(дорожные и околодорожные переживания)
Что за настроение? Хочется сидеть и размазывать сопли… не настоящие, а метафизические. Хотя настоящих у меня сейчас тоже хоть отбавляй – привезла до кучи с ракушками в качестве сувенира из Махачкалы.
Кстати меня там активно призывали перестать копаться в себе и начать копаться в других. Это я, конечно, не дословно. Это я вольно пересказываю выданные мне рекомендации. Возможно, совет этот не так уж плох, но… тут бы со своими личными соплями разобраться, прежде чем приниматься за чужие…
Хотя они – чужие – вполне активно и бодро врываются в мою жизнь. Вот, например, ночью лучшая подруга оставила мне свое завещание, мол, похороните меня под балконом, но сожгите предварительно. Я лежу с температурой тридцать восемь и две, а она на полном серьезе собралась умирать раньше меня после очередной трагедии локального значения. В чем уж трагедия сия состоит на этот раз, я не спросила.
Я плохо переношу повышение температуры. Поэтому тридцать восемь и две – это уже почти состояние бреда для меня.
Смотрю в потолок и вижу проплывающую мимо замызганного окна серость – унылые пейзажи родины. Свалки, поля, стихийные рынки, посты ДПС, пограничники… Кажется, я снова еду в автобусе в Махачкалу. От этого становится еще тоскливее. Ужасно не хочется тратить еще семь часов жизни на эту поездку.
Кто ж думал, что ехать я буду так долго. С ударением на слово «так». Вроде бы с самого начала я понимала, что быстро до места не доберусь. Но, как всегда, понимать – одно, а испытать на собственной многострадальной шкуре – совсем другое.
Семь с лишним, почти восемь, часов автобусной тряски в скоростном режиме «престарелая хромая черепаха». Пасмурные и туманные виды за окном. Третьесортный сериал, который не смотреть невозможно, даже если запакуешься в наушники, - экран висит в таком месте, что как ни старайся отвернуться, все равно упрешься в него взглядом. Был, правда, в сериале один неприлично красивый дядька, но и тот под конец оказался изрядным говнюком. Нет в жизни совершенства.
А вокруг два поэта и один прозаик. Они такие все тонкие и чувствительные, умные и проницательные, ироничные и остроумные. В общем, ребята что надо. Не то, что я. Я ведь полено трухлявое и чурбан бесчувственный. И суждения у меня поверхностные. И, вообще, зрить в корень не умею и не хочу. Я хочу, чтобы всегда желтая осень, чтобы внезапно много денег, чтобы везде туман, горы и чистый воздух. И еще бирюзовых волос хочу. Мне даже мир во всем мире безразличен. Лишь бы волосы были бирюзовыми. Ну, или, в крайнем случае, фиолетовыми.
Уже через два часа пути мне стало казаться, что я сижу в этом автобусе и еду неизвестно куда как минимум всю жизнь. Постоянные остановки возле овощных и всяких рынков, разбитых в самых неожиданных местах, хорошего настроения не добавляли. Вообще, ничего хорошего настроения не добавляло.
Слева (и чуть впереди меня) сидела девочка с матерью. Моя стойкая антипатия к детям, перемежающаяся с тихой, но уверенной ненавистью к шуму ими производимому, - тема для отдельной истории. Этот ребенок оказался вроде бы не слишком шумным, но зато излишне подвижным. Фоновое мельтешение где-то на периферии поля зрения вызывало желание взять мухобойку, подкрасться, хорошенько размахнуться и действовать далее по сценарию.
То и дело автобус подбирал новых пассажиров, они протискивались между рядами сидений, хмурились, усаживались и начинали чем-нибудь шуршать, хрустеть, чавкать. Кто-то раздраженно попросил водителя сделать телевизор погромче.
Один раз у нас проверили документы. Я жутко не люблю показывать кому-то постороннему свой паспорт. Не потому что я плохо вышла на фото, совсем между прочим наоборот, я на той фотографии в сотню раз лучше, чем в жизни. Там я, например, молчу, а здесь мне рот не заткнешь, ну и так далее. Просто не люблю я, когда моей персоной интересуются власть и оружие имущие господа в военной форме. Недоверия у проверяющего я не вызвала. Видимо, славянского типа лица не ассоциируются здесь с угрозой.
Города, села и прочие разного калибра населенные пункты, которые мы проезжали, слились в нечто однообразно замусоренное, усреднено базарное. Пожалуй, только Грозный, в котором мы сделали двадцатиминутную остановку, отличился: высотными новостройками да претенциозным стареющим глобусом, поясняющим непросвещенному человеку, что он находится в центре мира. Не больше и не меньше. От этого стало как-то тепло на душе. Видимо, вот так надо относиться к родному городу… Оказывается, вовсе не на периферии и не в дыре мы живем, а в какой-то паре сотен километров от самого настоящего центра мира. Надо запомнить.
К середине шестого часа пути я, насилу оторвав взгляд от клей-моментного сногсшибательного азиатского наркоторговца (ох уж эти сериальные страсти), стала напряженно вглядываться в горизонт. Где-то там должно быть море. Только, где именно, вряд ли кто уточнит. Да и при такой погоде, когда небо на горизонте плавно переходит в не небо, сложно понять, кто там море, а кто просто очередные поля.
Честно говоря, я никогда особо не любила море. Но вот, смотри-ка, позвали, и я еду, как миленькая, и даже жду с нетерпением его появления.
Моря все не видно… да и Махачкала что-то не торопится приближаться. Или это автобус не спешит никуда? Часа полтора назад кто-то сказал, что ехать нам осталось час. Вот и верь после этого людям.
Периодически – раз минут в пятнадцать-двадцать – мне звонит дагестанский координатор, судя по голосу, очень приятная дама. Правда, задает она один и тот же предельно надоевший вопрос: когда мы прибудем на место? Нет, вру, есть еще один: где мы?.. Если бы я знала… Чуть реже, но с теми же вопросами, звонит друг-писатель из Чечни. Это легче – на него я хотя бы могу поворчать, мол, чего названиваешь, сил никаких тебя слушать больше нет. Еще его можно обвинить во всех смертных грехах. Он мудрый и терпеливый, потому все сносит. По крайней мере, пока.
Я всю дорогу заглядываю в свой телефон с мегафоновской симкартой – он услужливо, но не всегда верно, сообщает, где именно мы находимся. Вот, наконец, появляется долгожданная надпись заглавными буквами латинского алфавита «MAHACHKALA». Я не верю своему счастью, три раза проверяю, правильно ли прочитала. Потом на глаза попадается большая желтоватая колонна с той же надписью, только уже кириллицей.
А дальше – несколько изогнутых улиц, розовый футуристический автовокзал и транспорт до гостиницы. Водитель, как бы между прочим сунувший нам свою книгу и визитку, болтает без умолку и везет нас через самые неприглядные районы.
Кстати, чем закончился сериал, ставший пыткой почти как из арсенала испанской инквизиции, я так и не узнала. Обидно, что ни говори, семь часов пудрить себе мозги этой гадостью, да так и не узнать, куда все это привело. То есть оно, конечно, и ежу, и всему остальному зоопарку ясно, что там в комплекте обязательный хэппи-энд, но ради исторической/истерической справедливости, хотелось бы увидеть это своими собственными.
За три с двумя небольшими хвостиками дня я так и не успела понять, что же это за город такой – Махачкала. Два раза нас вывезли на сломанном автобусе на некие светские мероприятия. И два раза я сбежала с этих мероприятий, чтобы хоть краем глаза увидеть город. Но ничего толком не вышло: проскочили мимо Гамзатова, Ленина, мимо какого-то коленопреклоненного дядьки, глянули в то ли парк, то ли сквер и прилетели в книжный магазин. Кстати книги у них там дешевле, чем у нас. По крайней мере, некоторые.
Если бы в день отъезда нас не бросили на произвол судьбы и тугоухого (или тугоумого?) таксиста, я и вовсе ничего не увидела бы. А так – вместо автовокзала нас отвезли на железнодорожный, мы сделали небольшой крюк и поглазели на улицы-дома-набережную.
Зато я вдоволь насмотрелась на море…
Да, море…мертвые тюлени, романтично шуршащий на ветру мусор, ракушки вместо камней и песка на пляже, голуби и вороны вместо чаек, самолеты, летающие с частотой маршруток. В воздухе витает тяжелый запах соли с нотками болота и дохлятины. При этом массы соленой воды, набегающие на берег, пенящиеся, перекатывающиеся барашками вдалеке, не могут не завораживать и не притягивать. Правда, притянутые (решившиеся-таки искупаться) тут же бывали жестоко изрезаны ракушками. Ну да за все на этом свете приходится платить.
Обратная дорога показалась короче. Возможно, потому, что была много драматичнее. В ней было все – и неверно выбранный путь, и дружба, и обездоленные сироты, и дикие кавказские нравы, и любовь, и расставание, и долгие разговоры, и даже шутливое предложение руки и сердца…
Каспий выжал из меня все силы. Кто-то жаловался на то, что море здесь тревожное, но для меня оно оказалось утомляющим. И я обрела там то ли простуду, то ли инфекцию. Вернее всего инфекцию, потому что обнаружилась она аж через несколько дней после возвращения домой.
Так вот… я уже дома… и вроде бы соль и песок смыты с тела, горы начали заполнять размытые, развороченные Каспием дыры… А температура – она ведь спадет к утру. Наверное. Светлячки-мотыльки все еще роятся под окнами пустующего теперь номера, а одна душа все еще кричит другой, никак не желающей или не могущей остановить саморазрушение:
Я же не топила Муму, а боль приходится разделять. Разъедающую солёной водой плоть. Нырнуть и живую её достать, она сама говорит, что нить тонкая, лишь рвануть, и плыть, и не утонуть. А потом поворачивается вспять – забудь, мне приятно лежать, в лапках ртуть, не встать и не побежать, даже если доплыть и жить. С каждым новым Герасимом повторять эту б..ь игру, не в мои без малого 35 быть удобной, не лаять, и не скулить, и желаний не изъявлять ни котёнка родить, ни ребёнка голодного подобрать…*
И все бы ничего, но эти отголоски, эта перекличка соседних душ, таких небезразличных мне и, хочется верить, ко мне, и меня задевает. Видимо, и правда, пора начинать копаться в других, а не только в себе.
* Стихотворение Риты Готье.