Под южным жарким небом двигался поезд Уфа — Адлер. Он то несся, как резвый мустанг, то тащился, словно дряхлая кобыла, приближаясь к конечному пункту. Шли последние часы пути. Безумно хотелось выскочить из раскаленной, душной, наполненной разными запахами бочки вагона. И помчаться босыми ногами по проплывающим мимо окна зеленым полям, вдыхая чистый, душистый воздух летного вечера. Но солнце уже было за горизонтом. В поезде зажглось электричество, и некоторые спали, копили силы на бессонные ночи, другие, напротив, бурно обсуждали планы будущего отдыха. Раздавались крики, смех, плач детей, Из динамиков время от времени доносились старые, добрые песни, заставляя вздыхать о безвозвратном прошлом.
В одном купе сидели двое. Юноша, лет восемнадцати, девятнадцати. Красивое, нежное лицо его было обрамлено длинными, черными волосами, одна прядь которых падала на смуглый лоб. Большие, чуть грустные глаза иногда поглядывали в окно. Тонкие губы изредка шептали строчки из книги, которую он держал в руках, на ее обложке было написано: «Джеймс Болдуин Комната Джованни». Напротив удобно расположился в углу у окна мужчина, в светло-серых брюках и в белой рубашке. На вид ему было лет пятьдесят пять. Его открытое, доброжелательное лицо с седой бородкой внушало доверие, а очки в легкой, позолоченной оправе говорили, что перед вами находится умный, всепонимающий человек. Он был погружен в труд Пьера Тейяра де Шардена "Феномен человека".
Поезд замедлил ход и остановился. Мужчина нехотя отложил книгу, снял очки, протер глаза, приблизился к окну и негромко, как бы про себя, проговорил:
- Кажется, Туапсе.
Юноша закрыл книгу на последней странице, взглянул в окно и сказал:
- Нет, это Шепси, Туапсе было полчаса назад.
- Да!? - удивился мужчина, - А я даже не заметил.
- Зачитались, - улыбнулся юноша.
- Да, хорошая книга завораживает человека.
- Это точно!
- А вы - студент? А то вы вчера весь день писали, читали.
- Да, в МИИЯ учусь.
- Это как-то связано с языками?
- Да, бывший иняз.
- Ого! - воскликнул мужчина, - полиглот?
- Типа того: английский, французский, сейчас в итальянский внедряюсь.
- Здорово! Здорово, молодой человек, сегодня языки нужны. А теперь, значит, отдыхать к морю едете?
- Н-е-т, домой, в Сочи, - счастливо улыбнулся юноша.
- Ух ты! Везет! Везет вам. А я вот за сорок лет в первый раз к морю еду.
- Что так?
- Д-а-а, все дела, все дела, молодой человек, я ведь в деревне под Уфой живу. А там без хозяйства, когда у тебя большая семья, нельзя, а лето - самая горячая пора: сено, картошка-моркошка, лучок, да у меня еще приход, на кого его оставить?
- Вы священник? – с чуть заметным смущением спросил юноша.
- Да, отец Николай.
- Женя, — протянул руку юноша.
- А теперь, - после рукопожатия продолжил мужчина, - детки уже выросли, на них списал все хозяйство, в приход тоже прислали помощника - очень хорошего мальчика насилу выпросил. И моя матушка умерла, царствие ей небесное, - моя Танюша. Вот и решил тряхнуть стариной.
- Жили у моря?
- Служил на флоте, а потом пытался пристроиться в Адлере - не получилось, хотя друзья остались, вот к ним теперь и еду, - вздохнул отец Николай, и после некоторого молчания спросил: - А вы в Саратове по делам были?
- Да, тетке лекарство завозил.
- Болеет?
- Сердце прихватило, Атенолол выписали, а у нас ведь кругом одни подделки, так и пришлось Грецию подключать.
- Д-а-а… Россия, Россия, - задумчиво проговорил отец Николай, и после паузы сказал:
- Ну, что ж, по-моему нужно перед дорожкой подкрепиться, а то в гостях сразу к столу садиться неудобно будет. Жень, я думаю, вы не откажетесь присоединиться к моей скромной трапезе?
- О! Нет, нет, спасибо, я уже дома поем.
- Ну бросьте, Женя! Я же видел, что вы с самого утра ничего не ели, только пьете, вон свою воду, и несколько пирожков на остановках перехватили, так же нельзя, желудок погубите. А потом, пара яичек и чай с бутербродом вас не затруднит, а мне будет приятно, не обижайте старика.
- Ну, какой же вы старик, - улыбнулся юноша.
- Неужели мужчина в полном расцвете сил?
- Типа того.
- Значит, хорошо сохранился! - засмеялся отец Николай. - Ну ладно: берите стаканы, и идите за кипятком, а я пока ужин организую, хорошо?
- Хорошо-хорошо, уговорили! - еще раз улыбнулся Женя, спрятал книгу в сумку, взял посуду, и ушел за водой.
Отец Николай встал, выгнул спину, крякнул и начал вынимать из сумки свою снедь.
- Еще я хотел спросить, - произнес он, когда юноша появился в дверях, - почему на Староминской к нам никого не подсадили, ведь пассажиры в вагон заходили?
- Да ведь турфирмы выкупают у ж/д билеты. Путёвки, бывает, сгорают, ну вот места и пустуют, а потом, Староминское - это уже Краснодарский край, а кто ездит по области на поездах, да еще в купе.
- М-м-м, понятно, - проговорил отец Николай, продолжая хозяйничать за столом.
Тем временем поезд проехал несколько туннелей, и в открытой фрамуге коридора уже можно было уловить запах моря, люди начали сдавать постельное белье.
Отец Николай сделал последний глоток чая, убрал остатки еды в стакан и спросил:
- Что, книга, которою вы читали, интересная? А то так быстро вы ее прочли: за один присест, не шевелясь, как будто залпом холодную воду в знойный день выпили.
- Трагедия, - глубоко вздохнул Женя.
- Да... заблудшим душам всегда тяжко приходится в этом мире.
- А вы разве эту книгу читали? - со смущением спросил Женя.
- Приходилось, - вздохнул отец Николай.
- А зачем? - краснея произнес Женя, потом запнулся, еще больше покраснев, поправился: - То есть, я хотел не то сказать...
- Да-да, я понимаю вас, - поспешил сгладить неловкость отец Николай. – Но, видите ли, мы живем не на луне, хоть мой храм находится и в деревне, но место у нас оживлённое: недалеко Уфа, рядом военный госпиталь, да недавно еще коттеджный поселок под боком построили — приезжают вот за молочком. Поэтому всякие люди бывают, в том числе и эта категория: каются, просят совета. А мы все-таки должны не проклинать людей, а лечить их души, но чтобы лечить болезнь - нужно знать ее истоки. Ну, вот пришлось почитать литературу на эту тематику, в том числе и романы.
- И что думаете?
- По-моему, они в большинстве своем глубоко несчастные люди, хотя содомский грех - великий грех, и если вы верующий человек - то должны бороться с ним.
- Разве можно бороться со своей природой?
- Гм, человек - единственное существо на земле, которое может преодолевать свою природу, - улыбнулся отец Николай.
- А если два человека любят друг друга, тогда что? - опустил глаза Женя.
- Любовь дана нам для скрепления семьи и для размножения рода человеческого.
- Разве бог не есть любовь?
- Эти слова относятся только к духовной любви, - сказал отец Николай, помолчал и спросил: - У вас проблемы, Жень? Расскажите.
При этих словах лицо юноши залилось алой краской, на лбу выступил пот. Он порывисто встал, обернулся к верхней полке, где стояла его сумка, и некоторое время что-то искал в ней. Потом вынул из нее блок жвачки, сел и стал снимать с нее упаковку. Затем он ее бросил, взял баклажку, отвернул крышку, налил в стакан воду, выпил, поставил бутылку обратно и чуть изменившимся голосом проговорил:
- У меня нет проблем, я просто гей.
Священник молчал. Тогда Женя опять налил воды, снова выпил, приблизился к столу, взял голову в ладони и несколько минут сидел в таком положении. Потом протер лицо, как будто снял с него невидимую маску, и сказал:
- Хотя, вру, у меня были проблемы, да еще какие! да и сейчас они тоже есть. Мать до сих пор ничего не знает, догадывается наверно, но у нас прямого разговора еще не было.
- А отец?
- У меня нет отца, он умер, когда мне было одиннадцать лет, - урод!
- Ай-яй-яй, как вы Женя, вашего родителя называете, да еще покойного.
- Извините, но иначе я его называть не могу, - сказал Женя, помолчал, и продолжил: - Мы тоже ведь из Саратова. Родился я с аномалиями в легких, мне сначала вообще эмфизему ставили. Постоянно болел: кашель... температура... больница... Мать, естественно, все время со мной возилась. Он сначала, правда, нам помогал: с коляской гулял, даже пару раз на лавочке возле больницы ночевал. Но потом, очевидно, все это ему надоело: стал отдаляться от нас, игнорировать меня. В полтора года как раз мне поставили эту самую эмфизему. После чего бабка, его мать, предложила меня отдать в очень хороший, по ее словам, санаторий под Москвой, где у нее работала подруга. Типа, там ему будет хорошо, а вам нужны здоровые детишки, - нашла, блин, кроликов!
- А что, эта болезнь серьезная?
- Эмфизема?
- Да.
- Очень. Идет постепенно деформация легких, и если ребенок не умер в первые годы, то он на всю жизнь становится инвалидом, - сказал Женя, беря блок жвачки. - Ну вот, мать конечно на это не согласилась, сделала им очень гневное внушение, отец кстати при этом разговоре тоже присутствовал: сидел, молчал. Тогда он совсем к нам охладел: стал где-то пропадать, не ночевать дома, а через полгода он вообще в Казахстан слинял, типа, на заработки — козел, блин!
- Ну Женя!
- Простите. Тогда мать поняла, что семья не получилась, и переехали мы в десятиметровку с соседями, - мать ее у бабки отсудила, - вздохнул юноша, задумался, и после паузы продолжил: - Но наше счастье, если, конечно, это можно назвать счастьем, не продолжалась долго. Через год к нам переехала тетка с сыном, она тоже со своим разошлась. И мы стали жить, как в теремке, друг на друге. Я был слабак, мать меня даже лишний раз на улицу не отпускала, боялась, чтобы я не простудился, о школе не могло идти и речи - учителя первые годы ко мне на дом ходили. Брат, напротив, был здоровый, сильный. Естественно, он в наших отношениях доминировал: щелчки, подзатыльники, затрещины были обычным делом. Помню, затеяли один раз играть в бокс, а вместо перчаток он взял, глупый ребенок, простые деревянные кубики. Я так кричал, что соседка вбежала. Но я его не выдал, ведь я был мужик. Да, я понимал, что все это как бы в шутку было. На самом деле мы дружили: он делился своими секретами, приносил из внешнего мира какие-то свои словечки, поговорки, загадки - всего этого я бы без него не знал.
- Отец к вам не приходил, не предлагал сойтись? - спросил священник.
- Отец? Пару раз приходил. Помню, что он в кухне стоял: высокий, красивый, в светлом костюме - мать за что-то его отчитывала. Нет, насчет сойтись - не предлагал. Он по характеру своему был странник, он не был создан для семьи, это,
кстати, его собственные слова. Мотало его по стране, как бутылку по морю: Рига, Одесса, Иркутск, Владивосток, только открытки к праздникам слал. Так что, мать одна со мной мыкалась. Зимой в три смены работала, копила деньги, летом брала отпуск, дни за свой счет, и мы ехали к морю. Путевки почти не давали, приходилось покупать лечение, снимать комнаты или вообще какие-то углы, и все это за бешеные деньги. Никто ни жалел, никто не понимал. У матери на работе были вечные конфликты из-за длинного отпуска, да и я часто болел, мать постоянно брала больничный — в общем, не жизнь, а сказка, - усмехнулся Женя, сделал пару глотков воды, и продолжил: - Но эта сказка принесла свои плоды, я в девять лет пошел в школу. Правда, эта школа была при санатории, в который мать меня устроила. Конечно, для меня это шок был: чужие люди, дисциплина, нет милой мамочки. Я такие истерики закатывал — просил забрать меня домой. Но мать в этом вопросе была непреклонна: «ты будешь здесь находиться, и точка». Правда, ситуация у нас была безвыходная. Как раз в это время нам дали двушку, у матери на работе наконец сдали дом — семь лет строили. Стали жить вдвоем, мать
целый день на работе, я один, присмотра никакого, в обычную школу мать еще боялась меня отдавать, учителя уже отказывались ко мне ходить: «здоровый пацан, зачем мы будем бить ноги». Да и мне тоже нужно было выходить в люди — учиться жить самостоятельно. Сначала было очень тяжело: меня притесняли, я никак не мог сосредоточиться на уроках, не хватало домашнего тепла. Но учителя там были хорошие, взяли меня под свою опеку. Да у меня тоже характер - дай бог — достался по наследству. Постепенно начал осваиваться: учеба пошла в гору, среди ребят тоже нашел друзей, товарищей. Вот тут, пожалуй, и произошёл первый казус с моей ориентацией. Как-то в середине зимы - я уже не помню, почему именно зимой, в разгар учебного года, к нам пришел мальчик. Его звали Олег, он замечательно рисовал и был очень красив. Ему, наверно, тогда было лет тринадцать-четырнадцать — не больше, но мне, девятилетнему пацану, он казался значительно старше. У нас все девочки в него повлюблялись, пацаны начали добиваться его дружбы, такая толпа за ним ходила. Одним словом, он произвел переворот в нашем детском мирке. Да санаторий был невелик, небольшое двухэтажное здание и одноэтажный флигель, там у нас дошколята находились.
- Наверно, бывшая барская усадьба была?
- По-видимому, да: своя котельная, своя кухня. Место прекрасное там было, рядом - загородный парк, на берегу Волги. Несколько лет тому назад с аукциона этот санаторий продали — по ящику показывали, - усмехнулся Женя. - в общем, я в Олега тоже влюбился, другого слова к своим чувствам я подобрать не могу. Я этого тогда, конечно, не понимал. Матери об этом не говорил, наверно, чувствовал что-то не нормальное. Мне хотелось все время видеть его, быть рядом с ним. В нашем корпусе было три палаты, две - для младших, где коридор, а третья - для старших, отдельно, за залом, где мы находились. Нас будили раньше минут на десять-пятнадцать. И вот меня разбудят, я вскочу и не умывшись, не почистив зубы, бегу к нему в палату, встану возле кровати и смотрю, смотрю на него, как на прекрасную картину, или как на чудесный цветок. И странные, удивительные чувства наполняли тогда мою душу. Мне хотелось поглотить его, или, напротив, слиться с ним. Для меня в тот момент не существовало ни шума, ни людей, даже время куда-то исчезало. Мне не хотелось ни есть, ни пить, я хотел наслаждаться его красотой, впитывать в себя его облик. Необычные чувства для ребенка, да? Сам не понимаю, откуда они у меня взялись.
- Может, вы видели в нем образ вашего отца или брата? - предположил священник.
- Подмена? Может быть... не знаю. Хотя вряд ли мои чувства были похожи на родственные, - сказал Женя. - В конце концов, он меня заметил, правду говоря, меня невозможно было не заметить, он даже написал мой портрет, он у меня до сих пор дома лежит. Я его познакомил с матерью, она стала его угощать разными сладостями на правах моего друга.
- А он чем болел?
- Он был глухонемой, а там очень хорошие логопеды работали. Один раз зашел я в кустарник, довольно далеко от корпуса, а там такая огромная территория для детей была ограждена, - гуляй - не хочу. А ко мне как раз в это время приехала мать. И я смотрю, бежит мой Олег, берет меня и несет к зданию. Конечно, этот момент я не забуду никогда, это был момент абсолютного счастья, меня наполнила необыкновенная радость, я торжествовал: наконец мой кумир, мой избранник не просто обратил на меня внимание, но и проявил свою заботу - нежность. Наверно, такие яркие чувства бывают только в детстве. Потом наступало лето, нам пора было разъезжаться по домам. Он на прощание подарил свой альбом с рисунками. Помню, как мы с ним на скамеечке его рассматривали - добрый был мальчишка, жалостливый. И больше никогда я его не видел, - вздохнул Женя, вынул из блока пластинку жвачки, задумчиво покрутил ее в руках, потом положил обратно, сел к столу и несколько минут смотрел в отражение купе в окне, затем произнес: - Через полтора года умер отец. По словам бабки, от легочной недостаточности, но мать не очень ей верила.
- А у него тоже что-то с легкими было?
- Да, подцепил где-то туберкулез, и ему оттяпали пол легких. А через полгода у самой бабки диагностировали рак. Она сначала держалась, не говорила никому — была жизнелюбка. Но когда стало невмоготу, позвала мать.
- А родственники у нее были? - спросил отец Николай.
- Были, пять сестер у нее было. Но она пожелала иметь дело с матерью. Тут всем всё стало ясно. Альтруизм сегодня не в моде: придут, посидят, повздыхают, помидорчики, огурчики оставят и домой свалят. А матери нужно было чалить, сутками от нее не отходя. Системы, облучение, две операции. Все было, но ничего не помогло, через пять месяцев она умерла.
- Сколько ей было?
- Шестьдесят два, кажется.
- Моей Танюше пятьдесят, тоже от рака умерла, - глубоко вздохнул отец Николай.
- Да, рак - страшная штука. И вообще в больнице лежать ужасно. Когда температура за сорок, из тебя во все стороны трубки торчат, а во рту такая Сахара, что никакая жидкость не помогает - это просто кошмар, не понаслышке знаю, - усмехнулся Женя, беря стакан и выпивая воду. - После бабки нам досталась однокомнатную квартира и дача в черте города - когда-то им на заводе давали участки на окраине, со временем город расширился, и участок превратился в капитал. Ну, мать, долго не думая, быстро продала все это и заодно нашу двушку. И купила небольшую двухкомнатную квартиру в Сочи, - мне врачи рекомендовали жить в теплом климате, у моря. Там матери помогли устроиться по профессии на кондитерскую фабрику — она у меня технолог. Я наконец пошел в обычную школу. Класс оказался хорошим, я там освоился быстро, практически без проблем. С учебой, правда, возникли трудности. Я все-таки учился в санатории и на дому, по облегченной программе. Поэтому пришлось догонять: оставаться после уроков, ходить по репетиторам. Но меня это не тяготило — я всегда любил учиться, получать знания, тут, кстати, открылась моя склонность к языкам. Я был опьянен: солнцем, морем, пальмами. Я был безумно рад, что мы стали жить в таком прекрасном городе. Я также был счастлив, что надо мной больше нет никакого надзора. Мать целый день на работе, я один - делаю что хочу, иду тоже куда угодно - в разумных пределах, конечно, у меня даже мобильника не было. Но я постепенно стал замечать, что мои взгляды главным образом обращены на мальчиков. Мне нравилось смотреть на их внешность, фигуры, манеры. Я уже не говорю о красоте, она вообще у меня вызывала внутренний трепет. Девочки, конечно, тоже попадали в поле моего зрения, но пацаны больше. Я естественно не забыл историю с Олегом. Но мне казалось, что красота находится вне пола, и если человек красив, то им могут восхищаться все - и мужчины, и женщины. Но время шло, я взрослел, гормоны бурлили, фантазии начали рисовать разные яркие картинки, и где-то лет в четырнадцать мне стало ясно кто я, - глубоко вздохнул Женя, и взял стакан.
- Может опять чайку попьем, - предложил отец Николай, видя, что юноша вновь тянется за баклажкой
- Да, пожалуй можно, а то пить ужасно хочется, давайте принесу воды, - вставая произнес юноша, - заодно давайте мусор выброшу.
- Вы так за мной ухаживаете, не даете пошевелиться, - улыбнулся священник.
- Пустяки, - выходя, проговорил Женя.
В купе воцарился монотонный стук колес. Где-то раздался гудок, ему ответил другой, через несколько секунд оглушительно прогрохотал встречный поезд. Хлопнула дверь тамбура. Послышался сонный возглас ребенка. Отец Николай взял открытую книгу, лежавшую рядом, заложил страницу, положил ее в сумку и достал упаковку с пакетиками чая.
- Может, вы будете кофе? - спросил Женя, входя в купе. - У меня есть «Черная Карта», мама любит.
- Пожалуй, можно и кофе выпить, сегодня все равно не поспать, а взбодриться надо.
- Наверно, утомил я вас своей исповедью, - грустно улыбнулся юноша, открывая свою сумку.
- Нет-нет, что вы! - поспешил возразить священник. - Я привык, у нас в храме часто проходят ночные службы. А потом я люблю по ночам читать, днем некогда: сядешь вечером в кресло на кухне, зажжешь бра, нальешь большой бокал крепкого чая и читаешь — тихо, спокойно, уютно - хорошо...
- Я тоже люблю читать: миры, люди, эпохи — интересно, - сказал Женя, заваривая кофе.
- Мы пришли, чтобы постигнуть этот мир и сделать его чуточку лучше, - задумчиво проговорил отец Николай.
- Но не всем это удается, - вздохнул юноша.
- Кто знает, кто знает, - снова как бы про себя произнес священник, потом, очнувшись, прибавил: - Ну что, Женя, в вашей жизни было дальше?
- Дальше? - после паузы сказал юноша. - Дальше начался кошмар. Я безумно боялся, чтобы об этом не узнали в школе. Знаете, все эти стычки, взгляды, прикосновения, не всегда ведь себя проконтролируешь. Еще мы с ребятами любили после уроков бегать купаться, ходить друг к другу в гости, одним словом, дружили. Тут вообще наступал ужас, а я совершенно не могу притворяться, краснею по любому поводу как придурок.
- Не ругайтесь, пожалуйста.
- А? Да, простите, - задумчиво произнес Женя. - Ну, начал я комплексовать, избегать встречаться с пацанами вне школы, ссылаться на свою занятость. Да у меня действительно не было времени: лечение, два репетитора по языкам, потом я устроился на почту — разносить газеты. День был расписан практически по часам. Но вечер и ночь свободны, и тут наступал ад. Я не знал ни что делать, ни куда идти. Совета спросить тоже не у кого было. Да я и сам относился ко всем этим Моисеевым с омерзением. Я даже подумывал о самоубийстве, мать только жаль было.
- Почему вы не рассказали об этом вашей маме? - спросил отец Николай.
- Маме? Маме... - тяжело вздохнул Женя. - Конечно, моя мать - замечательный человек, посвятила мне всю свою жизнь. Но, к большому сожалению, мы не были духовно близки: она вечно спешила, вечно была занята, все было на автомате. Я, разумеется, в детстве рассказывал ей свои тайны, душевные переживания. Но она относилась к моим секретам не всерьез, постоянно подшучивала над ними, могла даже попрекнуть. Я взрослел, мне естественно все это не нравилось, я злился, ругался. Но ее отношение не изменилось, и я постепенно перестал что-либо ей рассказывать, замкнулся в себе.
Повисла пауза. Юноша взял кофе и начал пить. Священник тоже сделал пару глотков. Потом Женя сказал:
- Промучился я так примерно год. На пятнадцатилетие мать подарила мне комп, то есть компьютер.
- Да-да, я понимаю, - поспешно сказал отец Николай.
- Долго я его у нее просил, насилу выпросил. Жили мы не богато, мать получала на фабрике не много, а платить приходилось везде: за лечение, за учителей. Посидеть в кафешке хотелось и покататься на пароходике - Сочи ведь. Но она все же купила мне этот компьютер — хотела чтоб у меня все было. Тогда я приступил вплотную к изучению своей проблемы. Книги, статьи, форумы, знакомства, даже можно было взять онлайн консультацию у психолога.
- Брали?
- Нет, я все и так понял, мне стало ясно, что гомосексуальность - такая же беда, наверное и так можно сказать, как порок сердца или сахарный диабет, с ним нужно научиться жить. Конечно, можно побороться, как вы говорили, но ни к чему хорошему это не приводит – есть куча примеров тому. А потом я в бога не верю, в дьявола вроде тоже. Я хочу просто жить, а не вести каждый день борьбу с самим собой, - Женя помолчал, поправил упавшую на лоб челку, и произнес: - А через год я встретил моего Владьку. Так странно, тысячу раз ездил мимо его дома, смотрел на его окна, а познакомились в сети. Он тоже типа меня - волк-одиночка, только положение у него сложнее. Мать - адвокат, отец вообще замом в мэрии работает - православный единорос, блин, извините. Если он узнает - нам всем мало не покажется.
- Он вас младше?
- Да, на год. Хотели после школы жить в Москве, там вроде с этом делом полегче, да и от дома далеко — шифроваться не надо. Но ничего не получилось. Я по ЕГЭ прошел, а он чуть-чуть не добрал. Предки за него платить не захотели, сказали, что такой точно факультет есть в Сочи, за значительно меньшие деньги. И вот теперь я в Москве осваиваю языки, а он в Сочи постигает информатику. Встречаемся только на каникулах, - вздохнул Женя и после паузы добавил: - Вообще, линять отсюда надо.
- Куда, за границу?
- Конечно. Россия - страна для большинства, меньшинству тут чрезвычайно трудно приходится. И я сейчас, кстати, говорю не только про нас. Посмотрите, какие условия у нас существуют для инвалидов: для слепых только на центральных улицах светофоры оборудованы звуковыми сигналами, и то не все. В городах наших на колясках без посторонней помощи невозможно проехать, удобные пандусы последнее время начали делать только в торговых центрах. О политике я вообще не говорю, в ящике оппозицию давно уже превратили в пятую колонну — гниды! Семьдесят лет мы шли к светлому будущему, о боге даже заикнуться нельзя было. Зато сейчас, когда говоришь, что ты атеист, испытываешь дискомфорт - все вдруг стали такие верующие. У нас люди, как стадо баранов, бегут, куда их погонят, а если человек начнет хоть чуть-чуть выбиваться из общего потока, то его тут же определяют в зоопарк, где на него смотрят, как на диковинного зверя, и это в лучшем случае.
- У вас, Жень, много отрицательной энергии, - сказал священник, - так нельзя.
- Да, в самом деле что-то заносит меня сегодня, - вздохнул юноша, допил кофе, и добавил: - Опять же, этот закон против пропаганды гомосексуализма - дурка блин какая-та! Ведь есть статья за растление малолетних. Ну, судите за это всех, кого надо, зачем же городить огород?
- Понимаете, Женя, - помолчав, начал отец Николай со снисходительными нотками в голосе. - На заре перестройки мы не знали, что такое гомосексуализм, а тот, кто знал - молчал. Сегодня же об этом явлении в СМИ говорится походя, как об обычной вещи, без капли осуждения. Я, конечно, понимаю, что мои слова выглядят наивно, мы живем в другое время и в другой стране. Но все же нельзя превращать патологию в норму жизни.
- А вы разве видите это превращение?
- Конечно! Все предпосылки на лицо. Все эти гей парады, однополые браки. А не так давно вообще по телевидению показывали великосветское мероприятие мирового масштаба, - при этих словах священник усмехнулся, - где на первом плане стояли, извините, два великовозрастных мужика, и диктор без тени смущения говорил, что у этой любящей пары появился ребенок.
- Вы, кажется, имеете ввиду свадьбу принца Уильяма? - с иронией спросил юноша.
- Да, я имею ввиду свадьбу принца Уильяма, - с заметным вызовом сказал отец Николай, - ведь это дикость, Женя! Будьте объективны.
- Объективным прежде всего должно быть государство к своим гражданам, и относиться к ним не по понятиям, как у нас, а по закону, как в Англии. Где Элтон Джон имеет все те же права, которые есть у королевы, и в рамках закона он может действовать, как ему угодно, и государство должно уважать его поступки. А насчет союза, то я скажу, что в СССР действительно тема сексменьшинств была под запретом, но, я думаю, вы не знаете, скольким людям этот запрет сломал жизнь, сколько человек из-за этого запрета спрыгнуло с крыш и сколько вскрыло себе вены. Я вам, отец Николай, - произнес с негодованием юноша, - рассказал историю своей жизни. Моей вины нет, что я стал таким, но у меня были очень большие проблемы, я был на грани смерти, я не знал, ни что делать, ни куда идти, я даже своей матери не мог рассказать об этом, потому что не мог предвидеть ее реакцию. Я даже сейчас не могу встречаться со своим любимым человеком там, где я хочу, потому что я боюсь, что нас вычислят, и нам придется искать пятый угол! За что мне все это, в чем я виноват?!
- Мой дорогой Женя, я прекрасно понимаю вас и сочувствую вашей жизни, - с жалостью сказал священник - но нельзя же в угоду одной малочисленной группы расшатывать моральные устои целого общества.
- Но общество не монолитно, оно как раз состоит из множества вот таких малочисленных групп. И задача государства сделать жизнь этих групп комфортной, чтобы каждый член этого общества чувствовал себя человеком — гражданином своей страны, а не каким-нибудь изгоем! - все тем же тоном сказал юноша.
В этот момент послышалась мелодия мобильного телефона. Женя достал из кармана джинсов трубку, включил абонента и сказал:
- Да, мам! Да, уже скоро... Нет еще... Да, я почти собран, мне только постельное белье сдать и чемодан достать. С голосом? А что с моим голосом? Д-а-а это мы с попутчиком моим просто спорили. Долгая история, дома расскажу. Слушай мам, а Владька с тобой? Почему не звонил? Звонил. Еще утром. Ну, я просто уточнил. Ну, ладно мам, целую, пока.
Юноша мельком взглянул на дисплей мобильника, затем положил его обратно в карман и с улыбкой проговорил:
Мама звонила, беспокоится. Время мигом пролетело. Через двадцать минут Сочи — дом.
- Да, время действительно очень быстро прошло. Ну, ладно, Жень, пойду разомнусь, а то в моем возрасте вредно засиживаться. Заодно стаканчики дайте помою, теперь вроде моя очередь посуду мыть, - засмеялся отец Николай.
Через двадцать минут юноша спрыгнул с последней ступеньки вагона, пожал смуглую сильную руку священника и с чемоданом в одной руке и с сумкой на плече поспешно пошел к встречающей его паре - средних лет блондинке в белых брюках и кораллового цвета блузке, поверх которой была накинута белая ветровка, и белокурому молодому человеку, на лицо почти мальчику, в футболке, на белом фоне которой большими, зелеными буквами было написано «I love you!». Они обнялись, молодой человек перехватил у Жени чемодан, и смеясь все трое растворились в толпе.
Отец Николай некоторое время пристально смотрел в их сторону, потом глубоко вздохнул, и стал подниматься в вагон.
Автор выражает благодарность Stylist за корректуру текста.