Генка ходил уже в третий класс, но сильно отставал от сверстников и, по большому счёту, тянул только на последний звонок в первом классе. А всё из-за картинок и пустых мечтаний. Вся его комната была увешана портретами знаменитостей, от которых Генка был просто без ума. Ума у Генки и так то было, как кот наплакал, да и тот затерялся среди этих разнокалиберных портретов и вырезок из журналов и газет. Будто, всех этих поп, рок и прочих звёзд, разметало взрывом по Генкиной комнате. Они гордо и заманчиво взирали на Генку отовсюду – со стен, дверей, окна и, даже, с потолка.
Самые любимые и почитаемые звёзды светили на Генку лучами своей славы, конечно же, с потолка. С мыслями о них и их славе, Генка засыпал и просыпался. Иногда они отклеивались и тихо падали на него, принося с собой запах клея и извести. Но, Генка, не обижался на них, а просто бросал на пол и, пройдясь по ним босыми ногами, всегда говорил одну и ту же загадочную фразу:
- «Sic transit Gloria mundi», что означало в переводе – «Так проходит земная слава».
Эту фразу он запомнил из одного полюбившегося кинофильма.
То ли, артисты мстили ему за это, то ли звёзды на его небосклоне располагались не так, но Генке, после этого, почему-то всегда страшно не везло. Ещё в первом классе, он зацепился за портфель Людки Таракановой, своей одноклассницы. Этот портфель он люто ненавидел, потому что, тот весил шесть с половиной килограммов. А ещё из-за того, что Людка, пользуясь Генкиной слабостью, заставляла таскать этот ненавистный портфель до самого дома. Нет, она не заставляла, а как бы, невзначай, - ну, лишь взглядом предлагала, вернее, позволяла пронести его. Хорошо, что их дома были рядом, да и родители у Людки были сильно строгие.
Когда они доходили до её калитки, она обычно произносила одну и ту же фразу:
- Геннадий, не ставь, пожалуйста, портфель на землю – ты его и так уже весь выпачкал!
После этого, она снисходительно кивала ему и быстро скрывалась за калиткой. И это «выпачкал» она произносила так, будто Генка был облезлым котом, а всё вокруг - мусорной свалкой.
Надо же было ему так втрескаться в её милое личико! Всю тяжесть своего положения он начал понимать только сейчас, когда достаточно повзрослел. Правда, теперь он смотрел уже не только на её личико. И, что интересно, она сразу же оборачивалась на его взгляд. Отворачиваться же, Генка, не успевал, а лишь, потупившись, краснел. Как она определяла, что он смотрит на неё сзади, ему было непонятно.
- Геннадий, понесёшь сегодня мой портфель? – ласково и как бы, вопросительно произносила после этого она.
Но, он то, отлично понимал, что это расплата за его преступление. Нечего рассматривать девчонок сзади, а надо смотреть им прямо в глаза. Так он и поступил недели две назад. Тогда она стояла у окна и читала сказку о Снежной королеве. То ли она была в образе, то ли он слабо подготовился к своему сеансу гипноза. Только, когда она подняла от книги свой затуманенный взор, Генка потерял сразу дар речи и кажется, слух. В этот день, неся её портфель, он не слышал ни одного её слова, а видел одни лишь камни на своём пути.
Очнулся он уже возле Людкиной калитки оттого, что та теребила его за локоть и ласково, почти по-матерински, говорила:
- Эх, ты, Генка - голая коленка!
Придя домой, он, не садясь обедать, завалился на свою кровать прямо в школьной форме и обуви и тут же заснул. Вошедшая в его комнату, мать, ничуть не удивилась такому поведению сына, а лишь прислонясь к двери, долго-долго любовалась весной его жизни. Он же, почувствовав её взгляд, окончательно пришел в себя и тихо спросил:
- Мам, а как девчонки узнают, что на них смотрят сзади? У них же, глаз на спине нет, - тогда как они это узнают и сразу оборачиваются.
Она тихо засмеялась и безобидно, как это могут только матери, ответила ему просто и исчерпывающе:
- Они это чувствуют, сынок.
- А как они это чувствуют? Чем они чувствуют? Мам, а ты тоже можешь так чувствовать?
- А ты, сынок, смотри на них поменьше, - они и не будут оборачиваться. Смотри лучше в книжки, а то вчера опять двойку принёс. А соседка твоя, Люда - круглая отличница. Всюду успевает, не то, что ты.
- Ещё как успевает, - вздохнул Генка. Мам, а зачем девчонки такие красивые, если они и так учатся на пятёрки?
- А это для того, чтобы вы им портфели носили, - засмеялась мать и вышла из комнаты.
Генке показалось, что даже Майкл Джексон – и тот, насмешливо взирает на него с потолка. Он отвернулся к стене, но с неё тоже на него взглянули строгие и взывающие глаза Мадонны.
- Устал я от этих женщин! – только и успел промолвить Генка, прежде, чем опять заснуть.
Утром он проснулся ни свет, ни заря, что случалось с ним крайне редко. В окно ещё падал свет уличных фонарей, а спать Генке почему то совсем не хотелось. Он подошёл к окну и долго разглядывал свою пижаму, - при свете фонарей, она ему показалась совсем незнакомой. Себя, Генка, тоже не узнавал, - что-то повернулось в нём и на много градусов. Так обычно говорили старшеклассники про тех, кто выходил из своего образа. Какие градусы и какой образ они имели ввиду, Генка не знал, но, кажется, уже начал ощущать это на себе.
- Опять, эта мамка, переодела меня, как маленького во сне, - бурчал он себе под нос, собираясь с мыслями. А из-за плеча, прямо ему в лицо заглядывали знаменитости, будто хотели похвастаться, а заодно и укорить:
- Да, брат, далеко тебе ещё до нас! Да и долетишь ли ты, вообще!
Генка растопырил пальцы и начал считать:
- Четвёртый, пятый, шестой… Это, если я ещё не останусь на второй год. А если ещё и на третий! Правильно мать сказала, что надо лучше в книжку смотреть. В футбол, что ли, начать играть? Так ведь поздно и лишний вес уже успел набрать, - и он с тоской потрогал себя за живот и щёки.
Он начал возбуждённо ходить по комнате, словно пойманный зверь в клетке, ища выход. А мысли приходили одна обиднее другой:
- В большом спорте, говорят, с четырёх лет надо начинать тренироваться! Значит, уже поздно и никакие медали мне не светят. На мою голову тоже надежды никакой. Конечно, я мог бы стать даже и академиком, но только в 130 лет, - так обычно шутит учитель математики. Так я, ведь, до такого возраста и не дотяну и потом, - целых 120 лет решать одни задачки! А когда же жить?
Нет, это не по мне. Эх, были бы у меня родители олимпийскими чемпионами! Они бы уж точно, уже из меня мастера спорта сделали. А то только кормят и кормят блинами и котлетами, да ещё и приговаривают:
- Ну, съешь ещё одну за маму! А теперь за папу! И за бабушку! Хорошо, что ещё за Майкла не просят парочку котлет слопать, а то сгинул бы совсем. Нет, не повезло мне с родителями! Не требовательные попались.
Когда, Генкин взгляд нечаянно упал на Людкину калитку, его накрыла последняя, самая высокая волна отчаяния и обиды:
- Это же, сколько лет мне ещё её портфель таскать! Поневоле штангистом станешь. Так туда тоже детей не берут. Говорят – рано ещё, надо, чтобы кости сначала окрепли. А как книжек по шесть кило таскать, так ничего, и про кости не вспоминают! Хотя бы, ранец ей родители купили, что ли. Вот и выходит, что для меня все дороги закрыты, - туда поздно, сюда рано!
Генка почесал затылок и, наверное, оттуда пришла необычная мысль:
"К бабке, что ли, пойти – отворот сделать! Так ведь, если узнают – засмеют. И так с «Голой коленкой» надоели. По-другому и не зовут. Это надо же! Ни одного Генки, кроме меня в школе нет, а всё равно, зовут только так. А, ведь, это всё она! Она первая сказала, как приклеила. Сама же, со своим портфелем подвернулась, а я теперь ходи с этой кличкой. Была бы хоть кличка стоящая. И чего это их, красивых, все слушают и подчиняются им? А тут, - ни красивый, ни счастливый!" И Генка посмотрел на себя в зеркало. На свой рыжий чуб, который он, всегда содержал в порядке и мыл иногда, даже два раза на день. Генка, всегда зачёсывал его на пробор, как Есенин.
- Может, только из-за него и позволяет ему Людка таскать свой портфель. Эх, лучше бы она не разрешала ему этого делать! – вздохнул Генка, - неужели она не знает, что под чубом этим ничегошеньки нет. Да, и в дневнике у него одни голые тройки, да жирные двойки.
- Что это у тебя за дневник, сын! Одни голые тройки, да двойки, как бабы в бане, - обычно говорил отец, проверяя его дневник.
Почему бабы и почему в бане? – этого Генка никак не мог понять, а спросить всегда стеснялся.
И тут его взгляд неожиданно упал на книгу, которую, оставила на его тумбочке сестра.
С её обложки на него весело и хитро поглядывал старик в разукрашенном халате. У него была длинная борода, а на голове красовалась пышная чалма. Генке это загадочный старик показался знакомым.
- Старик Хоттабыч, - прочитал он на обложке, - ну, конечно же! У меня есть большой настенный календарь с этим самым стариком. Интересно, из какой он рок группы и почему без гитары. Уж больно чудён дед!
И Генка начал читать. Он и не заметил, как наступило утро. Уже погасли в окнах фонари, и мама привычно зазвенела на кухне посудой, а он всё читал и читал, жадно перелистывая страницу за страницей. Потом он порылся на шкафу; отыскал календарь и повесил его на самом видном месте, - у зеркала.
- Вот это, да! – только и бормотал он себе под нос. – Мне бы, такой кувшин найти. Где же его, интересно, можно отыскать? Надо будет на старый пруд сходить.
Когда Генка дошёл до самого, - как ему показалось, - интересного места, на него с самого верха «Стены Звёзд», вдруг, упал сам Майкл Джексон. Это так разозлило его, что он не пощадил даже самую большую и ценную из своих картин. Безжалостно, с наслаждением, он скомкал то, к чему так привыкли его глаза и мысли и завидовали все, кто переступал порог его комнаты. Потом он бросил его на пол и долго-долго пинал босыми ногами, приговаривая:
- Вот так, именно так проходит слава земная!
После этого он, словно в лихорадке, достал из шкафа свои новые джинсы и взял со стола ножницы. Время от времени, когда ему становилось страшно от содеянного, он украдкой поглядывал на календарь со стариком, словно ища у него поддержки. И каждый раз, как ему казалось, старик Хоттабыч поощрял его действия улыбкой и даже подмигивал ему. Из окна послышался голос Людки:
- Геннадий, долго мне ещё тебя ждать. – В руках у неё висел, бесчеловечно оттягивая их вниз, всё тот же ненавистный портфель.
- А ты меня не жди. У меня нет первого урока.
Людка постояла ещё некоторое время с раскрытым от удивления ртом, потом повертела пальцем у виска и понесла свой портфель сама, то и дело оглядываясь на Генкино окно.
- Неси, неси! Хватит, рабство отменяется, – бурчал он себе под нос, - так проходит неземная красота! Я их ещё всех поудивляю! Всем покажу голую коленку, так и знайте! Сама же порвала мне штаны, сама обозвала, а теперь, - видите ли, - разрешает мне свой сундук таскать! Сама ты голая в бане!
И, Генка, словно ища поддержки и оправдания своим немыслимым действиям, взглянул на Хоттабыча и даже подмигнул ему. И Хоттабыч опять подмигнул Генке.
- А то понавыдумывали: год Свиньи, год Овцы…. Ну, ладно ещё Лошадь, Собака, Тигр – тоже ничего. Нет, пусть будет год Хоттабыча, - разве он не заслужил! Не зря же его на календаре напечатали. Пусть у меня будет волшебный год, - я, ведь, тоже отыскал его, на шкафу!
Когда Генка появился в школе, сбежались почти все, даже старшеклассники. Девчонки шептались:
- Как это он смог смотаться в Москву?
- Предки привезли, - точно говорю!
- Не а, я его родителей знаю, - они такого не позволят, ни себе, ни ему.
- Брось ты, привезли и надели на него силком. Он, же зацикленный, - сам не дойдёт, в натуре.
Когда его окликнула учительница физкультуры, он тут же повернулся к ней, не то с вызовом, не то за спасением. Голос её был, как всегда, строг и чёток:
- Ветров, ты, почему пропустил сегодня урок физкультуры? Проспал, наверное, как всегда!
- А я занимался сегодня спортом по личному плану, - вымолвил кто-то внутри Генки. От этих вырвавшихся из него слов, он даже растерялся и закрыл рот рукой.
Виктория Викторовна посмотрела на Генкины брюки, потом, - ему в глаза и вполне серьёзно сказала:
- И занимался так усердно, что изодрал новые штаны. Ладно, поверим, но и проверим серьёзность твоих намерений. Ценю мужественные поступки, от кого бы они ни исходили. Отожмёшься от скамейки на следующем уроке сорок раз – будет тебе четвёрка.
- А за пятьдесят, от пола? – опять вырвалось у него изнутри.
Но, Виктория Викторовна будто и не слышала этих слов. Она, просто, не желала гасить в нем разгоравшийся огонёк мужества и воли, поэтому лишь мягко и тихо сказала:
- А за пятьдесят – будет пятёрка, - и уже, почти по-матерински добавила, - наконец то ты, Ветров, решил стать мужчиной. Похвально, если это не на час.
Придя в себя, от только что услышанного, столпившиеся вокруг ученики, подняли его на смех:
- А за пятьдесят, - будут тебе, Генка белые тапочки и вечная память. Но он нисколько на них не обиделся, - ведь, его впервые назвали по имени!
Классная руководительница поначалу хотела отправить его домой переодеться. Но, как ни странно, за него заступились девочки. И Генка сделал для себя неожиданное открытие: девчонкам тоже нравятся голые коленки ребят. Это приободрило его и придало новых сил. Он даже подумал, искоса поглядывая на Людку Тараканову:
"Пусть не думают, что все только и вертятся вокруг них!"
Денис – его сосед по парте, отпетый двоечник и прогульщик, вечно шарящий по его школьному рюкзаку, как по своей авоське, возбужденно зашептал ему на ухо:
- Ты что! Решил задачку по математике! И кто тебе помогал? Даже Тараканова не решила, - у неё отец, наверное, в командировке. Девчонки бегали в пятый, - те сказали, что в условии, наверное, ошибка. А у тебя даже с ответом сходится. Как это у тебя вышло?
Человек внутри Генки молчал, и Генка тоже молчал. Пробуждающийся в нём мужчина, уже давал о себе знать тем, что не позволял, ни врать, ни показывать своё недоумение. Генка тоже не знал, откуда у него взялась решённая задачка. Потом он вспомнил про Хоттабыча и сразу успокоился.
Он, впервые за эти три года, молчал на уроке. Только лишь внимательно смотрел в глаза учительнице и удивлялся тому, какие простые и понятные слова она говорит. Как он раньше не мог понять самого главного: надо просто смотреть в глаза и молчать. А если она смотрит на доску, - надо тоже смотреть на доску. Надо всего лишь читать её мысли, и всё! Да ещё не думать об этих Людках.
- А когда же думать о своей жизни? – невесело подумал Генка. – Но тут прозвенел звонок и учительница, словно угадав его мысли, объявила:
- Теперь вы можете отдохнуть и подумать о главном – о своей жизни.
- А чего о ней думать, - выпалил Денис, - как родители скажут, так и будет!
- Разве, они тебе говорят, чтобы ты прогуливал уроки и получал двойки?
- Да они об этом только и говорят, а что толку, - пробурчал в ответ Денис и махнул рукой.
- А ты подскажи им, чтобы они не только говорили, но и сделали что-нибудь, чтобы помочь тебе, - и она, одобрительно взглянув на Генку, вышла из класса.
- Что они могут сделать, кроме как лишний раз отлупить меня за двойку, - невесело промолвил Денис.
Перед уроком математики, к Генке вернулась его тетрадь, в которой лежали сразу три записки. В них было одно и то же, - ему предлагали дружбу и билет в кино.
"Нет уж, хватит с меня чужих портфелей" - сразу же решил он и стал разбираться с задачкой. Она оказалась на удивленье лёгкой, а почерк совсем, как у него, только немного аккуратнее.
В этот день он уже не нёс ничей портфель и ни в какое кино тоже не пошел, а сразу после уроков играл в футбол со старшеклассниками. Его поставили на ворота, и он не пропустил ни одного мяча. Он так и не понял, кто ему так здорово помог. Потому что, на футбольное поле, пришел почти весь его класс. И Генке показалось, что девчонки болели только за него.
- Конечно же, это дело рук Хоттабыча! Куда им тягаться с ним! На следующий год надо будет опять такой календарь достать, - весело думал он, шагая, домой.
Как же ему было не веселиться, если в его дневнике, как рыбка в сачке плескалась первая в его жизни четвёрка по математике! Придя домой, он заперся у себя в комнате и долго-долго отжимался от пола , от стула, от стола, повторяя много раз одну и ту же фразу:
- Так приходит слава человеческая!
Вечером, сидя на кухне, он не мог поднять ложку, - так болели его руки, ноги, всё тело. Но, только не душа, - в его душе звучала музыка! И ему было, почему-то приятно, когда его, словно маленького ребёнка, мама кормила с ложечки.
Прошел год. Нового календаря со стариком Хоттабычем, Генка так и не купил. Да, он и не сильно искал его, потому что твёрдо знал, что Хоттабыч живёт в нём самом, как в кувшине. Это он заставляет его трудиться, - потому что только так можно добиться настоящего успеха. Генка даже был уверен, что Хоттабыч есть внутри каждого человека. Только его надо выпустить на свободу, - и тогда с ним, как и с Генкой, произойдёт чудо.
Теперь он получал почти одни пятёрки и был, наверное, единственным учеником в классе, кто имел твёрдую пятёрку, как по математике, так и по физкультуре. Генка уже не стоял больше на воротах, а играл в нападении. И вот только тогда, он и разрешал своему Хоттабычу выходить на волю. А, на футбольном поле, Генка творил такие чудеса, что болеть за него приходила, чуть ли не вся школа.
Странно, но теперь он уже сам предлагал Людмиле пойти вместе в школу и пронести её портфель. Теперь, рядом с ним, она всегда перебрасывала свою длинную косу через плечо, на грудь.
Однажды, Генкина мать, подозвала к окну отца и, показывая ему рукой на улицу, сказала:
- Сын то наш, сильно изменился после того, как ты ему тайно решил задачку. Наверное, очень жизненная была задачка.
- Я бы не сказал. Обыкновенная задачка – бассейн и две трубы, из которых льётся в него вода. Правда, пришлось вспомнить свой детский почерк, - засмеялся отец, - но, ты тоже хороша! Где ты, только, такой календарь достала?
Сзади, незаметно подошла и обняла их за плечи, Генкина сестра, заговорщически приговаривая:
- А идея чья? Мне так надоело краснеть за него в школе, что я целый день провела в библиотеке, пока не отыскала эту книжку про Хоттабыча. Так что, мы теперь все виноваты, что наш Генка стал таким. И они дружно рассмеялись, глядя в окно.
Там, у калитки, на скамейке, которую недавно соорудил их сосед, сидела Людка. А, Генка, стоял перед нею, и, размахивая руками, что-то весело рассказывал ей. Время от времени они дико хохотали, держась за животы.
А рядом, под кустом сирени, возле гордо стоящего Людкиного портфеля, лежал его школьный рюкзак. Так близко, будто хотел заслонить собой портфель от всей грязи, на белом свете.
Все были счастливы!