Весна неожиданно закончилась так же, как и началась. Ночью ударили морозы, а с утра пошёл неприятный мокрый снег. Опять целый день пришлось сидеть на бараке. Отношения с Саней катились к логическому завершению, мы совершенно не понимали друг друга. То есть всё, что мы говорили, было понятно. Просто никто не хотел уступать. Саня был постарше и считал, что мы с Вовой должны слушаться его во всём. Но если Вова ещё как-то придерживался этого порядка, то я с этим мириться не хотел. Политика Сани меня порой совершенно не устраивала. В ней присутствовала доля, как мне казалось, подхалимажа. А меня этот коробило невероятно. Он был умный, рассудительный, но он очень хотел освободиться. И поэтому порой приходилось прогинаться перед блатными, наступая на горло собственной песне.
Я спорил с ним на эту тему. То, что он считал хитростью, я считал слабостью. Компромисс компромиссу рознь. Хотя это все легко пишется на бумаге, в жизнь это очень трудно воплотить. В моем подсознании было заложено неприятие ситуации, когда тебя опускают, а ты улыбаешься. Это не бравада и не напускная крутизна, это действительно так. И порой это чувство даже не могло подчиниться чувству страха.
Иногда было очень страшно, я как и любой человек, хотел жить. И в минуты, когда ситуация доходила до критической отметки и по всей логике я должен был спустить все на тормозах,в тот момент язык отказывался подчиняться сигналам мозга. Мозг подавал сигнал об опасности и, соответственно, сигналом опасности был страх. Но что-то другое изнутри, более сильное, отключало эту команду.
Эта же система сработала, когда мы в очередной раз уперлись лбами с Лемонтием. Когда он перешел все допустимые границы и разговор уже больше походил на диалог типа «сам дурак». По всем элементарным законам выживания в колонии я должен был схитрить и трансформироваться в буфер, то есть смягчить удар.
С Саней мне жилось вольготно, он решал многие вопросы, но я не был приспособленцем. И когда на получасовую его речь я ответил коротко:
-Слышишь, сейчас выйдем в локалку. Я поломаю тебе все кости на твоем лице, ты меня уже достал, ищи свободные уши в другом месте,-его лицо надо было видеть.
Он понял, что перегнул. Но так как весь разговор слышала половина жилой секции, ему ничего не оставалось делать, как во всеуслышание заявить, что:
-В таком случае мы разбегаемся. Живи, как хочешь, если ты такой умный.
Я встал и молча пошел в локалку. Прогулка на морозном воздухе мне явно не помешает. Проходив на улице около часа, ко мне присоединился мой сосед по купе, Леха .Мы с ним время от времени общались. Он был мой ровесник и довольно - таки не глуп. Он тоже сейчас остался один, без хлебников, но у него история была куда печальней.
Приехав на зону, его подтянул к себе не последний авторитет в колонии по кличке «Рама». Рама – бывший афганец. То-ли повлияла контузия, то-ли не наигрался в войну. Но в маленький городок, в конце восьмидесятых годов, вместе с его дембелем пришли ограбления по сюжету, схожему с голливудскими боевиками. Здесь было все: маски, оружие, заложники. И все это было замешено на необычайной дерзости.
Действовал он очень осторожно. Но, как и все, рано или поздно расслабился от безнаказанности. Он прострелил шины автомобилю, который подрезал его. Баллистическая экспертиза выявила стопроцентную идентичность пуль, выпущенных из пистолета в голову жертвы и баллон автомобиля. Дальше было дело милицейской техники.
Игорь, так звали Рама, был зверь, которого побаивалась вся зона.
Угрюмый, всегда в прекрасной физической форме, он наводил тихий ужас на окружающих, Лехе, прожившему семь месяцев бок о бок с этим чудовищем, хватило закалки на весь оставшийся срок. За семь месяцев он вбил ему в голову то, что у многих так и не откладывается в голове за весь срок. Он внёс ему в мозг все элементарные ошибки, которые допускают этапники. И на этот слой краски он сразу же клал новый, с правильными решениями, если ты вдруг оказался в какой – либо нелепой ситуации.
На тот момент Игорь сидел восемь лет, и это была его третья колония. Его долго терпели свои же, но всему когда-то приходит конец. На одной из пьянок, среди лагерных авторитетов Раме был вынесен приговор. Сильных одиночек не любят. Это кость в горле. Приговор был вынесен, осталось дело за его первым косяком. Маре оставалось оступиться, чтобы его порвали на куски. И он оступился.
Это была обычная практика, разводки «сладких» этапников. Рама подтянул с этапа парня родом из курортного города. Родители у него были зажиточные. Этот курортник и не догадывался, в какие цепкие лапы он попал. Спустя месяц Рама с серьезным видом передал этому парню сверток бумаги, запаянный в целлофан, и полушепотом произнес:
-Спрячь так, чтобы даже я не нашел, там полторы тысячи баксов.
Парень, не веря своим ушам и тому, что Игорь доверил ему такое важное задание, стал думать, куда лучше спрятать. Мара знал все его решения наперед. И когда ночью курортник тихо проследовал в локальный сектор, он и подумать не мог, что с окна вещевой каптерки за ним внимательно наблюдает Игорь. Он благополучно зарыл сверток в землю и, вернувшись, убедившись, что все как сопели, так и сопят, довольный своим решением, мирно заснул. По прошествию двух недель Рама неожиданно подозвал и скороговоркой произнес:
-Доставай срочно деньги, «запал». Надо с мусорами рассчитаться.
Через полчаса парень вернулся с ног до головы перепачканый землей. Он как крот перерыл весь локальный сектор,но ничего так и не нашел. Немая сцена: удав и кролик.
Вечером того же дня, в курортный город, минуя цензуру, полетело письмо, где основным лейтмотивом была просьба о срочной денежной помощи в размере двух тысяч долларов.
И в очередной раз все бы для Рамы закончилось благополучно, деньги привезли в течение недели, но Игорь не мог все просчитать. Встревоженные родители пошли к заместителю начальника колонии и все рассказали. Подполковник соответственно вызвал смотрящего за зоной к себе. Дальше события шли по отработанному сценарию. Смотрящий позвал к себе попавшего в неприятность паренька. Тот, поддавшись на увещевания, что мол
«Не дрейфь, рассказывай все как есть», -
выложил все как на духу.
Студент и его соратники улыбались, для них это был первый класс. Такие разводки прописаны в зоновском букваре, и горе тому, кто не читал его. Приговор оставалось привести в исполнение.
Выбрав день, когда смена, заступающая на сутки «прикормлена», Студент позвал Раму и Леху к себе на барак. Разговор был короткий. Леха мог спокойно уйти, сказав, что он ничего не знал. А он действительно ничего не знал. Но в первом слое краски, который так тщательно укладывал на мозг Игорь,была заложена прописная истина: «Хлебник за хлебника в ответе». И он остался с Игорем. Когда прибежал войсковой наряд, Рама уже был в бессознательном состоянии. В ход пошло все: кулаки, арматура, а в завершении - ногами. Лёхе, конечно же, досталось не так, но тоже прилично. По понятиям поступок Рамы - поступок беспредельщика, а беспредел наказывался очень жестоко.
Пробыв на улице больше 2 часов, я вернулся в барак. Лемонтий, уже давно спал.
Я тихо разделся и залез под одеяло, минут двадцать ушло на то, что – бы согреться. Наконец пришло долгожданное тепло, а заснуть всё-равно не удавалось. В голове был маленький сумбур. Хотя больше преобладало ощущение тихой радости. Тот факт, что я остался один и теперь независим, больше радовал, чем настораживал. Присутствовала обида на Саню и желание доказать ему, что то место, которое он занимал в иерархической лестнице барака и которым так кичился - для меня не предел.
Молодость, амбиции... но в какой то мере, эти чувства, как дополнительный спасательный жилет. Благодаря им, всегда держишься на плаву. Они не дают тебе опуститься ниже ватерлиниии.
Евангелие от Луки:
"Замечая же, как званые выбирали первые места, сказал им притчу:
когда ты будешь позван кем на брак, не садись на первое место, чтобы не случился кто из званых им почетнее тебя, и звавший тебя и его, подойдя, не сказал бы тебе: уступи ему место; и тогда со стыдом должен будешь занять последнее место. Но когда зван, будешь, придя, садись на последнее место, чтобы звавший тебя, подойдя, сказал: друг! пересядь выше; тогда будет тебе честь пред сидящими с тобою, ибо всякий возвышающий сам себя унижен будет, а унижающий себя возвысится."
Заснул только под утро. Проснулся с неприятным чувством осадка от вчерашнего вечера. Ночью всё казалось простым и понятным. А утром, когда мозг лишён всяких иллюзий, так как ещё не загружен всяким мусором, ситуация оценивается под другим градусом. И оценка эта меннее радостная. Предстояло учиться выживать одному.
В плане быта - это довольно-таки не просто. Водоснабжения в бараке нет. Всю питьевую и хозяйственную воду привозят в ёмкостях на тележках из промзоны. Для того, что-бы ты был обеспечен водой, требуется две вещи. Ты должен иметь личных шнырей. «Шнырь» - это слуга, но в зоне это смягчают, и называют просто помощником.
Есть два способа заиметь себе помощника. Или ты должен иметь авторитет, или на крайний случай, должен хотя-бы отсидеть 2-3 года. Потенциальных помощников пруд пруди, но все с гонором. Силой никто не может заставить «шныревать», даже блатные.
Для этого проводятся беседы, в которых, в зависимости от искустности ораторских способностей, человеку преподносится, что это совсем не то, что он думает, это всего лишь способ выживания. Если ты не можешь себя прокормить и твои принципы больны неизличимой импотенцией, то вперёд. Тут уже надо не прогадать и пойти на службу к человеку, у которого авторитета будет достаточно, что-бы твоя жизнь не превратилась в каторгу. Объясню почему.
Частичка зоновского влияния как–бы проецируется и на шнырей. И на своём уровне у таких людей тоже происходит градация на блатных и не очень.
Если ты попал помощником к смотрящему, будь то за бараком или ещё лучше, за зоной, ты тоже автоматически наделяешься маленькими полномочиями. И когда все уже знают от прапорщиков до последнего зека на зоне, что ты помогаешь авторитету, многие вещи становятся позволительными.
Но тут главное, как и везде, остаться человеком. Многие испортили отношения с окружающими, когда служили при дворе. Но век такой службы порой очень короток и помощник всегда возвращается туда, откуда пришёл. И как ты себя вёл по отношению к другим в хорошие для тебя времена, так и встретят тебя.
Но для обеспечения водного запаса одного шныря недостаточно, должна быть ёмкость и транспортное средство, на чём возить воду. Конечно, можно пойти одному на «промку» и набрать воды, как на тюрьме, в пластиковые бутылки. Но тогда у тебя не будет возможности помыться каждый день.
Помимо проблем с водой, существовала ещё масса других мелочей в быту. Надо было иметь свою электрическую плитку, что-бы готовить, кастрюли, и т.д. Так как с первых дней я попал на всё готовое, меня этот вопрос никогда не заботил. Получив суверинитет, мне пришлось не сладко. Да и отношение к тебе меняется на бараке, начинается стадия самоутверждения. Из разряда «семейник» Сани Лемонтия, я перешёл в разряд, «ну-ну посмотри, кто ты есть на самом деле». Честно, я был к этому не готов. То, что раньше я воспринимал, как приятельские отношения, оказались пустышкой.
Целую неделю я решал свои бытовые проблемы. С кем-то договорился, что буду брать у них воду. С кем-то договорился о том, что мне будут заимствовать электрическую плитку. Электрическая плитка, сама по себе, категорически запрещена. Все электроприборы должны находиться в комнате приема пищи. Но так как из-за перенаселенности барака все свободные площади были заставлены нарами, то, соответственно, все готовили в жилых секциях. Плитка - это один из видов заработка контролеров.
На двести семьдесят человек приходилось семь- десять плиток. Их количество постоянно менялось, так как одни «отшманывались» и взамен им начинали делаться другие. Плитка была на вес золота. Пищу, которую предлагали на «помазане», читай столовой, в пищу была непригодной. Судите сами... средства, выделенные из бюджета на систему исполнения наказаний до места назначения не доходили.
В те годы при назначении офицера начальником колонии, прежде всего, учитывались его менеджерские качества. Если ты просто хороший офицер, это не означает, что ты станешь настоящим «хозяином». «Хозяин» на жаргоне - начальник колонии, но и в жизни заключенных он действительно хозяин. От него напрямую зависело, как заключенные будут питаться.
Схема была проста. Надо было постоянно анализировать рынок, искать востребованную продукцию и сразу же перепрофилировать производство, подстраиваться под коньюктуру рынка. Чего только зеки не делали, от ведер до гробов. Вся эта продукция реализовывалась и на эти деньги зона кормилась.
В первые годы моего заключения «хозяин» как менеджер был откровенно слабый. И зеки хлебали натуральные помои.
Таланта начальника колонии хватало только на то, чтобы осенью проехаться по овощным базам и договориться о том, что испорченная продукция будет не выбрасываться, а идти на стол зеку. Похлебка, сваренная из сгнившей капусты, картошки, лука представляла собой ядовитый коктель под емким названием «баланда». И поэтому, если ты был запрограммирован на выживание, а не на доживание в этих стенах, тогда надо было углеводы и жиры добывать самому.
Но мало добыть, надо все это еще и приготовить. Вот поэтому плитка на бараке - это «священная корова». Контролеры это знали и в случае поимки за процессом приготовления пищи мзду назначали разорительную. В случае отказа выплачивать контролеру, он просто брал ее и разбивал об пол.
Плитки изготовлялись зеками кустарным способом. На промзоне в форму заливали глину, и в печке обжигали ее. Когда все застывало, в оставленную ложбинку вставлялась спираль, провода напрямую подключались к спирали, и печка готова.
Поняв, что можно быть одному и решать свои проблемы, я немного успокоился и стал вливаться заново в барачную жизнь. В один из вечеров, уже после вечерней проверки истошно завыла сирена. В дальнейшем, этот звук воющей сирены у меня будет ассоциироваться лишь с одним чувством: начинается экстрим, настоящее выживание. В бараке началась суета. Бывалые зеки засуетились и стали быстро избавляться от запретных предметов и теплей одеваться. В этой суматохе я успел узнать, что этот сигнал означает немедленный сбор всего офицерского и сержантского состава в дежурной части.
Априори, ничего хорошего это не означало. Воздух вокруг сжался и сгустился. Это не метафора. Это одновременный выброс энергии страха и паники трех сотен человек. В эту минуту все становились равны. Но я тогда до конца не понимал, чем все это может закончиться. Спустя несколько минут с «шаров» истошно заорали:
-Маски бегут к локалке.
В этой всепоглощающей панике, я на какие-то доли секунд выглянул в окно. Окно выходило во внутренний двор, где располагался наш локальный сектор. В этот момент в локалку вбегало человек десять спецназовцев. Все в полном обмундировании. Сферы (защитная маска с прозрачным визором, которая защищает лицо), бронежилеты, щиты и прочая утварь, которая делала спецназовца похожим на персонажей из «Звездных войн». Секунды спустя они уже врывались в жилые секции с громкими криками:
-Твари, быстро на выход, не задерживаться, все в локальный сектор.
Все это сопровождалось избиением. Люди выскакивали, как из горящего дома. Если бы, наверное, была возможность выпрыгивать в окна, то я думаю, часть осужденных так бы и поступила. Сбегая по лестнице вниз в локальный сектор, промелькнула мысль, что по схожему сценарию проходили «бега» в тюрьме. Бойцы так же выстроилось в шахматном порядке на лестнице.
Пробежать два пролета и при этом остаться целым было нереально. Я, практически, проскочил два-три удара дубиной, это не в счет. Уже перед самым выходом в локалку образовалась людская пробка. Выход был узким, а людской поток стремительным, бутылочное горлышко. В секунды моего замешательства, связанного с тем, что я стал просчитывать, как лучше мне сориентироваться в этой ситуации, привели к тому, что я получил страшный удар ногой в солнечное сплетение.
Падая, я думал лишь об одном, отдышаться две секунды и сразу подняться. Упавших они обычно поднимают таким же способам, благодаря которому я и оказался на полу. То есть пинками тяжелых, кованных спецназовских ботинок. Существовала еще опасность быть просто раздавленным набегающей сзади толпой обезумевших зеков. Толпа достала меня раньше, чем ботинки этих уродов. Из последних сил я резко поднялся. Как раз передо мной уже замаячил образовавшийся коридор и спасительный выход на улицу.
Уже оказавшись на улице, я еще, как минимум, минуту дышал вхолостую. То есть рот жадно хватал кислород, но спазм, образовавшийся от удара, не давал кислороду проникнуть в легкие. Слабое уличное освещение не предоставляла возможности быстро сориентироваться. С ориентировкой на местности мне помог спецназовец, он сзади изо всех сил ударил дубиной по внутренней части колен. Ноги сложились автоматически, и я рухнул лицом вниз в грязный снег.
-Сука, руки за голову, ноги расставил….
Меня тут же прошмонали, прохлопав все карманы, все места, где что-либо можно было спрятать. Закончив процедуру обыска, резко скомандовали:
-Встать, руки за голову, мордой в пол. По сторонам не смотреть, корпус наклонить вперёд, влево бегом марш.
В полускрюченном положении, глаза в землю, я пробежал метров десять. Меня остановил такой же резкий окрик спецназовца, который сортировал зеков красивыми рядами на снегу.
-Уткнулся мордой в снег, руки за голову. Без команды голову не поднимать иначе в рыло ботинком..
Я уткнулся в снег. Сначало было неприятно, холодно. Через пару минут снег, который соприкасался с телом, растаял. Артериальное давление, наверное, было запредельным, из-за этого и поднялась температура. Рядом постоянно прохаживался цепной пес - спецназовец. Я лежал в одном положении, дабы не стать добычей этой твари.
Минут через десять стал проходить первый шок и по участкам тела, где была боль, можно было сосчитать количество точных попаданий. Больше всего болел живот и внутренняя часть коленей. Я переживал за внутреннии органы, лишь бы ничего не отбили, болела вся верхняя часть от ребер до пупка. Это могла быть и селезенка, и желудок, и печень. За небольшой срок своей отсидки, я видел и слышал, что от спецназовских побоев очень часто открываются внутренние кровотечения. Но об этом не хотелось думать, ведь это еще не конец.
Я уже стал теряться во времени. Не понимал, сколько мы провели на холодной земле - час, два. А все это время остальная группа тюремного спецназа перерывала барак, искала запрещенные предметы.
Стало приходить ощущение, что я уже не чувствую своего тела. На улице было приблизительно минус три - минус пять. В голову или от пережитого стресса, или от безысходности, стали приходить мысли, навеянные черным юмором. Типа, «хорошо, что лежу на холодной земле. Худо без добра не бывает. На отбитые внутренности - холодный компресс, в виде снега».
Вскоре нас так же резко подняли, как и положили, только время подьема значительно отличалось от скорости принятия горизонтального положения. Все дико замерзли и конечности отказывались слушаться. Движения были как у пьяных. Всех согнали в одну толпу. Потом последовала команда:
-В шеренги по пять - становись!.
Понимая, что быстрота в какой–то мере сохранит оставшееся наше здоровье, мы без промедления стали перестраиваться. Когда построение было окончено, нас строем вывели на плац. И я увидел, что под прожекторами была выстроена вся колония. И остальным, я думаю, досталось не меньше.
Простояв на морозном ветру еще около часа, к нам приблизилась компания офицеров, среди них был наш начальник отряда. Еще в толпе я узнал офицера, которого видел работающим в комнате длительных свиданий. Он принимал продукты и заводил с «воли» родных. Почему–то голова у него была перебинтована. Незнакомый полковник, затянутый в камуфляж, громко, чеканя каждое слово, произнес:
-Услышав свою фамилию, выходим из строя. Подходите ко мне, снимаете шапку. Громко - имя, фамилия, отчество, статья, срок. Поехали!
Свою фамилию я услышал минут через пятнадцать. Я подошел к полковнику и рядом стоявший офицер направил мне мощный фонарь в лицо. Зажмурившись, я произнес скороговоркой все свои данные. Попросили повернуть лицо в профиль. Краем глаза я увидел, что лейтенант из длительных свиданий покачал головой.
-Встать в строй.
В строю ко мне пришла уже последняя волна. Волна, которую посылает психика, дабы человек успокоился. Волна приносит полнейшую аппатию ко всему происходящему. Такое чувство, что штекер нервной системы вынули из розетки. Если бы в этот момент повели на расстрел, я бы особо не переживал.
Только сейчас я обратил внимание, что помимо спецназа весь плац заполнен солдатами срочниками, которые все время держали под прицелами автоматов построение заключенных. Вторая цепь солдат за автоматчиками держала на поводу овчарок. Какими же мелочными мне показались переживания по поводу ссор с Лемонтием и бытовые проблемы.
Это, действительно, мелочи по сравнению с угрозой быть забитым или просто убитым при вот таких вот мероприятиях. Среди высокого начальства в Главном Управлении Исполнения наказаний, для спецназа есть негласное разрешение, что если при отработке зоны будут смерти среди зеков, ничего страшного. На крайний случай всегда можно заявить, что зек с заточкой напал на спецназовца, пришлось защищаться, извольте… Ведь «Наша служба и опасна трудна…»
В барак мы уже заходили без криков и дубинок. Жилая секция имела довольно таки жалкий вид. Всё было разбросано, постельное белье разорвано, полотенца ногами истоптаны, пол был усеян фотографиями, личными вещами. Кое-где нары были перевернуты. Взглянув на барачные часы, я прикинул, что на улице мы провели больше трех часов. Какое-то время ушло на уборку своего спального места. Рядом в купе завхоз отряда рассказывал мужикам, что произошло.
Существовала такая практика, что за определенные деньги можно было зайти в гости к товарищу на длительное свидание. Основная цель таких заходов был вынос лишнего продуктового веса. По закону продуктовая передача не должна была превышать восьми килограмм, но на длительное свидание разрешалось проносить хоть сто. Вот только обратно в зону тебя выпускали с восемью килограммами.
Но, как и везде, во всех запретах существовали лазейки. Можно было заплатить знакомому оперативнику и он одним звонком лейтенанту на длительном свидании закрывал все вопросы. И пришедшие в гости беспрепятственно выносили огромные сумки с провизией.
В тот вечер на длительное свидание зашли в гости к знакомому несколько зеков. Как выясниться позже, матери осужденного удасться пронести через бдительный «шмон» трехлитровую банку со спиртом, замаскированную под маринованные огурцы. По всем правилам, домашнюю закупорку всегда протыкают шомполом, дабы убедиться, что в жидкости не присутствует спирт.
Никто не знает, по какой причине в тот день офицеры не удосужились проверить закатанную банку с огурцами. Может людская халатность, может смятая купюра, которая была предложена матерью, чтобы не портить внешний вид банок.
Но факт остается фактом: когда группа гостей выходила обратно в зону, они уже были в состоянии изрядного алкогольного опьянения. А когда алкоголь попадает в кровь к человеку, который не пил несколько месяцев и постоянно находился в режиме жесткого прессинга со стороны милиции и всяких других факторов, которые не дают тебе расслабиться,тТо наступает состояние безумной вседозволенности. Все обиды, вся горечь твоего положения мощным ураганом вырывается наружу.
Под этот ураган и попал молодой лейтенант. Он попросил их остановиться, что бы заглянуть в сумки. Ничего страшного, обычная процедура, тем более все было решено звонком свыше.
Но один из толпы отреагировал неадекватно. Он послал куда подальше офицера и они проследовали мимо обалдевшего от наглости «свиданочника». Он потянулся к поясу, где была прикреплена резиновая дубинка. Ответная реакция была моментальной. Через секунду один из выходивших нанес ему удар по голове куском железной арматуры. Теряя сознание, лейтенант успел нажать кнопку, которая дает сигнал в штаб и в дежурную часть.
Этот сигнал означает одно. Произошла нестандартная, внештатная ситуация.
Когда войсковой наряд влетел в комнату свиданий, «свиданочник» лежал на полу без сознания в луже крови. Об этом сразу же доложили в главное управление в столицу, сразу же по команде был поднят тюремный спецназ из ближайшего областного центра.
По всем оперативным сводкам пошло сообщение, что совершено нападение на офицера, возможен бунт и захват заложников. И поэтому в колонию был брошен батальон спецназа и два батальона солдатов срочников. Вот почему приезд неожиданных гостей получился таким жестоким по отношению к нам. Они действовали по инструкции, которая следует в случае массовых беспорядков. А мы всего лишь готовились к отбою...
Как говорят тюремные офицеры, это вам на будущее, чтобы мысли дурные в голову не лезли. Теперь для меня все стало понятно, почему когда меня вызвали из строя, я показывал им свою физиономию в профиль, и почему «свиданочник», покачал головой. Это был сигнал полковнику, что это не тот.
Меня передёрнуло от мысли, что-бы было-бы, если бы у офицера в следствие сострясения мозга произошло помутнение в мозгу. И он бы ошибочно указал на меня. Страшно представить... Спецназ уже ждал в ШИЗо первых подозреваемых, им надо было любыми способами выбить показания. И я не уверен, что у меня хватило бы мужества не оклеветать себя, так как способы этих товарищей мне хорошо были известны.
Я тогда ещё не знал, что семь человек уже дают признательные показания. «Свиданочник» узнал двоих, через полчаса эти двое назвали фамилии ещё пятерых. Могу представить, как с ними поработали, но все дружно дали показания, что они были преступной группировкой и планировали захват заложников из числа родителей и близких приехавших на свидание.
Вот так из-за одного придурка, шесть человек обрекли себя на страшный приговор. Им всем добавили к их сроку ещё по 15 лет особого режима. В переводе это означало, что ближайшие 15 лет они проведут в камере.