Братина горя и добра - глава 5

Ирина Михайловна Дубовицкая
СТАЛИНАБАДСКАЯ СИМФОНИЯ

(Продолжение. Начало http://www.proza.ru/2012/07/25/250 http://www.proza.ru/2012/08/01/300 http://www.proza.ru/2012/08/08/316) http://www.proza.ru/2012/09/05/252 http://www.proza.ru/2012/09/12/274 http://www.proza.ru/2012/09/19/277 http://www.proza.ru/2012/09/26/281)

ЧАСТЬ II: БРАТИНА ГОРЯ И ДОБРА

ЛЕЙТМОТИВ «ДВИЖЕНИЕ»

- Товарищ первый секретарь! Это Бокар докладывает… да… как Вы просили, насчет Павлово-Покровской…  Дмитрий Захарович, пришло вчера тридцать четыре ткацких станка, но все к сборке не годные… некомплектные. Оборудование с Люберецкой прядильной фабрики пришло на Сталинабадский хлопчатобумажный комбинат некомплектное... станки трех Крымских трикотажных фабрик не поступили, и сведений о том, где они в настоящее время, нет…
Что поступило? Пришло оборудование Феодосийского завода «Красный перекоп», Карачаевского и Полтавского маслозаводов, Московского мыловаренного, Симферопольского стеклотарного завода им.1 Мая … Это пока все… Да… буду держать в курсе…
Уполномоченный главного интенданта Красной армии аккуратно положил на рычаг трубку и вытер большим клетчатым платком взмокший от пота лоб. Радоваться пока было нечему…

ЛЕЙТМОТИВ «СТАРОЖИЛЫ»

Денау – ворота всем грузам для Южного Таджикистана. Отсюда они растекаются по многим железнодорожным и шоссейным путям, напитывая центнерами и тоннами веса формирующиеся части; одевая и обувая готовых идти на фронт солдат…
Расставшись с общительным агрономом у первых служебных станционных построек, Лева прямиком направился к цели своего прибытия - железнодорожным пакгаузам. Они, да будочки стрелочников у переездов с полосатыми шлагбаумами - были обязательной составляющей вокзалов (даже таких солидных, как двухэтажные губернские!) по всей необъятной России от Шепетовки до Благовещенска. Сделанные на один лад, домики были сложены из крепкого, жженого кирпича и обязательно с белеными стенами…
Матерого вора интересовали забитые всяким добром складские помещения на грузовых перронах. Здесь и тюки хлопка, и рулоны марли на бинты, и армейские яловые и хромовые сапоги, и банки с абрикосовым повидлом, и конские уздечки – короче, все, что с руками оторвут сотни тысяч изголодавшихся по гражданским  вещам и продуктам людей. Не лишним было и то, что там смирно и грозно лежали длинные зеленые деревянные ящики с оружием и боеприпасами.
«Наверное, те самые, что тот ферт от самарских рвануть моими руками мылился», - подумал Леня и смачно сплюнул под ноги.
Не обремененный излишним патриотизмом, он, тем не менее, делать это для немцев ни за какие деньги не хотел… хорошо, что теперь и не надо…
«Что ж, пора и с «друганом» встречаться», - бросив в последний раз взгляд на вожделенные пакгаузы, размашисто зашагал он в сторону тесных жилых халабуд.
Из воровской осторожности Лёва, конечно, соврал: дружок в Денау был не с «железки», а будучи бригадиром грузчиков, обретался возле нее. Он хорошо знал, что и на дороге, и на складах творится…
Не ждал его Савелий на этот раз, но за бутылкой «горячительного» вопрос, тем не менее, «перетерли» быстро - не зря ж столько совместных дел и ходок позади!
- Давай короче, Савелий, - высасывая прямо из горла последние капли «родимой», заключил Марсак. - Раз на завтра вояки под погрузку эшелоны заказали – добро со складов надо брать сегодня… ночью! Люди-то у тебя есть? Готовы?
- Обижаешь… А как же?! Тем более, много ли нам надо?! Маневровую «кукушку» мы с пареньком надежным, чтоб паровозную бригаду большим «самаваром» не булгачить, сами подгоним. К ней еще пульман прицеплен. А больше вчетвером…пока вохровцы хватятся… и не загрузим!
- Да… Это хорошо. Теперь еще вот что… Ты, Сава, по шмотью (как вести до Термеза, где перегружать на катера, как дальше гнать) – сам «дока». Учить не буду. Военные же ящики с «тэтэшниками» и «ППШ» (патроны к ним, гранаты отдельно схороним) – чую еще пригодятся! Здесь прибережем… - А паровоз?! – вдруг забеспокоился Лева. – Его ж искать станут!
- Не станут! Мы, знаешь-ка, его по поддельным путевым в Мары… ремонтироваться  погоним.
Марсак кивнул…Теперь, кажется все предусмотрели…
Воры и не предполагали, что  в тот же день их хитрые задумки будут известны не только им самим…
* * *
ПОДГОТОВКА ТАКОГО КРУПНОГО дела, как ограбление товарной станции, не могла пройти незамеченной для НКВД (усиленной к тому же по случаю войны призванными с запаса «сыскарями» и оперативниками). Да и криминальный мир Таджикистана после разгрома басмачей в середине тридцатых был слаб и неорганизован. В свою очередь европейский, российский криминал на новой территории, только что «вынырнувшей» из средневековья, еще не сформировался и не окреп. Потому и Леня Марсак, и многоопытный Сава, при всей их прыти и находчивости «бултыхались» в чужой, непривычной для них и едва европеизированной среде: все  контакты были на поверхности - проследить их компетентным органам труда не составило…
* * *
ОПЕРАТИВНАЯ ГРУППА численностью в двенадцать человек с закатом рассредоточилась близ пакгауза и круглой кирпичной водокачки. Майор Иванов сидел между служебным железнодорожным и своим переносным оперативным телефоном в будке стрелочника - метрах в ста пятидесяти от «арены действий». Хороший полевой бинокль позволял все наблюдать «из первого ряда»…
В час сорок со стороны Регара донесся едва различимый пока перестук колес; затем темноту ночи разорвал пучок света, бьющий из паровозного прожектора. Минут через пять показалась и сама маломощная маневровая «кукушка», которая, окутав грузовой перрон едким дымом, притормозила с единственным пустым пульманом у длинного и широкого пакгауза.
Из вагона суетливо выскочили три фигуры: одна из них тут же бросилась к массивному висячему замку на скобе строения, а две других потащили из вагона дощатые сходни. Немного погодя из будки машиниста показался еще один человек. Не спеша осмотревшись, он обошел локомотив и легко спрыгнул на перрон.
 «Где же Марсак? Или издали контролирует»? – вертелась в голове Иванова беспокойная мысль. – Нельзя такую операцию без захвата главаря проводить!»…
Тем временем, из распахнутых ворот пакгауза бандиты  начали торопливо вытаскивать тюки, связки, выкатывать деревянные бочонки, с кряхтением выносить ящики с мясными консервами…Все это продолжалось ровно пятьдесят пять минут.
Протяжный воровской свист, знаменующий окончание погрузки и выстрел сигнальной ракеты Иванова слились в один звук….
А потом все перемешалось: беспорядочная стрельба, команды, и круто замешанная на трехэтажном мате ненормативная лексика типа «волки позорные» и «в парашу опущенные»… Через десять минут боя грохнул взрыв…
Майору на миг показалось, что произошло то, чего они больше всего боялись - взорвались  артиллерийские боеприпасы на складе. Однако дело обошлось лишь подрывом уже загруженного бандитами в вагон ящика ручных гранат. Мысль «из осторожности» остаться внутри принимать грузы (рассовав при этом несколько заряженных гранат по карманам!) подвела Леву вчистую – шальная пуля в конце перестрелки… и … не пофартило вору - от него остались лишь брызги…
Спустя два дня, не чокаясь, но со скрытой радостью, подняли «граненыши» с горькой самарские... Что ж? «Не все коту – масленица»…
* * *
О СМЕРТИ МУЖА Нина, скорее, не узнала, а догадалась много месяцев спустя, случайно встретив на улице одного из бывших Левиных друзей: тот, едва завидев ее, вдруг метнулся в сторону и свернул в ближайший переулок. Сердце женщины екнуло – она все поняла…
2.
Через неделю Даша уже со смехом вспоминала свой первый день в госпитале. Хотя, честно сказать, смех этот был сквозь слезы. Здесь, на острие страдания, все было как-то по-особому пронзительно и полярно: боль и радость, надежда и отчаяние…
Вспомнив вдруг давешнего инвалида-энтузиаста, Даша прыснула.
- Ты что, сестричка? – удивленно воззрился на нее уже немолодой человек (один из тех, лишенных рук и ног калек, которых больные меж собой точно и с жестоким юмором называли «самоварами», и к которым, жалея, особо тепло и внимательно относился персонал) – Даша в этот момент поправляла ему подушку.
- Да лейтенанта вчерашнего с девчушкой его, поводырем, вспомнила: «Ах, няня-няня, здесь так душно»… Ну, насмешила…
- А что? Тюлевая накидка с подушки ей очень даже к лицу была… И Евгений Онегин… Натуральный такой…бравый… хоть без руки и ноги…
Раненый вдруг осекся, вспомнив, о собственном увечье…
- А у нас скоро настоящие артисты будут, - затараторила, чтобы не дать ему замкнуться, Даша.
- Да? – каким-то сразу вдруг ставшим безразличным голосом безучастно переспросил он.
- Конечно! – преувеличенно бодро продолжила она. – Я с одним из эвакуированных театров договорилась… Они прямо у нас в палатах пьесу Чехова играть будут!
- Да, ну?! Чехов – это хорошо! – как бы очнувшись от мрачным мыслей, отозвался мужчина.
Девушка шумно, с облегчением вздохнула: «Слава Богу!»…  и, все больше входя в роль, начала в красках передавать сюжет предстоящего спектакля…
3.
С момента прибытия в конце осени второй «партии» ребятишек забот у Миры было хоть отбавляй. Особенно с семерыми из них…которые постарше.
Немного подкормившись и почувствовав себя в безопасности, эти, много пережившие и повидавшие в военной Одессе, Николаеве и Гуляйполе, поднабравшиеся блатных замашек за время многомесячного бегства из родных мест, подростки были обозлены на всех и вся, эгоистичны, жестоки, не признавали никаких законов и авторитетов. Вернее лишь один из них – авторитет силы…
- Ты до конца жизни хочешь просидеть за решеткой, Сема?! – уже полчаса распиналась перед одним из них Мира.
Худой, смуглый одессит-Сема безразлично молчал, уставившись в забранное решеткой окно КПЗ.
- Твой отец воюет, а ты здесь прялку у старушки крадешь! Как тебе не стыдно?!
- Не воюет отец. Его с матерью еще в начале июля румынская бомба убила. Сам то, что от них осталось вместе с соседями в ящик собирал и на кладбище закапывал. А вот старший брат воюет… если, конечно, не убили еще… Он - краснофлотец. Может, тоже уже рыб кормит…
Мира поперхнулась от такого натурализма, и не сразу нашлась, что сказать:
- Ну, дай Бог, старший твой жив, и немцам мстит за родителей! Да и ты через пару лет сможешь винтовку в руки взять и с ними поквитаться! Хочешь этого?
Семен поерзал на табурете:
- Война к тому времени кончится…. - то ли с надеждой, то ли с сожалением откликнулся он.
- Думаю, на наш с тобой век, Семен, ее еще хватит! – бодро заключила Мира, одновременно про себя отмечая аполитичность такого утверждения. - Сейчас с уполномоченным по делам несовершеннолетних я договорюсь. Но ты, пожалуйста, больше меня не подводи: Сибирь тебе светит! Понял ты?
Семен молча зыркнул исподлобья и опустил голову.
- Иди уже, - глядя на переминающегося с ноги на ногу, подростка добавила она...
* * *
ОСТАВШИСЬ ОДНА, Мира вернулась к другой своей «больной» теме – поступившей сегодня из блокадного Ленинграда малышке (по документам - Регине Чередниченко). «И что с ней делать?! Ума не приложу», - жаловалась она нянчащейся с ней уже битый час тете Глаше. Та в ответ лишь качала головой: «А что тут поделаешь? Может, оклемается?»…
«Оклемается… - беспокойно металась мысль Миры. – А если нет? Сколько еще она вот так стоять у барака будет?! Холодно ведь, хоть и весна! Ребенок же… в тепло надо… и опять же – поесть… Вечереет, а она ни крошки в рот не взяла… Нет. Надо что-то делать!».
Мира задумалась…
Когда окончательно стемнело, терпение девушки лопнуло - побежала  к матери за советом, вытащила чуть не из постели…
Хлопотали уже втроем…
Никакого результата - молчит, и только за дерево крепче цепляется.
Вызвали врача из ближайшей больницы. - Тот же эффект.
Ночь прошла… день… еще ночь… и еще одна… - О девочке-ленинградке уже в городе заговорили…
Спасение пришло неожиданно, когда все уж в нем изверились. Во двор их барака в полдень третьего дня тихо вошла немолодая женщина с авоськой:
- Можно с ней поговорить? – попросила она.
- Конечно, - без особой надежды согласилась Мира.
  … О чем они говорили (чтобы не мешать, весь персонал отошел в сторонку), как сумела гостья тронуть сердечко малышки, она так и не узнала. Только через час женщина зашла в барак с девочкой на руках – та доверчиво к ней прижималась.
- Знаете… - улыбаясь, сказала она, - наша Региночка молочка хочет. А потом она просит, чтобы я ее забрала. Если, конечно, Вы не возражаете…
Кто ж в таких условиях мог возражать? С формальностями в Облоно и Горкоме быстро покончили. Только там, в кабинете начальника, узнала Мира о нежданной спасительнице: жена известного оперного баса Украины и мать астрофизика Цесевича – Евгения Павловна – услышала о девочке в очереди за хлебом, и, несмотря на то, что сами они (тоже эвакуированные из блокадного Ленинграда) едва сводили концы с концами, решила во что бы то ни стало найти ее и помочь землячке. Как оказалось, мама девочки, оставив ее в вагоне, вышла на станции за кипятком; и в это время поезд тронулся. С ним Регина и приехала в Сталинабад. Оказавшись одна среди незнакомых людей, малышка впала в депрессию.
- Теперь все позади. Правда, родная? – ласково прижимая малышку к себе, ворковала будущая мама.
- Плавда… - доверчиво глядя ей в глаза, ответила та...
В ту ночь Мира впервые за многие месяцы заснула на своей старой скрипучей раскладушке легко и спокойно. Снились ли ей счастливые глазенки девочки? Кто знает… Но кошмаров не было точно…

ЛЕЙТМОТИВ «ДВИЖЕНИЕ»

А Сталинабад все больше и больше разбухал от эвакуированных. Таджикской речи на улицах было уже почти не слышно… то тут, то там – в толпе мелькали непонятной национальности низкорослые, оборванные, грязные люди: баня — одна, горячей воды часто нет, в санпропускники — по талонам… А откуда ж они, талоны-то?! Ведь работу по специальности, да еще достойно оплачиваемую, далеко не всем найти удается! Профессор вон из Кракова - знакомый Льва Исааковича - гардеробщиком при театре Лахути служит; поэт Грааде (он для Русского драматического стихи пишет) в застегнутой при сорокаградусной жаре на все пуговицы заморской шинели тоже явно не от великого богатства ходит.
Базары и барахолки кипят… бурлят…  Все чем-то торгуют…
Высматривая подарок для мамы (юбилей все-таки!), Даша неожиданно упирается взглядом в грустные и доверчивые глаза актера Ленинградского театра комедии Бориса Тенина (который, как говорили, что-то вроде мастерит на продажу… наверное, эти деревянные босоножки, что сейчас в руках держит)… А вот и «менглетовский» Валя Рублевский… продает собственного производства спиральки для электроплиток … Только зачем они сейчас?! Света-то почти нет: и местные, и эвакуированные при коптилках сидят…
Тенин… Как он покраснел, когда столкнулся с ней взглядом…
«Торгует, наверное, втайне от жены… чтоб хоть что-то в дом… приработок… А Лидия Сухаревская… Она ведь такая гордая, - вздыхает девушка. – Нет… Обязательно надо к ним зайти… поддержать, тем более, что на Куйбышева все равно собиралась»…
Мирзоянц – начальник профильного госпиталя и давний знакомый Даши - жил как раз в том доме, а он насчет бинтов помочь обещался..
* * *
ПРИБЫТИЕ В ГОРОД хирургов Дохмана и Слободянского стало для сортировочного поистине «глотком воды в пустыне». Во-первых, пятеро – это уже не трое. Нет, конечно, выходных в результате у врачей не прибавилось (работать по-прежнему приходилось по двенадцать-четырнадцать часов в сутки!), но вот круглосуточных дежурств стало меньше. И потом… при такой загрузке, очень важно, можно или нет опереться, если что, на товарища… С ними же (прошедшими в городе на Неве блокадный ад и знающими истинную цену жизни) работать было легко и просто. К тому же, какие специалисты…
Но не успели врачи порадоваться такому пополнению, как «накатил» новый «девятый вал»: эшелоны с ранеными под Москвой бойцами с весны буквально напирали один на другой.  Этот удар первым принял на себя «четыре четверки».
С ног сбились все: врачи сменяли друг друга на экстренных операциях; круглосуточно работали нянечки и медсестры, стремясь хотя бы успеть обмыть, переодеть людей, сменить им повязки… А те были особенно угрюмы и озлобленны…
- Где же артисты, твои, милочка? – устало поднимая на Дашу глаза после очередного обхода, спрашивал Слободянский. – Хоть немного людей развлекли бы… дух подняли… глядишь, и нам полегче стало…
- Да, не знаю я, Александр Ильич … Сходить спросить некогда, а по телефону неудобно… Обещали…
Хирург со вздохом сам взял трубку: «Да, барышня… Нет, барышня… Тяжело? Много концертов? Понимаю… Но и Вы поймите»…
- Готовь, Дашенька, больных к вечеру! – закончив разговор, улыбнулся ей он.
* * *
СОБРАТЬ РАНЕНЫХ ДАША успела, а вот посмотреть с ними спектакль уже не довелось: пришлось ассистировать в операционной…
- Пьеса была веселая, - рассказывала позже вечером в «сестринской» представлявшая в «зрительном зале» весь больничный персонал Марина Федоровна.
- По Чехову?
- Ну, да… Кажется… Спектакль, говорю, смешной был…
- А актеры что ж такие хмурые от нас выходили?
- Это ты Глашеньку что ли… молоденькую артисточку… встретила?
- Ну, и ее тоже… А что произошло-то?
- Да непривычная она к нашему житью-бытью… к больным нашим… В общем, отыграла девушка свою роль (она на самом деле «заводная была») и ждет со мной, за дверью, аплодисментов… А оттуда – лишь стук. Заплакала она… убежала… Еле догнала. Говорит: «они меня освистали… я плохо сыграла…да, нянечка?». «Да не освистали они тебя, дуреха! - пытаюсь объяснить. – Хорошо ты играла. И они хлопали тебе! Неужели не слышала?!». «Не слышала», - отвечает, а сама носом хлюпает…
- А на самом деле, Марина Федоровна, они хлопали, или Вы так ее утешали?
- Да, хлопали они ей, точно тебе говорю! Только, сама знаешь, когда большинство костылями аплодирует (другим-то нечем!), простых хлопков и не слышно… Вот она и решила, что ее «освистали». Хотя, где она свист-то этот слыхала?! Я ей так это и сказала, а она еще пуще заплакала… Тонкая, видать, натура… Вот так-то…
- Это точно…тонкая, - растирая некогда холеные, а ныне красные от сулемы и карболки руки, вздохнула Даша, вспоминая, как сама впервые зашла в госпитальную палату…

Ирина и Виктор ДУБОВИЦКИЕ

(Публикуется в сокращении.Интернет-вариант текста,размещенного 3октября 2012г.
на страницах столичной таджикской газеты «Вечёрка» в рубрике «Книга в газете»)

               
Продолжение http://www.proza.ru/2012/10/10/454