрессиями сидел в душах людей еще много лет после смерти Сталина.

Кстати о слове шофер.
В пятидесятых и шестидесятых их редко называли водитель, как сейчас.
Была даже чудесная песня о шофере, который сквозь вьюги и дожди пробивается домой к своей семье.
Помню, что частенько возникали споры, где в слове шофер ставить ударение, на первом или втором слоге.
Причем большинство были уверены, что шофер, с ударением на первом слоге – просторечие, правильнее говорить шофёр.
Позже, изучая иностранные языки, я узнал, что шОфер слово французское, и правильно делать ударение на первом слоге.

Из легковых машин были только Волги, Москвичи и Запорожцы, реже Победы, еще реже люксовые машины вроде ЗИЛА или ЗИМа - этакие большые черные лимузины.
Но даже черные лимузины не выглядели отталкивающе.
У них были красивые плавные линии, большие полукруглые крылья и великолепные мягкие рессоры.
А сиденья были сделаны по типу домашнего дивана, с которого не хотелось вставать даже после долгой поездки.
Тонировок, которые делают современные машины мрачными и зловещими, еще не изобрели.
Только большие начальники позволяли себе шторки на задних окнах.
Остальные машины были с прозрачными стеклами, за которыми сидели довольные, улыбающиеся люди.
А как же не быть довольным, когда едешь в чудесном, уютном Москвиче 401 или 407 или 408, в которых ездил я.

Правда, на дорогах царили грузовики и легковушки чувствовали себя не очень комфортно.
Представьте себе дорогу с одной полосой движения в каждую сторону.
(А таких было большинство.)
Края дорог были в ужасном состоянии.
Все старались держаться ближе к осевой линии.
(Хотя и линий-то почти не было. Осевую определяли на глазок.)
Обогнать цепочку разнокалиберных грузовиков было крайне сложно. 
(Об обгоне справа, как это делают сейчас, и в голову никому не приходило.)
И тащился тогдашний Москвич под номером 401 или 407 или 408 или Запорожец 965 или 966 за чадящими грузовиками километр за километром…

Зато агрессии на дорогах не было и в помине.
Никто никого не подрезал, никому и в голову не пришло бы сигналить фарами с требованием немедленно пропустить, и никогда не видел я отвратительный жест с поднятым вверх средним пальцем, который пришел к нам с Запада.
Если кто-то совершал глупость на дороге, то просто крутили пальцем у виска, что было совсем не агрессивно.

Гаишники тоже, пожалуй были не то, чтобы добрее, а поприветливей, что-ли, помягче.
Помню случаи, когда отца останавливал гаишник.
(У отца как начальника охотхозяйства был ГАЗ-69, Газик, как мы его любовно называли.)
Так вот, часто дело ограничивалось простым замечанием.
Помню улыбающееся лицо гаишника, который говорил отцу: Ну, что же Вы нарушаете.
На что отец всегда по-армейски отвечал: Виноват, зазевался.
И получал права без прокола. (Тогда за нарушения делали прокол в карточке учета.)
Ни о каких взятках и речи никогда не было!
Однажды мы с отцом на том-же Газике заблудились в Москве и поехали по односторонней улице навстречу движению.
Нас остановила женщина-гаишница, пожурила, объяснила как лучше проехать и - отпустила! Отец потом всю дорогу улыбался и напевал что-то веселое.

Бензин купить было очень непросто.
Заправки были редкими. Обычно одна-две на район или на город.
Для примера скажу, что даже в начале 90-х в Люберцах была одна заправка недалеко от центра, и если на ней бензина не было, то другая заправка была уже в городе Жуковский. А это километров за 15-20-ть.
Бензина часто не было, а если был, то выстраивалась длинная очередь, потому что многие не только заливали баки до верха, но и наполняли одну-две канистры про запас.
Один мой товарищ-автолюбитель хвастался мне, что у него в гараже всегда стояла двухсотлитровая бочка с бензином на черный день.

Но что мне нравилось в бензине тех лет, так это запах! Особенно у 66-го.
76-ой тоже пах неплохо, но 66-ой...
Я бывало любил стоять рядом с машиной, когда в нее заливали бензин и наслаждался. А бензин в те годы довольно часто заливали из канистры - машины были прожорливыми. Особенно грузовики.

Ввиду того, что машины были крайне ломкими, взаимовыручка в среде шоферов была на высоте.
Если на обочине стояла машина с открытым капотом, редко кто проезжал мимо, не поинтересовавшись, не нужна ли какая-либо помощь.

Машины чинили постоянно, днем и ночью, везде и всегда.
Автосервисов практически не было, за исключением официальных, как правило, крупных, попасть в которые было очень трудно.
Записываться туда нужно было за месяцы, да еще и деталь нужную предоставить.
А где ее было найти, если запчасти практически не выпускались.

Попробовали бы вы тогда купить хотя бы пару покрышек!
Набегались бы, настоялись в нервных очередях!

Поэтому старые покрышки восстанавливали путем так называемой вулканизации или, иначе говоря, восстанавливали кустарным способом рельеф на полностью изношенной покрышке.

И вот чинили наши машины мы сами, изучая механику и электрику, советуясь постоянно с соседом по гаражу, или просили того же соседа.
И он действительно чинил, ремонтировал, восстанавливал детали и механизмы.

Не просто заменял испорченную на новую, как сейчас, а брал их на родной завод, обрабатывал на своем станке или вытачивал новую по образцу.
Знатоки-механики были великие!

Здесь, пожалуй, будет уместно добавить немного об общественном транспорте.
Как власти в СССР ни старались, его всегда не хватало.
В часы пик, утром и вечером, автобусы и троллейбусы, равно как электрички и трамваи всегда были чудовищно забиты, переполнены народом.

Во времена социализма обязаны работать были все, дома сидели только престарелые пенсионеры, да, пожалуй, инвалиды.
Неважно, что ты делал на работе, но ты обязан был находиться на работе.
Иначе тебя называли тунеядцем и могли арестовать и заставить работать принудительно.
(Многие писатели или поэты, как известно, устраивались дворниками, чтобы не считаться тунеядцами. Почему дворниками? Да потому что, пометя двор метлой часик-другой, они могли удалиться домой и снова заняться творческой работой.)

Поэтому миллионы людей устремлялись на работу по утрам и забивали транспорт до отказа.

Помню, как утрамбовывались люди в автобус или электричку: люди лезли и лезли, пытаясь найти хоть какой-нибудь уголочек, куда бы можно было втиснуться.
А толпа снаружи всё напирала и напирала, и как ни орал машинист поезда или кондуктор автобуса, что автобус не резиновый, не напирайте граждане, автобус отходит - граждане, зная, что следующий придет минут через двадцать, если вообще придет, а на улице холод собачий и жрать очень хочется и дети дома ждут - граждане пёрли и пёрли, давили и давили, насколько могли.

И когда места вроде уже совсем не оставалось, ну ни щёлочки, ни зазорчика, и все стояли, плотно прижавшись друг к другу как любовники, (стараясь, правда, не смотреть друг другу в лицо), как вдруг какой-нибудь здоровенный дядя с разгону, как грузовик или трактор, врезался в эту толпу, давя и грудью и животом, еще и богатырски погогатывая, для куража.

Бедные девушки и женщины громко взвизгивали от боли и страха за грудную клетку и прочее, а я, помню, набирал воздуха побольше и задерживал дыхание, чтобы уравновесить давление снаружи и внутри.

Наконец, автобус или электричка трогались, и мы начинали тихонько перебирать ногами в такт движениям транспорта, потому что держаться за что-либо руками мы не могли - руки были плотно прижаты к бокам.
Но мальчишками мы любили "висеть" на автобусе, то есть ждали, пока он набьется до такой степени, что двери закрыть было уже нельзя. Тогда, вцепившись одной рукой за открытую дверь, одну ногу поставив на подножку, а второй рукой держа портфель, ехали буквально вися снаружи, гордые собой донельзя!

Нужно отметить, что в эту давку добавлялись еще и толпы народа, которые целый день шатались по магазинам в надежде добыть какой-нибудь дефицит: колбасу Докторскую или Любительскую, а то вдруг повезет и в честь какого-нибудь события в общественной жизни, дня рождения Ленина или юбилея Революции, выбросят на прилавок колбасу сырокопченую-сервелат (такое было, конечно, из области фантастики, но народ всегда верит в чудеса).

А можно было, например, добыть вдруг (отстояв в очереди часика полтора-два) импортную зубную пасту "Колинос" сирийского производства (в желтых коробочках) или шампунь "Доктор Дралле" в темно-зелёных стеклянных бутылочках, (кажется, египетского производства) с которыми потом не пускали в баню, потому что они могли разбиться и поранить моющихся.

Это был великий праздник, и те, кому в тот день повезло, тоже стояли в давке в электричке, но её не замечали, ибо голова кружилась от счастья и предвкушения  момента, когда он или она откроет дверь и с порога со счастливыми глазами достанет заветную покупку и развернет обёрточную бумагу и насладится восторгом домашних и будет потом подробно рассказывать как ему или ей удалось этим товаром завладеть.   



О САМОЛЁТАХ

Самолетов летало очень много и билеты были достаточно недорогими.
В такой огромной стране нельзя было без самолетов.
Например, родители моей жены жили в городе Фрунзе, нынешнем Бишкеке - 3 тысячи км от Москвы.
На поезде ехать - трое суток, а на самолете - 6 часов на Ил-18.
(А на Ил-62 или на Ту-154 так и вообще три с половиной.)
Так вот полный билет туда и обратно стоил 50 руб., а по студенческому билету - 25, так что она летала домой по два раза в год: и летом и в зимние каникулы.
(Стипендия была 40-50 руб. в зависимости от успеваемости.)
 
Недалеко от нашего дома в Томилине, километрах в десяти, находился маленький аэродром Быково (закрыт в начале двухтысячных как нерентабельный).
Так вот самолеты садились на него, пролетая прямо на нашими головами.
Это были в основном среднемагистральные Илы: Ил-12, Ил-14 или Ан-10.
Иногда пролетали и большие, дальнемагистральные: Ил-18 или Ту-104.
(Ту-104 и поныне стоит на площади перед аэродромом как памятник.)

Когда мы с братом зимой в мороз вечером выходили пилить дрова, мне хотелось поскорее вернуться в теплый дом.
Мне тогда было лет 8-10, и я начинал канючить, что холодно, я устал пилить и т.п.
А пилили мы тогда простой двуручной пилой мерзлые, ледяные бревна.
Так вот брат придумал такую вещь: чтобы меня как-нибудь заинтересовать, он предложил пилить до, например, 10-ти или 15-ти самолетов.
И я охотно соглашался, потому что самолеты летали как поезда в метро: каждые 2-3 минуты.
Я поминутно поднимал руку, торжествующе указывая на очередной самолетик: А вот еще один!

Мне тогда особенно нравились маленькие турбовинтовые Ил-12, Ил-14 или Ан-10.
Они были уютные на вид с рядом небольших окошек, в которые иногда можно было разглядеть голову человека.
А звук их мягко рокочущих моторов навевал у меня, еще ребенка, какое-то странное чувство то ли уверенности, то ли спокойствия: мы тут на морозе пилим дрова, а люди летят над головой в теплом, уютном самолете...
Так что время пробегало очень быстро.


НАША ШКОЛА в 60-е годы

Когда начинаешь вспоминать школу 60-х, на душе всегда  тепло и уютно.
Мои школьные годы пришлись строго на шестидесятые: я пошел в школу в 60-м и закончил в 70-м.

Трудными были только 9-ый и 10-ый классы, но это потому, что в 9-ый я перешел в другую школу, до этого я учился в восьмилетке.
Удивительно, но со мной в десятилетку не пошел никто, и это из класса в тридцать человек!

Дело в том, что восьмилетка в основном готовила школьников к дальнейшей учебе в различных техникумах, ПТУ (профтехучилищах) или ФЗУ (фабрично-заводские училища), которые готовили рабочих фабрик и заводов или шоферов и поваров.

До конца восьмилетки учеба была милой и беззаботной.
Учителя были снисходительны даже к бездельникам и хулиганам.
Им ставили тройки даже при явном незнании предмета.
Я помню, как меня удивляло, что за мой ответ, довольно сносный, я получал тройку, в то время как хулиган, сидящий рядом, промямлив пару слов, тоже получал тройку.
Ну, а что с ним было делать: ставить двойки? И что дальше?
На педсовете учителя обвинят в плохом преподавании, заставят давать бездельнику дополнительные занятия после уроков, в которых тот совершенно не нуждался, потому что был готов и даже мечтал пойти работать сразу после 8-го класса.

Ну, посудите сами: в шестнадцать-восемнадцать лет молодой и неопытный рабочий мог зарабатывать сходу, при минимальном обучении от 120 рублей и выше.
Друг детства Юрка частенько хвалился мне в те годы, что получает в ЦАГИ (Научно-исследовательский институт авиатехники в подмосковном городе Жуковском) 150 ни за что, халявные деньги.
Его работа заключалась в том, что он должен был тестировать авиакресла, то есть целый день сидеть в этом самом кресле, курить и ровным счетом ничего не делать.

Юрка пошел работать сразу после восьмилетки, и, получая 150, мог позволить себе развлекаться в свободное время, покупать модную одежду, дорогостоящие вещи, типа магнитофона за 200 рублей и тому подобное, в то время как я в девятом и десятом классах начал упорную подготовку в институт, отказывая себе во всех развлечениях.
Моя мама еще и платила моему репетитору английского сорок рублей в месяц.

Но вернемся к школе.
В первом классе мы еще писали перьевой ручкой, то есть деревянной палочкой, к которой крепилось металлическое сменное перо, которое надо было макать в чернильницу.
О. это было головной болью всех учителей начальных классов.
Чтобы писать такой ручкой, нужно было аккуратно обмакнуть ее в чернильницу и сразу провести по ее краю, чтобы убрать лишние чернила, потому что, если этого не сделать, можно было посадить большую кляксу в тетрадку.
Что и происходило постоянно и со всеми неопытными малышами, вызывая у них отчаяние и горькие слезки.

Если бумага была недостаточно плотной, чернила расползались, и буквы получались совершенно несимпатичными.
Покупая тетрадки, мы каждый раз гладили ладошками странички, проверяя качество бумаги.

Второй проблемой учителей было то, что чернильницу легко можно было опрокинуть, и тогда уже страдало все вокруг: и тетрадка и костюмчик и парта и руки маленького школьника.

Понятно, что злой забавой детей-шалунов было обмакнуть ручку в чернильницу поглубже, а потом махнуть ею на тетрадь соседа, при этом брызги летели и на тетрадку и на самого школьника.

Процесс обучения был простой и ясный: учеба длиною в четверть, потом контрольная – и каникулы!
Учебники были советскими, где все было ясно и понятно: кто был хорошим и кто был плохим, что было хорошо и что было плохо: новая эпоха в жизни человечества началась после 1917 года, красные были хорошими, а белые были плохими, церковь и попы были злодеями, которые варили опиум для народа и поили им глупых старушек, коммунисты – лучшие люди страны, новые святые, на которых все должны равняться, а партия и правительство никогда не ошибаются, даже если принимают заведомо провальные решения, как например мелиорация Подмосковья, когда миллионы рублей были бездарно закопаны в землю, а урожаев как не было так и не нет по сю пору.

Я хорошо помню, что мне было легко учиться, меня не мучили никакие сомнения.
И если кто-нибудь пытался критиковать происходящее в стране, я думал, что это нехороший человек, враг прекрасному советскому строю, лучшему в мире, где нет нищих, безработных и бездомных, где дети самые счастливые на свете.

Учителя были замечательными людьми, почти все добрыми, за исключением одного-двух: например, учительница английского всегда держала в руке маленькую указочку, сантиметров 30 длиной, которой она била провинившегося по голове, причем довольно больно.

Но мы не жаловались, понимая, что иначе порядка на уроке не добьешься.
Учительница по физике любила поиздеваться над лентяями и тупицами, обзывая их именно тупицами и лентяями.
Бывало, вызовет довольно толстого мальчишку Борю, и говорит насмешливо: - Ну, что, Борихонский, опять не выучил. Ну, когда тебе учиться, ты же ешь целыми днями, вон щеки у тебя из-за спины видно.

Мы, глупые дети, радостно при этом смеялись, лишь бы нас не трогали.
Я теперь хорошо понимаю, что дети злые, но злые по глупости, из-за отсутствия опыта.
Однажды, один школьник прислонил спинку стула к стене под большим углом и упал, ударившись затылком о пол, что вызвало у нас радостный хохот.
 А ему, бедняге, стало плохо, вызвали скорую – оказалось сотрясение мозга.
Ну да ладно, дело прошлое.

Школа создавала наш жизненный цикл.
В конце лета в душе появлялось сладкое, щемящее чувство, приближения нового учебного года, а с ним и великой детской радости, что ты стал на год старше.

Первое сентября было настоящим праздником детства.
Новая форма, пахнущая текстильной фабрикой, новый портфельчик или ранец из кожзаменителя, пахнущий кожзаменителем, новые учебники, пахнущие типографской краской, веселые и бесконечно добрые мамы, пахнущие духами Красная Москва, букеты осенних цветов, пахнущие осенней грустью, девочки в белых передниках с белыми бантами, пахнущие свежестью юности, так повзрослевшие и похорошевшие за одно лето.
Директор школы говорил короткую речь, которую никто не слушал, потому что голова кружилась от обилия впечатлений.
Мы входили в класс, пахнущий свежей краской, ступая по свежевыкрашенным полам, и садились за свежевыкрашенные парты.
Учителя, тоже посвежевшие за лето, с доброй улыбкой рассказывали про нашу прекрасную будущую жизнь.
Мы слушали, не слыша, озирались по сторонам, перешептывались, хихикали, толкались локтями, кидались шариками из бумаги и радовались новому учебному году.

А радовались мы всему: и тому, что после второго урока нам теперь будут давать булочку с молоком: булочку с повидлом, так любимую советской детворой, и особую, детскую, на четверть литра, бутылочку молока, укупоренную блестящей крышечкой из фольги; и тому, что будет урок труда, на котором мы будем делать интересные вещи, а, главное, тому, что нас посадили с тем, с кем мы мечтали сидеть рядом: с любимым другом.

Первый день был легким и приятным: учителя рассказывали о своих предметах преподавания, спрашивали, кто где отдыхал, просили рассказать о впечатлениях лета.

Ну, о впечатлениях лета каждый был готов рассказывать целый день: как купались и загорали, как ловили рыбу в речке и собирали грибы, как ездили с родителями на море, в Сочи или Гагры или Сухуми и собирали разноцветные камушки и ракушки, какая там голубая-голубая вода в море и какой там белый-белый песок…
А те, кто провел время в пионерлагере, важничали особо, заговорщески нашептывая на ухо, какие вещи они там вытворяли, как кидались подушками после отбоя, как ходили купаться по ночам, а классу рассказывали о пионерских походах, о пионерских кострах с искрами и пионерскими песнями, летящими до самого звездного неба.

Одно из самых восхитительных воспоминаний – это походы в театр всем классом.
В шестом классе учительница истории, Вера Кирилловна, царствие ей небесное до скончания времен, вдруг заявила нам на уроке: - Ребята, а давайте все вместе начнем ходить  в театр. Театр – это так прекрасно! А тем более, когда вы будете там со своими школьными друзьями. Вы запомните это на всю жизнь. И вообще, имейте в виду, что если вы не пойдете в театр сейчас, то возможно не пойдете туда никогда в жизни. Спросите своих родителей, кто может доставать билеты в театр.

И машина закрутилась: нашлись родители, которые регулярно стали доставать билеты для всего класса, причем в хорошие театры, такие как Малый, МХАТ, театр Советской Армии и даже цыганский театр, куда таких детей как мы обычно не пускали.
Я хорошо помню, как мы в семь вечера стояли у входа, а нас не пускали, говоря, что это вечерний сеанс для взрослых.
А наша чудесная Вера Кирилловна  уговаривала нас пустить.
И нас пустили, и я до сих пор помню этот спектакль по одному эпизоду, когда на сцену зачем-то выпустили петуха, и он отчаянно кукарекал и хлопал крыльями.

О, как же права была Вера Кирилловна!
Это было лучшее время в нашей школьной жизни!
Одно дело сидеть за партой в обычной школьной форме и все вокруг в обычной школьной форме.
А когда мы шли в театр, то мамы надевали праздничные костюмчики мальчикам и красивые платьица девочкам.

Мама тогда купила мне чудные брючки цвета электрик с люрексом.
О, что это были за брюки!
Я шел и постоянно смотрел вниз и не мог налюбоваться своими брючками.

Девочки душились мамиными духами, и мы - мальчики, сидя рядом в электричке и в зале театра, упивались этими запахами и были потрясены неземной красотой наших девочек, которым впервые позволили подвести себе глазки и покрасить губки...


ШКОЛЬНАЯ ФОРМА

В шестидесятые годы, когда я ходил в школу, школьная форма (униформа) состояла у мальчиков из шерстяных пиджака и брюк серого мышиного цвета.
Под пиджак в будние дни надевалась синяя рубашка, а в праздники - белая.

У девочек были платья коричневого цвета с коричневым передником, который в праздники заменялся белым.

Я с большим удовольствием вспоминаю эту форму: во-первых, это было удобно и демократично: ни мне, ни маме не нужно было ломать себе голову, что мне надеть в школу; во-вторых, все в школе выглядели одинаково, что не вызывало зависти, которая так мучительно переживается в юности, когда всегда хочется того, что есть у твоего друга или соседа по парте и нет у тебя.

Мы в этой форме чувствовали себя очень комфортно: она была теплой и удобной.
Огромным плюсом было то, что мы в ней не чувствовали себя бедными рядом с детьми из состоятельных семей.

Вообще, костюм, состоящий из пиджака и брюк со стрелкой очень идет мужчинам.
Это классический вариант одежды.
Кстати сказать, мышиный цвет этой формы был очень приятным, с этаким голубоватым оттенком и совершенно не утомлял и не раздражал зрение.
Если бы меня тогда спросили, то я и форму девочек сделал бы серо-голубой или сине-серой.
(Про школьную форму я написал еще раз в рассказике "Детский Мир и школьная форма".)   



БРЮКИ-КЛЁШ

Примерно в середине шестидесятых появилась мода на брюки клёш.
О, господи, как же мы мечтали сшить себе брюки-клёш!
В магазине их купить было невозможно: советские швейные фабрики их не шили принципиально, ибо клЁши были подражанием загнивающему Западу, и носить их советскому человеку было не к лицу.
Я, школьник, ложился спать с этой мечтой и просыпался с этой мечтой.
Я думал о ткани, которую нужно достать, чтобы получились хорошие клёши, или клешА, как мы тогда говорили, чтоб они колом стояли, а не теряли форму при порыве ветра или при ходьбе.

Помню, как я часами стоял магазине тканей, которых много было тогда в стране, и перебирал и щупал ткани и никак не мог решиться, боялся промахнуться, выбрать не то, а потом мучиться и страдать.
Опыта ведь еще никакого не было.
Купишь не то, сошьешь, а потом не вернешь, придется носить, на другую ткань мать денег уже не даст.

Страшно важным был размер клёша, например, 21 или 22 или 23 в колене и соответственно 24 или 26 или даже 28 внизу, на ботинках.
Сколько раз я мерил линейкой и ломал себе голову - 22 или 24 в колене, а внизу - 26 или 28?
А ведь можно было сделать и 20 на колене и 32 внизу!
Ну, тогда это было очень впечатляюще, но и слишком экстравагантно, пожалуй, чересчур.
Хотя некоторые отваживались и на это, а потом подметали улицы своими чудовищными клешАми (как мы тогда их называли).
У иных клёш полностью закрывал ботинок, а некоторые пришивали молнию понизу, чтобы не терлась ткань и, опять же, для жесткости ткани.
Клёш был восхитителен, как и наша юность!

Помимо клёша, в середине 60-х появилась мода на все, что связано с группой Битлс.
Это были в первую очередь длинные волосы и битловки – пиджаки со стоячим воротничком.

А вот о джинсах я даже не мечтал, потому что достать их было невероятно трудно: имеется ввиду не покупка в магазине, а приобретение с рук у человека, который купил их заграницей или в валютном магазине Березка, ибо за них нужно было отдать всю зарплату матери, 150 рублей, а то и больше.
В советских магазинах их в продаже никогда не было.

PS А в 50-е, до появления моды на клеши, были бешено популярны брючки в обтяжку, так называемые дудочки (которые снова вошли в моду в наши дни) и яркие клетчатые пиджаки.
Брючки были частенько настолько узкими, что надеть их можно было только с мылом, то есть предварительно намылив ноги.
Носили их преимущественно "стиляги".
Так полупрезрительно называли тех, кто хотел быть современным, модным и ориентировался, конечно же, на западную моду.
На самом деле, слово стиляга происходит от слова стиль или стильный.
Стиляги увлекались джазом, танцевали твист и обожали саксофон, который был запрещен, как инструмент, развращающий молодежь.
У нас в классе, да и, пожалуй, во всей школе стиляг не было.
Это было для нас запредельно.
Это было равносильно преступлению.
Попранию всех нравственных законов социалистического общества.
Тогда была на слуху поговорка: Сегодня он танцует джаз, а завтра Родину продаст. 
Звучит коряво, зато идеологически верно.
Да, это было то "сладкое" время, когда все модники охотились за "водолазками" и нейлоновыми или, точнее, нАйлоновыми рубашками.
PS А летом мы постоянно ходили в шароварах. Это были такие широкие, свободные брюки, типа спортивных, очень простые: сверху на животе резинка и снизу на щиколотках резинки.
Очень тонкая ткань, то ли сатин, то ли хлопок, ноль синтетики, чрезвычайно удобные и приятные в жару.
Очень дешевые. Стоили что-то рубля полтора или того меньше.
Мы носили их день и ночь: клетчатая корейская рубашка с короткими рукавами и шаровары.
Не понимаю, почему их перестали производить. Я бы и сейчас все лето в них ходил на даче.

СОВЕТСКОЕ АТЕЛЬЕ

Они были везде, в каждом городе и городишке, в каждом поселке, и только в деревнях их, пожалуй, не было. 

Какие названия бросались тогда в глаза на улицах?
ПРОДМАГ, УНИВЕРМАГ, ВИНО-СОКИ, МОЛОКО, БУЛОЧНАЯ, КАФЕ, КАФЕТЕРИЙ, ПОЧТА, просто ПРОДУКТЫ, и обязательно АТЕЛЬЕ.
Попробуйте вспомнить, где и когда вы в последнее время видели слово ателье.)

Ателье было много и разных: ателье по пошиву одежды,   по починке радиотехники, по починке холодильников, стиральных машин, телевизоров,  пишущих машин, магнитофонов, позже видеомагнитофонов.
Или просто Ателье по ремонту бытовой техники.
Ибо эта отличная советская бытовая техника ломалась постоянно и очень скоро: через месяц или через неделю, а то и буквально на второй день после покупки.
Сдать ее обратно в магазин было нельзя,  даже на второй день, даже в этот-же день!

Продавец или завмаг с твердым взглядом советского человека утверждал, что это вы сами его сломали.
(Как бы тогда смогла работать советская промышленность и советская торговля, выполнять и перевыполнять планы, гнать на-гора, как тогда говорили.
Главное тогда было выполнить план, сдать определенный планом объем продукции и получить за это премии. А дальнейшее  было делом ремонтных мастерских. Их тоже надо было загружать работой. Зато безработицы в СССР не было. )
Как только ты отдавал деньги и получал чек, все, пути назад уже не было.

Равнодушный продавец  лениво говорил, что теперь нужно нести аппарат в ремонт, хорошо, если гарантийный.

Но! Гарантийных  ремонтов, точнее ателье по ремонту по гарантии, было как раз таки, очень немного и были они, обычно,  далеко-далеко от вашего дома.
И принимали туда приборы только по предварительной записи, потому что спрос на гарантийный ремонт был огромен.
И когда, наконец, удавалось договориться о приемке, нужно было нанимать такси,  чтобы отвезти туда холодильник или телевизор, которые в то прекрасное время весили до 60-ти килограммов.

И вот вы приезжаете с вашим огромным телевизором, а мастера-то и нет.
Заболел ваш мастер или уехал куда-нибудь  за запчастями или уехал чинить что-нибудь на дому на халяву.
А другой мастер телевизоры не чинит, только холодильники, потому что узкая специализация.
Частенько это делалось намеренно, чтобы вызвать у клиента приступ отчаяния, когда он был готов на все.
Ну не везти же проклятый телевизор через весь город  назад домой на такси!
- Ладно, - говорил второй мастер участливо, озабоченно оглядываясь по сторонам, - оставьте вот здесь, в уголке. Мастер приедет,  я ему  передам. С вас трешка (три рубля, цена бутылки водки). 
Ну, ты и отдаешь с радостью и благодарностью к хорошему,  отзывчивому человеку, который тебя так выручил.
А на следующий день с утра начинаешь названивать в это ателье, а телефон все время занят и занят.

Не забывайте, что звонить частенько приходилось из уличного телефона-автомата, около которого всегда были желающие позвонить.
Поэтому приходилось выходить и пропускать через одного.

А когда в какой-то миг тебе удается прозвониться, тебе отвечают, что мастера опять нет на месте, уехал по важному делу и будет только завтра.
Вот так позвонишь дня два-три  - и, наконец, о чудо, берет мастер!
И сообщает, что дело дрянь, сломалась очень важная и редкая деталь, которую просто так не достать, а надо заказывать и ждать может неделю,  а может и месяц.
Что-же делать, - в отчаянии восклицаете вы?
Ответ всегда такой: - Ну, у меня тут завалялась одна,  моя личная, себе купил про запас. Могу, конечно, вам поставить, но сами понимаете, не по госцене.
- Ставьте, ставьте, - кричите вы в телефон, - не могу я месяц жить без телевизора.

Ателье в те годы процветали.
Я не помню  случая ни в нашей семье, ни в семьях родных  и знакомых, чтобы после покупки очередного домашнего прибора, там не вышла из строя какая-нибудь деталька.
Ну, пожалуй, только в керосинках ничего не ломалось, хотя нет, частенько плохо крутились, заедали ручки фитилей, но эту проблему мы решали сами.
Я даже слышал истории, когда человек, купив, например, телевизор, сразу нес его в ателье, чтобы там его сразу отрегулировали и наладили  как надо.
Чтобы не стоять потом неделями в очереди на ремонт по гарантии.
Это рассказ о различных ателье ремонта.

 Теперь расскажем об ателье пошива одежды.
В магазинах:  универмагах или магазинах с вывеской Одежда,  действительно было много готовой одежды, выбирай не хочу.
Это на первый взгляд. На взгляд с улицы прохожего человека.
Но вот, начав выбирать и примерять  и  приглядевшись к качеству материала и пошива, вы убеждались, что выбирать особо нечего.
Костюмы и пальто были преимущественно серого цвета, а точнее «сорока оттенков серого».

Я однажды пытался найти костюм благородного черного цвета, с которым можно было бы носить белоснежные рубашки.
Но даже черные костюмы, которые мне удалось найти, были какие-то серовато-черные или черно-серые и отнюдь не благородные.
Или возьмем  для примера брюки-клеш, которые были ужасно популярны с начала и до конца 60-х, и которые никогда не шила ни одна советская фабрика.
Сшить их можно было только в ателье или у частного портного.
Кстати говоря, портные в те годы зарабатывали приличные деньги.

Я уж не говорю о женщинах, запросы которых были гораздо шире, которым хотелось выглядеть модно.
Но мода в советские швейные фабрики всегда приходила с опозданием (если вообще приходила) и тогда единственным выходом было заказать модное платье или женский костюм в ателье. 

Или шить самим. В те годы тысячи женщин увлекались  швейным мастерством, ходили на курсы кройки и шитья, выпрашивали друг у друга выкройки.

В 80-е появился журнал Бурда Моден, который стал пользоваться бешеной популярностью.
В каждом номере были готовые модные выкройки, за которыми выстраивались длинные очереди страдающих женщин.

Так что Ателье – это очень значительная и важная примета советской эпохи.



ПЬЯНСТВО КАК СТИЛЬ И СМЫСЛ ЖИЗНИ

А что вы хотите? Жизнь в СССР всегда была такой непростой, что единственным способом расслабиться и сбросить с себя груз повседневных проблем было тяпнуть рюмашку-другую после трудного рабочего дня.

Когда я работал на заводе в конце 60-х, то практически если не каждый, то уж точно на второй-третий день, за полчаса до завершения смены кто-нибудь предлагал (зимой): "Руки мёрзнут, ноги зябнут, не пора ли нам дерябнуть?" или "Что-то стало холодать, не пора ли нам поддать?" или "Погодка шепчет: займи, но выпей." или "Уж полдень наступил, а мы ни в одном глазу."
Шуток и прибауток на эту тему существовало великое множество.

У нас в цехе для полировки деталей применялся спирт, так умельцы научились частично заменять его бензином, что на качестве полировки (по их словам) никак не сказывалось. Сэкономленный спирт мы выпивали и сразу-же бежали на проходную, пока он не подействовал. А за проходной мы уже не торопились, и, хмельные, неторопливо и пошатываясь шли домой.

А как мы любили портвейн! Ребята в нашем классе начали пить портвейн после седьмого класса.
Я хорошо помню, что, когда я вернулся из деревни, где отдыхал летом, домой, меня засыпали вопросами, в которых звучало неприкрытое превосходство: А ты "Фрагу" пил, а "Три семерки"? А "Агдам"? и много звучало других названий, коих я не знал, но очень скоро узнал.
(Я и по сей день с таким теплом вспоминаю портвейн, что воспел ему дифирамбы, которые озаглавил "Слава Советскому Портвейну!".

А в деревне, где людям не давали паспорта до 1974 года, чтобы они не сбежали из колхозов, подобно крепостным крестьянам до 1861.
Что оставалось мужикам, чтобы забыть о своей безысходной жизни? Ну, конечно, стакан-другой водки или, на худой конец, портвейна.
Но в деревне, конечно-же, предпочитали крепкие напитки: водку или самогон. Деревенского, закаленного тяжелой работой мужика пробить можно было только водкой или самогоном.

Кстати сказать, многие, наверное, уже не помнят или не знают, что самой дорогой валютой в стране до конца 80-х была водка.
Если нужно было вспахать огород или привезти дров или навоз или нарубить дров или сделать еще какую-нибудь работу,  деньги не котировались вообще.
Такса была бутылка или две водки.
Мои тетушки, живущие в деревне, всегда при каждом удобном случае запасались водкой, как валютой, чтобы расплачиваться с мужиками. То же самое было и в городе.

Если вы услышите от кого-нибудь о пьянстве сейчас, плюньте ему в глаза.
Да разве это пьянство?! Это детский сад, а не пьянство. Пьянство - это когда сначала орут песни, а потом начинается мордобой.
Я очень хорошо помню, что постоянно видел пьяных, которые  шли домой сильно шатаясь или валялись у дороги в кюветах.
Особенно в дни получки или аванса.
Ну тогда уж выпивали везде и повсюду: в подъездах и на пустырях, на лавочках у домов и на детских площадках, в тамбурах вагонов и в продуктовых магазинах, устроившись тихонько в уголке.
Вспомните, вы давно видели пьяных в кювете у дороги?

У нас в деревне жил чудесный мужик по имени Геннадий, Генаха, как его звали все.
У него был горб, но это не мешало ему постоянно шутить и веселить народ.
Помню, как все покатывались со смеху, когда он начинал рассказывать какие-нибудь шутки-прибаутки.
Погиб он очень глупо: утонул в маленькой луже.
В стельку пьяный упал лицом в лужу и не смог поднять голову из воды.
Так и захлебнулся.

Вот старики, которые выжили, любят восхвалять СССР, как там было все замечательно.
А вы задайтесь вопросом, почему так отчаянно пили водку и портвейн прекрасные советские люди, причем пили поголовно, за редким исключением.
Ответ: отсутствие перспективы, будущего.
Посудите сами: легкая промышленность не развивалась, перспективы будущего не было, деньги тратить было, практически, не на что, ввиду отсутствия хороших товаров.
Машину, предмет вожделения всех мужиков мира, не купишь: и безумно дорого, копить надо было десятки лет, и в очереди стоять десятки лет.
Вот и пили мужики с тоски.
А вы знаете, что с шестидесятых годов в СССР была запрещена открытая публикация продолжительности жизни?
А потому, что она снижалась с каждым годом.
Из-за поголовного пьянства.

Ладно, давайте вспомним и о хорошем. Все-таки, скажу я вам, всё было как-то демократичней.
Сейчас идешь по Москве (в других городах тоже) - везде металлические решетки, шлагбаумы, охранники сидят повсюду, никуда не пускают.
Буквально все подъезды домов заперты железными дверями.

А раньше идешь по городу: всё открыто, в любой подъезд можно было зайти без проблем.
Мы, будучи студентами, летом в хорошую погоду пили портвейн совсем недалеко от нашего института на пустыре (там сейчас находится прекрасное здание Оперного Центра Г. Вишневской).
А в дождь или зимой в подъездах.
Мы выбирали те дома, обычно старинные, где были черные лестницы, по которым жильцы никогда не ходили и нам не мешали.
Там всё было покрыто вековой пылью и пахло кошками и помоями.

Даже здание ЦК компартии на Старой площади не было огорожено решеткой, а посмотрите на него сейчас.
Более того, двери многих подъездов были постоянно распахнуты настеж и летом и зимой. Об экономии ресурсов как-то не думали.
Да и чего их экономить, всего было много и все было дешево: и газ, и вода, и отопление и прочее.
Вахтёры сидели только на проходных  заводов и фабрик.



ОБЩЕПИТ
(то есть общественное питание или питание общества. Очень модное слово в те годы).

Да, было огромное количество столовых, закусочных, кафетериев, блинных, чебуречных и прочих кафешек.
Я не буду  говорить о ресторанах, я туда не ходил.
Но как я любил, например, кафетерии.
Я их знал наперечёт и не пропускал.
Выбор был самый простой: кофе с молоком из большого бака с крантиком и бутерброды с сыром и колбасой (как правило, любительской).
Зайдешь, бывало, зимой, голодный, продрогший, быстро купишь стакан кофе горячего и два бутерброда - стакан кофе 10 копеек, бутерброд - 10 коп.
За тридцать копеек так славно и быстро покушаешь и идешь дальше счастливый и довольный.
Очень демократично.
Даже я, будучи школьником или студентом, мог себе позволить такое удовольствие.

А еще в них готовили молочный коктейль.
Вот это, скажу я вам, было нечто!!
В большой-большой стакан из нержавейки наливали свежее молоко, сироп малиновый или клубничный или еще какой-то тоже без консервантов и клали большой кусок мороженого пломбир.
Стакан присоединялся к большому миксеру, и все это сбивалось в густую-густую пену, которая становилась упоительно-сладко-тягучей.
10 копеек стакан (стеклянный, гранёный).
Меньше двух стаканов я никогда не выпивал.
В желудке возникало фантастически блаженное ощущение.

Да, столовые, были повсюду.
Видимо, идея у коммунистов была такая: в магазинах ничего нет, зато зайди в любую  столовую - и наешься до отвала.
Ну конечно, городские столовые были так себе.
Их особенно никто не контролировал.
Если живот у кого расстроится, то это потом, дома, поздно претензии предъявлять.
Мы там побаивались кушать.

Но зато заводские столовые были замечательные.
Я дома так никогда не наедался, как в заводской столовой.
Дома обычно было одно блюдо: или суп или картошка с котлетой или что-нибудь подобное. Мама работала допоздна, когда ей было разносолы готовить.

А в столовой всегда были салатики разные или винегрет (который я особенно любил), суп или щи или борщ или харчо, на второе котлеты разные или биточки или шницель или зразы или жаркое по-домашнему или азу - да что там перечислять, всего не упомнишь.
А для вегетарианцев или больных желудком были свои блюда: какой-то особый салатик, суп молочный-лапша или рисовый и тому подобные лакомства.
А еще сметана в стакане или ряженка или кефир. И конечно-же всё свежее, тогда не умели консервантами пользоваться.

Я хорошо помню, как заводчане-работяги любили перед супом съесть стакан или полстакана сметаны. Очень сытно.

А на последнее чай или кофе с булочкой или пирожным и компот из сухофруктов.
Ух, как же я любил компот из сухофруктов! Сладкий, ароматный!
Выпьешь стаканчик и сожалеешь, что два не взял...

После обеда придешь на рабочее место такой сытый, такой тяжелый, что, как сядешь на свой стул, так начинает в сон кидать.
Ну, страшно меня кидало, что я только ни делал.
Вот борешься так час-другой, потом начинает отпускать...

PS. "Меня поразили в столовой Моссовета мизерные цены хорошей еды." 1972 год. Е.В.Трубецкая "Воспоминания"
Да, любили себя и свои карманы московские начальники и не только они.


НАШИ МЕЧТЫ в 50-е - 60-е

Выше я уже писал, как мы мечтали сшить брюки-клёш. Но это было в конце 60-х.
А с конца 50-х я начал мечтать о велосипеде Орлёнок.
Да-да, всё детство я мечтал о велосипеде Орлёнок, велосипеде для подростков.
Он даже снился мне по ночам.
Мне удавалось ездить только на взрослых велосипедах, покататься на которых мне давали старший брат или друзья.
У друзей Орлёнка тоже не было.
Они ездили на велосипедах отцов.
Кататься на взрослых велосипедах было неудобно: сверху ноги до педалей не доставали, приходилось ехать, стоя боком на педалях, просунув одну ногу наискосок сквозь раму.
Велосипед при этом тоже приходилось держать наискосок для равновесия.
Орлёнок стоил 36 рублей, что при зарплате в 120 было довольно дорого.

Другой моей мечтой был футбольный мяч, который стоил 15 рублей.
Тоже слишком дорого для нашей семьи.
Никто из моих друзей (а точнее их родителей) тоже не мог себе позволить роскошь купить футбольный мяч за 15 рублей, поэтому мы играли либо дешевыми резиновыми, либо старыми, изношенными и полусдутыми кожаными.
Вы может быть удивляетесь сейчас и думаете, что это преувеличение, но я помню, что, когда спрашивал друзей, почему их родители не купят им новый футбольный мяч, то ответом было "дорого".
А как мы любили в те далёкие годы играть в  футбол! (Равно как и в хоккей!)
Вы, наверняка, улыбнетесь, услышав, что мы даже мечтали о рекламе!
Да, да, когда мы видели в иностранных журналах, которые кто-то привозил из-за границы, или в заграничных игровых и документальных фильмах, нам очень нравились эти яркие и броские картинки, рекламирующие отличные вещи, которые невозможно было купить в СССР.
Разве можно было сравнить советскую рекламу, "Летайте самолетами Аэрофлота" (а какими же еще можно было летать?)
Или: "Храните деньги в сберегательной кассе" (было бы что хранить, а то все бегали к соседям занять трешку или пятерку до получки.)
Или: "Приобретайте облигации 3% внутреннего выигрышного займа" Тоска зеленая.
У всех наших родителей годами лежали эти облигации, пока не сгорели в 1991...
Единственной, пожалуй, рекламой, которая нам всегда нравилась, была реклама Лимонада. Само слово звучит как музыка.
Эту мы приветствовали всей душой.

Но самой сокровенной и романтической мечтой моего брата, да и моей тоже было добраться до Астрахани на плоту.
Да-да, я не шучу.
Дело в том, что наша любимая бабушка родилась в селе Соляная Пристать, что находится недалеко от Астрахани, и много рассказывала нам о своём детстве там.
И вот мой брат, которому было лет 12-13, решил, что если мы построим плот, то сможем поплыть от Томилина сначала по реке Пехорка, которая впадает в Москву-реку, которая впадает в Оку, которая в свою очередь впадает в Волгу, и таким образом доплыть до Соляной Пристани.
- Это очень просто, - говорил мне мой брат, показывая наш путь на карте.
- Главное построить плот побольше. Соорудим на нем шалаш из веток или палатку поставим из брезента, где будем ночевать и готовить еду, поставим парус, простой квадратный, как были у египтян на их лодках-плоскодонках, и поплывем.
И мы-таки начали это дело, или как сейчас говорят, проект.
Втайне от родителей стали понемногу запасать продукты в дорогу, преимущественно крупы и сахар. Ну и соль, конечно.
Потом мы принялись по всем окрестностям искать брёвна, из которых можно было соорудить плот.
Но первое-же подходящее бревно оказалось таким тяжелым, что пришлось нам с грустью отложить это великое предприятие на будущее.
- Ничего, брат, Робинзон Крузо тоже так начинал строить лодку, а потом не мог сдвинуть ее с места, - сказал мне брат. - Надо подождать, когда подрастем - подрастем и обязательно поплывем!

PS. Недавно мой брат умер. От рака.

А незадолго до смерти он попросил, чтобы его кремировали и пепел развеяли с моста над Пехоркой, где он любил в юности стоять, задумчиво глядя вдаль на восток, на восходящее солнце; развеяли над водой, чтобы он, наконец, смог осуществить свою великую детскую мечту: доплыть до Соляной Пристани, родины любимой бабушки.
Теперь уж он обязательно доплывет...
До своей последней пристани...



ЦЕРКОВЬ В 50-е и 60-е ГОДЫ

Хорошо помню, что слово церковь вызывало у меня страх и отторжение.
Слово церковь было для нас, пионеров и комсомольцев, сродни слову бордель или притон, куда порядочные люди не ходят, и о чем даже говорить стоило только с негодованием и возмущением.

«Только темные и необразованные бабки ходят в церковь, что с них взять.»
«Церковь – это пережиток темного прошлого, с которым надо бороться и который надо искоренять.» Это мы слышали в школе.

«Религия – это опиум для народа.» Эти прекрасные слова мудрого Ленина крепко сидели у нас в сердцах и головах и вызывали гнев и возмущение от одной мысли, что кто-нибудь где-нибудь может еще пудрить честным людям мозги и совращать, развращать их чистые души ядом религии..

Разумеется,  церковь при коммунистах была под страшным давлением. 
Затхлое древнее учение церкви шло вразрез с чистым и светлым и мудрым учением большевизма, которое предполагало неверие во что бы то ни было, кроме учения Маркса-Энгельса-Ленина-Сталина-Мао Цзедуна и далее по списку.

Церковные здания большевики с момента прихода к власти рушили без сожаления (удивительно, почему они не разрушили их все), заменяя религию Христа религией коммунизма.

Но как можно убить веру в человеке? Вера – она или есть или её нет.  А если она есть, человек будет хранить ее при любых обстоятельствах, что бы ни делали власти по ее искоренению.
(Вспомним Протопопа Аввакума, старовера и великого страстотерпца, который пятнадцать лет сидя в земляной, холодной и сырой яме, не отказался от своей Истинной Веры и дал нам пример стоического, несгибаемого торжества силы человеческого духа.)   

И вот старушки, а им, как известно, терять нечего, кроме тягот и невзгод земной постылой жизни, невзирая на насмешки и презрение «образованной» молодежи, пробирались в какую-нибудь чудом уцелевшую церквушку, обветшалую, ограбленную большевиками и коммунистами, откуда давно были изъяты все ценные предметы церковного обихода, которые можно было переплавить и продать за границу, но в которой сохранилась та или иная старинная, намоленная икона, не представлявшая никакой ценности для коммунистов, но имевшая великую силу для людей истинно верующих; и там тихонько молились, крестясь своими натруженными, иссохшими, трясущимися руками, пеняя подчас Господу на Его великое попустительство, которое привело к мерзкому богохульству, поразившему сердца и лишившему разума богобоязненное прежде население, разрушило и изуродовало Святую Русь.

Но ничто и никогда не сможет разрушить веру, лишить людей последней надежды на жизнь вечную.

И вот все 50-е и 60-е годы в Пасху по нашей дороге, которая вела к маленькой и древней Жилинской церкви, с раннего утра шли и шли бабушки-старушки (стариков я в этой процессии не припоминаю), а с ними, якобы чтобы поддержать старую в дороге «мало ли что с ней может случиться», шла публика помоложе: молодые женщины, а то и дети - и несли, несли, несли в руках тарелки с куличами, обернутыми чистой марлечкой, завязанной сверху узелком, чтоб не запылился кулич святой в дороге; несли и другие узелки - с крашеными яичками, со сладкой пасхой, утыканной черным изюмом; а мы, дети, смотрели из окна и дивились этой нескончаемой веренице людей в праздничных одеждах с платочками на головах и спрашивали родителей, куда идут все эти люди.

Вот это были настоящие верующие, которые не обращали внимания на насмешки, оскорбления и издевательства, как те первые христиане в Древнем Риме, которые шли на съедение львам, но не отрекались от своей ВЕЛИКОЙ ВЕРЫ.

В нашей семье, где мама была учительницей средней школы, о церкви даже речи не шло, но яйца к Пасхе мы тоже красили, потому что все вокруг красили, и Пасхальный кулич бабушка нам делала (но не ходила в церковь святить). Вы должны понять, что если бы школьники увидели нашу маму в церкви, то у нее были бы большие проблемы, вплоть до увольнения из школы.

А еще помню, как где-то в середине 60-х подростки из нашего поселка, пионеры и комсомольцы,  готовили на Пасху провокацию, хотели сорвать Крестный ход и горячо обсуждали, как это лучше сделать.
А на следующий день они с сожалением рассказывали, как, выпив для куража кто стакан водки, кто портвейна, встали за оградой церкви и начали мешать службе, выкрикивая всякие обидные слова и лозунги и даже материться, но вмешался милиционер и прогнал их.
И они не понимали, почему их прогнали, ведь они же хотели исполнить свой комсомольский долг и помешать мракобесию…


Государства погибают тогда, когда не могут более отличать хороших людей от плохих.
                Демосфен, древнегреческий философ


А вот еще была история.
Эта история произошла в середине 70-х, вполне вегетарианские, спокойные времена, когда у власти был душечка Брежнев, и коммунисты уже не зверствовали так, как это было принято во времена Сталина.

КОМСОМОЛЬСКИЙ БИЛЕТ - это вам не...ХУХРЫ-МУХРЫ

Однажды Наташа, любимая подруга моей жены, в то время студентка МГПИИЯ им Мориса Тореза, иняза по-простому, попала в большую беду.
В дамской сумочке, где она, как и полагается молодой женщине, хранила всякие женские причиндалы, и в их числе жидкость для снятия лака с ногтей, она, эта жидкость умудрилась вылиться. (О ужас!)
Ну не нарочно, конечно, сами понимаете.
Она сама пролилась, никто ее специально не проливал, упаси бог, с какой стати, просто крышечка открылась. Черт бы ее подрал!
Открывает бедная Наташа сумочку - а из нее ядрено пахнет ацетоном.
Высыпала она все оттуда поскорее на стол - сушить - и сердце ее похолодело: вместе со всякой ерундой выпал КОМСОМОЛЬСКИЙ БИЛЕТ!
Подмокший!
Вы еще не поняли? Нет, вы правда ничего не поняли?
Ну так я вам скажу - она совершила преступление!
Страшное преступление.
Комсомольский билет - это самое святое на советской земле, который полагалось носить на груди - едко пах ацетоном.
(Ладно бы духами хорошими. Может быть и обошлось.)
Да и буковки поплыли. И, главное, лик ее, Наташин, до того вполне симпатичный, стал немного перекошенным.
Боже мой, боже мой, что делать, как теперь жить дальше.
Начала она советоваться с моей будущей женой, тоже студенткой того же института.
И та, наивная, ей говорит: Ничего, Наташенька, страшного, дело житейское, с кем не бывает, ты же не нарочно, иди в комитет комсомола и все расскажи.
Наташенька немного успокоилась и пошла.
Ах, лучше бы она этого не делала, а сразу застрелилась, или, на худой конец, утопилась.
Что тут началось, что тут началось!
У меня не хватает слов, чтобы это описать.
Чтобы выразить весь тот гнев и возмущение, которые охватили весь комсостав, всех членов комитета комсомола.
 - Нет, вы слышали, нет, вы представляете, нет, вы только подумайте! - с гневом восклицали члены один другому (явно рисуясь друг перед другом).
 - До чего докатилась эта комсомолка! Как низко она пала! Как опозорила наш комитет а с ним и весь великий и славный советский комсомол!
Немедленно было созвано комсомольское собрание всего института.
Я, будучи студентом вышеупомянутого института, тоже был на том собрании мракобесов.
Что там говорилось в адрес бедной Наташи, какими словами и с каким большим удовольствием (ну еще бы, такой случай нельзя упустить) ее поносили - этого я вам рассказывать не буду. Вы, я уверен, таких слов никогда не слышали (в словарях о таких пишут "устаревшее").
(Все это очень походило на суд Линча в США, который частенько показывали в советском телевизоре. Не хватало только дегтя и куриных перьев.)
Последний оратор предложил немедленно исключить ее из славных рядов за аморальное поведение, позорящее высокое звание члена ВЛКСМ.
И так бы оно и случилось, если бы не вмешательство ректора института, товарища Бородулиной Марии Кузминичны, члена КПСС с 1042 года, которая с давних пор дружила с отцом Наташи, первым секретарем посольства СССР в ФРГ. (Ради бога, не подумайте плохого. Они дружили семьями.)
А не были бы они друзьями, исключили бы бедную Наташу из института.
Как пить дать, исключили бы, в назидание другим, к гадалке не ходи.


НАШ КОЛХОЗНЫЙ СОВЕТСКИЙ РЫНОК 50-60-е годы

Именно он тогда был показателем потенциала советского сельского хозяйства.
Мы хорошо помним колхозные рынки с конца 50-х годов, когда на рынке крестьянину-продавцу встать было некуда: все ряды были заняты.

Торговали обычно женщины, часто пожилые, обязательно в платках или косынках от солнца, да и для приличия.
Покупательницы-дачницы, те все больше в шляпках или в панамках прогуливались.
Местные огородницы приносили на рынок свежие овощи прямо с грядки, перед каждой весы с двумя чашками и гирьки разнокалиберные.

Торговля шла рядами, то есть вот тут ряды огурцов и помидоров,  выращенных в Подмосковье иной раз в парниках, а иной - прямо в открытом грунте, там – картофеля, там дальше – зелени всякой,  укропа-петрушки.

Потом шли молочные ряды, где из больших алюминиевых бидонов хозяйка в белом халате алюминиевым черпаком с длиннющей ручкой черпала еще теплое парное молоко, завешивала домашний  творог,  жирность которого не нуждалась в рекламе, наливала свежие сливки, которые быстро норовили превратиться в масло, настолько они были густые.

Далее шли мясные ряды, рыбные и так далее.
Бывало, и дичь можно было купить, утку дикую или рябчика-тетерева, после удачной осенней охоты.

Торговались все обязательно, и продавцы-частники  охотно снижали цену, иначе не продашь, вон конкуренция-то какая, а мясо-рыба долго не лежит, все свежим продавали, холодильники были в великом дефиците.

На колхозных рынках встречались, практически, все виды овощей и фруктов, произрастающие в наших краях, но были и довольно необычные на наш современный взгляд: зеленый горох в стручках,  семечки зрелые прямо на огромном цветке подсолнуха, чтобы веселей лузгать было , стебли ревеня для киселя, кукуруза сахарная в початках, щавель зеленый, шпинат молодой, даже спаржа для гурманов-любителей и много-много чего еще там продавалось, в зависимости от того, что решил посадить в этом году частник-крестьянин.

И уж конечно были там грибные ряды и ряды ягод лесных и полевых: земляники и черники и голубики и малины лесной и садовой, все по сезону.
Причем смысл торговли часто был не в получении прибыли, а в стремлении продать избытки, чтоб добро не пропадало.
Поэтому торговаться было легко, бабушки охотно соглашались продать подешевле, а часто отдавали и совсем за бесценок, лишь бы поскорее пойти домой, где нужно было хлопотать по хозяйству.

Производство овощей у частников было столь большим, что рынки существовали везде, в каждом большом поселке или районном центре.

Я хорошо помню Томилинский колхозный рынок, где на входе одно время висел огромный плакат: РЫНОК СОВЕТСКИЙ. ВХОД СПЕКУЛЯНТАМ И ПЕРЕКУПЩИКАМ ВОСПРЕЩЕН! и где иногда продавала (а чаще покупала) свежие огурчики и другую зелень для салата моя бабушка и меня, совсем еще малыша, брала с собой.

О, я помню, я и сейчас чувствую чудесную атмосферу колхозного рынка тех времен.
Раннее утро.
Воздух еще полон утренней нежности и сонного блаженства.
Солнце светит ласково, не жарит, не печет.
Ряды еще до восхода прометены заботливым дворником, политы водичкой, чтобы не пылили под многочисленными ногами.
Влажные от утренней росы, свежие огурцы-огурчики, только с грядки, с любовью разложенные натруженными руками огородников, в угоду придирчивому покупателю, возвышаются над прилавком аккуратными кучками и блестят-сияют на солнце.

Идем медленно, любуемся, спрашиваем  что-почем.
Тут пахнет петрушкой, там  укропом, но вот все перекрывает восхитительный запах малосольных огурцов.
Стоят бочки дубовые с огурцами малосольными разного размера и достоинства.
Мнится мне, что это купчихи толстые, про которых я только что в книжке прочитал.
Большая пузатая, самая важная, обручами перепоясана, чтоб не лопнула, а маленькие рядом, будто ее болонки откормленные.

Пожилая женщина с увлечением рассказывает молодой соседке-товарке свой любимый способ засолки.
Увидев меня, она вдруг протягивает мне маленький огурчик:
- Тебя как звать, мальчик? Вася? Ну-ка, Васенька, попробуй мой огурчик.
Я откусываю и сразу  чувствую божественный вкус и аромат особого посола.
С той поры нет для меня лучше деликатеса, чем малосольный огурец.
Бабушка лукаво спрашивает меня: - Может, прикупим и малосольных?
Я охотно соглашаюсь, и бабушка начинает неторопливую беседу с радушными продавщицами, которые  делятся с бабушкой секретами ухода за капризными в наших краях огурцами и помидорами (до эпохи полиэтилена)…

Но беседа их быстро растворяется в общем гуле голосов, висящим над рынком, из которого то выделится высокий голос торговки семечками: - Ой, семечки кубанские сладкие, десять копеек стакан!
То забубнит-засипит с нижегородским оканьем прокуренным голосом мужик: - Да мы телОчку-тО все бОле мОлОчкОм пОили, вОна мясО-тО какО рОзОвОе.
- Лучок зеленый-чесночок ароматный, укроп-петрушку берем, не проходим мимо! – дедушка в пиджаке с заплатками на локтях тянет певуче-добродушно.

А рынок по-прежнему ошеломляет меня удивительными, неожиданными запахами.
Ландышы! Глади-ка, ландыши! Ведь лето уже. - Это тепличные, - говорит мне бабушка.
И тихонько про себя добавляет: - В старину Слезы Божией Матери назывались.
А я знаю, что это фонарики для гномов, в них эльфы живут, в сказке братьев Гримм прочитал.

В ведерках и кувшинах повсюду стоят букеты и букетики красных тюльпанов,  желтых нарциссов, розовых роз.
Да, те рыночные розы были розовыми, с нежнейшими, нетронутыми лепестками с капельками утренней росы и никогда я не видел их на стеблях в метр длиной, а всегда уютные букеты, соразмерные вазам и кувшинам, в которых они стояли.

А вот остро пахнул маринованный чеснок.
За ним  потянул сладковатый дымок самосада, который курили колхозники из дальних деревень и которые привозили свой товар в мешках из рогожи.
Запах рогожи! Вы знаете, как пахнет рогожа? Это что-то древнее, лыковое-лубяное, из глубины веков.
«Тут русский дух, тут Русью пахнет!».
Так можно было сказать и о колхозном рынке тех времен.

Что еще забавляло и радовало детские глаза на рынке: валенки белые с вышивкой, фасонистые, и попроще, серые и черные.
Горшки глиняные, щи в русской печи томить, или кринки высокие для молока, молоко в них долго  не киснет.
Корзинки плетеные всех размеров и форм, одноручные и двуручные,  эти грубоватые с корой, а те без коры, беленькие, легонькие, почти невесомые, в лес ходить по грибы, за день не устанешь.
Лукошки из резаного пополам ивового прутка малину лесную духовитую брать.
Повесишь его, бывало, на грудь и берешь-гребешь  ягоду обеими руками.
Туеса-туесочки берестяные, муку, крупы, специи разные хранить.
Не портит в нем муку ни жучок, ни червячок.
А эти уже с медом, с сушеной ягодой-черникой.
Липовый мед да в берестяном туеске – ну не хотел, а купишь.
Тут и ложки липовые под стать горячие щи  хлебать, губы не обожжешь.
Рядом привез мастеровитый колхозник табуретки, большие и маленькие.
Сосной да елкой строганной так славно пахнут.
Видит меня и протягивает крохотный туесок со свежими желтыми опилками: - На, паренек, возьми на память. С наших краев опилочки, с Муромских лесов.
Я тыкаюсь в опилки носом, а бабушка у одного  туесок с медом липовым, а у другого низенькую табуреточку покупает у печки сидеть, когда затапливаешь или погреться захочешь.

Но вы не путайте эти настоящие колхозные рынки с псевдо-колхозными, которые были в центре столицы.
Туда бабушек-дедушек не пускали, там сплоченными рядами стояли, преимущественно, азербайджанцы в забавных широченных кепках-аэродромах.
И продавали они всякую экзотику, типа винограда, хурмы и граната.
В мае уже можно было лакомиться сочной клубникой, в июне — малиной.
В июле созревали сладкие арбузы и душистые дыни, появлялись черешня, абрикосы и персики.
В августе — инжир и кизил, ароматная айва, орехи — грецкие и фундук, миндаль и арахис.
Трудно было подмосковным огородникам кислым крыжовником с ними конкурировать.
Но и цены там были заоблачные, доступные только зажиточным гражданам.
Я видел их ценники: яблоки – 5 руб, гранаты – 15, виноград – 25 (зимой).
Средняя зарплата в 60-х – 110 - 120 руб.

Они и сейчас там торгуют. На центральных  московских рынках.
А вот цены там стали вполне демократичными в сравнении с ценами «Азбуки вкуса» или «Глобус-Гурмэ».

Но вернемся к советским колхозным рынкам.

К великому сожалению,  Томилинский рынок как-то заглох уже в середине 60-х, а вот Малаховский просуществовал гораздо дольше.
В августе мама отправляла меня-подростка туда за огурцами для зимней засолки.

Идешь, бывало, по  Малаховскому рынку – ряды огуречные до горизонта.
Спрашиваешь-торгуешься – тут по 60 копеек, дальше от входа (ну, так всегда на рынках) по 50, потом по сорок, по 30, наконец, по 25, по 20.
А мне все мало, я иду дальше и спрашиваю, спрашиваю: А у вас почем? А у вас?

Наконец добрая седенькая бабушка-старушка, которая уже устала стоять за прилавком и соскучилась по чашке чая на уютной веранде своего домика, зовет-машет мне сухой ручкой: Иди сюда, мальчик, сколько тебе? - Да мне бы килограмм пять –шесть. - А  у меня вот только осталось, давай-ка взвесим, ну, вот, два с половиной. Бери по 15 копеек.
И я, чрезвычайно довольный такой торговлей, высыпаю огурчики в суконную сумку.
И ничего, что они маленькие и большие вперемежку,  есть и кривенькие и горбатенькие, как сама старушка, зато собраны они все на ее огородике без гербицидов и пестицидов, удобрены чистым навозом, который бабушка собирала на дороге за проходящими мимо коровами и политы чистой водой из ближнего колодца, на который надо идти спозаранку, иначе к завтраку воды уже не бывает.

А дальше меня таинственно манит к себе женщина с добрыми, печальными глазами, которая стоит на самом конце длиннющего прилавка и тихонько говорит мне: - Возьми, мальчик и у меня, вот все, что осталось, по десять копеек отдам, только не говори другим продавцам, а то меня больше не пустят.
И я, довольный донельзя, еду домой с полной сумкой, заранее представляя себе, как обрадуется мама моим экономным покупкам.

А как много было на рынках свежего парного мяса. Особенно в конце 50-х.
Дело в том, что Хрущев решил, что негоже колхозникам держать скот на личном подворье (повторение 30-х, когда скот сгоняли в колхозы).
Но на этот раз было велено сократить поголовье до одной коровы на сельскую семью.
И начали колхозники резать «лишних» коров, телят и бычков, а также «лишних» овец,  свиней и так далее.
И повезли они мясо на рынки.

Мясные ряды тогда были под стать огуречным – до горизонта.
Мороженного мяса тогда не знали.
Торговали им преимущественно мужики с кирпичными лицами, выцветшими от солнца волосами, с корявыми, грубыми руками, молчаливые и серьезные.
В телогрейках замызганных, кепках, а то и в шапках-ушанках, в валенках , подбитых кожей, если галош не было.
Они курили самосад и тихонько беседовали с соседями о непростой  колхозной  жизни.
Я слышал лишь короткие отрывки.
- Вот, Митрич, - говорил один, - растил-растил телушку, а таперя, председатель грит  режь и в колхоз сдавай по госцене. Это за гроши-то. Ан и повез на рынок. А тут мяса - тьма. А у меня дома делов невпроворот.
- Дак и у нас тоже самоё, - отвечал тихо Митрич. - Пришлось одну из двух коровенку зарезать. А каку из них? Обе добрые, обе с молоком, и ту жаль и другую еще жальче, да вот припёрло.

И продавали они мясо не торгуясь долго, уступали охотно, взвешивали с хорошим «походом», лишь бы сосед не отбил покупателя.
А как иначе. Мясо свежее портится быстро, холодильник рыночный переполнен, проси-умоляй – не поможет.
И за постой-ночлег - плати, и в столовой перекусить – плати.
А у колхозника денег в обрез.
 Да и домой надо скорей, не мог колхозник неделями на рынке торчать, дома в хозяйстве куча дел.

Мясо было на рынке в изобилии: говядина, свинина, баранина, курица, утка, гусь – выбирай любое.
Яички – обязательно, прямо из-под курочки, подчас не мытые – а чего тут, природа.
А цыплята какие! Это были именно Цыплята, не больше голубя, одно-двухмесячные, не бройлеры-гиганты, на сковороду по четыре укладывались, а то и по шесть, смотря какая сковорода.

Зарплату деньгами живыми колхозникам начали платить только в 1966, а до этого нужны деньги – вези что-нибудь на рынок, продавай.
Кстати, до 1966-го зарплату выдавали натурой, тем, что производилось в колхозе – и это тоже везлось для обмена на деньги в город  на рынок.
А потом покупали обувь-одежду, самую ходовую: телогрейку, сапоги кирзовые или резиновые, плащ брезентовый, кепку, обязательно платок цветастый  - хозяйке – и домой поскорей.
Да, еще детям баранки и пряники не забыть, завсегда деревенские везли домой баранок связку -  на шею вешали - и пряники разные.
Любили в деревнях баранки и пряники…


ЕЩЕ НЕМНОГО О КОЛХОЗНОМ СЕЛЬСКОМ ХОЗЯЙСТВЕ. ГРУСТНЫЕ НАБЛЮДЕНИЯ.

Годы нашего детства и юности...

С ранней весны раздавалось приятное тарахтение тракторов по всей деревенской округе.
Это тарахтенье было символом весны, как прилет скворцов и ласточек, которые так оживляли застывшие после зимних морозов окрестности.
Земля была еще сырой, разъезжалась под ногами, и проехать по ней да еще с плугами мог только гусеничный трактор, типа ДТ-54 или знаменитая «сотка» Т-100.

Огромными плугами переворачивали они пласты еще влажной и дымящейся на ярком весеннем солнце земли, а мы, местные дети,  ходили за ними и собирали патроны и гильзы и штыки и всякие другие «штучки», которые еще во множестве валялись по полям тут и там. 
Отец, правда, потом все найденное отбирал и бросал в пруд у дома.

Мы тогда жили в районе Волоколамского направления, где походили самые ожесточенные бои Великой отечественной войны.

В 60-е годы поля распахивали пока еще более или менее осмысленно, то есть выбирали наиболее плодородные.
Но в 70-е начались проблемы с нехваткой зерна в стране, и власти запустили очередную глупую кампанию по расширению посевных площадей и распорядились распахивать все подряд.

Мало этого, одновременно началась кампания по мелиорации Подмосковья.
Идея была такая: смотрите, мол, сколько в Подмосковье заболоченных земель.
А вот мы их сейчас осушим, как в Голландии, и заколосятся на них тучные нивы.
Но в Голландии этим занимались умные фермеры, а тут за дело взялись секретари парткомов.
Они стали вызывать председателей колхозов и совхозов "на ковер" и «прорабатывать» их.
Заставлять делать то, что разумный и рачительный хозяин делать бы никогда не стал.
Разумный крестьянин никогда не сажал овес, а тем более рожь, а тем более пшеницу на низменных болотистых бедных землях, на которых  если и родился овес, то высотой в карандашик.
Вот и брали урожай его в 3-5 центнеров с гектара при норме в 20-ть.
Как ни спорили тогда председатели колхозов и совхозов, как ни доказывали они глупость такого ведения хозяйства, как ни умоляли они секретарей не заставлять их бездарно расходовать ресурсы, секретари райкомов, проводя политику КПСС, не внимали их доводам.

Помню, как к отцу заезжали друзья-председатели разных колхозов, и, выпив с ним стаканчик-другой, начинали жаловаться на свою несчастную жизнь, на невозможность разумно хозяйничать, не оглядываясь на грозных и неумолимых секретарей.
Отец, бывало, после говорил: «Бедняга Виктор Николаич. Долго не продержится. Расстрельная должность.» (В данном случае слово расстрельная употреблялось отцом в переносном смысле.)
И верно, не проходил  год или два, как председателя меняли, и новый попадал в ту же петлю.
И так уродовали сельское хозяйство всегда.

Но и природа тоже пострадала..
Сколько еще было в 60-х рощиц березовых, колкОв и перелесков повсюду.
Не трогали их мудрые дореволюционные крестьяне, знали, что скрывают они либо болотце моховое, либо прудочек малый, в лужицу величиной, а то и ключик с чистой проточной водицей.
А тут напустили на них полчища огромных, лязгающих бульдозеров, рвущих своими железными гусеницами землю родную, ломающими хрупкие осинки, нежные беззащитные березки и всякую другую природную мелкую зелень.
Бульдозеры выворачивали маленькие деревца и кустарники с корнем, сгребали их в огромные кучи, которые потом сжигались в огромных кострах.

Потом навезли огромные кучи керамических труб разного диаметра, которые свалили на низменных полях.
Долго они лежали там никому не нужные, пока не приехали траншеекопатели и начали делать траншеи во всех направлениях.
Трубы уложили в траншеи и, наконец, закопали.
А в результате в землю зарыли огромные материальные ресурсы.
После этого распахивать стали все подряд, все низины и неудобья.
Идешь, бывало, на озеро купаться – ба, вся долинка вокруг перепахана.
А земля-то чистый песок. Только трава на нем и растет. Раньше крестьяне на ней коров пасли.

И что же? Заколосились там рожь и пшеница, столь нужные советскому народу?
Появились там тучные желтые нивы,  вид  которых так радовал-бы глаза не только председателей колхозов и секретарей парткомов, но и самих колхозников, обещая хорошие трудодни, но и дачников, собирающих там столь любимые ими букетики васильков?

Нет и нет. Как были на тех местах сырые низинки и бесплодные кислые земли, так и остались на своих местах, сколько ни сыпали туда известь или доломит против кислоты, сколько ни вываливали туда мешков азота, фосфора и калия для повышения плодородия.

И постепенно вернулись на свои законные места и рощицы и перелески, и снова вьют там гнезда лесные птицы  и прячутся зайцы и растут ландыши и ночные фиалки.
А зерно начали закупать в Канаде.

Но если в первое время колхозники и пытались что-то сажать и сеять на новых полях, то в настоящее время они давно уже поросли бурьяном и кустарником , и давно уже не обрабатываются никак.
В утешение вам скажу: Что бог ни делает, все к лучшему.
Поля  постепенно зарастают молодыми березками, осинками и сосенками, и пройдет лет еще 15-20  и появятся повсюду новые березовые рощи и сосновые боры, наполнятся дикими зверями  и грибами и вернется в наши края давно потерянная прекрасная природа исконной Руси.

Что еще нас всегда удивляло: идешь, бывало, по полю – всюду камни валяются.
Разного размера.
Большие и маленькие.
Размером, ну как вам сказать: от футбольного мяча до, скажем, ведра для воды.
Ну, самые-то большие, размером с большой чемодан, валунами зовутся  –  те  по опушкам лежали.
Кто их туда уволок, нам не ведомо.
Было ли это до большевистской революции или после – тоже неизвестно.
В истории нигде не отмечено.
Но таких было немного.
А большинство – булыжники - валялись повсюду.
Хороший-то хозяин первым бы делом убрал, почистил поле.
Но колхозникам лень было возиться-корячиться с камнями-булыжниками.
Говорили: Испокон веку тут лежали. Пусть и дальше полежат. Не велика беда.
Ну ладно, когда пахали, плугами их переворачивали-перетаскивали с места на место – это ничего. Плуг крепкий, его сломать непросто.
Но вот выходили летом косилки и комбайны – тут начинались поломки.
У этих зубья косильные небольшие, работают как машинки для стрижки волос – куда им против камней.
Борьба с камнями у комбайнеров была простая – мат. Родной. Русский.
Сломались зубья у косилки или комбайна, спрыгнет, бывало, на землю комбайнер Генка, друг моего детства, вытрет соленый пот с лица, пнет камень сапогом кирзовым  с великой досадой – и давай материться.
На камень, на жару, на судьбу свою несчастную, на директора колхоза, который паспорт не дает, чтобы в город не убежал, на то, что план сегодня выполнить не удастся и трудодень получить.
Обложит всё матом – и поехал на станцию МТС (машинно-тракторная станция) на ремонт.
А булыжники так и лежали по всем полям на своих законных местах из года в год, будто священные коровы в Индии.

Камни исчезли с полей только в конце 90-х, когда дачники, которые понакупили участков во всех деревнях, начали с увлечением строить у себя из них клумбы и «альпийские горки».
Тут началась нездоровая конкуренция за право захватить тот или иной камень – и не стало их вовсе.
Оголились-опустели поля.
Не сыщешь теперь камушка нигде.
Вот что значит личная заинтересованность.
Только где-нибудь далеко от деревни, на густо-заросшей опушке глухого леса можно еще найти пару крупных  красивых гранитных валунов,  с любовью обработанных мастером-природой, да как их оттуда доставить, на чем?
 Иной раз наткнешься на такой красивый валун-кремень, стоишь - любуешься, трогаешь его, поглаживаешь, голову ломаешь как-бы его захватить - да все напрасно.
Тракторишка нужен, да пара-тройка мужичков-таджиков, охотников до таких спонтанных дел  – а стоит он того?


МЫ БЫЛИ ИСКРЕННИ В СВОИХ ЗАБЛУЖДЕНИЯХ.

Мне и грустно и смешно, когда я о них вспоминаю.
Например, во всех статьях о гигиене и здоровье волос было написано, что сухие волосы следует мыть не чаще одного раза в неделю, а вот жирные не чаще одного раза ... в десять!!! дней.
Вы, возможно, удивитесь: как так, ведь жирные надо мыть чаще, чтобы не ходить с засаленными волосами.
Но объяснение было таково: при частом мытье жирные волосы будут "жирниться" быстрее.
Вот и ходил я неделями с жирными волосами, следуя этим мудрым советам.

Зубную щетку в те годы рекомендовалось использовать из натуральной щетины, как более полезную.
(Позже стало известно, что натуральная щетина быстрее накапливает бактерии и вызывает воспаления десен.)
Но еще забавнее то, что мы чистили зубы сразу как вставали с постели, потом завтракали и шли в школу.
На ночь мы зубы вообще никогда не чистили.
(Странно, но у меня до сих пор все зубы целы.)

В конце 60-х я начал заниматься атлетической гимнастикой с гантелями дома.
И начал выписывать замечательный журнал: "Спортивная жизнь России".
Там печатали, помимо всего прочего, комплексы упражнений с гантелями.
Так вот там спортивные тренеры и медики настоятельно советовали пить как можно меньше воды!
Объяснялось это тем, что, во-первых, от излишка воды вы станете рыхлыми, "водянистыми", а, во-вторых, излишек воды плохо сказывается на почках и может вызвать их болезнь.
В пример приводились бедуины, которые при минимальном потреблении воды, были здоровыми, крепкими и выносливыми людьми. (Не знаю, такие ли они в наши дни.)
И я хорошо помню, как я старался ограничивать себя в воде.
Как вы считаете, о чем я думаю сейчас, когда отовсюду слышу призывы пить воды как можно больше?

Или вот еще: нам постоянно внушали, что нужно закаливаться и носить как можно меньше одежды зимой.
Что я и делал - и постоянно болел ангиной.
А когда повзрослел и поумнел, то стал одеваться потеплее - и перестал болеть ангиной зимой.

А еще мы были уверены, что мы, советские дети, самые счастливые во всем мире, потому что прокллятые капиталисты на Западе угнетают детей рабочих, заставляют их работать по 14 часов в день в угольных шахтах и лишают их счастливого детства.



ПРИЛОЖЕНИЕ - ПОЯСНЕНИЕ

Меня часто спрашивают, а кто при советской власти жил зажиточно, был вполне обеспечен.

Во-первых, военные. Я ставлю их на первое место, потому что их было много.
У них были очень высокие оклады, плюс военные городки, в которых они проживали, были на особом снабжении товарами и продуктами.
Даже молоденький лейтенант, выпускник училища, получал 250 рублей и больше, а уж полковник все 500-600.

Потом высококвалифицированные рабочие (особенно военных заводов). У них зарплата была 300-450 в месяц.

Потом, номенклатура, то есть всевозможные партийные боссы разного ранга.
Они тоже были на особом снабжении.

Потом я бы поставил профессоров, академиков, конструкторов всякой техники (самолетов, вертолетов и т.п.). Те получали и тысячу рублей в месяц.
Но таких было относительно немного.

А потом шли те, кто "сидел на дефиците", то есть был рядом с кормушкой, где можно было подворовывать: заведующие складами, директора универмагов, гастрономов и просто магазинов, работники мясокомбинатов, винных заводов ( у меня до сих пор хранятся на память две бутылки "Русской" водки, в которых явно недолито грамммов по пятдесят в каждой), повара столовых и кафе.
Официальные зарплаты у них были невелики, зато левые доходы намного перекрывали доходы честных труженников.
Причем побороть их было невозможно. Их и сажали, и даже расстреливали при Сталине, а они несгибаемо продолжали воровать.

Даже наша соседка, тетя Шура, которая работала в маленьком буфете одного из предприятий Москвы, каждый день кормила друга моего детства Юрку красной икрой на завтрак и покупала ему всё, что он захочет.
(Он потом всю жизнь ненавидел красную икру. Мой любимый друг. Я поведал о нем в рассказе "Девочка с голубыми волосами.")

Хорошо жили таксисты. Я уже упоминал моего двоюродного братца и хорошо знаю о его левых доходах по его-же хвастливым рассказам.

Отец друга детства Славки Б. тоже работал таксистом, а мать в столовой поваром. Она каждый день приносила в судках супы и котлеты и кормила этим всю семью, так что деньги, которые приносил отец, можно было копить.
Славка тогда с гордостью хвалился мне, что отец каждый раз приносит с работы по десятке (десять рублей) и больше. И это помимо зарплаты! (А моя бабушка мечтала о пенсии в 10-ть рублей.)
Понятно, почему они вскоре накопили на кооперативную ТРЕХкомнатную квартиру.

Воровали и подворовывали тогда все, кто мог. Кому было, что воровать.
Тащили, всё, что можно было утащить.
Логика была простая: СССР - народное государство, значит всё в этом государстве принадлежит и мне тоже.
Любимая поговорка тех лет: "Всё в стране народное, всё в стране мое."

Заводы и фабрики огораживали высоченными бетонными заборами, по верху которых рядами была натянута колючая проволока.
Но это была не преграда для изобретательных советских труженников.
Проволоку легко можно было перекусить кусачками, под забором делались лазы, а то и просто перебрасывали полезные вещи прямо через забор.

Я уже где-то рассказывал, что спирт, который выдавали нам на заводе для полировки деталей, выпивался, а детали успешно полировались бензином.
Что бы ни понадобилось в домашнем хозяйстве, можно было достать на заводе.
Если нужна была какая-нибудь деталь, сложная в изготовлении, можно было договориться с опытным слесарем, и он вытачивал ее на хорошем станке на заводе.
Расплатой была бутылка или две водки.
Кстати сказать, водка была очень дорогая в те годы.
Ну посудите сами, на среднюю зарплату в 120 рублей можно было купить 33 бутылки.
В наши дни при средней зарплате в, скажем, 45 тысяч рублей можно купить 150-180 бутылок по средней цене за бутылку в 250-300 рублей.
Вот почему водка была самой надежной валютой в те дни.

На предприятиях пищепрома воровали сахар, масло, шоколад и т.д и т.п.
Все это прикреплялось к животу или еще куда-нибудь и проносилось через проходную с бдительными вахтерами.

Пример из личной жизни: я очень любил булочки с марципаном. Я их и покупал только ради марципана.
Вначале все было хорошо, марципана было довольно много, но к концу 60-х его стали класть совсем чуть-чуть, кусочек размером с чайную ложку. Остальное было довольно пресным тестом.
Еще пример из личной жизни: когда в 70-е годы, уже будучи студентом, я иногда (очень редко) захаживал в какой-нибудь бар (это было очень привлекательно для юноши, начитавшегося Хемингуэя; это было вроде как побывать заграницей), то бармены всегда наливали и смешивали коктейли под барной стойкой.
Это меня удивляло, потому что в западных фильмах они всегда ставили бутылки на стойку и манипулировали на глазах у клиента.
Я никогда не спрашивал, почему они так делали, и только с грустью думал, что же они туда наливали на самом деле.   

Хорошо помню, как жаловались мои родные и знакомые, говоря, что в конфетах один сахар и мало шоколада, в тортах тоже один сахар...


Моя мама работала учительницей в средней школе и получала 150 рублей в месяц.
Отец работал начальником охотхозяйства и получал 120 рублей в месяц.
Причем это цифры на 1975 год.
А в начале 60-х отец получал около 90-ста рублей, а тетя, которая работала техничкой в хозяйстве, получала 36 рублей.
Бабушка пенсию не получала, потому что во время войны при частых переездах потеряла нужные документы, а потом сломала спину (упала в подполье из-за гнилого пола в нашем доме) и уже не могла ехать в Якутск или в Алма-Ату, чтобы восстановить документы. 
Мы, трое детей только потребляли.

А теперь представьте себе, как тяжело было нашей маме кормить, одевать и учить трех детей: каждый год или два нужно было покупать новую обувь, новую школьную форму и тому подобное.
Ведь мы быстро росли и потребности наши росли.
И хотя коммунисты постоянно похвалялились развитым социальным, народным государством, нам они не помогали ничем.
Ни разу не выдали нам, детям, никакого пособия для приобретения школьной формы или учебников или просто еды.
Нашу маму выручала лишь касса взаимопомощи, которая была организована в школе.
Учителя ругулярно сдавали определенную сумму денег в эту кассу взаимопомощи, из которой потом можно было позаимствовать в трудную минуту (разумеется с возвратом, но зато без процентов!)
Мама постоянно брала там деньги и все время ломала голову, как их вернуть.   

Да, продукты первой необходимости, хлеб, молоко, сахар и тому подобное стоили недорого, потому что они датировались государством.

Но когда мы с братом решили построить крохотный домик в деревне (4х4), то выяснилось, что кубометр досок стоит 140 рублей.
Это в 1985 году.
Моя зарплата тогда была тоже ровно 140 рублей.
У брата (старшего) - 160.
Но еще и достать эти доски было очень трудно. Чаще всего с переплатой. (Представляете, корректор выделяет это слово как неправильное, устаревшее!)
Так вот надо было дать еще полсотни "сверху", чтобы тебе "достались" эти доски.
А нам надо было кубометров пять.
Если перевести это в современные цены, то нужно умножить приблизительно на 150-200, то есть  получится при самом скромном варианте 21000-28000 тысяч рублей за кубометр досок!!! Бешеные цены! В наше время кубометр стоит около 7000 рублей.

Ну, вот, теперь вы имеете некоторое представление о том, кто в СССР был зажиточным человеком, а кто перебивался от зарплаты до зарплаты.
Кстати, когда вы услышите рассказы человека, который вовсю хвалит жизнь в СССР, обязательно спросите его кем он работал и какую должность занимал в те годы.

Цитата: как показали исследования, проведенные в 1965 году Центральным научно-исследовательским экономическим институтом Государственной плановой комиссии РСФСР, уровень доходов рабочих и служащих оставлял желать много лучшего.
Крайне низкие доходы — до 30 руб. на члена семьи в месяц — имело 17,07% населения.
А от 30 до 40 руб.— 22,15%.
При этом, как докладывали ученые, прожиточный минимум составлял 40 руб. в месяц на члена семьи.
Так что почти 40% населения страны имело доходы ниже прожиточного минимума.
Уровнем достатка считались 65 руб. в месяц. Но до него не дотягивало в общей сложности 73,51% граждан.

Журналисты «Российской газеты» рассчитали стоимость советских автомобилей с помощью прожиточного минимума.
Издание сравнило прожиточный минимум в 1975 году (40 рублей) и в 2020 году (11 185).
Получилось, что 1 советский рубль примерно равен 279,6 нынешних рублей.

В 1975 году «Жигули» стоили 5620 рублей. Умножаем на 279,6 рублей и получаем 1 470 696 российских рублей.
ЗАЗ-966 «Запорожец» («Ушастый») — советский автомобиль особо малого класса. На тот момент это был один из самых доступных автомобилей. Его можно было купить всего за 3000 советских рублей (838 800 рублей нынешних).
«Москвич-412» — еще одна легенда! Стоил автомобиль 4936 советских рублей (1 380 105 рублей).
«Волга» ГАЗ-21 стоила 8500 рублей (2 376 600 рублей нынешних). Но ее частникам вообще не продавали. На ней ездила "номенклатура", то есть чиновники, причем чиновники высокого ранга.




Продолжение следует...

Уважаемые читатели, друзья!

Я писал на память, мог иное забыть, но не забыл главное.

Имейте ввиду, что по мере того, как я вспоминаю те или иные эпизоды или особенности той далекой жизни, я вставляю их в тот раздел, где они наиболее уместны, поэтому не всегда они будут в конце повествования.

МЕДИЦИНА

Конечно она была хорошей. И врачи были хорошие. Были и не очень. Ну как все люди. Но я хочу особенно поговорить о лекарствах. То есть чем мы тогда лечились.
Я каждую зиму болел ангиной. Это обязательно.
Так вот горчишники и банки были любимым лечением.
Поставит тебе бабушка горчишники, лежишь, терпишь и чувствуйшь себя героем.
Терпишь, терпишь, потом просишь бабушку: снимай скорее!
Бабушка снимает потихоньку, аккуратно, отклеивает один за другим - такое удовольствие! Потом сотрет остатки горчицы тряпочкой и накроет одеяльцем.
Ух, лежишь-греешься, уютно, чувствуешь - здоровье прибывает.
Очень мы любили горчишники.
Банки тоже хороши. Но я их побаивался. Огонь и все такое.
С лекарствами было просто: температура - аспирин или пирамидон (который сейчас запрещен во всех развитых странах), голова болит - анальгин, живот слабит - фталазол, крепит - пурген, кашель - пертуссин.
Я уж не говорю про касторку и гематоген.
А чудовищно вонючая мазь Вишневского, которой безнадежно лечили всякие гнойники на коже.
Причем еще в 60-х многие лекарства продавали как в старину, в порошках.
В картонной коробочке в бумажных крохотных конвертиках. Развернешь бумажку и сыпешь порошок на язык и водичкой запиваешь - так славно.
Бабушка, кстати, никогда не разрешала таблетки целиком глотать. Обязательно разминала их в чайной ложке в порошок.
Готовых лекарств было не так уж много.
Врач выписывал рецепт приготовления, то есть состав лекарства, который несли в аптеку, и там его готовили, смешивая разные порошки или разводили в бутылочках или делали мази или свечи. На это требовалось день-два. 
В шесть лет я серьезно заболел чем-то непонятным, высокая температура, бред. Стали меня по больницам возить. А чем лечить, не знают.
А тут как раз появились антибиотики. И начали меня колоть биомицином, тяжелейшим антибиотиком со множеством побочек, им сейчас коров лечат.
И я выздоровел.
Когда взрослым я стал выезжать за границу, то часто меня просили купить "за любые деньги" (или услуги) то или иное лекарство, которое сейчас свободно продается в любой аптеке.


СССР - ЭТО НОВАЯ РЕЛИГИЯ

И чем дальше, тем она становится все сильнее и сильнее и захватывает все больше умов как старых, так и молодых.
Спроси старика как жилось при социализме, и он обязательно заявит, что все было прекрасно, гораздо лучше чем сейчас: и медицина, и образование, и наука, и песни были лучше и девушки были красивее, и продукты были вкуснее; а, главное, качественнее, и в магазинах все было, надо было лишь постоять в очереди самую малость, часик-другой, и все достанешь, и потому холодильники у всех были полные, и люди вообще были лучше, душевней, веселей, здоровей.
И если вы, не дай бог, усомнитесь, и вякните что-нибудь про дефицит товаров, низкое их качество или, вообще, про сталинский террор, то получите такую гневную отповедь, что только держись.
Все это вранье и наговоры нынешних пропагандистов и врагов народа.
И не помогут вам никакие доводы и аргументы!
Вот так рождается ВЕРА.
И она уже родилась.
А через 100 лет уже никто не будет сомневаться, что СССР был этаким Эдемом, райским садом, землей обетованной, одним словом, раем на земле.
И она, вера в СССР будет постоянно обрастать новыми изустными доказательствами,  убедительными личными наблюдениями и примерами, святыми воспоминаниями и, конечно же, мифами.
А мифы имеют свойство приобретать огромную власть над умами людей, особенно людей малообразованных.
Любимый миф, повторяемый раз за разом: в СССР вода в автомате стоила 3 копейки, и все пили из одного стакана и никто не заражался и не болел.
Но кто теперь это проверит и оспорит?
А мой дядя, дерматолог, всегда говорил мне, что не раз ему приходилось лечить сифилис на губах у детей лет 8-10-ти.
Но вы не спорьте больше никогда, не подвергайте сомнению, не доказывайте ничего научно и при помощи фактов.
Не разочаровывайте людей, которым хочется верить в счастливое прошлое.
В золотой век человечества, имя которому СССР.
Помните: о ВЕРЕ спорить нельзя.
Можно или Верить или не Верить.
Как говаривали древние - Tertium non datur - Третьего не дано.
Никакие сомнения не допускаются.
Особенно в спорах с фанатиками.
Религиозными фанатиками.
Вы принимаете нашу веру - вы свой, не принимаете - чужой, антагонист, скрытый враг.
Или капиталист? Не настоящий, конечно. А по убеждениям. По вере.
Это говорю вам я - пророк нового времени.
И помните:
об СССР можно говорить только как о покойнике: или хорошо, или ничего.



СТАБИЛЬНОСТЬ В  СССР

Вот беседую в очередной раз со стариками о Советском Союзе. Ну что же все-таки там было такого, чего нет сейчас.
Да, признают неохотно, не было в достатке продуктов питания, не было качественных промтоваров, зато вот какая была стабильность!
Цены были стабильные, зарплаты. Ну что еще...чешут затылок. Съезды и пленумы КПСС - тоже регулярно собирались.
Да, курс рубля был стабильным! 64 копейки за доллар США! Спрашиваю, а у кого из вас были доллары США? Ну не смеши, отвечают, в тюрьму сажали за доллары. А то и расстрелять могли.
А мне не до смеха. Я вспоминаю другую стабильность тех лет: очереди злые в магазинах, продавцы злые; в гости опаздываешь, позвонить надо - телефон не найдешь, а найдешь телефонную будку, там опять очередь.
Стабильно невозможно было купить автомобиль, стабильно невозможно было приобрести участок для дачи, а если вдруг повезет, и получишь шесть соток неудобья на болоте, то строить можно только крохотную хижину 4х4 метра.
Стабильным был дефицит стройматериалов.
Давка в транспорте по дороге на работу и с работы - стабильно.
Всегда занятые такси, которые с зеленым огоньком (значит свободно) проносились мимо, когда ты опаздывал куда-нибудь.
А если удавалось остановить, нагло заявляли - в гараж еду.
Стабильно скучные телепередачи, где постоянно твердили об очередных достижениях советской власти, например, рекордных урожаях зерна, которое потом втихаря закупали в Канаде.
(Всегда задаю вопрос, почему сейчас зерна производят - девать некуда?)
Стабильно нельзя было выехать за границу, даже в братскую соцстрану, типа Болгарии - только в составе тургруппы.
Мы, вот, наша большая семья, стабильно жили в крохотном домике, не имея никакой возможности купить квартиру. Об ипотеке тогда и не слышали...