Встреча

Когда Гена Гордон получил распределение, после окончания Гомельского института инженеров железнодорожного транспорта на маленькую северную станцию с ветхозаветным названием, практически копирующем его собственное отчество, то сначала безумно обрадовался. Он представил себе заброшенную таёжную деревеньку с игрушечными разноцветными макушками деревянных церквей, пушистый и скрипучий снег под ногами, одетых в лисьи и собольи меха розовощеких красавиц в кокошниках, ждущих длинными северными вечерами, а то и ночами своих рыжебородых мужей- поморов, ушедших в суровое Белое море на ловлю трещотки или еще какой другой северной рыбины. Однако радость постепенно стала сменяться тоской, пока Гена глядел в окно и трясся в прокуренном и вонючем плацкартном вагоне поезда Москва-Архангельск. Станция с ветхозаветным названием Исакогорка представляла из себя нечто другое, совсем не то, что Гена хотел бы увидеть. Это был большой железнодорожный узел с вагонным и локомотивным  хозяйством с одной стороны трассы и двумя десятками двухэтажных барачных зданий, построенных в еще гулаговские годы с другой. Чуть на отшибе стояли три панельные хрущевки, с магазинами на первом этаже, детский сад и пятиэтажное общежитие. Снега не было, так как на дворе стоял август, и даже здесь на севере было еще не очень холодно. Вместо розовощеких красавиц в соболях больше попадались сгорбленные старушки в телогрейках, а вместо бородатых поморов-пьяные, бичеватого вида мужики, толпившиеся около винного отдела продуктового магазина. Макушек церквей так же не было видно в виду полной победы над религиозными пережитками прошлого. В отделе кадров локомотивного депо, у Гены забрали диплом и вручили направление для обустройства в общежитие. Комендантша, рыхлая немолодая женщина в очках, с крашенными рыжими волосами поселила Гену в комнату на втором этаже пока одного, но предупредила, что долго ему не баговать в одиночку и обязательно кого-нибудь подселят. Купив в магазине несколько банок рыбных консервов, буханку хлеба, пачку грузинского чая и коробку крошащегося от времени рафинада, Гена вернулся в комнату и поужинав быстро заснул. Разбудило его громкие звуки за стенкой. Соседи включили магнитофон, пели Пугачева с Кузьминым про две звезды, затем опять Пугачева, но уже одна  про старинные часы, потом какой то зарубежный медляк без слов. Гена опять уснул, но видимо не очень глубоко и через час его разбудил ритмичный скрип кровати прямо за стенкой, с периодическим стуком спинки кровати в общую с Гениной комнатой стену. Весело живут соседи, подумал Гена, покурил и заснул уже до утра.
Получив назначение на должность начальника отдела по технике безопасности, Гена с головой ушел в работу. Все дни на пролет он проводил в депо, планёрки у начальства сменялись селекторными совещаниями, обучения рабочих- аттестацией. Домой в общагу Гена доползал под вечер, смотрел одним глазом взятый на прокат черно-белый телевизор и засыпал. Соседа так ему и не подселили, а застеночные сексуальные приключения приезжавших на пару дней в месяц, домой из рейса проводниц особо и не мешали.
Рабочие относились к Гене дружелюбно, лишь посмеивались втихомолку над его картавостью, которая приводила к тому, что его собственная фамилия звучала как синоним слова презерватив. «Эй Петрович, зайди в кабинете к Генке Гандону, он тебя там трахнет за несоблюдение техники безопасности», такие шутки часто можно было слышать в рабочих бытовках. Но Гена не обижался. Начальник депо, сперва недоверчиво присматривающийся к новичку, через три месяца поднимая рюмку на праздновании 70-летнего юбилея Октябрьской социалистической революции даже заявил на банкете в депо: «Я думал что пришлют какого-то еврея, а Генка молодец, оказался пьющим человеком». Выяснилось, что в поселке Гена не единственный представитель этой нации, год назад в дистанции пути обосновался приехавший после Киевского института Женька Кижнер, который так же жил в общежитии, только на четвертом этаже, а в пятиэтажке среди руководящего состава проживал приехавший из Воронежа молодой врач из железнодорожной больницы Миша Брумер. Миша приехал на станцию одновременно с Геной и уже умудрился жениться на местной медсестре из стоматологии, поэтому и получил от отделения дороги ведомственную однокомнатную квартиру. Старый советский анекдот гласил, что один еврей это торговая точка, два еврея-шахматный турнир, а три еврея это русский симфонический оркестр. Так как, наши герои не умели играть на музыкальных инструментах, и в шахматах особо не шарили, их воскресные редкие встречи втроем сопровождались довольно таки русскими забавами- употреблением крепких спиртных напитков и расписыванием пульки на кухне мишкиной однушки. В те давно ушедшие годы у советских людей считавшихся по праву самой читающей нацией появилась еще одна жизненная ценность-чтение толстых и тонких литературных журналов. Каждый рабочий день в советских конторах начинался с обсуждения последних публикаций еженедельного «Огонька», еще не так давно запрещенных имен, появлявшихся  в «Новом мире» или «Знамени», «Юности» или «Октябре». До этого, мало читавший Гена с огромным удовольствием поглощал неизведанных до сих пор Набокова и Солженицына, Пастернака и Булгакова, Аксёнова и Войновича. Однажды  в местной библиотеке высокая и сухощавая библиотекарь Нина Ивановна предложила Гене почитать только что полученный свежий номер ранее незнакомого ему журнала под названием «Наш собеседнник». «Почитайте Геннадий Исаакович», чуть скривив в улыбочке рот, сказала она. «Здесь особенно для Вас, много любопытного напечатано». Придя в общежитие и упав на металлическую кровать с панцирной сеткой, провисшей до пола, Гена углубился в чтение. Первой был опубликована повесть какого-то сибирского прозаика о деревне. Медленное и скучноватое описание крестьянского быта, дойки коров, ловли рыбы и  ремонта прохудившейся крыши в избе, перемежавшееся постоянным употреблением главным героем самогона, подействовало на Гену убаюкивающе, и не дочитав и до середины повести, он глубоко заснул. На следующий день, завершив чтение скучной повести, закончившейся смертью главного героя Матвея Хороводова, который по обыкновению скушав литр первача, подрался в сельсовете, и не дошел по дороге к сельской церквушке для покаяния всего то несколько шагов, Гена задумался. Он так и понял зачем ему дали читать такую ерунду. Пропустив слабо рифмованные вирши абсолютно неизвестных поэтов , Гена увидел большую публицистическую статью под названием «Когда же это кончится?»  Эту статью он прочитал не отрываясь до самого конца, настолько она его захватила. В своей жизни Гена неоднократно сталкивался с антисемитизмом, но эти столкновения обычно носившие абсолютно бытовой характер, и заканчивавшиеся для Гениного обидчика, или для самого Гены разбитыми носами, даже сравнить нельзя было с тем, что писал неизвестный до сего момента автор журнала. Владислав Юрьевич Скунсяев (так звали автора) в своем труде анализировал многовековое и целенаправленное вредительство еврейского народа- русскому,  аж со времен царя Гороха до наших дней. Из статьи Гена узнал, что создав мировой сионистский заговор, евреи поделились на собственно евреев, которые пока еще не совершили преступлений перед русскими, но так как все равно совершат,  то им необходимо немедленно уехать в государство Израиль, и жидомасонов. Последних независимо от того уедут они в Израиль или нет ждет суровая кара за ненависть к русском народу, которая по науке называется русофобия. Именно жидомасоны все века спаивали русских, а тех которые отказывались пить подвергали форменным пыткам, жидомасоны систематически убивали русских детей, а кровь убиенных добавляли для особого вкуса в традиционную еврейскую еду- мацу с фаршированной рыбой. Так же Скунсяев сообщал, что поганые жидомасоны(они же русофобы или малый народ) расстреляли царскую семью и отравили великого вождя товарища Сталина. Жидомасонами оказывается были все революционеры-большевики, начиная с Ленина и заканчивая нынешним руководителем компартии Горбачевым. Масоны и жиды(Гена так и не понял чем они отличаются друг от друга) захватили в свои сети все газеты, журналы(кроме «Нашего собеседника»), радио, а так же телевидение, которое теперь называется Тель-авидением. Это именно они объявили в стране перестройку, гласность, ускорение и новое мышление, которые не свойственны для исконного русского человека, которому не нужно совсем ускоряться, так как русские работают медленно, но верно. В статье приводились так же фамилии революционеров, полководцев, писателей, композиторов, членов Политбюро и даже священослужителей, которые являлись и являются жидомасонами. Причем после настоящей и известной фамилии в скобках была напечатана еврейская фамилия, которую по мнению автора носил раньше данный человек. Например, после фамилии вождя мирового пролетариата, которая и так была псевдонимом, в скобках почему то было указано не привычное Ульянов, а Бланк, особенно поразило Геннадия, что после фамилии Хрущев в скобках было написано Ципельзон, Брежнев оказался по мнению Скунсяева-Гальперштатом, а опальный политик Борис Ельцин был назван Беней Эльциным. Удивительно, что после фамилии Сталина в скобках его настоящая фамилия Джугашвили не стояла. Прочитав статью Гена по началу подумал, что её автор сумасшедший, но как следовало из аннотации, автор не только считался психически здоровым человеком, но и входил в редколлегию журнала и именовался поэтом и публицистом. В конце статьи были напечатаны отклики читателей, которые оказывается прочитали предыдущий труд Скунсяева под названием «Спасай Россию» и высказывали на страницах нового номера своё мнение. Из десяти откликов со всех уголков нашей необъятной Родины, девять поддерживали поэта и публициста и возмущались засилием в их городе или даже в деревне евреев, сионистов, жидов, масонов и русофобов. Комментаторы требовали от партии и правительства незамедлительного выселения всех вышеперечисленных граждан из Советского Союза и передачи их собственности непосредственно им-авторам данного комментария, как наиболее пострадавшим от злодеев. И лишь одно письмо читателя по фамилии Гринберг из города Биробиджан, содержало критику в адрес смелого и честного поэта Владислава. Понятно было, что Гринберг является отпетым жидомасоном и возможно даже руководителем русофобского центра.  Придя в библиотеку в очередной раз Гена взял почитать все предыдущие номера журнала за этот год. Выяснилось, что из номера в номер подобные статьи журнал печатает с регулярным постоянством, и статья Скунсяева не самая еще и
антисемитская. В одном из номеров журнал предоставил страницы известному академику-химику с довольно таки подозрительной фамилией Фаршарович, который с научной точки зрения обосновывал влияние евреев на химические процессы в атмосфере, приводящие к уменьшению численности коренного населения. В другом из номеров хирург Квадратов писал о том, что евреи мешают вести русскому народу здоровый образ жизни, так как специально сами не пьют водку и русским достается гораздо больше. Литературовед Калерий Калерьянович Скожинов выбрал для себя тему засилия евреев в литературе, поделив всех литераторов на русских и русскоязычных, его коллега Сказинцев высчитывал процентное отношение проживающих в СССР евреев, и сравнивал его с процентным отношением евреев в творческих союзах, театральный критик Дуболомов высказывал опасения о судьбе русского театра, в котором тоже хозяйничают евреи, но не одни, а  почему то совместно с гомосексуалистами. Писатель Пятипутин возмущался тем, что евреи в его родном городе выпили не только всю воду из крана, но и покусились на воды знаменитого озера. Писатель красочно, как может замечательный стилист, описывал превращения исконного русского озера в филиал Мёртвого моря, находящегося сами знаете где. Но больше всех потряс Гену роман известного прозаика Чернова о Второй мировой войне, из глав которого следовало, что на фронте евреи не воевали, а все подъедались на ташкентских продовольственных складах. Не дай бог, что бы дед прочитал эту гадость, думал Гена, представив журнал в руках своего дедушки Михаила Абрамовича, вернувшегося с фронта без ноги, зато с двумя солдатскими орденами Славы и медалью за взятие Будапешта.
Геннадий рассказал своим друзьям о журнале, но на них почему-то это не произвело никакого впечатления.
В один из пасмурных осенних дней, Гена услыхал из передачи местного радио новость, о том, что коллектив  «Нашего собеседника» совершает поездку по стране и встречается с читателями. И через неделю, в субботний вечер редакция будет встречаться с жителями областного центра, расположенного рядом со станцией, на другом берегу реки в помещении Дворца культуры работников лесозаготовительной промышленности. Геннадий решил непременно посетить эту встречу, увидеть своими глазами авторов провокационных статей и задать им какой-нибудь острый вопрос. С собой Гена решил захватить один из последних номеров журнала, взятый в библиотеке.
Гена представлял, что в зале наверняка будут находится почитатели идей Скунсяева и компании- русские националисты с окладистыми бородами в расшитых народных рубахах из льна, подпоясанных кушаками, и наверняка он единственный, кто открыто вступит в идеологический спор, и возможно даже будет побит членами общества «Память», которых Гена видел по телевизору в программе «Взгляд», и которые наверняка с большим удовольствием читают журнал «Наш собеседник». Одного такого огромного роста бородача, Гена увидел уже в автобусе, следующем к Дворцу культуры. Мужик с огромной черной бородой в длиннополом черном пальто все время оглядывался и особо подозрительно и зло косился в его сторону. Подойдя к Дворцу культуры Гена увидел около центрального входа  толпящихся людей и испытал странное чувство. Похожее чувство он испытал когда-то давно в раннем детстве, когда его бабушка Фира Моисеевна взяла Гену с собой в синагогу на празднование еврейского праздника Пурим. Такого количества улыбающихся и довольных еврейских лиц в одном месте Гена не видел давно. Евреи, собравшиеся около ДК, по видимому были давно знакомы между собой, они обнимались, хлопали друг друга по спинам, смеялись и громко разговаривая, картинно разводили руками по сторонам. Через минуту к толпе подошел и подозрительный бородач из автобуса. К нему сразу кинулись несколько человек и по очереди стали почтительно жать руку. « И кто это?»-спросила одна из стоящих около Гены дам у другой. «Это же наш общественный раввин Додик Альперович, неужели не знаете?», заявила вторая дама презрительно оглядывая свою соседку.  Неподалеку от входа Гена увидел несколько молодых ребят и девушек, по видимому студентов. Они держали плакаты с надписью: «Вчера читал Скунсяева, не нравится херня его» и «Скунсяев, руки прочь от Высоцкого!». Гена выяснил, что оказывается еще в прошлом году Скунсяев написал и опубликовал в журнале лживую статейку, о том, что поклонники умершего поэта и барда, якобы в порыве страсти затоптали могилу ветерана войны на кладбище. Люди стали постепенно заходить в зал. Гена купивший билет в один из первых рядов, оглядывался. Зал практически был заполнен полностью людьми, национальность которых не вызывала у Гены никакого сомнения. На галерке расположились студенты и студентки с плакатами.
Тем временем на сцену вышли и уселись за сдвинутые столы члены редколлегии. Удивительно, но все они были одеты в одинаковые серые костюмы, на всех были цветные рубашки с яркими разводами и широкие галстуки. На носах троих, из четверых гостей вечера  были надеты одинаковые очки. Единственный неочкарик был кудряв, в отличии от прилизанных причесок, своих товарищей. Директор Дворца культуры представил гостей. Трое прилизанных очкарика, похожие на хорьков из учебника зоологии, и оказались литературоведами Скожиновым и Сказинцевым а так же самим Скунсяевым. При оглашении фамилии последнего, из конца зала послышался гул. Первым к стоящему на краю  сцены микрофону вышел кудрявый, оказавшийся поэтом Юрием Скузиным. Поэт читал завывая и пронзая зал безумным взглядом. Уже первое стихотворение, в котором Скузин сообщал, что обычно выпивает из черепа родной мамы, и это обычай его предков, вызвал в зале гомерический хохот. То, что поэт выпивает, никого  во общем то и не удивило, особенно сидевших в первом ряду, отчетливо чувствовавших запах перегара, исходивший от поэта. Но почему вместо рюмки или стакана поэт выбрал такой странный предмет было не понятно. Сидящие за столом очкарики насторожились и начали поглядывать в зал близоруко щурясь, то снимая, то вновь надевая очки. Второе стихотворение, посвященное философу Спинозе, как известно еврею, и превратившемуся в конце стихотворения в паука  с шестиконечной звездой на спинке, сопровождалось смехом, аплодисментами и легкому посвистыванию. Приняв все за чистую монету, поэт начал читать третье стихотворение про поймавших голубя мальчишек, один из которых с еврейским именем тут же предложил продать сизаря. Смысл третьего стихотворения Скузина сводился, что голубь символизировавший Господа должен нести всем свет. Всем, кроме естественно евреев, предавших его и распявших. Гул и свист усиливался. Следующим к микрофону вышел сам Скунсяев. Раздался свист с задних рядов и встав с кресел студенты развернули плакаты. Скунсяев сперва растерялся, но быстро взял себя в руки сообщил, что его неправильно поняли, что он ничего не имеет против умершего кумира молодежи, сам является поклонником его ранней лирики, и даже побывал на его знаменитых похоронах. А возмущается он не поэтом, а его почитателями, сделавшими из заурядного стихотворца великого поэта, коим являются лишь Пушкин, давно умерший поэт Шрамов, сам Скунсяев, и только что выступавший здесь Скузин. Зал начал истерически хохотать, а студенты с заднего ряда скандировать лозунг обыгрывая фамилию публициста с непечатным ругательствами. На сцену выскочил директор Дворца культуры и объявил перерыв. В перерыве Гена обнаружил, что оставил сигареты и спички в другом пиджаке, а курить очень хотелось. Держа подмышкой журнал, он зашел в один из закоулков Дворца и увидел курящую компанию. Подойдя поближе, с целью попросить сигарету, Гена с изумлением признал в лице курильщиков Скунсяева, Скожинова и Сказинцева. Члены редколлегии действительно и вблизи напоминавшие братьев-близнецов и еще больше походившие на мирного грызуна из зоологии,что-то бурно обсуждали, пуская в потолок струи дыма. Гена робко подошел и спросил : «Можно у Вас..» слово закурить застряло у Гены в горле от неожиданности. «Автограф, молодой человек хотите получить? Пожалуйста!», скорчил крысиную улыбочку Скунсяев и протянул руку к журналу. «Как Вас зовут юноша?» «Геннадий», поперхнувшись наконец комом в горле, заикаясь прохрипел Гена. «Пожалуйста Геннадий, пожалуйста», Скунсяев вытащил из внутреннего кармана пиджака дорогую иностранную ручку и открутив колпачок написал что-то на первой странице журнала. «Спасибо большое», наконец смог внятно проговорить Гена, а сигаретку можно у Вас стрельнуть? Скунсяев усмехнулся, и вытащив из кармана пачку заморского «Мальборо», щелкул по дну пальцем. Сигарета с золотым ободком вокруг фильтра выскочила из пачки.«Пожалуйста, курите на здоровье, товарищ» сказал он уже очень серьезно, поднося к сигарете Геннадия огонек из пахнувшей бензином большой и блестящей зажигалки. «Сегодня здесь в зале очень мало настоящих почитателей русской мысли, плохо поработала местная писательская организация, но ничего будет и на нашей улице праздник» Скожинов и Сказинцев одобрительно кивали и тушили окурки о свежевыкрашенную стенку курилки. Писатели вскоре вышли. Затянувшись американской сигаретой, Гена раскрыл журнал и прочитал надпись:
 «Моему молодому другу Геннадию, русскому патриоту и борцу с русофобией и международным сионизмом, от одного из скромных авторов этого замечательного журнала Влад.Скунсяев».
Номер журнала «Наш собеседник» с автографом Скунсяева Гена вернул в библиотеку. Нина Ивановна от удивления и радости, что в их скромной библиотеке будет хранится такой раритет даже организовала стенд с  произведениями Скунсяева с его портретом в середине.
Через два года в стране случился путч и советской власти пришел конец. Скунсяева, поддержавшего путчистов арестовали и посадили в тюрьму, но благодаря пьяной доброте тогдашнего Президента Ельцина выпустили через месяц. Много лет он уже руководит журналом «Наш собеседник», продолжает печать статьи про сионистов и даже купил дом на Лазурном побережье. Правда вот курить Скунсяев давно бросил. Поэт Скузин вскоре умер, отравившись в ларьке, принадлежащем как ни странно не еврею, а азербайджанцу паленной водкой. На его похоронах много говорили о загубленных евреями талантах. Литературный критик Сказинцев работает теперь в администрации нового Президента и является советником по идеологическим вопросам. Калерий Калерьянович Скожинов через год после описанных событий женился на еврейке и как говорили его друзья, сам попал под влияние мирового сионизма. В последние годы своей жизни он вместе с женой ходил за продовольственными пайками в местную синагогу, иногда подолгу беседовал с раввином и был похоронен рядом с тещей Розой Соломоновной на еврейском кладбище. Нина Ивановна по прежнему заведует библиотекой и недавно установила в зале стенд молодого и модного писателя Прилепа Захарова. А русский патриот и борец с международным сионизмом Гена Гордон давно живет в Канаде, работает в  железнодорожной компании и частенько за рюмкой русской водки рассказывает друзьям эту историю.