Четыре часа пролетели, как пять минут и вот я встречаю раннее летнее утро на аэродроме. Восходящее солнце, едва показавшееся над капонирами, быстро начинает нагревать остывший за ночь воздух. Лёгкий озноб, временами пробегающий по моему, ещё окончательно не проснувшемуся телу, спрятавшемуся в робких попытках согреться в летнем солдатском обмундировании, почти ушёл, как и ушли, связанные с ним мысли о тёплой койке в казарме, горячем чае и хлебе с маслом, который должен был бы ждать меня в столовой…если бы я не был в столь ранний час здесь, на продуваемом всеми ветрами аэродроме, своего родного 66-го полка истребителей-бомбардировщиков. Такая уж доля дежурного по стоянке подразделения – есть такой наряд на службу в авиации – быть там, где надо, а не там, где хочется. Сегодня полёты в первую смену и все стоянки приняты у караула в начале шестого утра. Техники и механики первой эскадрильи, так же как и я, поднятые в половину пятого, уже вовсю работают на самолётах, стоящих в капонирах – идёт предполётная подготовка. Мне же ещё предстоит дождаться своих – ТЭЧ полка не зависит от начала и окончания полётов, у нас работа по распорядку дня – в 8 часов начало, в 17 – окончание. Значит, есть время подумать в одиночестве, не забывая при этом посматривать за ангаром и двухэтажным зданием ТЭЧ. Завтрак привезут к восьми часам на КП. Придётся протопать километр с небольшим, но только после того, как наш «Урал» высадит на бетонку моих друзей-механиков и кто-то, из моей группы регламентных работ подменит меня на время, надев повязку с буквами ДСП и взяв, переданный мной мой собственный АКМ с одним рожком, снаряжённый 30-ю патронами.
Так я думал, подставляя солнцу лицо и постепенно согреваясь. Аэродром оживал, воздух наполнялся звуками запускаемых реактивных двигателей. Уже приземлился МиГ командира полка, слетавший на разведку погоды и по рулежной дорожке, мимо меня, легко проскользил первый самолёт летающей сегодня эскадрильи, направляясь к взлетно-посадочной полосе.
Мне стало хорошо - лето, солнце, аэродром, самолёты …и радость, от того, что мне повезло служить в авиации, что АКМ, стоящий между моих колен, хоть и грозное оружие в умелых руках, но не основное для меня – механика по авиаоборудованию самолётов. Мои руки более привычны к отвёртке и гаечному ключу и голова занята мыслью не как попасть в цель из автомата, а как грамотно и аккуратно сделать свою работу на самолете.
Радовался я и тому, что, сменившись из наряда, завтра приеду на аэродром, переоденусь в техническую форму, получу задание начальника группы капитана Кирьянова, получу в инструментальной кладовой свой личный чемоданчик с ключами и отвертками, моток контровочной проволоки, переноску и отправлюсь работать в ангар, к ждущему меня там МиГу.
Тут ход моих оптимистических мыслей слегка замедлился из-за того, что вспомнил я как выливается на руки и за шиворот энное количество керосина из бака в гаргроте МиГа, когда приходится снимать для проверки, установленный там датчик уровня топлива. И никуда от этого не деться – зажатый в нише, в которую происходит уборка шасси при взлёте под левой плоскостью, а только отсюда и можно снять пресловутый датчик, я не могу отклониться от этой струйки топлива, пока аккуратно не выну датчик из отверстия в баке.
Да…однако, установка его после проверки на стенде на своё место – отдельная история.
Вставить датчик назад на своё место довольно просто – протиснулся в нишу, правой рукой взяв датчик за фланец и направив поплавок вверх, подаёшь его в отверстие. Хорошо – ничего на тебя уже не течёт, всё вытекло при съёме. Вот уже ввёрнуты от руки болты и ключом с карданным шарниром дожаты до необходимого момента затяжки. Главное не перестараться и сделать так, чтобы отверстия в головках болтов расположились после затяжки правильно – так, чтобы контровочная проволока, пройдя через эти отверстия и туго скрученная на выходе из них, не давала болтам провернуться и вывернуться, в конечном счёте, от вибрации в полёте. Одно из главных дел, чему меня учили полгода в школе младших авиационных специалистов – это правильно контрить всё, что надо контрить в самолёте.
А теперь вернёмся к самому процессу контровки болтов крепления датчика. Когда мне выпадала эта работа, я всегда мечтал, как бы хорошо было бы, если бы у меня были три руки. Почему? Да всё очень просто. Чтобы законтрить пару болтов на фланце «моего» датчика, которые располагаются так, что их не видно вовсе, а всё приходится делать на ощупь, надо: в первой руке держать гаечный торцовый ключ с карданным шарниром, во второй – переносную лампу, ибо в нише уборки шасси темно, ну просто совсем, а в третьей руке – зеркало на длинной рукоятке с тягой, для отклонения непосредственно самого небольшого зеркальца на нужный угол, чтобы увидеть всё таки эти «невидимые» пару болтов и суметь продеть контровочную проволоку в совсем небольшие отверстия в их головках.
А когда всё сделано и доложено технику группы для проверки, то можно, наконец распрямится, потянуться после довольно продолжительного нахождения в тесном пространстве и в очередной раз подумать о том, что кто-то в это время бежит по полю с криками «Ура!», копает окоп в полный профиль, ходит в караул через день, словом делает то, что не идёт ни в какое сравнение с моей «интеллигентной» работой на самолёте и …позавидовать самому себе.
Поднявшееся уже довольно высоко солнце не только согрело меня, а даже начало погружать в лёгкую дрёму, чему я не особенно сопротивлялся, зная точно, что услышу загодя звук мотора нашего «Урала», везущего в ТЭЧ первым рейсом офицеров-техников и прапорщиков-механиков, как только он подъедет к повороту на нашу стоянку, и я вполне успею принять бравый вид и доложить начальнику ТЭЧ о том, что во время моего дежурства никаких происшествий не произошло.
Дальше будет как обычно – проверив печать на входной двери в здание и на воротах ангара, техники пойдут в помещения групп переодеваться в техническую форму, получать задания на сегодняшний день от начальников групп, покурить до приезда механиков срочной службы, за которыми уже уехал наш тягач. Так всё и произошло спустя пять минут.
Ещё через полчаса «Урал» показался со стороны рулёжной дорожки и не заезжая на стоянку ТЭЧ остановился. Из кузова посыпались механики- солдаты и я почувствовал , что давно хочу есть и что пора отдавать автомат и повязку и отправляться на ИКП завтракать.
И вот я уже иду быстрым шагом по рулёжке, направляясь к заветной точке на аэродроме, где ждёт меня каша, горячий чай, двадцать грамм масла на куске белого хлеба и возможность не торопясь вернуться к своим обязанностям. Зачем спешить, когда ты сыт и весел, а до конца наряда осталось каких-то одиннадцать часов.
«Так думал молодой повеса, летя в пыли на почтовых…» - некстати всплыли в голове строки Пушкина, так как пыли не было и в помине – аэродромная рота не зря ела свой хлеб. Все рулёжки были чисты до безобразия.
Вот и показались столы, за которыми доедали свой завтрак механики первой эскадрильи и повар на раздаче, достающий из термосов черпаком кашу. Ветер донёс и аппетитный запах, исходящий от термосов…ну вот ещё чуть-чуть и…Но не тут то было, как выяснилось пару минут спустя, когда я подошёл к раздаче и собрался получить свою порцию энергии. Повар из батальона аэродромного обслуживания сбивчиво начал объяснять мне, что расход закончился из-за того, что….я уже не слышал его слов, погружаясь в обиду и злость от перспективы остаться голодным до обеда, когда мой завтрашний сменщик по наряду привезёт мне мою порцию в котелках из столовой.
Ладно, «на обиженных воду возят» – опять всплыли в памяти подходящие к месту строки, настроение, ещё пять минут назад радужное, стремительно покидало меня, и хоть я был уже «стариком», но повар из батальона был мне знаком, разве что наглядно. Зная это, я понимал, что чего-то требовать бессмысленно, чаю он, конечно нальёт, но хлеб без масла с кружкой чая – слабое утешение. И тут я увидел своего ДСЧ (дежурный по стоянке части), моего непосредственного начальника в этом наряде. Он выходил из здания КП, на ходу вытирая губы платком, и это означало, что товарищ лейтенант позавтракал только что и никто ему не сказал, что расхода на него нет и вот он сытый, и довольный идет в мою сторону. Я пошёл навстречу ему и когда он поравнялся со мной, отдал честь и доложил лейтенанту о своем неудачном визите на завтрак. Он выслушал меня и по выражению его лица я понял, что он не представляет себе что же ему делать, как выйти из этой ситуации, т.к. он тоже молодой лейтенант и никогда не знал этого повара, а если у того закончился расход, то что же он сделает и все в таком же духе. На моё счастье в этот момент рядом проходил начальник штаба подполковник Бялкин Марк Давыдович и видимо он услышал мой доклад. А дальше было так – начштаба сказал мне:
– Ефрейтор идемте со мной – и я послушно пошел следом за ним, ещё не до конца понимая, что всё это значит. Мы вошли в здание КП и оказались в помещении столовой лётного состава. Подполковник усадил меня за стол, застеленный белой скатертью, а подошедшей официантке сказал, что бы она накормила меня. И ушёл. Через минуту передо мной стояла фарфоровая тарелка с пюре и котлетой, вазочка с салатом и стакан чаю в подстаканнике. И ещё – белый хлеб с маслом. Масла было грамм 40, т.е. в два раза больше полагающейся мне нормы. Мне сразу стало хорошо, даже не просто хорошо, а чрезвычайно хорошо.
Не торопясь, я возвращался в ТЭЧ. По дороге думалось легко и весело. Неудачно начавшийся завтрак завершился «праздником живота». Ай да Марк Давыдыч! ЧЕЛОВЕК!
После этих утренних событий дальнейшая служба протекала в более спокойном русле. Солнце поднялось уже довольно высоко, воздух прогрелся и стало довольно жарко. По трансляции диспетчер объявил, что личному составу можно работать на технике сняв технические куртки, другими словами – раздеться по пояс, оставшись в брюках и беретах. Молодежь встретила объявление с радостью и тут же механики защеголяли по стоянке с голым торсом. Зато более старшие по возрасту прапорщики недовольно ворчали. В армии должно быть однообразие, но «старики» всеми правдами и неправдами уклонялись.
Что бы не мешать работе своим товарищам, ДСП обычно устраивался в тени большой армейской палатки, в которой хранились лестницы, стремянки, эстакады, ручные краны и лебёдки, а также другой такелажный инструмент, необходимый для проведения регламентных работ на самолёте. На столе стоял телефон и отсюда открывался отличный обзор на всю стоянку, так что любой прибывающий был виден издалека и дежурный успевал встретить его у ворот, осведомиться о цели прибытия и доложить начальнику ТЭЧ. Впрочем, коллеги-эскадрильцы запросто приходили по делам и это были рабочие моменты, не требовавшие точного выполнения устава.
Незаметно пришло время обеда, и стоянка опустела – офицеры уехали в техническую столовую, а механики в столовую в расположении полка. Снова я один на стоянке, сижу в тенёчке, поглядываю по сторонам, жду, естественно, что мне привезут поесть. Надо сказать, что обед дежурным привозили товарищи, получив его в столовой в котелках. В одном было первое, во втором – второе, а во фляжке – кисель или компот. Летом это было хорошо, пища не остывала, а вот зимой, пока её довезут по морозцу до аэродрома…приходилось есть прохладное, если не сказать – холодное.
Вот котелки у меня в руках, автомат за спиной и я удалился в курилку, где стояли скамейки по кругу, а в центре был стол. И приступил к принятию пищи.
В это время в группе ЛИК, которая занималась газовкой выходящих с регламентных работ МиГов, начался этот, надо сказать, весьма шумный процесс. Суть в том, что закреплённый металлическими канатами самолёт, стоящий перед отбойником - конструкцией в виде наклонного листа стали, расположенный примерно под углом в 45 градусов и служащий для отведения струи горячих газов из сопла реактивного двигателя вверх, «гонялся» техником группы на всех режимах и грохот от этого стоял неимоверный. В это время разговаривать поблизости было невозможно, приходилось кричать, а стёкла в здании ТЭЧ дрожали.
Под такой аккомпанемент я и обедал и был очень удивлён, когда после этого, собрав котелки пошел в здание помыть их и встретил по пути начальника ТЭЧ капитана Голуба, который, остановив меня спросил, где это я болтаюсь и почему не реагирую на объявления по трансляции и что он меня уже давно ищет и т.д. На что я резонно заметил товарищу капитану, что я не слышал объявлений по трансляции из-за газовки, а вообще – виноват. На этом инцидент был исчерпан и я, поставив котелки, отправился выполнять приказание капитана.
Прошло ещё пару часов и вот я стою и смотрю вслед нашему тягачу, увозящему в казарму отслуживших ещё один день товарищей, вернее отработавших, ибо назвать службой то, что мы делали на самолёте, было бы неправильно. Мы работали и работали в удовольствие – вот ведь в чём дело. И пропахшие больше других керосином механики по самолёту и двигателю, и серьёзные вооруженцы, и чистенькие прибористы и электрики, ребята из группы САПС (системы аварийного покидания самолёта), а также наши слесари и сварщик из группы СМГ (слесарно-механическая группа).
Ещё немного, ещё чуть-чуть и из остановившегося вдалеке на рулёжке знакомого до боли ГАЗ-66-го, выпрыгнул с автоматом в руках мой товарищ Вовка Деенков и быстрым шагом направился ко мне.
Вот и заканчивается мой очередной наряд на службу – очень неплохой наряд – дежурный по стоянке подразделения.