ИСТОРИЯ ОДНОГО ИМЕНИ
(или первые месяцы войны).
Первые дни войны! Фашистская Германия начала небывалую по масштабам военную кампанию против Советского Союза. Оккупировав всю Украину и Белоруссию, немцы рвались на Восток. Главная задача гитлеровского командования: разгромив оставшиеся, пребывающие в хаосе военные силы СССР, взять Москву, Ленинград и одним ударом до зимы покончить с государством, бывшим, некогда союзником Гитлера по переделу Европы.
Блицкриг с самого начала наткнулся на ряд сложностей, которые противодействовали планам вермахта. Советское командование, начав перевооружение войск накануне нападения Германии, вначале растерявшись, сумело мобилизовать внутренние резервы страны и, потеряв огромные территории, сформировало из уцелевших армий и осколков корпусов и дивизий несколько мощных фронтов. Потери советской стороны были колоссальными, как в живой силе, так и в технике. Взводы, роты, батальоны, полки были укомплектованы личным составом на треть, кое-где наполовину, и редко полностью. Всеобщая мобилизация пополнила советские войска мало обученными бойцами и неопытными командными кадрами. Последних, после сталинских репрессий командирского состава Вооруженных сил СССР – катастрофически не хватало. Воинский опыт солдат и командные навыки, ценой огромных потерь, вырабатывались на полях сражений с немецкими захватчиками. На эти, вначале неполноценные военные формирования, всей мощью навалились отборные воинские подразделения вермахта, прошедшие почти трехлетний боевой опыт в Европе, полностью укомплектованные личным составом и вооруженные самой современной по тому времени военной техникой.
В целях удобства управления, Директивой Ставки Верховного Главнокомандования от 23 августа 1941 года, достаточно сильный, но разбросанный Северный фронт – разделен на два фронта: Карельский и Ленинградский, с подчинением Карельского фронта Ставке Верховного Главнокомандования. Ленинградский фронт оставался в составе 23-й, 8-й и 43-й армий, Копорской и Южной оперативных группировок, и всех частей и учреждений в его границах. Командиром Ленинградского фронта был назначен генерал-лейтенант Попов, Членом Военсовета фронта – корпусный комиссар Клементьев. Начальник штаба фронта – полковник Городецкий.
Главная задача обеих фронтов: перекрыть противнику путь к Ленинграду и не допустить его захвата.
Небольшая высота на подступах к Пушкино, ценою огромных потерь 5-го пехотного полка, была захвачена по приказу командарма 8-й армии и должна, во чтобы то, ни стало, удержаться до подхода 3-го пехотного полка перебрасываемого из-под Копорья.
Положение было сложным. Остатки взвода связи в количестве 22 человек, тщетно пытались сохранить контакт с командиром дивизии полковником Григорьевым, а немцы организовывали контратаку за контратакой.
Земля дыбилась и стонала от взрывов снарядов и авиабомб. Налеты вражеской авиации и артобстрелы – смешивали технику и людей в единое целое, чтобы навсегда вырвать покореженную и убитую сопротивляющуюся массу из жизненных объятий этого Измерения. Страшное время! Пяди земли небыло, не исполосованной шрапнелью и осколками бомб, не было бугорка и возвышенности, которые б не обстреливались мощными залпами неприятельской артиллерии и снайперами. Последние засели в ложбинах, в кустах, на деревьях еще не сбросивших листву и вели непрерывный прицельный огонь, выбивая командный состав, и, попросту, всех, кто попадал в поле зрения.
Тяжелые бои с переменным успехом не давали преимущества ни одной из сторон. Перевесу живой силе и военной технике фашистов противостояло упорство и героизм советских солдат. Не все были ярыми поклонниками деспота Сталина и его репрессивной машины, но все понимали: пришла сила, которая решила лишить наши народы самого главного – права на существование. Все обиды прошлого на время забыты, все кровоточащие раны – кровоточили и дальше по близким, но были ничто, по сравнению со смертельной опасностью, нависшей над нашей страной. Сознание большинства – настроено на сопротивление силе нелюдей, и на ее дальнейшее уничтожение.
Два командира отделения: сержанты Лощицкий и Воропаев – осуществляли командование остатками взвода связи. Валентин был призван из Омска, Эдуард из-под Витебска, хотя родился и вырос в Одессе. Друзья вместе участвовали в боях при Халхин-Голе, затем, после окончания конфликта были направлены в сержантскую школу связистов.
Война застала, когда они утюжили гимнастерки, получив демобилизационное предписание. На груди каждого красовались по ордену «Боевого Красного Знамени» и медали «За Халхин-Гол».
– Одесса-мама не узнает своего Эдика! Эх, гульнем! – поговаривал друг, неустанно начищая яловые сапоги.
Он в миллионный раз рассказывал Валентину, как приедет на пару дней в Одессу прошвырнется по Дерибасовской, поклонится Дюку Ришелье, поцелует родных, а затем, махнет в Витебск к родителям. Те переехали в 38-м к деду по отцовской линии, крепкому семьянину, призвавшему всю родню в свой большой добрый дом. Почему добрый?.. Валентин не спрашивал – нетрудно было догадаться, но то, что большой… это понятно, – у Эдика было три тетки и пять дядей.
Но, ни один, ни второй так дома и не побывали.
Эдик Воропаев получив известие о том, что деревня под Витебском сожжена отступавшими советскими войсками, пытался отпроситься, чтобы найти свою огромную родню, но не успел. Неприятель отрезал возможность пробраться в те места.
В такой обстановке началась война и покатилась, по огромным территориям необъятных просторов Земли Русской.
Командир полка, майор Виктюк, вместе с командиром батальона капитаном Сидоруком, находился на высоте у окопа и в бинокль нерадостно рассматривал неприятельские позиции. Высоту удалось захватить, но удержать с оставшимися бойцами – не представлялось возможным. Полегла почти половина личного состава.
Он понимал, что слово «нельзя» и «невозможно» – можно забыть на фронте. Две недели назад, за мысли вслух о подобном, был арестован и расстрелян предыдущий командир полка – полковник Васильев. Но нынешние реалии были столь очевидны, что без помощи – удержать высоту было нельзя.
Пока он прикидывал, что да как, к нему обратился по вопросу восстановления связи со штабом дивизии, сержант Воропаев. Вопросы простые и одновременно сложные. Нехватка полевого провода. Вернее, провод был, но хранился в огромной катушке, которую вот-вот должны были подтащить, но еще не подтащили. Пока это осуществлялось – восстановить связь было нечем.
Майор хорошо помнил сержанта и его просьбу об отпуске, для розыска семьи, и в окончание разговора почему-то заметил, совсем не в тему:
– Видишь, брат, как выходит! Ты просил об отпуске, а через час уже брали высоту. – Он помолчал, взглядом окидывая через бинокль территорию. Немец вел себя тихо и это настораживало. – Ничего не поделаешь! – он перевел взор на сержанта. – Родина в смертельной опасности: у многих на оккупированных территориях семьи. Немец – гад, рвется в Ленинград и к Москве и нам нет...
Это последнее, что успел сказать командир полка: раздался резкий хлопок, и майор, схватившись за голову, рухнул в окоп.
Капитан бросился к нему, а сержант мгновенно сориентировавшись, ударил очередью из ППШ по росшей невдалеке укрытой снегом сосне. С кроны дерева свалился неприятельский стрелок. Как он пробрался на контролируемую территорию, можно было только гадать.
Друг Валерий, которого друзья по-свойски называли Валентином, подсобил комбату занести в блиндаж командира полка, но тому уже ничем нельзя было помочь – он не дышал.
– Собачий сын! – выругался Эдуард. – Сидел и высматривал, пока мы тут приводили окопы в порядок.
– И высмотрел, гад! – отреагировал Валентин.
Внезапно раздалась трескотня неприятельских пулеметов. Рядом, за окопом ухнул снаряд. Затем еще и еще. Капитан, крикнув.
– Я в 3-й взвод, а вы займите оборону! – побежал по окопу дальше. Там, уже выполняя команду командиров, бойцы замерли, приготовившись к контратаке противника.
– Готовится, сука! Вот и отпросился! – отвечая, каким-то своим мыслям, только и успел сказать Эдуард.
Валентин, сочувственно посмотрев на друга, хотел было похлопать того по плечу, но вдруг закричал не своим голосом:
– Ложись!
Говорят: человек не обладает интуицией, или, его не защищает НЕЧТО, нам невиданное, потустороннее. Не верьте! Ложь это. Тот, кто внимателен к жизни и окружающему миру, может всегда обнаружить и ощутить предостерегающие знаки. Валентин или Валерий, как читателю сподручней воспринимать, принял подсознанием подобный сигнал. Среди воя снарядов и ухающих взрывов, он распознал особый вой, предназначавшийся этому окопу и, с криком бросившись на друга, сбил его на землю, перекатившись чуть в сторону.
Какие-то метр-полтора – спасли им жизнь. Снаряд попал почти в то место, где они стояли несколько секунд назад. Мощная взрывная волна накрыла их землей, колотым камнем, деревянными обломками и человеческими останками.
Первым очнулся Эдуард. Так получилось, что Валентин прикрывая его, оттолкнул и принял удар на себя.
Окинув диким взором окоп, Воропаев увидел оторванную голову и чьи-то разбросанные руки, ноги и кровавое месиво. Он похолодел.
– Неужели Валька?
Рядом зашевелилась земля и кто-то простонал.
– Эдик.
Он лихорадочно стал разгребать обломки, и через несколько секунд уже держал друга в объятиях: живого и, по всей вероятности, целого.
– Как ты? – крикнул он.
Валентин недоуменно оглянулся и не ответил.
– Валь!!!.. Как ты? Цел?
Тот покрутил головой и начал стряхивать с головы землю. Он все еще молчал. Затем, посмотрев на друга, разжал губы и прохрипел:
– Ты, как Эд?
Тот что-то ответил, но Валентин его не услышал – он потерял слух.
– Тебя контузило! – по губам прочитал он слова Эдика.
– Кажется! Ничего не слышу. Артподготовка продолжается?
– Продолжается! – скорее угадал, чем услышал Валентин. – Тебя нужно в тыл, в госпиталь! – уже на пальцах показал Эдик.
– Нет! Пройдет!
– Не пройдет! Голова болит?
Друг кивнул, но тут же отрицательно покачал головой – Мол, о госпитале – не может быть речи. Затем, вслух добавил:
– Тебя одного не оставлю. Эти бля…и прут, как за говном, – он не успел договорить, показался лейтенант.
Спрыгнуть в окоп не успел. Шальная пуля ударила его в грудь и, пройдя навылет, сразила бегущего за ним Петра из Рязани. Силу она потеряла, но Петька, зажав бок, присел на краю окопа. Друзья втащили их. Подбежала санитарка Оля с двумя бойцами и занялась молоденьким командиром взвода. Рана была тяжелая и его тут же, бережно положив на носилки, короткими перебежками понесли в тыл полка.
Затем, перевязав легкую рану Петра, осмотрела Валентина. Она потребовала его и рязанца отправить в госпиталь, но Валентин наотрез отказался. Он еще ничего не слышал, но какие-то звуки стали доступны. Накричав на него, его друга Эдуарда и на Петра, тоже отказавшегося оправляться в госпиталь, Ольга занялась командиром полка. Через минут десять труп майора Виктюка и останки двух бойцов из Воронежа, были сопровождены в тыл и, дальше – в город в госпиталь. Там должны были, после оформления всех процедур, предать их земле.
Тем временем, окончилась артподготовка, и напряжение в окопах стало возрастать.
Ждали неприятельской контратаки. Валентин плохо помнил бой – его состояние было на грани потери памяти. В полузабытьи пробыл до вечера. Уже, когда звезды, рассыпав мириады галактик на небосводе, зажгли загадочные космические миры, он почувствовал, как кто-то, приложив флягу со спиртом, через силу дал ему глотнуть. Он открыл глаза – рядом сидел Эдик.
– Нужно немного поесть! Зря я не послушался Ольгу, тебя необходимо отправить в тыл!
– Я чувствую себя лучше, к завтрашнему дню все пройдет!
– Как малое дитя, ей Богу! – только и произнес Эдик и велел рядовому Цыбулькину принести еду для сержанта.
– Как бой? Наших много полегло?
– Немало, но фашистам надавали по жопе. Помогла авиация! Так шкваркнула по немчуре, аж потроха посыпались! Все поле усыпано их подлой требухой.
– Как, сам? – спросил Валентин.
– Да, нормально! Ты спас меня и у меня как у кота открылось семь жизней! – усмехнулся друг.
– Девять! – отреагировал Валентин.
– Чего? – не понял Эдик.
– Девять жизней говорю. У кота девять жизней!
– Да, Бог с ними этими жизнями, нам бы со своей справиться!
– Не шути! – ему больно было смеяться.
– Ну не плакать же! Ты вот послушай и объясни мне, непонятливому: почему нашим войскам нужно было все взрывать, там, в селе моего деда?
Он смотрел на друга, съевшего с ним в японском конфликте и сержантской школе, не один пуд соли. – Не пойму: все взрывать? Зачем?..
– Говорят: там узловая железнодорожная станция, на которой скопилось много цистерн с горючим – взрывали их, не село. Будем надеяться, что твои схоронились.
– Цыбулькин из Запорожья! Вчера рассказал мне, как наши взорвали Запорожскую ГРЭС. Целые села ушли под воду! Десятки тысяч людей погибло!
– Эд, не слушай такие россказни – недолго и до беды! – слабо мотнул головой Валентин.
– Нет, ты послушай! Целую армию с артиллерией смыло… Это как? На немцев все скинули, но Вадик, то есть Цыбулькин своими глазами видел, как особисты минировали плотину! – не успокоился друг.
– Многое со временем станет понятно, а пока – немец в полукилометрах от нас утюжит нашу землю, заливая ее шрапнелью! Никому не говори, что слышал и Цыбулькина предупреди! – тихо произнес Валентин, заглянув ему в глаза.
– Ну, да ты ж у нас умный, а я дуралей сейчас побегу по окопам рассказывать! – передернул плечами Эдуард.
– Не обижайся! Время такое: любое неосторожное слово – «враг народа» и в расход!
Второй батальон связи, в котором служили два друга, с самого начала приписали к 5-му Пехотному полку 2-й стрелковой дивизии, 8-й армии Ленинградского фронта. Командовал полком майор Виктюк. Пехотный батальон под командованием капитана Сидорука, с взводом связи и двумя друзьями, был передислоцирован несколько дней назад в низину на подступы к Павловску, где и окопался до атаки. После взятия высоты – остатки полка насчитывали около десятка орудий. Несколько сорокапяток, то есть два орудийных расчета, даже не взвод, были переданы в подкрепление батальону Сидорука. Были и два танка, отбившиеся от танковой роты и оставшиеся при 5-м полку. Их припрятали здесь же на высоте, в окопе за кустарником бузины. В общем, оборона больше носила название, чем являлась по сути и представляла собой плачевное зрелище. И, тем не менее, задача одна: стоять на смерть и не отдать назад высоту немцу. За ней открывался путь в пригороды Ленинграда. После смерти майора Виктюка, командование полком принял капитан Сидорук. Комбатом стал командир второго взвода – лейтенант Денисенко Федор Христофорович: бойцы втихаря его прозвали Христофором Бонифатьевичем.
Связи с комдивом практически небыло. Когда ожидался 3-й Пехотный полк, новый комбат не знал и ярился, осыпая всех матом. После ранения комвзвода связи, командование принял сержант Воропаев. Он уже отослал несколько связистов на линию огня наладить связь с командованием дивизии, но та, поработав минут двадцать, прервалась, а затем опять восстановилась. Восстановилась, но ненадолго – вскоре она была прервана. Создавалось впечатление, что кто-то играл с проводами. Назад – связисты не вернулись.
Комбат вскочил в блиндаж и покрыл матом всех, кто в нем находился.
– Сержант! Когда будет эта бл…кая связь работать нормально, мать твою…
– Людей не хватает! – доложил тот спокойно. – Да и периодически она срабатывает.
– Да я только с блиндажа – опять заклинило! Посылай бойца!
– Товарищ комбат, вернутся Семенов с Чоном – отправлю.
Его друг в это время уже наматывал на бобины провода.
– А Лощицкий, – указал комбат на Валентина.
– Готовит бобины на поле: провод в огромной катушке – два часа, как притащили.
– Много приготовлено?
– Думаю, хватит.
Воропаев прикрывал друга, давая ему возможность прийти в себя, от вчерашней контузии. Наутро ему стало легче, и в третий раз на требование уже прямого командира: отправляться в госпиталь, тот наотрез отказался.
– Хорошо, решай да побыстрее! Некого послать – сам отправляйся! – опять повысил голос комбат.
Эдуард был уравновешенным и спокойным человеком. Это друг знал еще по Халхин-Голу. Тогда, на трех красноармейцев напало около десятка японцев: благодаря хладнокровию Воропаева и владению Валентином рукопашного боя, или попросту, умению драться, им удалось противостоять около получаса, пока не подоспели товарищи из соседнего окопа. Друзей тогда представили к боевым медалям за «Халхин-Гол». В другом сражении, они уже захватили ценного «языка», какого-то Юсиму Ильяси и были представлены к ордену «Боевого Красного Знамени».
На крик комбата, Эдуард четко отрапортовал:
– Есть отправляться самому!
– Товарищ комбат, разрешите мне восстановить связь, – отозвался Валентин.
– Отставить! Он контужен! – мгновенно отреагировал сержант Воропаев.
– Как контужен? Почему не в госпитале?
– Спасая меня во время вчерашнего артобстрела, получил контузию. В госпиталь отправляться отказался! – он невольно улыбнулся «Христофору Бонифатьевичу».
– Че лыбишься? И, что значит, отказался? – повысил голос комбат.
– Легкая контузия: чувствую себя хорошо, товарищ комбат! – доложил сержант Лощицкий. – Здесь я нужнее.
– Где ты нужнее, нам решать! – уже мягче произнес тот. – Вместе воевали в японскую?
– Так точно, – ответил уже сержант Воропаев.
Новый командир, на удивление: о своих солдатах знал все. Ознакомился и с личным составом прикомандированного взвода связи, – когда только успел…
– Что прикрываешь друга – хвалю, но время такое – ты тут нужен. Если он может, – комбат кивнул в сторону Валентина, – пусть идет! Сержант – опытный боец, да, и связист со стажем. Сможет восстановить контакт со штабом дивизии. Все! Когда стемнеет – выполнять приказ!
– Есть выполнять приказ! – козырнул сержант Лощицкий.
– Ну шо ты лезешь? – накинулся на него Эдик, когда комбат ушел. – Не дай Бог с тобой что случится – что я буду делать? Ну ладно: был бы еще здоровым, а то ведь глухой, как тетерев! Почти...
– Жалеть себя не будем! – без улыбки прервал его Валентин. – Нужна связь с дивизией. Если немец прорвется к городу, ты представляешь?..
– Не кричи! Это ты глухой, а я хорошо слышу. И чего это меня назначили командиром взвода? Назначили бы тебя! Ты опытней, ты умнее, ты, наконец, более грамотный!
– Не прибедняйся! – рассмеялся Валентин. – Лучшего, чем ты – не сыскать!
– Как говорят у нас в Одессе: не пыли попусту. Его и искать не нужно! Вон он: ты и есть тот самый командир!
– Хорош, Эдуард! Будь серьезней!
– Для этого у нас есть ты! Ладно, смотри! Раз уж так вышло, дам тебе на подмогу Цыбулькина. Он потащит катушки, а ты вдоль провода проверишь дорогу – не приведи Господи нарваться на мину. Их полно по полю. Когда отправишься?
– Уже стемнело, сейчас и отправлюсь!
– Да? Шото мне подсказывает, шо нет! – прислушался Эдик.
В подтверждение его слов застрочили пулеметы. Сначала один, потом второй. Затем уже десятки стали бить наугад по позициям.
– Пугает гад! – пожал плечами Валентин. – Самый раз отправляться!
– Не торопись! На тот свет – всегда успеем!
Друг, не спеша вытащил кусок газеты, и аккуратно оторвал два квадратика. Затем, также не спеша насыпал на одну из кисета махорки и скрутил самокрутку. Окончив, подал Валентину. Такую же процедуру сделал и с другим квадратиком газеты. Прикурив и поднеся зажигалку Валентину, подождал, когда и тот прикурит.
– Ты, будь осторожнее! У меня в Одессе есть такая гарная дивчина – всем панночкам сто очков вперед даст. Хочу тебя познакомить!
– А сам чего? – не понял Валентин.
– Да, понимаешь?.. Красивая очень, и люблю я ее, конечно очень, но она мне сестра! – подмигнул ему Эдик и рассмеялся. – Ты перед ней не устоишь, шо б я так жил!
– Да, ну тебя! Об этом сейчас думать?
– А, о чем же, вернее о ком, как не о наших девочках?
– Почему не с вами уехала?
– Училась! Не успела. Живет у маминой сестры на Бебеля. Очень красивая, как ты!
– Ладно тебе, сводник!
– Валька, я знаю Катюхин вкус! Влюбится в тебя поуши и мы станем родственниками!
– С тобой не соскучишься…
– Так мы на свет появились не скучать, а дело делать! – прервал его друг.
– Разобьем эту гадину, изгоним нечисть из нашей земли и тогда, я готов знакомиться с твоей сестрой.
– Смотри, ты дал слово! Так что возвращайся целым – не то обижусь.
Они обнялись.
– Цыбулькин!
– Я! Товарищ командир!
– Катушки в руки и с сержантом!
– Есть, товарищ командир!
– Да не кричи ты так! Всех немцев разбудишь.
Уже, обращаясь к другу, сказал:
– Ты знаешь: рядовые Карпов и Игнатьев не вернулись. Видимо, место разрыва хорошо просматривается немцами, так что будь осторожен.
– Буду! Себя береги! Не шастай, где не надо!
– А где надо? Ты знаешь?
Друзья рассмеялись и обнялись. Сержант Лощицкий с рядовым Цыбулькиным перемахнули за окоп.
Валентин хорошо знал сеть связи по всему периметру. Линия проводов тянулась вдоль оврага через небольшую речушку и уходила через подземную канализацию, почти к пригородам. Там провода уже частично шли по столбам, а затем опять уходили под землю. Кое-где линии дублировались под землей, на случай диверсий со стороны вражеской агентуры, которую фашисты забросили в Ленинград. В данный момент разрыв связи произошел, где-то между оврагом и речкой. Друзья внимательно просмотрели карту, прежде чем приступить к выполнению задания. Они наметили два возможных разрыва. Первый: в начале оврага – туда угодили две авиабомбы, второй – уже непосредственно возле речки. То место немцы несколько раз обстреливали из минометов. Причиной повышенного внимания стала коза, невесть откуда пришедшая на водопой. От козы ничего не осталось – ее разорвало минами, а земля была испахана осколками.
Ползти было далековато, но первые сумерки облегчали Валентину и Саше, так звали Цыбулькина, продвижение.
Сержант приказал двигаться точно по его следам и Александр, молча кивнув, пристроился за ним. Двигались не спеша, осторожно ощупывая каждую пядь земли. Иногда, Валентин чиркал зажигалкой и внимательно просматривал ближайшие метр-два. Такого маленького огонька с немецких позиций не увидать, поэтому они не опасались быть замеченными. Большую опасность представляли немецкие прожектора, которые блудили по, так называемой ничейной полосе. Они выхватывали участки искореженного и испаханного взрывами поля, но именно эти неровности облегчили задачу. Основной провод держал в руке Валентин – вдоль него и передвигались. Кое-где он был присыпан и сержант его тщательно проверял. Пока разрыва не обнаружено. Провод вел из блиндажа комполка к блиндажу комбата и, уже оттуда уводил в низину к оврагу и речке.
Ползти тяжело. Цыбулькин кряхтел от веса двух бобин, но сержант ничем помочь ему не мог. В одной руке провод, в другой штык нож и зажигалка. Все было спокойно. Прошло минут 20-30, и они уже отползли на метров 150-200, как одновременно с немецкой стороны ударили десяток тяжелых орудий. Застрочили пулеметы, заухали мины.
– От трясця твоїй морді! – выругался Валентин по-украински.
Пулеметный огонь был настолько плотным, что невозможно было оторвать голову от земли.
– Саша! – пересиливая канонаду, крикнул Валентин.
– Я, товарищ сержант!
– Лежи тихо и не высовывайся. Дай одну бобину, я поползу вперед. Если, через минут двадцать меня не будет – возвращайся назад.
– Товарищ сержант, а как же вы?
В это время прожектор выхватил невдалеке участок, осветив все как на ладони.
– Немец нам и помог, – сказал вдруг Валентин и кивнул вперед. – Видел, вон тот труп? Думаю, разрыв может быть там. Наблюдай за мной, если что – подмогнешь.
Он пополз вдоль провода вперед, осторожно ощупывая почву: мины им еще не попадались, но они были.
– Слава Богу, Господь миловал от мин, – пробормотал Валентин. Он не ошибся «нитка» привела его к трупу. Сержант стал внимательно осматривать тело бойца. Вот, провод тянется к руке. Зажигалка тускло высветила лицо, и оно смотрела на сержанта мигающими глазами – это был рядовой Виктор Игнатьев, и он был жив. Как в нем теплилась жизнь? – оставалось загадкой.
– Витя! – вскрикнул Валентин. – Живой?
Тот молчал, только кивнул головой. Очередной луч прожектора высветил потрясающую картину. Виктор в зубах держал один конец провода, и в окоченевших руках – второй. Почти двое суток он лежал, пропуская через себя, как «проводник» сигналы. Потому и прерывалась связь, что теряя сознание, он на время выпускал провод, чтобы затем, придя в себя от канонады, утренней росы или октябрьского солнца, негнущимися пальцами опять ухватить конец провода – связь, хоть и плохая, но налаживалась. Он не был ранен, но получил тяжелую контузию и сам передвигаться не мог.
Сержант, дав ему несколько глотков воды, а затем, из второй фляги глоток спирта, с двух его слов, понял всю ситуацию. Заменив поврежденный кусок провода Карпов с Игнатьевым исчерпали весь запас. Уже возвращаясь, обнаружили еще один разрыв, но провода небыло. Карпов пополз за новой бобиной, а Игнатьев остался у повреждения. Время шло, а Карпова все небыло. Виктор понял, что может его не дождаться и попытался найти что-нибудь на поле – тут его и накрыло снарядом…
Чувствуя, что что-то происходит, немцы словно сбесились. Трассирующие пули щелкали по камням, срезали траву, сбивали листву на чудом уцелевших деревьях. Дзиньканье о металл, покореженного невдалеке русского танка, и свист – не помешали сержанту в течение нескольких минут нарастить провод и связь заработала.
В штаб дивизии поступила четкая информация о положении дел в 5-м Пехотном полку и на высоте. Комполка Сердюку было сообщено, что 3-й Пехотный полк уже в расположении дивизии, и через час подойдет к высоте.
Сержант, осторожно перемещая Виктора, пополз назад. Трудно, очень трудно дались эти 40-50 метров. С немецкой стороны начался очередной артобстрел. Передвигаться стало труднее. Снаряды рвались вокруг, вздыбливая землю. Цыбулькин, вопреки приказу, поспешил на помощь.
Когда, изучая каждую пядь земли и обезвредив две мины, Виктора почти доставили к окопу, Валентин услышал оглушительный взрыв. По телу пробежал мороз, сердце заныло. У него появилось нехорошее предчувствие беды. В эту минуту разорвался снаряд где-то совсем рядом…
Рядовой Цыбулькин успел переместить Игнатьева вперед еще метров на пятнадцать, но Валентин этого уже не видел – он потерял сознание.
Пришел в себя на второй день в госпитале. Его готовили к операции. Рядом на койках лежали такие же, как он покалеченные и изуродованные защитники нашей матушки-земли. Кто-то уже после операции, кого-то, как и его только готовили.
Стоял вопрос об ампутации левой руки – об этом сказал врач, делавший утренний обход. Нестерпимо болела голова. Резкая боль в спине, не давала дышать полной грудью, и, конечно же, рука, или то, что от нее осталось. Валентин смотрел на нее, сам не зная до конца, что же с ним произошло. Забежала Ольга с рядовым Цыбулькиным. Новости она принесла и радостные и ужасные.
Первая: благодаря восстановлению связи со штабами 2-й стрелковой дивизии и 8-й Армией, удалось вовремя передислоцировать 3-й Пехотный полк и усилив мощным артиллерийским огнем и ударом Третьей эскадрильи истребителей, сорвать крупное контрнаступление противника с целью захвата высоты и прорыва в пригороды Ленинграда. 5-й Пехотный полк отправили в Ленинград на переформирование – его место занял 3-й Пехотный полк.
– Кто меня вытащил? – терпеливо выслушав радовавшие сердце новости, спросил Валентин.
– Он! – кивнула Ольга на Александра.
Тот сидел и улыбался мальчишеской улыбкой, да и как иначе – ему было всего 18 с хвостиком.
– Где сержант Воропаев?
Ольга ответила не сразу. Цыбулькин отвел глаза к окну.
– Где Эдик? Почему не пришел? – переспросил сержант.
– Он погиб! – выдохнула сестричка милосердия и спасительница многих, многих солдат. Она знала об их давней дружбе и эту новость сообщила сквозь слезы.
Воцарилась долгая гнетущая тишина.
– Друга нет! – прошептал он и в голове все завертелось. – Не познакомил с сестрой… Не успел! – услышала уже Ольга и крикнула врача.
Валентин стал бредить и впал в беспамятство.
Он пробыл в госпитале год и три месяца. Руку три раза хотели ампутировать, но всякий раз ангел-хранитель в самый критический момент посылал ему врачей, фамилии которых, нужно было бы золотыми буквами вписать в историю нашего народа. Это они спасли сотни тысяч людей, казалось бы, в абсолютно неприспособленных условиях совершая операции. Были, конечно, и костоломы, но таких было мало. Общий патриотизм поднял величие каждого гражданина нашей Родины и сделал их героями, каждого – на своем месте.
Двойная контузия и поврежденный позвоночник – продолжительное время не давали возможности Валентину полноценно передвигаться. Его наградили Орденом Красной Звезды, позднее медалью за оборону Ленинграда и к концу войны Орденами Отечественной войны II-й и I-й степеней. Комиссовали по полной вначале 1943 года.
Рука долгие годы выполняла функции на уровне протеза и лишь в 60-е годы ее попустило. Попустило от постоянных физических нагрузок. Валерий Тимофеевич не щадил себя и работал, работал и работал. И всегда перед глазами стоял образ друга Эдуарда. Он не любил об этом говорить, но иногда, в кругу семьи его прорывало. И тогда дети слышали о прекрасном парне, потрясающем друге, одессите – Эдике Воропаеве.
Валерий Тимофеевич стал передовиком труда, известным столяром краснодеревщиком.
В конце сороковых переехал в Одесскую область, город Белгород-Днестровский. В конце пятидесятых – разыскал в Одессе Екатерину Воропаеву – сестру Эдуарда. Она была действительно красива, но в это время он был уже женат на дочери расстрелянного «врага» народа Ду(о)бочинского Николая Васильевича – Ду(о)бачинской Татьяне Николаевне – польского происхождения, сосланной под «надзор» на узловую ж/д. станцию Кантемир, Одесской области.
Екатерина многое рассказала о брате, чего он не знал. В письме матери, получившей похоронку: подробно сообщили, как погиб Эдуард. Отправив связистов, то есть его, Валентина, и Цыбулькина на задание по восстановлению связи с штабом дивизии, они продержались около полутора часов. Фугасный снаряд накрыл расположение взвода связи. Это его взрыв слышал Валентин. Погибло 12 человек, и с ними командир взвода, сержант Воропаев Эдуард Вениаминович.
Учитывая заслуги сержанта, его наградили вторым Орденом Боевого Красного Знамени – посмертно.
Этот рассказ-быль написан по памяти, с введением новых второстепенных действующих лиц, но соответствует действительности первых месяцев начала войны, получившей название Великая Отечественная. Рассказывал его мне мой отец – Лощицкий Валерий Тимофеевич, рассказывал в кругу нашей семьи и всегда с грустью.
Первого сына, родившегося в 1950 году, отец назвал польским именем Станислав. Это память о наших предках и предках моей матери Лощицкой (Ду(о)бочинской) Татьяне Николаевне, имевших с обеих сторон польские корни.
Второго сына, родившегося в 1953 году, он назвал Эдуардом, в память о погибшем друге – Эдуарде Воропаеве. Этим сыном – являюсь я.
Отец уже в другом, лучшем, чем наш, мире. Он заслужил добрую память и теплые воспоминания своих детей, близких, друзей и товарищей. Папа всегда нам был другом – это так много, когда ты чувствуешь себя не только сыном, но и другом! И в нашем сердце, в сердцах его внуков: он мужественный, прямолинейный и… и, самый почитаемый – он жизненным пример для всех нас. Папа никогда не кривил совестью, не выносил фальши и был всегда неудобен партийной номенклатуре среднего масштаба.
Когда ему не советовали брать в жены дочь «врага» народа – карьерный рост ему был обеспечен, и прямо говорили: подумать, подумать и еще раз подумать, он настоял на оформлении брака уже через три недели. Он никогда, никого не боялся. Когда я пишу эти слова, я не бравирую – это было бы аморально по отношению к его памяти, к нему, прожившему жизнь честно и достойно! Хрущевская оттепель уже не позволяла бросать в тюрьмы и уничтожать порядочных, честных людей, и в этом ему, моему отцу, наверное, повезло. Иначе, как и мой дед Ду(о)бочинский Николай Васильевич – он попал бы под безжалостную тоталитарную машину, изувера Сталина и его опричников.
При всем этом – он был уважаем более высоким звеном, той же партийной номенклатуры. Последние, позволяли вести себя так по отношению к нему, потому, что отец был лучшим мастером краснодеревщиком 6-го разряда и во многих кабинетах были установлена сработанная им элитная мебель.
Память о войне, как и в любом другом доме, жила с нами и живет сейчас. Мы воспитывались на патриотизме и героизме наших отцов и дедов, мы хотели быть похожими на них. Среди нашего поколения: детей тех, кто прошли войну, небыло воров, срывающих шапки и насильников. Наша задача была строить будущее страны и народа, в которые мы верили. Те же отбросы, которые в это время все же жили, как им хотелось и только для себя, к сожалению, переродившись в недрах бандитской среды дикого капитализма, сейчас обманом дорвались к власти. Им не понять того, что понимаем мы! Мы, всем сердцем ощущаем, что чувствуют ветераны той ужасной войны, какая горечь у них, у тех у которых нет средств на лекарство и достойную жизнь, гарантированную им Конституциями государств – наследников СССР. Мы понимаем их презрительный взгляд, когда лоснящаяся от жира физиономия, «рассказывает» им о «трудностях экономики», а, закончив нести очередную чушь и болтовню, садится в «Мерседес» и с эскортом в 25-40 машин едет в свои дворцы! Но пусть эта власть молится своему божеству в лице Дьявола, если таковой есть, и пусть он оправдывает их воровство – в конце концов, им труднее будет предстать перед Главным Судьей – Народом, когда придет их час. Мы же воздадим память нашим дедам, отцам и матерям, которые отстояли и передали нам, нашу Родину!
Светлая им память и вечное признание!
Моего сына я с супругой, Галиной, назвали в честь отца, Валерием – таким способом я продолжаю память о дорогих мне и моей семье родителях.
Рассказ-быль посвящается Лощицкому Валерию Тимофеевичу, моей матери Ду(о)бочинской Татьяне Николаевне, фронтовому другу отца – Эдуарду Вениаминовичу Воропаеву, и всем участникам, ветеранам и детям УЖАСНОЙ Великой Отечественной Войны.
Светлая память ушедшим, и глубокое почитание живущим!
Май. 2012 г.
Киев.