- Ну что за хрень!? - Славик был удивлен и немного напуган.
Удивило и напугало его то, как он ощущал себя. Ему казалось, что весь он, его тело и даже само его Я, вдруг ссохлось, сжалось до маленькой мерцающей точки, которая зависла в какой-то серой, вязкой мути.
- Я что, сплю или уже….?
Что именно было уже, ему не то что бы произносить, но даже додумывать не хотелось. Но и на обычное пробуждение, его нынешнее состояние тоже ни как не походило. Обычно, его возвращение из царства Морфея больше походило на экстренный подъем субмарины, в бурунах и шипении вспарывающей морскую поверхность. А тут…!
- Если я уже… того…?
Но додумать, что же, наконец, есть его нынешнее состояние и что из того следует, ему помешало возникшее в нем новое ощущение. Ему стало казаться, что эта самая светящаяся мыслящая точка, в которой он был заперт, стала понемногу, как бы с напряжением расширяться. Несомненно, он расширялся, постепенно отодвигая или, вернее, отдавливая от себя сопротивляющуюся ему темноту.
Отдавшись этому новому для себя созерцанию, он очень быстро понял, что сопротивляющаяся ему муть никуда, собственно говоря, не делась, но была им выдавлена за пределы какого-то твердого объема, который он теперь занимал.
Неожиданно в него, причем Славик так и не мог бы сказать, в него – это в светящуюся точку его сознания, или в обретенный теперь им объем, пролезла тишина.
Славик именно так и определил для себя это новое ощущение. Тишина именно пролезла. Та тишина, которую возможно ощутить только, где-нибудь, далеко в пустыне или высоко в горах. Та странная тишина, воспринимаемая разве что по контрасту, только по легчайшему содроганию вдруг сдвинувшейся песчинки или сорвавшегося с соседней вершины небольшого камушка.
- Господи, так это же моя голова! – До него вдруг дошло, что он, все же, отнюдь, не мертв и что само слово это, теперь его совершенно не пугает.
Впрочем, и радости особой его нынешнее состояние тоже отнюдь не вызывало. Была голова, которая, оказывается, непонятно что слышит. Ну а глаза….? А все остальное!?
- Ну, и ну! Это ж где меня угораздило так нажраться!? Глаза разлепить не могу! Рук – ног, блин, не чувствую!!! – Оторопело подумал он.
Он попытался вспомнить хоть что-то, что хоть как-то связывало его с его нынешним состоянием. Но ничего, кроме когда-то давно заученных им строк в голову не лезло:
И внял я неба содроганье,
И горний ангелов полёт,
И гад морских подводный ход,
И дольней лозы прозябанье.
Он, совершенно машинально, нисколько не задумываясь о смысле возникающих в нем строк, повторил их раза четыре, пока не понял, что, пожалуй, это как раз о той самой тишине, которую он сейчас слушал. Он слышал движение!
И тут, в голове у него что-то бабахнуло, – звонко и пискляво и все тело пронзила боль. Боль была короткой, мгновенной и напоминала первую утреннюю команду ротного старшины, бесцеремонно и резко выкидывающую солдат из их коек.
Обретя тело, Славик дернулся, но, все еще не открывая глаз, стал прислушиваться к своим ощущениям. Боли больше не было, но состояние было какое-то скверное….. Или странное…..
- Нет, не бухал я! – Решил он. – Тогда что….!?
Он попробовал вспомнить, что он делал накануне, но результат обескуражил его. Вчера как бы и не существовало вовсе! Тогда он попробовал вспомнить про себя хоть что-нибудь, но ощущение было такое, что кто-то, обладающий великой силой и властью, взял и мокрой, холодной тряпкой стер, как пыль со старой пустующей полки, все, что связывало его с его прошлым.
- Вот блин! – Отсутствие прошлого серьезно озадачило его. Мысль, неясная, бесформенная и беспокойная, начала метаться у него в голове и ему стоило определенного усилия, не то что бы полностью от нее избавиться, но загнать ее куда-то глубоко и не дать ей превратиться в панику.
- Сейчас очи расплющу и все вернется, все станет на свои места, – почему-то он был в полной уверенности, что именно так и будет.
То, что он увидал через минуту, расплющив наконец очи, удивило его так, что он даже ойкнул. Вместо ожидаемого белого потолка комнаты, он увидал темно-синее, почти черное, похожее на опрокинутую бездну, небо. И посреди этой бездны весел, немного прикрытый набежавшим полупрозрачным облаком, золотой шар солнца! Именно шар, объемный живой, бурлящий и какой-то совершенно равнодушный.
- Господи! Небо, облака, солнце….! А что ж я тут….? Чего ж я тут лежу? – Удивление и растерянность нарастало в нем как снежный ком.
Он покрутил головой и тут снежный ком удивление накатался на него, грозя перерасти в лавину. Он закрыл глаза, выждал несколько секунд, пока в зажмуренных глазах не перестанут плясать желто-огненные чертики и вновь открыл глаза.
Нет! Видение никуда не делось. Он лежал на каком-то снежнике.
- Ага, вот откуда взялась аллюзия на стершую память мокрую и холодную тряпку, – подумал он.
А вокруг, его обступали горные вершины!
- Да что ж, блин, собственно говоря, я тут делаю!? И солнце….. не слепит. Наверное, потому что я в очках!?
И действительно, поднеся правую руку к лицу, он обнаружил на своем носу солнцезащитные очки.
Он опять покрути головой и понял, что этот район ему хорошо знаком и что он не только тут бывал не раз, не только знает по названиям все попавшие в поле его зрения вершины, но и сам не раз побывал там, навеху.
- Так я альпинойд, блин! Альпинизмом занимаюсь, оказывается! О-ф-и-г-е-ть!!! Вот бы никогда такое про себя не подумал! – Совершенно искренне удивился он.
И тут память, какими-то фрагментами, обрывками, колкими иглами, стала подкидывать ему картинки из его собственной жизни, которые он радостно узнавал. Не то что бы он вспомнил все и сразу, но все же процесс прошел. Он даже вспомнил того, с чернильной кляксой через всю лысину, с бабьим лицом мужика, которого так любил поминать последними словами его отец и который, собственно, и запустил в народ это, ставшее крылатым теперь выражение.
- Процесс пошел! – Облегченно вздохнул он и тут же вспомнил прошлогоднюю, проходившую на скалах возле моря, погожим осенним днем тренировку, когда и он «запустил в народ» уже свою, ставшую трюизмом у них в клубе сентенцию:
- Настоящий альпинизм, – поучал он своих подопечных – начинается не в горах. Он начинается по возвращении домой, когда ты сидишь в кабаке и рассказываешь девушкам, как ты, в этом сезоне, вершины покорял! Только мужики, – продолжал он просвещать внимательно слушавших его чайников-новичков, – про покорение вершин можно говорить только очень далеко от гор, только очень тихо, и только блондинкам. Покорить ни одну гору, ни когда, ни как, невозможно! Это Гора сама к себе пускает, разрешат на нее взойти. А будите трепаться про покорение, Горы услышат вас, обидятся и сурово накажут!
Потом ему вспомнилось, как он на перекладных добирался на эти сборы, потому что из-за непогоды на сутки опоздал его самолет и он не попал на прождавший весь предыдущий день в аэропорту Минвод альпбазовский автобус. И рюкзак, зараза, тяжеленный такой оказался. Вроде плечи и спина привычные, тренированные, а вот, поди ж ты, намаялся с кульком этим….
- Так я ж инструктор тут на сборах! Ну и что ж тогда я тут лежу? – он удивленно хлопнул себя по лбу и попытался встать.
Боль, не резкая, но противная, тяжелая и пульсирующая, заставила схватиться за левое предплечье. Даже сквозь пуховку он почувствовал, как налилась, опухла в этом месте рука. Он осторожно ощупал себя и раздражением понял, что сломана одна из лучевых костей.
- Вот блин! Только этого мне недоставало! – И он длинно и витиевато выругался.
Славик вынул из ловушки, прикрепленной к страховочной системе, скальный молоток, приложил его к раненой руке и стал как можно плотнее обматывать эту импровизированную шину репшнуром. Потом он, гремя всем навешанным на него «железом» (так альпинисты называют все те карабины, скальные крючья, закладки и прочее необходимое для восхождения снаряжение), осторожно встал на ноги и стал осматриваться. Вниз, окруженный двумя, им же созданными каменными насыпями – моренами, уходил изрезанный трещинами, похожий отсюда на застывший прибой, ледник. А оттуда вверх, как ворчливый шепот скверной старухи, поднимался, от невидимой за перегибом горной речушки, шум бегущей по долине воды.
Славик повернулся и с удивление обнаружил, что к нему подвязаны две короткие, всего метров по пятнадцать, веревки.
- Да что ж я тут один делаю? – В такт пульсирующей боли в руке стучало у него в голове. – И где остальные сорок метров веревок?
Здоровой рукой он подтянул к себе эти веревки и стал с удивлением рассматривать не оплавленные и аккуратно заделанные, а размочаленные, явно перебитые концы.
И тут, наконец, он вспомнил все! И от того что он вспомнил ему стало, не то что бы совсем уж плохо, но явно непосебе. Ему даже пришлось присесть на торчащий метрах в трех от него из-под снега неудобный, горбатый валун.
Он вспомнил, как вчера они вместе с его напарником по связке, Васей Киркалевым, которого все звали просто Киркой, изучали маршрут восхождения. Как потом обсуждали предстоящее восхождение с начспасом, как засветло укладывали рюкзаки, придирчиво оценивая необходимый минимум «снаряги», без которого, ну ни как не обойтись и которое, как ни крути, а все ж придется переть на себе на маршрут. Потом пришлось успокаивать невмеру развеселившийся, орущий у костра песни «молодняк», поскольку перед таким сложным, да еще и не в команде, а в двойке восхождением надо хорошо отдохнуть. «Молодняк» оказался вполне понятливым и хотя, немного недовольно поворчавшим, но, все же, быстренько «заткнувшимся».
Он вспомним как они с Киркой, в три часа ночи вылезли из теплых спальников, позевывая, оделись и, наскоро проглотив приготовленные еще с вечера бутерброды, рванули вверх по долине к К…..ому леднику.
Славик встал, неуверенно потоптался на месте и, вбивая ноги, пошел вверх по укрывающему ледник, уже от солнца мягкому и текучему слою фирна. Присмотревшись, он увидел хоть уже и оплывшие, но все еще видимые их с напарником следы, в том месте, где они сошли с каменной морены и пошли дальше по леднику. А рядом странный, местами даже прерывистый, как сказали бы криминалисты, след волочения тела.
- Ну, дела! Эко меня тут мотыляло!!! – Славик пробежался взглядом по этому своему следу и понял, что ему не просто повезло. Ему невероятно, фантастически, сказочно повезло! Впрочем, как и то, что ему столь же невероятно, фантастически, сказочно не повезло!
Ледник начинался как раз от той, сразу с небольшим нависанием скальной стены и откуда начинался их маршрут. Отделенный от нее почти метровой щелью, как называли ее альпинисты – бершрунтом, лед, в этом месте, имел практически девяностоградусный уклон, который плавной, широкой, дугой переходил в небольшое, даже с углублением посредине плато, сразу за которым опять круто уходил вниз. Так что Славкино везение, как и заключалось в этом плавном выполаживании и в этом, углублении. Если бы его протащило бы еще хоть метр, и он перелетел бы через этот естественный барьер, его бы уже не только ничего не спасло, но даже его тела, скорее всего, и не нашли бы.
А вот невероятное невезение заключалось в том, что после срыва, который он вполне бы мог не допустить, вывалившемся из стены каменным блоком ему перебило сразу обе веревки! Обе!!
Славик заново пережил тот момент, когда все произошло. Это была его очередь идти первым в связке, и он как раз подбирался к тому месту, который принято было назвать «ключом». После «ключа» предстояло еще примерно пол веревки несложного лазанья и выход со стены на ведущий к вершине гребень. После «ключа» были «семечки», «дверные ручки», «матрасный», то есть почти пешеходный подход по гребню, под острую как шпиль собора, вершину. Правда, на саму эту верхушку пика, тоже еще надо взгромоздиться! Но по сравнению с уже пройденной ими стеной это был совершеннейший пустяк!
Правда, и под «ключ» еще тоже надо было подобраться и на самом «ключе» попыхтеть – попотеть! А путь к нему преграждал застрявший в широкой щели, как будто специально кем-то вырубленный в виде здоровенного кирпича, каменный блок. Славик «замолотил» в соседнюю щель скальный крюк и прощелкнул через вдетый в него карабин одну из веревок. Оглядевшись, он потянулся влево и вложил в другую щель закладку, дернув ее за тросик, проверяя, насколько надежно она заклинила и прощелкнул через карабин вторую веревку.
- Надежненько так…., классно получилось, – похвалил он сам себя и, придерживаясь за карабин только что вбитого крюка, свободной рукой попробовал пошевелить каменный блок. Блок был неподвижен.
- Надежненько, – в полголоса, еще раз повторил он и, взявшись за блок второй рукой, перенес на него весь вес своего тела.
Он подобрал ноги и мягким рывком попробовал ухватиться за дальний, скрытый в щели, край блока. И тут, предательски скрипнув, блок как бы даже нехотя, начал медленно наваливаться на Славика. В какой-то миг ему показалось, что ему удастся вставить эту каменюку на место, но это требовало огромного напряжения всего тела. А впереди был «ключ», на котором ему придется основательно «покарячиться». Да силы, после десятка пройденных по стене веревок, надо было бы поберечь.
- Тяжелый, гад! Да ну его, нафиг! – Решил Славик и пропустил блок мимо себя.
- Камень! – Что есть мочи, заорал он Кирке и, поняв, что не успевает дотянуться до карабина, на котором он мог бы повиснуть, подал команду:
– Закрепи! Держи!
Кирка – напарник, что надо! Второго такого еще поискать! И друг надежный, и настоящий профи! Его реакция была мгновенной. Славик заметил, как тот за долю секунды, буквально слился со стеной, так что никакому камню его не достать. Одновременно с этим, Славик почувствовал, как выбирая слабину, дернулись веревки, на которых он повис.
Конечно же создавшаяся ситуация малоприятна и если вдруг начспас или руководитель сборов, не дай бог конечно, смотрят сейчас на них сквозь свои супер-пуер «дальнобойные» бинокли, то по возвращении в лагерь «намылят им холку» так, что мало не покажется. И правильно сделают. И виноват в том, конечно же, будет он. Славик почувствовал укол вины.
Но с другой стороны, подустал он…. Да и фингя все это….! Обойдется! Да и риск минимален. Веревок, как того и требуют правила восхождения на подобные вершины, у них две. Разнесены они, как раз именно на подобный случай, достаточно широко. И, как положено, шли они с напарником зигзагом. Так что бы ни в коем случае, нижний не попал под, случайно пущенный, верхним камень. Да и профи ведь они, не чайники зеленые!
И все ж…. Славик уж и не помнил, когда у него из-под ноги последний раз вываливался камень. А тут на тебе, целый «чемодан», что б ему пусто было, пустить умудрился! Впрочем, Кирка вон как заныкался! Не то, что блок! Пусть сам пик обломится и полетит в его сторону, все равно его недостать!!!
Славик видел, как казалось медленно уходящий вниз блок, разок лениво кувыркнулся в воздухе и, задев углом за небольшой выступ на стене, вдруг неожиданно, буквально, как ему показалось, взорвался, заполнив все вокруг грохотом и опасной, как пулеметная очередь, каменной мелочью.
Вот это было неожиданно и уже по-настоящему опасно! У Славика екнуло сердце: не дай Бог Кирку посекло!
Но с Киркой все было в порядке. Весь злобный рой острокраих камней, не долетев до него, ударил по веревкам, метрах в пятнадцати ниже Славика. Все произошло столь мгновенно, что Слава даже не успел по-настоящему испугаться. Равнодушно дзинькнули, пропуская сквозь себя обрывки веревок, карабины, промелькнуло где-то слева удивленное Васькино лицо. И только мгновенно сработал инстинкт хорошего скалолаза – Славик с силой, что б по стене не размазало и, что бы в бершрунт не угодить, оттолкнулся от стены. Еще он, совершенно каким-то невероятным образом, прежде чем провалиться в темноту, успел машинально отметить, что в одном месте, наверное, где-то на пятой веревке, Кирка забыл выбить крюк. В ожидании удара, все его внимание сосредоточилось на этом не выбитом крюке, отчего последним, четко отпечатавшимся в нем чувством, было раздражения от потери снаряжения.
Ну а потом, он проскользнул по гладкому, как бок бутылки льду и, врезавшись в тонкий слой фирна, перекувыркнулся пару раз через голову и превратился в светящуюся точку.
И вот теперь, стоя под стеной и разглядывая следы своего падения, до него, вдруг дошло, что, во-первых, он пролетел ни как не менее шести сотен метров и невероятным образом остался жив! И даже почти невредим! А во-вторых, он на стене был не один. Где-то тут должен быть напарник.
Боясь увидать самое худшее, он осмотрелся вокруг и не найдя никаких признаков падения друга, решил было заглянуть в бершрунт, но сообразил, что ему, без оставшихся на стене ледоруба и кошек, да еще и с поломанной рукой, ни как не удастся подобраться к этой щели. Продолжая озираться вокруг, он вдруг сообразил, что все еще таскает за собой остатки страховочных веревок. Здоровой рукой он стал расшатывать затянувшиеся узлы и когда избавился от второй веревки, подумал, что перебитые веревки, пожалуй, указывают на то, что, скорее всего, он не сдернул напарника вслед за собой. Видимо, Кирка так и висит там, на стене, пристегнутый к ней самостраховкой.
Славик задрал голову и, борясь с вдруг начавшимся головокружением и легкой тошнотой, начал высматривать на стене друга. Кирка висел примерно в том месте, где Славик и ожидал его увидеть. Несмотря на расстояние, Славик смог разглядеть, что его друг, «замолотив» во все щели, до которых только смог дотянуться все, что на нем было «желозо» и, подтянув остатки двух перебитых веревок, очень надежно закрепился на стене.
- Ну и паутины ж наплел! – Одобрительно проворчал Славик. – Уютненькое себе такое гнездо свил.
И набравши в легкие подольше воздуха, проорал:
- Й-ё-ё-х-о-о-о-о-у! Васька, ты как там!?
Кирка дернулся и видимо, совершено обалдевая от всего пережитого, проорал в ответ:
- Слышь, мужик?!!! У меня тут напарник улетел! Посмотри вокруг. Его там нигде не видно?
Славик покрутился вокруг, заглянул за торчащий неподалеку валун, прошелся по диагонали туда – сюда по миниатюрному плато и прокричал в ответ:
- Не-е-е…, нет тут никого! Я тут один!!
- Может в бершрунт угодил? – Спросил Кирка.
- Может быть и так, – согласился с ним Славик. – Но я тут один! До бершрунта мне не добраться! Ты-то там как? Надежно закрепился?
- Надежно! Слушай, мужик! – До Василия ни как не могло дойти, что по леднику под стеной бродит его, только что сорвавшийся напарник.
– Слушай, – орал сверху Кирка, – сходив в альплагерь, скажи там мол, Славка разбился! Пусть спасотряд пришлют. Тело надо найти и меня отсюда снять! Мне одному не спуститься! Я по рации уже сообщил…., но надо продублировать!!!
- Ладно, я пошел! А ты там давай, мужик, держись!! И лишнего не дергайся там...!!! – Проорал Славик в ответ и, осторожно ступая по вмерзшим в лед камням, пошел вниз по леднику.
Славик шел вниз в некотором странном состоянии, что называется «на полном автомате». В какой-то момент он вяло, как о ком-то ему совершенно постороннем, подумал, что идти вниз, по наклонному льду, перепрыгивать через трещины или искать через них снежные мостики – это полное безумие! Тем более, без оставшихся в его рюкзаке на стене кошек и ледоруба! Нет, это точно безумие! Надо бы взобраться на морену. Там тропа, там безопасно!
Но каждый шаг давался с трудом. Тело потеряло свою обычную легкость и пружинистость, раненная рука отзывалась на любое его движение тупой пульсирующей болью, а воли и внимания хватало только на то, что бы находить впаянные в лед камушки, дающие возможность передвигаться по горбатому и бутылочно гладкому, предательскому льду.
В какой-то момент, он полностью отключился от всего происходящего вокруг и даже, совершенно тому не удивившись, вдруг как бы, оказался на уютной приморской променаде, в городе, где он родился и жил. Холодное осеннее море накатывало жесткую, злую волну на безлюдный пляж и казалось, что прибрежная галька возмущенно ворчит в ответ на эти наскоки воды. Славик спустился к самой воде и туту заметил, что на одном из уходящих в море бетонных молов, которые давным-давно были построены для того что бы защитить берег от зимних штормов, спиной к нему сидит некий джентльмен. Если бы кто-то спросил Славика, почему он решил, что сидящий в старинном, с широкой спинкой и полосатой обивкой кресле человек является именно джентльменом, он врядли смог бы внятно это объяснить. Наверне потому, что настояний джентльмен – он как айсберг, издалека виден!
Славик залез на мол и направился было к незнакомцу, но вдруг, почувствовав неуверенность, остановился. Сидящий в кресле мужчина был, почти не был ему виден. Из-за спинки кресла Славик смог разглядеть только верхушку клетчатого кепи с небольшим оранжевым помпончиком и небрежно, но как-то очень уж по-властноному отставленную руку, опирающуюся на черного дерева трость. Рука эта, с длинными холеными пальцами и небольшим перстнем на мизинце, казалось, жила какой-то своей, отдельной от своего хозяина, жизнью. Ладонь накрывала набалдашник трости, а пальцы бегали по стеку, как будто играли какую-то, слышимую только одному незнакомцу мелодию.
Эта рука притягивала взгляд, гипнотизировала и даже…, пугала, что ль! Славику стало казаться, что в ней была сосредоточена небрежная, безразличная и недобрая сила.
- Только бы…, только бы не голова пуделя! – Почему-то его ужаснула мысль о том, что набалдашник трости может быть сделан в виде собачей головы.
И как бы отвечая его страхам, рука незнакомца медленно сделала круговое, как бы гладящее набалдашник движение и, раскрываясь как перевернутый цветок, начала медленно, по одному, выпрямлять пальцы. И в такт этим движениям, как бы повинуясь этим командам, еще угрюмее и тяжелее заворчал прибой. Казалось, вода приобрела ртутную плотность и все тяжелила и растягивала кидающуюся на берег волну.
Славик, вдруг почувствовал страх и приступ тошнотворной слабость в ногах. Опершись спиной на вделанную непонятно для чего в бетон мола толстую, ржавую трубу, он присел на корточки.
И тут же он обнаружил себя сидящим на леднике, привалившимся спиной к огромному ледяному отколу – сераку и держащим, как маленького ребенка, свою ноющую тупой болью сломанную руку. А по сыпухе, нависающей над ледником морены, с мрачными и решительными лицами, широкими скользящими шагами, спускались трое, как ему показалось вначале, не знакомых человека.
- Ну и рожи у вас мужики! Как у расстрельной команды, – вяло, но все еще с привкусом пережитого страха, приветствовал их Славик. – Вон, даже ледорубы как винтовки держите.
- Ах, ты козлина…!!! – возмущенно, высоким голосом выкрикнул ближайший к нему «мужик». – У нас тут товарищ погиб, а ты тут без кошек и ледоруба по леднику шляешся! – В голосе говорившего было столько злобы, что Славик решил, что его сейчас ударят ледорубом по голове.
- Нам только еще одного трупа как раз недоставало! – Возмущенно выкрикнул второй, подошедший к Славику спасатель.
- Витя, а кто погиб? – Все так же вяло, но, уже узнав в говорящем руководителя сборов, спросил Славик.
- Славик!? Славка, холера тебя дери!!! Ты что ль….!? Жив!? Жив, черт возьми! А как же….? – Казалось, удивлению руководителя нет придела. – А кто же тогда….!?
Виктору явно тяжело было произнести это слово «погиб», но и сдерживать эмоции было ему не менее тяжело. Он, было, бросился обнимать Славика, но тот, выставив вперед здоровую руку, отгородился от возбужденного товарища.
- Погоди Витя, погоди! Рука у меня сломана. И с башкой что-то….
Виктор, как будто в замешательстве, переступил несколько с ноги на ногу, глупо и счастливо засмеялся и, обернувшись к еще двум, стоящим на морене своим товарищам, проорал:
- Спускайтесь! Быстрее! Врача сюда! – И опять повернувшись к Славику, спросил не совсем уверенным, недоуменным голосом. – А Кирка…? Это Васька, что ли…? Но постой, радист мне сказал, что это именно он сообщил об аварии?
- Ваха, на стене паутину наплел и висит там…. Веревка до «ключа». Но сам двигаться не может. Его снять надо. – Славик попробовал подняться, но ноги стали совсем вялыми и непослушными, а в голове все шумел и шумел невидимый прибой.
Все дальнейшее смешалось в его воспоминаниях в какую-то смутную кашу, ментальный винегрет, обрывки…. Как его вели вниз по морене, из его головы вытерлось полностью. Но иногда вдруг вспоминалось скрипучее, тесное и тряское пространство петляющей по горной дороге машины скорой помощи. Потом внезапно возникал длинный, с высоким потолком и стрельчатыми, готическими окнами коридор больницы в незнакомом городе, круглое, с ямочками на щеках немолодое, но очень приятное, какое-то домашнее лицо незнакомой ему женщины, то ли санитарки, то ли медсестры. Или вдруг он начинал ощущать характерный больничный запах. И тут в его воспоминаниях возникал звонкий, гортанный и очень агрессивный голос врача, лица которого, он, как ни силился, вспомнить не мог, и другой, родной голос отца, монотонно и настойчиво что-то долбящий в ответ на злые докторские выкрики. Потом все это перерастало в гул самолетных турбин и возникал другой, механически бесцветный женский голос, объявивший о благополучной посадке в его родном городе, и опять больничный коридор, но уже не столь длинный и высокий, лица врача и сестер….
В самом начале осени, все еще слабый, но, уже снявши с руки гипс и избавившись от головокружений, он, в сиянии славы романтического героя, вновь стал появляться в клубе на тренировках. Правда, поначалу, его все более привлекал именно тот, по его же собственным словам, наиболее «крутой» вид альпинизма. С каждым новым его рассказом расстояние, которое ему довелось пролететь, становилось все длиннее и длиннее, а каменный блок, который по его же вине, чуть было не лишил его с Василием жизни, приобретал размеры просто циклопические. Кирка, слушая его побайки, усмехался и, время от времени, отпускал ехидные замечания. Но девицы, слушая его рассказы, широко раскрывали глаза, восхищенно ахали, млели и штабелями укладывались к его ногам. Впрочем, все это быстро Славику надоело и уже ближе к Новому году, когда кто-то просил его рассказать о его приключениях, он предпочитал отшучиваться.
Придя после долгого перерыва на первую свою тренировку, он поначалу опасался, что ему будет страшно даже прикоснуться к скале. Но огромный вынос песчаника, торчащий над морем прямо из глиняного обрыва, на котором тренировались альпинисты и скалолазы, был слегка нагрет незлым осенним солнышком и от того показался ему чуть ли не родным существом. Место перелома, при сильных нагрузках, иногда не то что бы болело, но давало о себе знать какими-то новыми для него, малоприятными ощущениями. В общем, все было отнюдь не так уж и плохо, ни в плане формы физической, ни психологической.
После прошедших веселой гурьбой зимних праздников, Славик, которого теперь, с легкой Васиной руки, стали называть не иначе как Самым Летучим Альпинером Страны, с головой включился, в подготовку к новому сезону в горах. Тренировки, подбор снаряжения, проработка маршрутов и осмысливание тактики их прохождения теперь, большей частью, занимали его свободное время. Воспоминания о прошлой аварии почти не докучали ему. Разве что, случалось как-то, пару раз на тренировках в зале, на скалолазном стенде, когда его, уже порядком подуставшее тело, оказывалось точно в том же положении, как и тогда, когда каменный блок уже пошел на него, но еще была возможность вставить его не место, воспоминания вдруг накатывали на него. Впрочем, переживания эти нельзя было бы назвать страхом. Но вспыхивающее в нем в эти моменты острое чувство неловкости, стыда и вины, заставляло Славика уходить в дальний угол спортзала, где он загонял нахлынувшие на него эмоции куда-то вглубь своего естества, в потаенные уголки своего сознания.
Время шло и, в конце концов, наступил тот момент, когда надо было покупать билет на самолет, укладывать рюкзак и катить в аэропорт.
-----------------------------------------
Как ни странно, но в день отлета в аэропорту, не смотря на начало отпускного сезона, было немноголюдно. До начала регистрации еще оставалось минут двадцать. Славик вдруг ощутил приступ голода и, оставив рюкзак на попечение друзей, пошел в кафешку, на второй этаж.
По лестнице, навстречу ему спускалась молодая круглолицая женщина, раздраженно что-то выговаривая худенькой девочке лет пяти. Славик машинально прислушался к ее словам, но женщина произносила фразы сдавленным и нечетким голосом и поэтому ничего кроме совершено лишенных для него смысла слов:
- Как так можно…. Сколько раз я тебе говорила…..! Ты что идиотка….? – он ничего не разобрал.
Девочка прижимала к себе небольшую куклу и вся сжавшаяся и окаменелая, затравлено смотрела на мать.
- Сама ты идиотка! – буркнул Славик себе под нос.
Следом за раздраженной мамашей, метрах в пяти, шла, более чем странного вида, старуха. Она была одета в полупрозрачное желтое платье, видимо давным-давно сшитое на заказ и с явной претензией на девятнадцатый век, с высокой прической давно не мытых волос и с таким количеством пудры и теней на лице, что оно более походило на клоунскую маску, чем на живое лицо. Над головой она держала поломанный зонтик от солнца. В том месте, где ткань зонта заламывалась, нарисованный там дракон, не смотря на весь свой грозный, огнедышащий вид, выглядел жалко и более напоминал плохо оперившегося бройлерного петушка, которому походя, свернули шею. Сморщенная рука старухи, державшая рукоятку зонтика, была обвита толстым матерчатым браслетом в виде поймавшего свою жертву питона, а на пальцах сверкали фальшивым блеском граненые стекляшки, вставленные в массивные пластмассовые перстни.
- Ну, блин! Прямо «Обломок Империи»….! – усмехнулся Славик, глядя на гордый и невозмутимый вид старухи.
Та же, шла с совершенно прямой спитой, словно не видя никого вокруг себя, высоко держа надменную голову и четко, совсем не по старушечьи, ставя на ступеньки ноги, обутые в белые, видавшую лучшие времена туфельки на высоком каблуке – шпильке.
Славику вспомнились, недавно прочитанные им стихотворение о внушающий неясный страх карете, везущей в царство этикета мощи старой фрейлины.
Старуха вдруг на мгновение замерла и, величественно повела головой и встретилась взглядом со Славиком. Сначала ее взгляд был пуст и безмятежно высокомерен, но тут же в нем возникла искорка удивления. Славику показалось, что она хочет ему что-то сказать, но перспектива разговора с явно чокнутой старухой, его совсем не прельщала. Он, сделав вид, что не заметил ее намеренья, поспешил пройти мимо.
В кафетерии, отгороженным от зала ожидания стеклянной стенкой, было чистенько и прохладно, что, хоть в какой-то мере компенсировало стандартный неуют подобных заведений. За стойкой в глубине, сидя на высоком стуле, скучала молодая, но уже рыхлая продавщица, а в углу небольшого зала, за пластмассовым круглым столиком о чем-то негромко балагурили два подвыпивших мужичка, по виду смахивающих на возвращающихся домой с заработков строителей.
Славик подошел к буфетной витрине, пытаясь вдохновиться обычным для подобных заведений набором снеди. Но видимо, как раз в этот день, некая, промышляющая тут столовская фея, взяла отгул и, надо полагать, именно по этой причине Славик, ни как не мог, хоть на чем-нибудь, остановить свой выбор. После некоторого раздумья, он заказал большую чашку кофе, пару сомнительного вида бутербродов и, поставив все это на поднос, направился к свободному столику.
Неопрятная, сумасшедшая старуха все не выходила у него из головы. Жуя безвкусный, как бы из картона сделанный бутерброд, Славик все время мысленно возвращался к ее, сначала удивленному, а потом радостному, как будто она узнала давнего знакомого, взгляду.
- Фу, ты…! Вот привязалась, зараза! – Ругнулся он про себя.
Раздался механический перезвон и вкрадчивый женский голос объявил регистрацию на его рейс. Недопив кофе, Славик поднялся из-за стола и тут опять встретился взглядом с сумасшедшей старухой. Он стояла перед стеклянной перегородкой, улыбаясь ему снисходительно, но все ж, как старому приятелю, дружелюбно. Дружелюбно? Нет, что-то в этой улыбке заставило Славика почувствовать неуверенность и неприятное стеснение, во всем теле. Но через пару секунд ее улыбка исчезла и она вновь превратилась надменный и величественный обломком канувшей в небытие империи.
- Господи! – Оторопело подумал Славик. – Что ж тебе от меня надо!?
Старуха, как будто мысленно прочитав вопрос и, презрительно усмехнувшись, одарила его таким взглядом, что у Славика екнуло сердце. Потом она сложила свой зонтик и как указкой показала куда-то в сторону.
Славик скользнул взглядом, куда указывал кончик старушечьего зонтика. В первый момент, он даже не мог сообразить, что собственно она от него хочет. Ровные ряды полупустых кресел, в полупустом зале ожидания. Струи солнечного света, прорвавшиеся сквозь огромные пыльные окна. Бледно мерцающий экран подвешенного под потолок огромного телевизора. Ничего особенного.
Он опять посмотрел на старуху. Та, перехватив его непонимающий взгляд, вдруг потеряв все свое величие, и суетливо и раздраженно несколько раз ткнула зонтиком в ту же сторону. Славик посмотрел еще раз и обомлел. Через несколько рядов кресел, спиной к нему, сидел тот самый джентльмен из, посетившего его на леднике, прошлогоднего кошмара. И хотя, на этот раз, спинка казенного кресла не прикрывала тела незнакомца, Славик видел только одну его, как бы в продлении широкого жеста, отставленную в сторону руку с небольшим перстнем на мизинце. Точь-в-точь, как и тогда, Славик опять почувствовал сокрытую в этой, властно отставленной руке, холодную, злую и безразличную силу.
Как и в прошлый раз, джентльмен, играя набалдашником трости, сделал круговое движение ладонью и, делая неторопливые паузы, по одному, как будто выстреливая ними, стал разжимать пальцы. Славик, как завороженный, не смея оторвать взгляда, уставился на эту руку. Ему вдруг почудилось, что с каждым движением этой, как бы живущей своей собственной жизнью руки, его собственное тело наполняется холодным, жутким безволием, а душа болезненной вялостью.
Рука джентльмена сделала еще одно малоприметное движение, отчего набалдашник трости повернулся и Славик увидал, что сделана он в виде головы собаки.
- Пудель!! О Господи, пудель!!! – неуправляемая волна паники навалилась, захлестнула его. Он дернулся в одну сторону, в другую и, не осознавая, что с ним происходит, вдруг напряженно вытянулся и замер.
Один из «строителей», возбужденно доказывая что-то своему соседу по столику, вдруг опрокинул на пол чашку. Визгливый звон невероятно громко разбивающейся керамики, прозвучал для Славика как выстрел стартового пистолета. Переполненный свершено непонятно откуда навалившимся на него ужасом, Славик почувствовал неожиданно вернувшуюся в тело силу, рванулся, опрокинул стул и, не оперяясь, перемахнул через буфетную стойку. Он отпихнул растеряно и громко охнувшую продавщицу, свалил какую-то картонку и совершенно не соображая, что он творит, ломанулся в белеющую в угу небольшой задней комнатушки, дверь.
- Стой! Куда!? Скаженный! – услышал он за спиной крик продавщицы, который казалось, только прибавил ему сил.
Распахнувшаяся перед ним дверь, выкинула его в длинный коридор, стандартно ярко освещенный вделанными в потолок лампами дневного света, с ритмично повторяющимися по обеим сторонам рядами дверей. Славик, на короткий миг, зависнув на полудвижении и, дальше не сомневаясь ни мгновения, понесся к дальнему концу коридора, перерытому небольшой стеклянной будочкой и блестящим, металлическим турникетом.
Одним махом перемахнув турникет и оставив в руках бросившемуся ему наперерез охраннику свою куртку, он рванулся вниз по лестнице. Ему казалось, что его, стараясь порвать и уничтожить, гонит тот самый, сорвавшийся с трости джентльмена, вдруг оживший и обретший огромное металлическое тело пудель. Среди шума и криков у себя за спиной, ему даже на мгновение почудились его торопливый скок и визгливый, злобный лай.
Славик пролетел один пролет, на лестничной площадке столкнулся с каким-то толстым в летной форме и, споткнувшись, кувырком полетел вниз. В самом низу лестницы, две пары крепких рук, обладателей которых он даже не успел разглядеть и только чувствовал через одежду их натренированный тела и, отрешенно и тоскливо рассматривая нижние части их брюк, заправленные в надраенные до блеска ботинки-берцы, сначала придавили его к холодному бетонному полу, а потом, заломив ему руки и ухватив за горло и болезненно и неудобно задрав ему голову, потащили его в боковую дверь, потом по какому-то темному коридору и больно ударив по спине, а потом по затылку, впихнули его в небольшую комнатушку без окон, отгороженную от другой, размером поболее, толстой металлической решеткой.
- Быстро вы его приняли, – раздался ленивый начальственный баритон.
- Да он сам на нас выскочил, козел прыгучий, – ответил другой, насмешливый и тоже ленивый мужской голос.
Славик, собрав все силы, рванулся было вон, но получил, сначала короткий и острый как нож удар в живот и, тут же второй, немного ниже левого уха, тягучий и тяжелый, как полный песка мешок, проваливший его в вязкое и тяжелое небытие.
Часа через четыре Славик, помятый и нахохлившийся, с совершенно пустым взглядом и тяжелой, тупо ноющей головой, сидел перед пожилым милицейским капитаном, обладателем того самого ленивого начальственного баритона.
- Что ж это вы, молодой человек!? Вроде как на вид такой интеллигентный и приличный…, вижу что трезвый, непьющий…, а такой бедлам нам тут учудили!? Хулиганка за вами числится, хулиганка! А это знаете ли…. Букет! – Капитан выставил вперед ладонь и слал загибать пальцы. – Весь аэропорт на уши поставили! В буфете мебель попереворачивали, продавщицу напугали! Вон валерианой ее из-за вас отпаивали. Потом, нашего заслуженного пилота, командира отряда с ног сбили, фуражку ему помяли, синяк на ноге сделали. Охраннику шишку наставили, сопротивление нашим сотрудникам оказали.
- Ага,… как же! Окажешь им тут сопротивление, – не глядя на капитана, буркнул Славик – плечи вон как до сих пор болят! Не пошевелить!
- Так ведь за дело же, молодой человек! За дело! Согласитесь, сами же и виноваты! – усмехнулся капитан.
Славик промолчал.
- Оформлять вас, если по закону, надо бы,… – с какой-то странной неуверенностью в голосе продолжал капитан, – да тут вот какое дело…. – капитан явно был смущен.
- Что этому-то от меня надо? – Продолжая смотреть куда-то в сторону, отрешенно подумал Славик. – Вербануть меня, что ли, хочет?! Засиксотить…?
- Тут вот какое дело…. – опять как-то неуверенно произнес капитан. – Эх, да что там тянуть….! Все равно ведь узнаете….! Вот, – он повертел в руках какой-то листок, – час назад как передали. Рейс, на котором вы должны были лететь, того…. Ну общем…, не долетел он, разбился! Выживших нет! Там ведь ваши товарищи были? Иль родственники может…. В общем…, примите мои соболезнования!
Выдержав небольшую паузу, капитан взял со стола другой, сложенный вдвое листок, порвал его и кинул в стоящую тут же рядом мусорную корзину.
- Идите, идите, молодой человек! И думайте вперед …. – он не нашел чем закончить свою сентенцию, махнул рукой и обращаясь к кому-то, видимо сидящему где-то за спиной у Славика, приказал:
- Гаврилов, проведи гражданина!
Видимо, сержант Гаврилов был последним человеком в городе, кто перекинулся на прощанье со Славиком парой ничего не значащих слов. Выйдя на площадь перед зданием аэропорта, Славик, сделав несколько десятков шагов в легкий вечерний туман, исчез навсегда. Никто, ни друзья, ни родственники, ничего не могли сказать о его судьбе. Самые тщательные поиски ничего (кроме того что нашли его тщательно уложенный рюкзак с прикрепленной запиской от его друга Кирки, о том, что он будет Славика ждать в аэропорту, в Минводах) конкретного на дали.
Но среди его друзей альпинистов постоянно возникают самые противоречивые слухи о его судьбе. Тот самый Виктор, который был руководителем тех сборов и который первым тогда нашел Славика на леднике, утверждал, что несколько раз видел его в одном из спальных районов города в компании бомжей, роющегося в мусорном контейнере. Насколько он был прав, тяжело судить, поскольку двое других членов той же команды клялись, давая руки на отсечение, что видели Славика в Катманду, в компании шведов, готовящихся к восхождению на Дхаулагири, вершину не самую популярную, тем не менее, весьма престижную.
А одна перворазрядница, в течение трех последовавших за этими странными событиями лет, неожиданно, раз пять в году исчезающая на недельку – другую из поля зрения ее друзей, под большим секретом признавалась подругам, что летает к Славику в Москву. Она клялась, что у Славика там большой бизнес и что он, каждый раз, дарит ей сережки и перстеньки с изумрудами и даже делал ей не раз предложение. Так это или не так, сказать трудно, поскольку, на пальцах у девушки действительно, время от времени поблескивает новенькое колечко, и в ушах действительно появляются красивые и дорогие серьги. Но с другой стороны, она все еще свободна и не особо о том грустит.
Слухи, то затихая, то вновь оживая, множаться и расползаются, превращая Славика то в обитателя городской психушки, то в бравого морского офицера, которого видали чеканящим шаг на прошлогоднем параде во главе батальона морских пехотинцев, то в бандита, удачливого и неуловимого, то в паломника в Иерусалиме или тоже в паломника, но уже в каком-то индуистском храме на каких-то экзотических островах Индийского океана.
А летавший к своим американским родственникам директор альпинистского клуба утверждает, что Славик работает таксистом в Нью-Йорке. Директор клялся, что видел его на стоянке такси в аэропорту LaGuardia, болтающим с другими водителями. Но как только директор встретился с ним взглядом, Славик вскочил в свой yellow cab, дал «по газам» и был таков!
Но самую удивительную историю рассказали члены команды, только что вернувшиеся с Кавказа и утверждавшие, что именно Славка спас им жизнь. Все шестеро в один голос уверяли, что Славик неожиданно возник у них на пути, когда они заблудились на высоте в неожиданно навалившемся на них тумане. Сами того не ведая, он как раз приближались к коварным, гибельным сбросам. Именно он, утверждали альпинисты, провел их по, только одному ему ведомому и непонятно как найденному в густом тумане, безопасному пути до самого их лагеря и даже выпил с ними коньяку, после чего, самым непонятным образом, даже не попрощавшись, опять исчез.
В общем, история эта, запутанная и странная, явно еще не закончена и ждет своей разгадки. Тем более, что отец Славика, на сочувственные расспросы и странные рассказы о его сыне, в ответ только пожимает плечами и загадочно улыбается.