С БАБУШКОЙ НА ЛАВОЧКЕ.
Стоял тихий погожий день. Чувствовалось уже дыхание осени, но днём было по-летнему тепло и солнечно. Мы сидели с бабушкой за оградой на лавочке.
Что за прелесть эти самодельные лавочки за забором каждого деревенского дома! Идёт селянка или селянин по улице, - поздоровается со всеми, сидящими на лавочке, с некоторыми присядет, поговорит. Если люди сидят за оградой на лавочке, - значит, свободны от многочисленных деревенских дел и забот, отдыхают, пока не пришла ещё корова и не нужно идти доить. Это время досуга, общения с соседями. Кто-то просто сидит, кто-то щелкает семечки, кто-то вяжет, штопает носки.
Я сидела рядом с бабушкой и болтала ногами. А бабушка делала мне венок. Цветы не совсем подходили для венка: мальвы, да молодые, мелкие цветки подсолнечника. Бабушка связывала их нитками, обстригая толстые стебли большими чёрными ножницами.
Мы жили в центре села, недалеко от площади, напротив рынка. Бабушка вязала венок и приговаривала: «Когда же, наконец, моя Ларисонька ходить начнёт? Вот бы выбежала из-за базара-то на своих ножках, да прибежала бы сюда сама». Мне было тогда месяцев примерно одиннадцать. Год мне исполнился в октябре. А ходить начала, когда уже морозы ударили.
На лавочку к нам вышла наша соседка баба Паша. Она вынесла какого-то ребёнка, вероятно, своего внучонка, я его раньше не видела, хотя бабу Пашу знала очень хорошо, каждый день видела её в окно, махала ей, здоровалась. Мальчишка был чуть-чуть меня моложе, может на 1-2 месяца. Он мне сразу не понравился: вредничает, кричит, размахивает руками. Нас зачем-то специально посадили рядом. Он сразу стал хвататься за меня, а я прижалась к бабушке и сказала: «Дурак». Баба Паша взяла его к себе на колени, достала завязанные в платочке, сушки. Все сушки были надкусаны. Она стала искать целую, чтобы угостить меня, но не находила. Парнишка тем временем издавал какие-то нечленораздельные звуки, кричал, требовал, по-видимому, целую сушку. Ему дали перевёрнутую сушку, накусанным местом вниз, чтобы не увидел, он сначала брал, но потом замечал подвох, бросал её и истерично вопил. А я думала о том, как безобразно он себя ведёт, зачем он накусал все сушки, брал бы одну и съедал до конца. Мне целую сушку так и не нашли, а от надкусанной я отказалась.
Я прижималась к бабушке и тихонько на ушко звала её домой. Но бабушка идти не хотела, она разговаривала с бабой Пашей. Видя моё унылое настроение, она доделала венок и надела на меня. Обе бабушки начали наперебой хвалить венок, хвалить меня, говорить, какая я красивая в этом венке. Я ощущала у себя на голове обволакивающую тяжесть венка, сидела довольная с гордо поднятой головой, будто принцесса в короне. Глупый и вредный мальчишка меня больше не волновал, к тому же он заснул, а из разговора бабушек я поняла, что его скоро отсюда увезут. Я сидела возле бабушки, поглаживая пальчиком ножницы у неё на коленях, и мне было хорошо.