Глава 10. Ульяновы за границей

Глава 10.                УЛЬЯНОВЫ ЗА ГРАНИЦЕЙ 
Ленин пересек границу России в тридцатилетнем возрасте, а вернулся перед революцией 1917 г., когда ему было уже 47 лет. В начале ноября 1905 г. он въехал в Россию нелегально под чужой фамилией, как потом оказалось, на короткое время, когда после императорского Манифеста от 17 октября началось брожение среди рабочих, в армии и  во флоте и революционные партии призвали к вооруженному восстанию. В 1905 — 1906 гг. В. И. Ленин остановился на даче  в Саблино по Николаевской дороге, которую приобрел вначале 1904 г. Марк Елизаров. Летом 1904 г. в Саблино приехали Анна Ильинична и Мария Ильинична Ульяновы после заключения в киевской тюрьме. Здесь же поселилась их мать - Мария Александровна Ульянова. В маленьком домике для Владимира Ильича  была отведена комната, где он работал и отдыхал. Но в августе 1906 г. он был вынужден выехать Петербург и скрываться от преследований полиции сначала в  финском  местечке Куоккала (тогда Россия),  где поселился на большой даче, носившей название «Ваза». В Петербург приходилось выезжать редко и с большой осторожностью. Связной была Надежда Константиновна. В конце 1907 г. большевистский центр решил перенести издание газеты «Пролетарий» в Швейцарию. Ленин срочно выехал в Женеву, с помощью товарищей добрался до Стокгольма и дождался там Надежду Константиновну, задержавшуюся в Куоккала для завершения дел. В России, под Петербургом, Ленин, скрываясь от полиции, прожил всего около двух лет, активного участия в восстании не принимал, следил за событиями и через связных давал указания действовавшим партийцам. 



Из 37 лет взрослой жизни, прожитых Владимиром Ульяновым, за границей  он находился более 15 лет. Этот период его активной деятельности по становлению партии большевиков досконально освещен в многочисленных произведениях. Написанная многочисленным штатом сотрудников институтов марксизма-ленинизма «История КПСС» стала настоящей библией для каждого коммуниста. Не имеет смысла пытаться перефразировать данные разъяснения по  творческой и партийной деятельности Ленина, мы остановимся лишь на тех моментах, о которых историки-библиографы упомянули лишь вскользь или вообще обошли их молчанием. Постараемся описать бытовую сторону жизни Ленина-Ульянова и его ближайших родственников за границей, - в каких условиях они жили, как отдыхали по выходным, праздникам и летом, чем увлекались.
Мюнхен (1900-1902). Ленин прибыл в Швейцарию  29 июля 1900 г., где провел с Плехановым переговоры об издании газеты и теоретического журнала. Пришли к соглашению, что местом нахождения основного ядра редакции будет Мюнхен. В состав редакции «Искры» вошли Ульянов, Потресов, Мартов, Вера Засулич, которые обосновались в Мюнхене, а также Плеханов и Аксельрод, оставшиеся в Швейцарии. Сразу же после совещания 15 августа 1900 г. Ульянов и Потресов выехали в Германию.   В Германии Ленин по существу взял бразды правления в свои руки. Плеханов оставался в Швейцарии, временами он пытался вмешаться, унять Ленина с его безумными, с точки зрения Плеханова идеями, но расстояние было слишком велико, и это давало Ленину почти полную свободу действий.
После непродолжительной остановки в Нюрнберге Владимир Ильич отправился в Мюнхен, где он остановился нелегально, без паспорта, у социал-демократа Георга Ритмейстера, владельца кафе, в его доме на Кайзерштрассе,53, под фамилией Мейер. Комнатка, которую выделил Ленину герр Ритмейстер, была небольшой. Владимир жил как холостяк, обедал у какой-то немки, которая угощала его мучными блюдами.  Утром и вечером пил чай из жестяной кружки, которую сам тщательно мыл и вешал на гвоздь около крана.  По конспиративным соображениям он пересылал отсюда письма в Россию через Прагу, используя адрес чешского социал-демократа Ф. Модрачека, который переправлял корреспонденцию из Мюнхена в Россию и из России в Мюнхен. Создавалось впечатление, что Владимир Ульянов жил в Праге. В своих письмах он писал так, как если бы жил в Праге: под «провинцией» следовало понимать входившую в Австро-Венгерскую империю Чехословакию, а под «столицей» - Вену.
Весной 1901 г. заканчивался срок ссылки  Крупской. Владимир Ильич в Мюнхене ожидал ее приезд. 16 января он писал Марии Александровне: «Теперь уже не так далек и Надин приезд,— через 2 ;  месяца ее срок кончается, и тогда я устроюсь совсем, как следует». В конце февраля Ленин выехал  в Прагу. Ему надо было засвидетельствовать в русском консульстве свою подпись на прошении о выдаче паспорта Надежде Константиновне. В Мюнхене консульства не было, и Владимир Ильич 1 марта 1901 г. прибыл в Прагу, надеясь оформить документ там. Но оказалось, что и в Праге нет русского консула.  В письме от 4 марта 1901 г. Владимир писал матери из Вены: «Приехал сюда, дорогая мамочка, для добычи «бумаги» для Нади. В Праге не оказалось русского консульства, а мое прошение о выдаче Наде заграничного паспорта должны быть обязательно засвидетельствовано».
Действительно, местопребывание Ульянова было так законспирировано, что Надежда, получив возможность выехать к мужу, не сразу его нашла. Вот как она описывала свои приключения в поисках мужа за границей: «Дала телеграмму. Приехала в Прагу - никто не встречает. Подождала - подождала. С большим смущением наняла извозчика в цилиндре, нагрузила на него свои корзины, поехали. Приезжаем в рабочий квартал, узкий переулок, громадный дом, из окон которого во множестве торчат проветривающиеся перины. Лечу на четвертый этаж. Дверь отворяет беленькая чешка. Я твержу: “Модрачек, герр Модрачек”. Выходит рабочий, говорит: “Я Модрачек”. Ошеломленная, я мямлю: “Нет, это мой муж”. Модрачек, наконец, догадывается: “Ах, вы, вероятно, жена герра Ритмейера, он живет в Мюнхене, но пересылал вам в Уфу через меня книги и письма”. Модрачек провозился со мной целый день, я ему рассказала про русское движение, он мне - про австрийское, жена его показывала мне связанные ею прошивки и кормила чешскими клецками.  Приехав в Мюнхен - ехала я в теплой шубе, а в это время в Мюнхене уже в одних платьях все ходили. Наученная опытом, сдала корзины на хранение на вокзале, поехала в трамвае разыскивать Ритмейера. Отыскала дом, квартира номер 1 оказалась пивной. Подхожу к стойке, за которой стоял толстенный немец, и робко спрашиваю господина Ритмейера, предчувствуя, что опять что-то не то. Трактирщик отвечает: «Это я». Совершенно убитая, я лепечу: “Нет, это мой муж”.     И стоим дураками друг против друга. Наконец приходит жена Ритмейера и, взглянув на меня, догадывается: “Ах, это, верно, жена герра Мейера, он ждет жену из Сибири. Я провожу”. Иду куда-то за фрау Ритмейер на задний двор большого дома, в какую-то необитаемую квартиру. Отворяется дверь, сидят за столом: Владимир Ильич, Мартов и Анна Ильинична. Забыв поблагодарить хозяйку, я стала ругаться:
- фу, черт, что ж ты не написал, где тебя найти?
-Как не написал? Я тебя по три раза на день ходил встречать. Откуда ты?»
Оказалась, что земец, на имя которого была оправлена книжка с адресом, ее зачитал. По впечатлению Надежды «Владимир вел более чем скромную холостяцкую жизнь». Его жилье она назвала «плохонькой комнатушкой».
После приезда Надежды Ульяновы дважды сменили жилье за короткое время. Сначала они снимали комнату, найденную по объявлению, в течение месяца у рабочего социал-демократа Ганса Кайзера. «У них была большая семья – человек шесть. Все жили в кухне и маленькой комнатенке. Но чистота была образцовая, детишки ходили чистенькие, вежливые. Я решила перевести мужа на домашнюю кормежку, завела стряпню. Готовила на хозяйской кухне, но накрывать все надо было в комнате. Старалась как можно меньше греметь, так как Владимир Ильич в это время начал уже писать «Что делать?». Когда он писал, то ходил обычно быстро из угла в угол и шепотком говорил то, что собирался писать». В это время Надежда ни о чем уж с ним не говорила, ни о чем не спрашивала. Потом, на прогулке, он рассказывал, что он пишет, о чем думает. Бродили супруги по окрестностям Мюнхена, выбирали места, где поменьше народу.
     Квартира превратилась в проходной двор. И жена Пауля - хозяина квартиры - не успевала за квартирантами и гостями подметать пол и вытирать грязь. Хозяин квартиры, Пауль Файнхальс, вспоминал, что его квартиранты, Ленин и Крупская, доставляли ему больше хлопот, чем его четверо детей. Когда Крупской разрешили готовить на кухне, то Пауль понял, что ему  было бы значительно меньше убытков, если бы он не позволял ей ни к чему прикасаться и сам кормил бы ее с мужем за свой счет. Оставаться в этой комнате Ульяновы больше не могли, так как в ближайшее время должна была приехать мать Надежды, Елизавета Васильевна. Они стали искать квартиру с большим числом комнат.
Друзья помогли Ленину достать паспорт на имя болгарского доктора Иордана К. Иорданова. В паспорт Владимир Ильич вписал свою супругу Морицу. Это позволило им прописаться в полиции и вести полулегальный образ жизни.
Перед приездом  в Мюнхен  Елизаветы Васильевны в мае супруги Ульяновы перебрались в квартиру в предместье Мюнхена – Швабинге – на третьем этаже многоквартирного дома. Владимир подробно описал ее в письме от 7 июня к матери: «Мы устроились здесь совсем хорошо своей квартирой. Квартирные цены здесь ниже, чем в таких  больших (сравнительно) городах России; обзаведение мы себе купили из подержанных вещей недорого, с хозяйством Ел. Вас. и Надя справляются без особого труда – хозяйство здесь гораздо проще. Местность тоже очень хорошая: окраина города, недалеко вода и сад с массой зелени. Сообщение с центром благодаря электричке отличное». Квартира состояла из трех комнат и кухни. В одной из комнат Владимир устроил кабинет, здесь же принимали гостей. Вторая комната – жилая и одновременно спальня, а третью занимала Елизавета Васильевна. Они жили здесь почти год, до отъезда в Лондон 12 апреля 1902 г. Неподалеку от них жили Мартов, Вера Засулич и Блюменфельд, в чьем ведении была типография. По выходным супруги вместе Елизаветой Васильевной совершали прогулки за город. В письме матери от 17 июля 1901 г. Владимир писал: «Анюта писала мне на днях, что подумывает перебраться на лоно природы: это было бы недурно, хотя заграничные города, надо сказать, лучше обставлены летом, т.е. чаще поливают улицы и т.п., так что здесь легче провести лето в городе, чем в Росси. Мы, например, имеем возможность и купаться каждый день в очень хорошей купальне по сравнительно не очень дорогой цене, и гулять есть где, да недалеко и за город выбраться». «Движение уличное здесь несравненно меньше, чем в таком же большом русском городе: это потому, что электрические конки и велосипеды совершенно оттесняют на задний план извозчиков. Торговое движение в том предместье, где мы живем, совершенно ничтожное. Мы поэтому довольны своим местопребыванием и в деревню или на дачу не собираемся».
Во второй половине сентября 1901 г. Ульяновы вместе с Елизаветой Васильевной  и членами редакции, проживавшими в Мюнхене, съездили на неделю в Цюрих, на «объединительный» съезд заграничных организаций РСДРП. 12 апреля 1902 г. Ленин и Крупская покинули Мюнхен. Но только самые близкие знали, что  они перестали быть  Иордановыми, а стали  Рихтерами, и отправились они  на Британские острова через Кельн, где они осмотрели знаменитый собор, а затем Льеж и Брюссель.
Лондон (1902-1903). Когда Ленин и Крупская прибыли в Лондон, город окутывала густая пелена тумана. Мрачные своды вокзала, дым паровозов и оглушительный грохот поездов страшно не понравились Крупской. На одну неделю Ленин и Крупская под фамилией Рихтер сняли меблированную комнату в небогатом районе, а затем переехали в небольшой дом в районе Финсбури, на Холфорд-сквер. Супруги  остановили свой выбор на двухкомнатной квартире без мебели в доме неподалеку от Британского музея, в библиотеке которого  Владимир Ильич предполагал найти много нужных ему материалов. Хозяйка квартиры, миссис Йоу, брала с них тридцать шиллингов в неделю. «Владимир Ильич объяснил мне тотчас по приезде – рассказывал позже Алексеев - что прочие искровцы будут жить коммуной, он же совершенно не способен жить в коммуне, не любит быть постоянно на людях. Предвидя, что приезжающие из России и из-за границы товарищи будут по российской привычке, не считаясь с его временем, надоедать ему, он просил по возможности ограждать его от слишком частых посещений».
«Сегодня было письмо от Наденьки - сообщала Мария Александровна из Самары в Томск дочери Анне. - Всего 2 комнатки у них, и одна из них, Ел. Васильевны, изображает из себя и кухню и столовую. Вода и угли, которые служат топливом, находятся внизу, надо за ними ходить». «Чересчур незатейливая обстановка комнат,- рассказывает Н. Алексеев,- вызвала недоумение у хозяйки квартиры. Особенно смущало ее отсутствие занавесок на окнах, и она настояла, чтобы какие-нибудь занавески непременно были куплены, иначе у нее выйдут неприятности с домовладельцем, который от всех жильцов своего дома требует известной респектабельности». В  воскресенье хозяйка, миссис Йоу, услышала стук молотка из комнат Рихтера - новые жильцы прибивали занавески. Миссис Йоу пришла в ужас и вызывала жену Рихтера. «Воскресенье - день отдыха,- объясняла иностранке хозяйка,- и стучать молотком в этот день не полагается».  Смущало миссис Йоу и то, что жена мистера Рихтера не носила обручального кольца.  Но Рихтеры платили аккуратно, и миссис Йоу решила, что жильцы ее – иностранцы, а  «кто знает, какой у них закон».
  Каждый день сразу после открытия библиотеки Владимир Ильич появлялся в ней и  трудился все утро. В час дня он складывал книги на отведенную ему полку и шел на Грейт Рассел-стрит, где обедал в одном из ресторанчиков. Вторая половина дня посвящалась встречам с соратниками. Вечера проводили вместе у себя квартире на Холфорд-сквер. Изучать город супруги предпочитали пешком, но иногда они садились в омнибус и подолгу наблюдали с высоты второго этажа  за происходящим вокруг. Иногда собирались друзья и все вместе отправлялись на велосипедах за город, эти поездки давали возможность  некоторое время передохнуть и отвлечься. «Захватили с собой бутерброды вместо обеда и двинулись на целый день ins Grune (на лоно природы, нем.) в воскресенье – писала Крупская Марье Александровне. - Погуляли отлично, воздух нас всех опьянил, точно детей... Единственные из всех здешних товарищей, изучающие все окрестности города, это мы. Находим разные “деревенские” тропинки, знаем ближние места, собираемся и подальше прокатиться».  В выходные дни забирали с собой Елизавету Васильевну и уезжали на целый день. Изредка удавалось выбраться в театр или на хороший концерт. Здесь, в Лондоне, впервые Ульяновы услышали 6-ю симфонию Чайковского. 
27 июня 1902 г. было назначено выступление Ленина в Париже по программе и тактике эсеров. В это время Марии Александровне удалось получить заграничный паспорт. К моменту приезда матери в Париж подъехала Анна Ильинична. Надежда Константиновна была вынуждена по делам редакции остаться в Лондоне. Почти месяц Мария Александровна вместе со своими детьми, Владимиром и Анной,  провели в местечке  Логиви (в Бретани, на Северном берегу Франции). Ленин вернулся после прочтения лекций в Лондон, Мария Александровна  вместе со старшей дочерью уехали в Россию.

Осень 1902 г. в Лондоне была на редкость солнечная и сухая. «Погода здесь стоит для осени удивительно хорошая — должно быть в возмездие за плохое лето. Мы с Надей уже не раз отправлялись искать  и находили  хорошие пригороды с «настоящей природой» - писал Владимир Ильич матери в Самару.
А в феврале 1903 г. Ленин выступал с докладами в Париже,  Женеве,  Лозанне, Берне, Цюрихе, Льеже, Он разоблачал эсеров, утверждая, что тактика индивидуального террора ведет к отрыву революционеров от народа, что террористические акты приносят громадный вред рабочему движению.  В Париже Ленин прочитал в «Русской высшей школе общественных наук» в Париже четыре лекции на тему «Марксистские взгляды на аграрный вопрос в Европе и в России». После утомительных дебатов, приходивших во время лекции и еще долго после, Ленин вернулся в Лондон.
Весной 1903 г. издание «Искры» было перенесено в Женеву. Накануне переезда из Лондона в Женеву Ленин заболел,  по дороге «в Женеву Владимир Ильич метался, а по приезде туда свалился и пролежал две недели».
   
Женева (1903-1905). С больным Владимиром Крупская разместилась   в пансионе мадам Рене Морар,  где частенько останавливались российские эмигранты.  Пансион размещался  в шестиэтажном доме почти в центре города, на левом берегу Роны, вытекающей из озера. Крупская, следуя совету Тахтерева, одного из встреченных в Женеве медиков-большевиков, обмазала Владимира  йодом. Ему стало еще тяжелее. Он метался от боли и покрылся сыпью. Владимира Ильича осмотрел настоящий доктор из эмигрантов, пришел в ужас от методов самолечения и поставил диагноз -  воспаление кончиков грудных и спинных нервов. «Нам и в голову не приходило обратиться к английскому врачу, - рассказывала Крупская. Из Женевы в конце 1903 г. Ленин ездил в Лозанну к знаменитости - доктору Мермоду.
Затем они переселились в предместье Сешерон (улица Шмен приве дю Фуайте, 10), где прожили до 17 июня 1904 г. Их двухэтажный розового цвета домик, мало  отличавшийся от соседних, стоял на тихой улице Плантапоре. На втором этаже, куда вела деревянная лестница, располагались три небольшие спальные комнаты, - одна для Ульяновых, другая для Елизаветы Васильевны и третья для гостей. В каждой комнате - прикрытая пледом койка, стулья. «Внизу большая кухня с каменным полом, наверху три маленьких комнатушки,- описывала свой домик Крупская.- Кухня была у нас и приемной. Недостаток мебели пополнялся ящиками из-под книг и посуды. Толчея у нас сразу образовалась непротолченная. Когда надо было с кем потолковать в особицу, уходили в рядом расположенный парк или на берег озера». Сюда приезжали  русские и иностранные  революционеры, и  Владимир Ильич подолгу беседовал с ними. На улице Каруж в доме 91 управляющий домом переделал большое помещение на первом этаже под библиотеку. В «Каружку» Ленин ходил ежедневно, как на работу.
В Женеве особенно первый год жизни Ульяновы часто посещали кафе и старались в редких случаях пользоваться пансионами. Готовила в основном мать Надежды, Елизавета Васильевна, Ленин предпочитал простые, но  сытные блюда. Надежда готовила редко, она признавалась, что «хозяйка я была плохая, люди, привыкшие к заправскому хозяйству, весьма критически относились к моим упрощенным подходам». Приготовленную ею еду она иронична называла «мурой» и говорила, что умеет «стряпать только горчицу».
Елизавета Васильевна в течение многих лет, начиная с жизни в Шушенском, умело вела их хозяйство. Ни Елизавета Васильевна, ни Надежда не занимались  грязной работой (топка печей, мытье полов, посуды и т.д.) - всегда приглашалась на несколько часов прислуга. Каждое утро, перед тем как начинать свой рабочий  день, Владимир Ильич наводил порядок в своей комнате. На то, что делалось в других частях квартиры, он по выражению Крупской, смотрел «отсутствующими глазами», в той же комнате, где читал и писал, беспорядка не переносил. Нужные ему книги, папки, газеты всегда держал под рукой, в удобном месте.
Одной лихорадкой злоключения Ленина в Женеве не исчерпались: в октябре 1903 г., за день до начала «Второго съезда заграничной лиги русской социал-демократии», Ленин на велосипеде на полном ходу наехал на трамвайные пути, упал и ударился лицом о каменную мостовую.  Врач промыл рану, наложил шов и несколько успокоил: ушиб глазного яблока, надо надеяться, не повредит зрению. С  некоторым опозданием с повязкой на глазу Ленин явился на съезд.
Не изменял своим правилам Владимир Ильич и в Швейцарии - по выходным они отправлялись на прогулки по окрестностям, а летом совершали дальние путешествия. В Женеве в 1904 г. в семье Ленина некоторое время жила Мария Эссен, обаятельная тридцатидвухлетняя женщина. Крупская ее называла «зверь», за ее энергию.  О совместной прогулке в горы позже  Мария Эссен вспоминала: «Это было весной 1904 г. Я должна была уже вернуться в Россию, и мы решили на прощанье "кутнуть" - совершить совместную прогулку в горы. Отправились Владимир Ильич, Надежда Константиновна и я. Доехали на пароходе до Монтре. Побывали в мрачном Шильонском замке - в темнице Бонивара, так красочно описанном Байроном ("На лоне вод стоит Шильон..."). Видели столб, к которому был прикован Бонивар, и надпись, сделанную Байроном. Из мрачного склепа вышли и сразу ослепли от яркого солнца и буйной, ликующей природы. Захотелось движения. Решили подняться на одну из снежных вершин. Сначала подъем был легок и приятен, но чем дальше, тем дорога становилась труднее. Было решено, что Надежда Константиновна останется ждать нас в гостинице.
Чтобы скорее добраться, мы свернули с дороги и пошли напролом. С каждым шагом труднее карабкаться. Владимир Ильич шагал бодро и уверенно, посмеиваясь над моими усилиями не отстать. Через некоторое время я уже ползу на четвереньках, держась руками за снег, который тает в руках, но не отстаю от Владимира Ильича. Наконец добрались. Ландшафт беспредельный, неописуема игра красок. Перед нами как на ладони все пояса, все климаты. Нестерпимо ярко сияет снег; несколько ниже - растения севера, а дальше - сочные альпийские луга и буйная растительность юга... Владимир Ильич  был весел и жизнерадостен».

В отношениях между Лениным и Марией Эссен Крупская усмотрела «измену» Ленина. И причины для такого вывода были: присутствие Марии всегда волновало Ленина, он подолгу оставался с ней наедине, они вдвоем совершали длительные прогулки в горы, когда Крупская уже спала (она рано ложилась), Ленин и Мария долго еще «сумерничали», на собрания ходили без Крупской. Крупская это терпела, и долго, но не выдержала. Скандал между Лениным и Крупской получился грандиозный, в ходе которого жена прямо обвинила супруга в измене с Марией. Скандал получил огласку в социал-демократических кругах. Ленин ни в чем не признавался.
Мария уехала в Россию, на границе ее арестовали. Ленин написал ей в тюрьму 24 декабря 1904 г.: «Не падайте духом, теперь мы все оживаем и оживаем. Так или иначе, немножко раньше или немножко позже надеемся непременно и Вас увидеть. Черкните о своем здоровье и, главное, будьте бодры: помните, что мы с Вами еще не так стары, - все ещё впереди... Ваш Ленин». Письмо Марию взволновало. Она вспоминала: «После такого письма пребывание в тюрьме стало особенно невыносимым. Мучительно потянуло на волю, на работу».
12 июня 1904 г. Ленин и Крупская, отправляясь в путешествие по Швейцарии, остановились на восемь дней в Лозанне. «Сейчас мы в Лозанне – писала Надежда своей свекрови - Уже с неделю, как выбрались из Женевы и отдыхаем в полном смысле этого слова. Дела и заботы оставили в Женеве, а тут спим по 10 часов в сутки, купаемся, гуляем - Володя даже газет толком не читает, вообще книг было взято минимум, да и те отправляем нечитанными завтра в Женеву, а сами в 4 часа утра надеваем мешки и отправляемся недели на 2 в горы... За неделю мы уже значительно "отошли", вид даже приобрели здоровый. Зима была такая тяжелая, нервы так истрепались, что отдохнуть месяц не грех, хотя мне уже начинает становиться совестно». А затем 20 июня с рюкзаками за плечами  из Лозанны направились в сторону Монтре, поднялись в горы, спустились в долину Роны, затем двигались  вверх по реке. Август провели недалеко от Лемана, в деревушке Пюиду, на берегу маленького озера Лак-де-Бре, где по утрам купался Владимир. Их приютил крестьянин Форне, уступив второй этаж дома.
Об этой прогулке Н. К. Крупская писала: «В конце июня 1904 г. мы с Владимиром Ильичем на¬дели мешки за спину и отправились на месяц в горы, куда глаза глядят. Пожили недельку в Лозанне, набрались немного сил, а потом взобрались куда-то над Монтре, забрались в дичь и глушь, к каким-то
лесорубам, которые рассказали нам, как выбраться на дорогу и где заночевать. Через Эгль спустились в долину Роны, зашли в Бе-ле-Бен (Bex-les-Bains) к моей товарке по школе и курсам, по¬том долго брели вдоль Роны, верст 70 сделали - это была самая утомительная часть путешествия. Наконец, перебрались через Геммипас (Gemmipass) в Оберланд, были у подножия Юнгфрау, потом, отбив себе порядком ноги и изустав вконец, поселились на Бриенцском озере (Brienzersee) в Изельтвальде (Iseltwald), где прожили около недели, чтобы потом опять двинуться в путь-дорогу, через Интерлакен и Зимменталь назад в женевские края. Смена впечатлений, горный воздух, одиночество, здоровая усталость и здоровый сон прямо целительно повлияли на Владимира Ильича. Опять вернулись к нему сила и бодрость, веселое настроение».
Елизавету Васильевну, тосковавшую по родине, проводили в Петербург. Квартиру освободили, и переехали  поближе к центру Женевы. С лета 1904 г. по осень 1905 г. Владимир Ленин был прописан как литератор на улице Каруж в доме 91-93 на третьем этаже. В это время здесь жили семьи Бонч-Бруевич, Лепешинских, Мандельштамов, Абрамовых, Ильиных. В этой своеобразной штаб-квартире женевских большевиков располагалась редакция газеты «Вперед», которую вскоре сменила газета «Пролетарий», а внизу - большевистская столовая Лепешинских. На желтом пятиэтажном доме мэрия Женевы в 1967 г. торжественно установили  мемориальную табличку с надписью по-французски: «Владимир Ильич Ульянов-Ленин, основатель Советского государства, жил в этом доме в 1904-1905 гг.».
Бежавший из России после «кровавого воскресенья» Гапон оказался в феврале 1905 г. в Швейцарии. «Через некоторое время после приезда Гапона в Женеву,— писала Крупская,— к нам пришла под вечер какая-то эсеровская дама и передала Владимиру Ильичу, что его хочет видеть Гапон. Условились о месте свидания на нейтральной почве, в кафе. Наступил вечер. Ильич не зажигал у себя в комнате огня и шагал из угла в угол. Гапон был живым куском нараставшей в России революции, человеком, тесно связанным с рабочими массами, беззаветно верившими ему, и Ильич волновался перед этой встречей». «Владимир Ильич, придя со свидания с Гапоном, рассказывал о своих впечатлениях. Тогда Гапон был еще обвеян дыханием революции. Говоря о питерских рабочих, он весь загорался, он кипел негодованием, возмущением против царя и его приспешников. В этом возмущении было немало наивного, но тем непосредственнее оно было. Это возмущение было созвучно с возмущением рабочих масс. "Только учиться ему надо,— говорил Владимир Ильич.— Я ему сказал: "Вы, батенька, лести не слушайте, учитесь, а то вон где очутитесь",— показал ему под стол"». Вождь большевиков с большой заинтересованностью слушал Гапона, потом цитировал его в своих статьях. Бывшего священника приняли в ряды РСДРП. Но уже в мае он вышел из этой партии. У Гапона была идея объединить всех революционеров и стать во главе их. Он обратился с открытым письмом к социалистическим партиям в России. Вернулся в Россию, но в 1906 г.  был убит рабочими, как провокатор.
В конце октября 1905 г. Ленин и Крупская уехали в Россию. Об их приезде в Петербург Крупская вспоминала: «Четыре года почти прожила я за границей и смертельно стосковалась по Питеру. Он теперь весь кипел, я это знала, и тишина Финляндского вокзала, где я сошла с поезда, находилась в таком противоречии с моими мыслями о Питере и революции, что мне вдруг показалось, что я вылезла из поезда не в Питере, а в Парголове. Смущенно я обратилась к одному из стоявших тут извозчиков и спросила: "Какая это станция?" Тот даже отступил, а потом насмешливо оглядел меня и, подбоченясь, ответил: "Не станция, а город Санкт-Петербург».

Женева (7.01.1908 – 15.12.1908) Из Стокгольма, где встретились Крупская с Ильичем, скрываясь от слежки полицейских в России, они направились в Швейцарию  через Берлин. В Женеву прибыли 7 января 1908 г. Нервные потрясения снова привели к частым головным болям у Ильича. Алексинский, большевистский депутат II российской Думы, отмечал, что «Владимир Ильич по любому пустяку мог закатить скандал, и поэтому его старались не трогать по возможности». По словам того же Алексинского, состояние Ленина напрямую зависело от внешних факторов. Плохие вести выводили его из себя, он мог нагрубить любому, даже женщине. Хорошие, наоборот, давали ему заряд бодрости, он смеялся, шутил, и любимое его словечко «батенька» можно было услышать сотню раз на день.
В двадцатых числах апреля 1908 г. Ленин по приглашению   Горького посетил остров Капри (Италия).  Его путь лежал через Альпы, Милан, Парму, Флоренцию, Рим и Неаполь и дальше на пароходе на живописный остров Капри. О нем Горький писал: «Здесь удивительно красиво, какая- то сказка бесконечно разнообразная, развертывается перед тобой. Красиво море, остров, его скалы, и люди не портят этого впечатления беспечной, веселой, пестрой красоты». Алексей Максимович  жил в это время вместе с Марией Федоровной Андреевой в пятикомнатной вилле «Сеттани», которая располагалась в южной части острова, на вершине довольно высокого холма. Фасадом дом был обращен к южной бухте Марина Пиккола. Здесь был необыкновенно чистый, целебный воздух. Однако приходилось испытывать и некоторые неудобства, особенно в холодное время - не было электричества, пользовались газовым освещением. В доме без печей  обогревались зимой жаровнями. Пресную питьевую воду на остров доставляли с материка. Владимиру Ильичу отвели небольшую комнату с видом на море рядом с кабинетом Алексея Максимовича, и он был очень доволен. К тому же у Горького была хорошая библиотека. Владимир Ильич пробыл в гостях у Горького всего семь дней. В Неаполе вместе с Горьким остановились в отеле Мюллера на виа Партенопе. Было решено совершить восхождение на Везувий. До подножия вулкана доехали в экипаже. Дальше до кратера шли пешком. Во время спуска завернули посмотреть на  руины древнего города Помпеи, засыпанного девятиметровым слоем вулканического пепла. Ленин и Горький расстались на вокзале.

Поездка Владимира Ильича так впечатлила, что ему захотелось привезти сюда свою мать, сестер и брата. Об  идеи совместного отдыха он делился с матерью из Женевы: «Хорошо бы было, если бы она (М. И. Ульянова) приехала во второй половине здешнего октября, мы бы тогда прокатились вместе в Италию. Я думаю тогда отдохнуть с недельку после окончания работы (которая уже подходит к концу.) 11 -го  я буду на три дня в Брюсселе, а потом вернусь сюда и думал бы катнуть в Италию.  Почему бы и  Мите не приехать сюда? Надо же и ему отдохнуть после возни с больными. Право, пригласи его тоже,— мы бы великолепно погуляли вместе. Отлично бы было погулять по итальянским озерам. Там, говорят, поздней осенью хорошо. Анюта приедет к тебе, верно, скоро, и ты тогда посылай и Маняшу, и Митю». Поездке всей семьей в Италию не суждено было состояться. В конце 1908 г. страшная трагедия произошла в Италии. Древний город и порт Сицилии Мессина был разрушен сильнейшим землетрясением. Более половины жителей города — свыше восьмидесяти тысяч человек — погибло под руинами
Из воспоминаний Крупской о 1908 г. в Женеве:
«Трудно было нам после революции вновь привыкнуть к эмигрантской атмосферке. Целые дни Владимир Ильич просиживал в библиотеке, но по вечерам мы не знали, куда себя приткнуть. Сидеть в неуютной холодной комнате, которую мы себе наняли, было неохота, тянуло на людей, и мы каждый день ходили то в кино, то в театр, хотя редко досиживали до конца, а уходили обычно с половины спектакля бродить куда-нибудь, чаще всего к озеру.
 
Младшая сестра Николая Павловича - Елизавета Павловна Шмидт доставшуюся ей после брата долю наследства решила передать большевикам. Она, однако, не достигла еще совершеннолетия, и нужно было устроить ей фиктивный брак, чтобы она могла располагать деньгами по своему благоусмотрению. Елизавета Павловна вышла замуж за т. Игнатьева, работавшего в боевой организации, но сохранившего легальность, числилась его женой - могла теперь с разрешения мужа распоряжаться наследством, - но брак был фиктивным. Елизавета Павловна была женой другого большевика, Виктора Таратуты. Фиктивный брак дал возможность сразу же получить наследство, деньги переданы были большевикам.
...Мы было обосновались окончательно в Женеве.
Приехала моя мать, и мы устроились по-домашнему - наняли небольшую квартиру, завели хозяйство. Внешне жизнь как бы стала входить в колею. Приехала из России Мария Ильинична, стали приезжать и другие товарищи».
Получив приглашение от брата и его согласие на покрытие расходов за учебу, Мария Ильинична решила поступать  в Швейцарский университет.  Для поступления туда было необходимо иметь документы об окончании курсов французского языка.  Мария поселилась в Москве в меблированных комнатах и ходила на курсы. Экзамены сдала вовремя и успешно. С большим багажом, в котором везла литературу для брата, Мария приехала в Женеву, где она выяснила, что  документ о знании французского языка не нужен, но необходимо сдать  латынь.   Владимир предложил сестре помочь в изучении латыни, но тут у нее снова начались нелады со здоровьем. В это время центр большевистской эмиграции решил перевести  печатание «Пролетария» в Париж.
Воспаление среднего уха у Марии вызывало такую головную боль, что даже читать было трудно. Женевский врач, прописав лечение, посоветовал все же обратиться к лучшему специалисту по ушным болезням, практикующему в Лозанне. О болезни Маши   Владимир Ильич написал  матери в письме от 17 ноября 1908 г: «Дорогая мамочка! Маняша сегодня поехала в Лозанну к Dr.Mermod, знаменитости по ушным болезням. Он назначил ей визит письменно: приходится ждать очереди у здешних знаменитостей. Но зато, по общему отзыву, врач этот дельный. Я четыре года назад делал маленькую операцию у него в клинике: работают великолепно. Надеюсь поэтому, что Мане он поможет, а то ее все же порядком еще беспокоит ухо и мешает работать. Поселилась она на нашей лестнице, этажом выше; в комнате поставили печку, так что теперь тепло, хорошо. Обедает и ужинает она у нас. Неудача только вышла у нее с латинским языком. Оказалось, что латынь требуется и что держать экзамен можно только 19.XI. До этого срока оставалось ей всего десять дней. Я было попробовал убедить ее рискнуть, пройдя «ускоренным маршем» грамматику; благо, французский она хорошо знает. Но оказалось, что работать очень интенсивно она не может, ухо мешает; да и срок до того маленький, что шансы плохи. Так и бросила латынь. Утешается тем, что мы, вероятно, все переедем в Париж, а тогда и она, конечно, с нами. В Париже не требуют латыни».

Поездка на Капри лишь на некоторое время улучшила настроение Владимира Ильича. Но мысли о неудавшемся восстании, разгроме партии постоянно его угнетали. Головные боли возобновились. Ленин изменился и внешне, и внутренне к худшему. Революционерка Р. Землячка писала: «Мы, близкие ему, с болью следили за тем, как он изменился физически, как согнулся этот колосс». Ленин стал часто заходить в рестораны и кафе, где тратил партийные деньги. Крупская была недовольна, требовала прекратить хождение по питейным заведениям. Объяснения переходили в  ссоры. У него участились нервные срывы по любому поводу. Ругаясь с Крупской, он назвал ее «мымрой» и «потаскушкой».
О состоянии  Ленина в это время  можно судить по рассказу его  соратника А. Парвуса:
«Перед отъездом в Париж Владимир Ильич пригласил меня в ресторан. Мы заказали какое-то вино. Лицо у Ленина было мрачнее тучи. Он начал говорить о неудавшейся российской революции и вдруг взорвался:
- Рабочий класс у нас еще гнилой, говно. Дальше своего носа ничего не видит.
- Всему свое время, - пожал я плечами, не имея особого желания сейчас о чем-либо спорить.
- А впрочем, - продолжал Ленин, кажется, не услышав моих слов, - оно и не нужно, чтобы он пытался смотреть далеко. На данном этапе. Иначе получится то, что получилось с нашей партией.
Очевидно, Владимир Ильич болезненно переживал бесконечные споры, разборки среди большевиков, причиной которых он нередко сам являлся.
Несколько бокалов вина возбудили Ленина, и он стал говорить непозволительно громко, размахивая руками.
Вдруг откуда-то появился полицейский и потребовал наши документы. Ленин весь как-то съежился, побелел и полез в карман. Я проделал то же.
Полицейский внимательно рассмотрел наши документы и вернул обратно.
- Прошу не кричать, - сказал он на прощанье и на несколько секунд задержал свой пристальный, колючий взгляд на лице Ленина.

Крупская надеялась, что переезд в Париж, смена места проживания будет способствовать улучшению здоровья Владимира Ильича, более того Маняша  там могла продолжить свое образование в Сорбонне. 

Париж (15.12.1908 – 17.07.1912). В Париж все семейство двинулось в середине декабре 1908 г. Сняв себе маленькую комнатку на бульваре Сен-Мишель, поблизости от Сорбонны, Мария Ильинична поспешила в университет. Занятия уже давно начались, она записалась на второй семестр. Товарищи помогали подыскать квартиру для Владимира Ильича с семьей. «Квартира была нанята на краю города, - писала в воспоминаниях Крупская - около самого городского вала, на одной из прилегающих к Авеню д'0рлеан улиц, на улице Бонье, недалеко от парка Монсури. Квартира была большая, светлая и даже с зеркалами над каминами (это было особенностью новых домов). Была там комната для моей матери, для Марии Ильиничны, которая приехала в это время в Париж, в Сорбонну, учиться языку, наша комната с Владимиром Ильичом и приемная. Но эта довольно шикарная квартира весьма мало соответствовала нашему жизненному укладу и нашей привезенной из Женевы "мебели". Надо было видеть, с каким презрением глядела консьержка на наши белые столы, простые стулья и табуретки. В нашей "приемной" стояла лишь пара стульев да маленький столик, было неуютно до крайности.
19 декабря 1908 г. Владимир Ильич сообщал  в Москву сестре  Анне, что «из отеля они переехали на хорошую квартиру, где с ними поселились мать Надежды, Елизавета Васильевна и Мария Ильинична за 840 франков + налог около 60 франков да + консьержке тоже около того в год. По-московски это дешево (4 комнаты + кухня + чуланы, вода, газ), по-здешнему дорого. Зато будет поместительно и, надеемся, хорошо. Вчера купили мебель для Маняши. Наша мебель привезена из Женевы. Квартира на самом почти краю Парижа, на юге, около парка Montsouris. Тихо, как в провинции. От центра очень далеко, но скоро в 2-х шагах от нас проводят metro — подземную электричку, да пути сообщения вообще имеются.  Парижем пока довольны». Квартира на улице Бонье отапливалась углем, в обязанности прислуги  входило приносить уголь и зажигать печи, французские «саламандры.  Деньги, переданные большевикам Елизаветой Павловной Шмидт, еще оставались на счетах банков, и Ульяновы могли позволить себе остановиться в шикарной квартире, пригласить сестру Марию Ильиничну, и достойно жить, не зарабатывая,  вчетвером и даже нанимать прислугу. И все же в чем-то приходилось себя ограничивать, считать копейки и экономить.
«На мою долю сразу выпало много всякой хозяйственной возни - писала Надежда Крупская - моя старуха мать как-то растерялась в сутолоке большого города. В Женеве все хозяйственные дела улаживались гораздо проще, а тут пошла какая-то канитель: газ надо было открыть, так пришлось раза три ездить куда-то в центр, чтобы добиться соответствующей бумажки. Бюрократизм во Франции чудовищный. Чтобы получить книжки из коммунальной библиотеки, надо было поручительство домохозяина, а он ввиду нашей убогой обстановки не решался за нас поручиться. С хозяйством на первых порах была большая возня. Хозяйка я была плохая - только Владимир Ильич да Инок были другого мнения, а люди, привыкшие к заправскому хозяйству, весьма критически относились к моим упрощенным подходам. ...Как-то в феврале, помнится, приехал из своего путешествия по Японии Марк Тимофеевич - муж Анны Ильиничны, обедал у нас. Посмотрел он, как мы хлопочем около кухни, как по очереди с Марией Ильиничной моем посуду, и говорит: "Лучше бы вы "Машу" какую завели". Но мы тогда жили на партийное жалованье, поэтому экономили каждую копейку, а кроме того, французские "Маши" не мирились с русской эмигрантской сутолокой. Потом я понемногу приспособилась».
В Национальную библиотеку Ленин ездил каждое утро  на велосипеде. Движение в Париже было  интенсивнее, чем в окрестностях Женевы,  и Владимир от такой напряженной езды очень уставал. На обеденный перерыв библиотека закрывалась, заказанные  книги выдавались лишь через день - два. Ильич на чем свет ругал Национальную библиотеку, а попутно и Париж. Обычно он оставлял велосипед на лестнице соседнего с Национальной библиотекой дома, платя   консьержке по 10 сантимов за день. Однажды, придя после работы в библиотеке  за велосипедом, он его не обнаружил. Консьержка заявила, что она не бралась стеречь велосипед, а разрешала только  ставить его на лестницу.
Головные боли заставляли Ильича на время удаляться от дел и сутолоки. С 17 по 23 февраля 1909 г. Ленин останавливался в «Русском пансионе», современный отель «Оазис», в Ницце, недалеко от моря, откуда  писал с восторгом сестре Анне: «Я сижу на отдыхе в Ницце. Роскошно здесь: солнце, тепло, сухо, море южное. Через несколько дней вернусь в Париж». О своем возвращении в Париж Ленин сообщил Анне 24 февраля.
В феврале ненадолго приехал в Париж Марк Тимофеевич Елизаров. С ним Мария обошла весь Париж, ходили на митинги, театры и музеи, слушали прения в парламенте. Из России пришли сообщения о болезни Марии Александровны,  Марк Тимофеевич заторопился домой. В Сорбонне лекции читали знаменитые  профессора. Мария Ильинична успешно сдала экзамены, и в торжественной обстановке ей был вручен диплом. «Дорого мне все же стоил мой certificat, заниматься приходилось много, но, когда получила его, чувство было очень приятное, что чего-нибудь да добилась», — писала она старшей сестре. Появилась надежда получить дома место преподавателя французского языка, ведь женщин с высшим образованием в России было  немного. Еще во время подготовки у Марии начались приступы боли в области живота, врачи определили аппендицит. В дни ее болезни Владимир Ильич  волновался, возил на консультации врачей, спрашивал у брата Дмитрия, - делать ли операцию. После экзаменов за первым приступом последовал еще один. Было решено оперировать. Марию Ильиничну положили в клинику. Операцию делал известный французский хирург Дюбуше (он жил долгое время в России и был известен своей симпатией к русским революционерам). Операция прошла удачно. Через неделю профессор сообщил, что она больше не нуждается в его наблюдении:  «теперь только отдых — сон, хорошее питание, свежий воздух и прогулки».
Владимира Ильича по  объявлениям в газетах сам нашел  дешевый пансионат в маленькой деревушке Бомбон. Пансион оказался удобным и действительно дешевым — за 4-х человек платили всего 10 франков. Жили там мелкие служащие, Ульяновы мало общались с обитателями пансиона. Владимир  и Надежда  ездили на велосипедах, Маша гуляла. Силы ее восстанавливались медленно. 19 августа Маша писала сестре в Екатеринбург: «Здесь хорошо: настоящая деревня, воздух прекрасный. Наши много ездят на велосипеде, а я гуляю немного. Часто меня сопровождает наша квартирная хозяйка — старушка, очень симпатичная дама. Вообще в смысле практики языка здесь хорошо: много слышишь французской речи и самой можно болтать. Забрали с собой французских романов, читаю протоколы Лондонского съезда, недавно вышедшие».   Владимир Ильич старался держать  Марию Александровну в курсе хода лечения младшей дочери и писал подробные письма: «Дорогая мамочка! Получил вчера твое письмо и отвечаю с первой почтой. Насчет Маняши беспокоишься ты напрасно. Она поправляется хорошо. Ходить, правда, еще не может помногу: осталась еще некоторая боль в ноге (правой). Мы спрашивали докторов и в Париже и здесь в деревне, означает ли это что-нибудь худое. Все говорят, что нет. Говорят, что поправка идет правильно, только несколько медленнее... Вчера она сделала 5 — 6 верст, спала после этого отлично и чувствует себя хорошо. Вообще говоря, вид у нее стал несравненно лучше, аппетит и сон хорошие, высмотрит вполне здоровой... За три недели отдыха поправилась она сильно. Я ей советую усиленно пить больше молока и есть простоквашу. Она себе готовит ее, но, на мой взгляд, недостаточно все же подкармливает себя: из-за этого мы с ней все время ссоримся». Крупская позже подытоживала: «о делах мы старались не говорить. Ходили гулять, гоняли чуть не каждый день на велосипедах... Наблюдали также французские нравы... В общем отдохнул в Бомбоне Ильич неплохо»

  После отдыха в июле 1909 г. Ульяновы сняли небольшую квартиру на улице Мари-Роз в доме №4, на рабочей окраине Парижа. Маша хотела снять отдельно маленькую комнатку, но Владимир Ильич запротестовал самым решительным образом. Марк Тимофеевич звал Марию  в Саратове, где он был принят на работу, но она отказалась. «Очень рада, что вы перебираетесь в Саратов. Говорят, это хороший городок и интереснее, вероятно, Урала. Но как-никак я лично предпочту одну из столиц на эту зиму... Выправилась я теперь уже здорово, могу много ходить и растолстела очень, потому что питалась хорошо, а двигалась мало... Теперь можно и за работу, только бы добраться до России, очень уж мне заграница очертела». Мария отправилась в Москву, где работали Свердлов (его арестовали в декабре 1909 г.), Калинин, Ногин, Дубровинский, Скворцов-Степанов. В Москве она пыталась устроиться на службу с французским языком, ходила в министерство просвещения, но получила в ответ лишь категорическое: «нет!». Устроилась счетоводом в Московскую городскую управу. Знакомая, Ольга Александровна Сильвина пригласила ее на лето на дачу в Финляндию, в небольшой поселок Ино-Неми, обучать ее детей французскому языку. Знания, полученные в Сорбонне, пригодились.
На улице Мари-Роз Ульяновы прожили до июня 1912 г. Это был новый дом с центральным отоплением. Квартира, расположенная на третьем этаже, была светлой и удобной. Из передней направо - большая комната с балконом и видом через улицу на тенистый сад. Эта комната стала кабинетом Ленина. Отсюда дверь в спальню с двумя железными кроватями Ленина и Крупской. Из передней налево - другая, еще большая и лучшая комната для матери Крупской, Елизаветы Васильевны. На той же стороне - небольшая, светлая кухня, в которую вел небольшой коридор. Особо радовало Ульяновых центральное отопление, об этом удобстве они не раз  упоминали в своих письмах: «У нас квартира с отоплением оказалась даже чересчур теплой», — сообщал Ленин матери в письме от 4 ноября 1909 г. «У нас паровое отопление и очень тепло», — снова писал он матери в начале декабря. «Разница от прошлого года только та, что квартира очень теплая» (письмо Крупской к матери Ленина от 20 декабря 1909 г.). Квартира на улице Мари-Роз стоила на 140 франков дешевле, чем на улице Бонье, но для тех лет  все служащие справедливо считали ее дорогой. Недалеко от квартиры находился парк Монсури ставший излюбленным местом отдыха Владимира Ильича.
Небольшая квартира больше соответствовала средствам Ульяновых. Табуретки и простые столы здесь выглядели более уместно. Их приемной стала кухня, где велись и деловые и задушевные разговоры. Крупская писала Марии Александровне: «Вот уж целый год, как мы живем в Париже! Приладились понемногу, жаль только, что мало видим настоящей здешней жизни. Недавно как-то дошли в маленький театр неподалеку от нас и остались очень довольны. Публика была чисто рабочая, с грудными младенцами, без шляп, разговорчивая, живая. Интересна была непосредственность, с какой публика реагировала на игру. Аплодировали не хорошей или дурной игре, а хорошим или дурным поступкам. И пьеса была соответствующая, наивная, с разными хорошими словами, приноровленная под вкус публики. Получалось впечатление чего-то очень живого, непосредственного». Это письмо было написано в декабре 1909 г., а 2 января 1910 г. Владимир Ильич писал  сестре: «До сих пор здесь зима не в зиму, а в весну. Сегодня, напр., прямо весенний, солнечный, сухой и теплый день, который мы использовали с Надей для великолепной утренней прогулки в Булонский лес. Вообще на праздниках мы "загуляли": были в музеях, в театре. Собираюсь и сегодня в один увеселительный кабачок к "песенникам" (неудачный перевод chansonniers)».
Прогулки на велосипедах были любимым видом отдыха Ленина. Вместе с Крупской они объездили все парки под Парижем. Несколько раз  ездили в городок Жювизи, под Парижем, где находился аэродром, и наблюдали за полетами аэропланов. Однажды Ильич по дороге из Жювизи попал под автомобиль, об этом событии он написал сам матери: «Ехал я из Жювизи, и автомобиль раздавил мой велосипед (я успел соскочить). Публика помогла мне записать номер, дала свидетелей. Я узнал владельца автомобиля (виконт, черт его дери) и теперь сужусь с ним через адвоката. (...) Надеюсь выиграть». И позже «Погода стоит такая хорошая, что я надеюсь снова взяться за велосипед, благо процесс я выиграл и скоро должен получить деньги с хозяина автомобиля». 
23 октября 1909 г. Ленин отправился из Парижа в Брюссель на одиннадцатую сессию Международного социалистического бюро, где он  познакомился Инессой Арманд.  В конце года она приехала в Париж и стала активным членом большевистской группы.  О появлении Инессы Арманд  в кругу соратников Крупская  писала: «В Париж приехала из Брюсселя Инесса Арманд и сразу же стала одним из активных членов нашей парижской группы... Она жила с семьей, двумя девочками-дочерьми и сынишкой. Она была очень горячей большевичкой, и очень быстро около нее стала группироваться наша парижская публика».
Инесса свободно владела французским, английским, немецким и русским языками.  Ленин освоил французский только на бытовом уровне, и все время нуждался на встречах с французскими товарищами в хорошем переводчике. На одной из встреч Инесса помогла Владимиру, и после этого он стал ее приглашать на все важные мероприятия. Для Владимира присутствие Инессы на встречах стало необходимым и важным условием, и он безоговорочно включал ее в списки участников. Скоро она стала практически незаменимой: свободно владеющая четырьмя языками и обладающая неплохим литературным стилем, а главное, фантастической работоспособностью, Инесса вела обширную переписку с заграничными большевистскими группами, завязывала личные связи с французскими социалистами. Вскоре марксисты заметили: Ленин, Крупская и Инесса перешли на «ты» – большая редкость для Ленина, который всем говорил «вы». Столь близкие отношения вождя и его ближайшей помощницы тогда объясняли партийной необходимостью и единством интересов.

Инессе в это время было 35 лет, она была вдовой, от двух мужей у нее было пятеро детей. Ее отец, британский оперный певец, Теодор Стефан, выступал под псевдонимом - Пеше Эрбанвиль. Ее мать, французская  актриса, Натали Вайльд.  Отец умер, Натали ушла со сцены и кормила семью, давая уроки пения. Но денег не хватало, и старших дочек - Инессу и Рене - отправили к тетке, в Москву. Тетка была гувернанткой в богатейшей семье обрусевших французских евреев Армандов - преподавала музыку и французский язык. Торговый дом «Евгений Арманд и сыновья» владел крупной фабрикой в Пушкине под Москвой, на которой 1200 рабочих производили шерстяные ткани на 900 тысяч рублей в год.    Инесса в 17 лет выдержала экзамен на звание домашней учительницы. Обе сестры вышли замуж за братьев Арманд, Инесса в 19 лет  - за старшего Александра (он был старше Инессы на два года), Рене – за  Бориса.
Венчание Александра Евгеньевича Арманда и Инессы-Елизаветы Стефан (так писали ее фамилию в российских документах) состоялось в Пушкине 3 октября 1893 г. За восемь лет совместной жизни Инесса родила двух мальчиков (Александра в 1894 г. и Федора в 1896 г.) и двух девочек (Инессу в 1898 г. и Веру в 1901 г.). Инесса увлеклась социалистическими идеями - во многом под влиянием студентов, бывавших в Пушкине: друзей Бориса по университету и репетиторов детей семьи Арманд. Постепенно Инесса отдалилась от мужа, который не разделял ее убеждения, и  сблизилась с младшим братом мужа, Владимиром. Инессе было 28 лет, Володе Арманд - 17. Он был ученым-естественником с первоклассным образованием и к тому же  убежденным социал-демократом. Любовь была сильная и взаимная, ни перед кем не скрываемая. После признания мужу Инесса и Владимир поселились вместе в Москве, на Остоженке. В 1903 г. у них родился сын Андрей. Александр остался Инессе другом, когда возникала необходимость, он приходил ей на помощь – давал деньги, хлопотал, заботился о детях. Их развод не был официально оформлен.   
Под влиянием книги некоего Ильина «Развитие капитализма в России» Инесса примкнула к большевикам.  У себя на квартире она устраивала вечера, диспуты и доклады на революционные темы. 6 февраля 1904 г. в квартире устроили полицейскую облаву. Инессу несколько месяцев держали в  московских тюрьмах. Отпустили Инессу только в июне - за недостаточностью улик. В апреле 1907 г. Инессу опять арестовали. Александр, оставаясь законным мужем,  заботился о детях и посылал деньги ей и Владимиру. В конце сентября ей вынесли приговор: два года ссылки в Архангельскую губернию, в Мезень, куда когда-то был сослан Аввакум. На Ярославском вокзале ее провожала вся семья Армандов. Вслед за ней поехал Владимир. Поселившись ближе к месту ссылки Инессы, Владимир поступил на работу служащим Мурманской биологической станции.
В Мезени у Владимира обострился туберкулез, он уехал лечиться в Швейцарию. Пробыв в ссылке меньше года, 20 октября 1908 г. Инесса  совершила побег. Некоторое время по поддельному паспорту она  прожила в Москве, встречалась с детьми и с товарищами по партии, ходила в театры и на выставки, приняла участие в женском съезде, проходившем в  Петербурге. В начале января 1909 г. из Швейцарии пришли тревожные вести: Владимиру Арманд внезапно стало хуже. Инесса, бросив все, через Финляндию поехала к нему. Через две недели после ее приезда Владимир умер. Инесса была в отчаянии: «Для меня его смерть – непоправимая потеря, так как с ним было связано всё моё личное счастье, а без личного счастья человеку прожить очень трудно».   
Инесса переехала в Париж, а затем в Брюссель, где за год прошла университетский курс. Через двенадцать месяцев напряженной учебы ей вручили диплом «Нового университета» с отличием и званием лиценциата экономических наук. Александр Арманд привез в Брюссель всех  детей. Он продолжал боготворить свою бывшую жену, но она не подавала надежд на сближение. Александр Евгеньевич Арманд вторично женился только после смерти Инессы и пережил ее на двадцать три года. Он усыновил племянника Андрюшу. Осенью 1909 г. Инесса встретила другого Владимира, ставшего на многие годы центром ее жизни: Ленина-Ульянова.

Летом  1910 г. Владимир Ильич во второй раз побывал у  Горького на Капри. Маршрут путешествия на этот раз был иным. Ехал Ленин из Парижа поездом до Марселя, а затем на пароходе по Средиземному морю до Неаполя. 1 июля 1910 г. Владимир Ильич писал Марии Александровне: «Дорогая мамочка! Шлю большой привет из Неаполя. Доехал сюда пароходом из Марселя: дешево и приятно. Ехал как по Волге. Двигаюсь отсюда на Капри ненадолго». Затем  от Неаполя на небольшом пароходе до знакомого причала. И там, как и в прошлый раз, его встречали  Горький и Мария Федоровна. За два года многое изменилось. Они переехали на  виллу рядом с площадью, на виа Лонгано. Владимиру Ильичу выделили удобную комнату с видом на море и поставили рабочий стол у открытого окна. С внешней стороны дома была узкая терраса, примыкавшая к соседней с домом скале. Тринадцать дней провел Владимир Ильич  на Капри
Свой летний отдых семьей решили провести на берегу Бискайского залива. Женщины, Надежда Константиновна и Елизавета Васильевна, отправились раньше Ильича на поиски места и поселились сначала в летней колонии Французской социалистической партии недалеко от Порника, в Вандее. «Но в колонии,— вспоминала Крупская,— у нас житье не вышло. Французы жили очень замкнуто, каждая семья держалась обособленно, к русским относились недружелюбно как-то, особенно заведующая колонией... Тогда мы все решили перебраться в Порник... Наняли мы с матерью две комнатушки у таможенного сторожа. Вскоре приехал Ильич. Много купался в море, много гонял на велосипеде — море и морской воздух он очень любил».  Ленин  отдыхал здесь с 10 июля по 10 августа 1910 г. Вилла, где они жили (маленький двухэтажный домик на тихой улочке рядом с морем), называлась «Розы». Находясь в Порнике на отдыхе, Владимир Ильич вел переписку и готовился  VIII Международному социалистическому конгрессу. По просьбе Ленина Инесса приняла участие в этом конгрессе, проходившем в Копенгагене в начале сентября 1910 г. С этого началось ее участие в международной деятельности партии.

В письме матери из Парижа Владимир Ильич писал, что хотел бы повидаться с ней и сестрой. Местом встречи предложил  избрать Стокгольм, (после конгресса) чтобы дорога не утомила Марию Александровну, ведь ей уже 75 лет. Сохранилась открытка, посланная Лениным матери 4 сентября 1910 г. из Копенгагена:
 «Дорогая мамочка! Посылаю тебе и Анюте горячий привет из Копенгагена. Конгресс закончился вчера. С Маняшей списался вполне: 4 сентября по стар. стилю, т.е. 17.IX по новому жду вас в Стокгольме на пристани. Две комнаты на неделю 17-24.IX мне наймет в Стокгольме товарищ. Мой здешний адрес есть у Маняши. В Стокгольм писать мне Hr.Ulianof. Poste restante. Крепко обнимаю.
До скорого свидания!
Твой В.У.»
Маша вместе с матерью  добралась из Петербурга поездом до финского порта Або, а затем они пересели на пароход до Стокгольма. Мария Александровна позже описала эту волнительную  встречу с сыном: «Утром провели с удовольствием несколько часов на палубе — погода была прекрасная. Пароход опоздал и подошел к Стокгольму в начале 10-го. Мы стояли с Маней у самого барьера и вскоре увидели Володю. Я не узнала бы его, если б Маруся не указала. Она прямо взвизгнула от радости, когда увидела его. Я нашла его очень похудевшим и изменившимся, но он уверяет, что чувствует себя очень хорошо. Сняли 2 комнаты: одна, побольше, для меня и Мани, другая — для него, очень хорошенькие и чистые, не высоко подниматься. Снял он их на 12 дней. Ходили вместе обедать». Владимир Ильич, много  раз побывавший в Стокгольме, выступал в качестве экскурсовода, показывал город, знакомил с особенностями  жизни шведов, предлагал послушать народную музыку, которую играли в парках.
В Стокгольме жила большая колония русских социал-демократов,  и они, пользуясь случаем,  попросили Владимира Ильича прочесть несколько рефератов. Темами его выступлений были «Копенгагенский социалистический конгресс» и «О положении дел в партии». На чтении второго реферата присутствовала Мария Александровна. В краткой биографии матери, которую Мария Ильинична написала в 30-х годах, она рассказывала: «В Стокгольме Мария Александровна присутствовала и на одном выступлении брата на собрании большевистской группы… Она слушала Владимира Ильича с большим вниманием, очевидно сильно волнуясь. “Он хорошо говорил, так сильно и красноречиво, — сказала она мне потом, — только зачем он так сильно напрягается, так громко говорит — это ведь так вредно. Не бережет он себя!”»  Настал день отъезда. О расставании Владимира с матерью Мария Ильинична написала в воспоминаниях: «Когда мы уезжали, Владимир Ильич проводил нас до пристани — на пароход он не мог войти, так как этот пароход принадлежал русской компании и Владимира Ильича могли там арестовать, — и я до сих пор помню выражение его лица, когда он, стоя там, смотрел на мать. Сколько боли было тогда в его лице! Точно он предчувствовал, что это было его последнее свидание с матерью. Так оно и вышло на деле. Больше повидаться с родными до приезда в Россию, после Февральской революции, Владимиру Ильичу не удалось, а мать умерла незадолго до нее, в июле 1916 г.».
Весной 1911 г. в местечке Лонжюмо под Парижем была организована партийная школа. На Гранд-рю, 17, у Леона Дюшона сняли дом на имя Инессы Арманд, приехавшей с 12-летним сыном Андрюшей. Ленин сам принимал участие в выборе помещения. «План поселения, — писала Н. К. Крупская, — был таков: ученики снимают комнаты, целый дом снимает Инесса. В этом доме устраивается для учеников столовая. В Лонжюмо поселяемся мы. ...Так и сделали. Хозяйство все взяла на себя Катя Мазанова, жена рабочего, бывшего в ссылке... Катя была хорошей хозяйкой и хорошим товарищем. Все шло как нельзя лучше. В доме, который сняла Инесса, поселились тогда наши вольнослушатели: Серго (Орджоникидзе), Семен (Шварц), Захар (Бреслав)... Мы жили на другом конце села и ходили обедать в общую столовую, где хорошо было поболтать с учениками, порасспросить их о разном, можно было регулярно обсуждать текущие дела». Надежда Константиновна писала свекрови, что за две маленькие комнаты платили 10 франков в месяц, питались в общей коммуне (стол домашний, русский) и обходилось по 1 франку 30 сантимов с человека.
 
Слушатели школы отбирались местными партийными организациями в России и утверждались мандатной комиссией. Было принято 13 слушателей. В числе учеников были: И. С. Белостоцкий, Б. А. Бреслав, А. И. Догадов, Я. Д. Зевин, А. И. Иванова, Г. К. Орджоникидзе, И. В. Присягин, И. И. Шварц, И. Д. Чугурин и другие. Ленин  прочел 56 лекций. Среди преподавателей были также - Н. А. Семашко, Д. Б. Рязанов, Ш. Раппопорт, И. Ф. Арманд, В. Л. Ледер, А. В. Луначарский. Много сделала для организации  школы Инесса Арманд. В школе Лонжюмо она вела семинарские занятия по политической экономии и читала лекции о социалистическом движении в Бельгии.
Лето 1911 г. выдалось невероятно жарким. Русские «сельские учителя» ходили иногда босиком, что крайне удивляло местных жителей. Иногда слушателям удавалось выкроить время для отдыха. Ездили купаться. Надежда Константиновна вспоминала, что в свободное время они с Владимиром Ильичем на велосипедах поднимались на гору и дальше ехали километров за пятнадцать к аэродрому. Часто они были там единственными зрителями, и Владимир Ильич мог вволю любоваться маневрами аэропланов. В сентябре 1911 г.  Инесса Арманд поселилась на улице Мари-Роз в соседнем с Ульяновыми доме и часто с детьми приходила в квартиру Ульяновых. Владимир Ильич и Надежда Константиновна вели себя с ними, как дядя и тетя.

В январе 1912 г. Ленин побывал  в Праге в третий раз. Последнее пребывание было связано  с VI Пражской  конференцией РСДРП,  проходившей в Народном доме на Гибернской улице, на ней Инессу назначили секретарем Комитета заграничных организаций партии. Весной 1912 г. Инесса по поручению Ленина выехала в Россию, ей сделали паспорт на имя польской крестьянки Франциски Казимировны Янкевич. Она должна была передать с помощью Николая Крыленко  рукописи Ленина в редакцию газета «Правды» и  восстановить недавно разгромленную петербургскую партийную ячейку. Через Краков, Люблин и Харьков Инесса добралась до  Петербурга. Ее поездка была сопряжена с огромным риском - Инессу продолжали искать после побега из ссылки. Выборы уполномоченных по рабочей курии были назначены в Петербурге на 16 сентября, 14-го были арестованы Инесса и Сафаров, ее сопровождавший. 
На лето Ульяновы собирались выехать в Fontenay, под Парижем и предполагали там остаться на целый год. В Париже цены на квартиры подскочили, что ударяло по бюджету семьи Ульяновых, да и к тому же за городом, как считал Владимир Ильич, здоровее и спокойнее жить. Но политические обстоятельства, рост выступлений рабочих по всей России, заставили Ульяновых переехать в Краков, чтобы быть поближе к России.  Ленин не мог приехать в Варшаву или другой город, входивший в состав Российской империи. Он поселился как эмигрант на территории Австро-Венгрии, находившейся отнюдь не в дружеских отношениях с царской Россией. Для политического эмигранта из России здесь складывались более или менее благоприятные условия жизни.
Краков (22.07.1912 – 29.08.1914).  В Краков Владимир Ильич, Надежда Константиновна и ее мать Елизавета Васильевна прибыли 22 июня 1912 г. Уже на другой день, 23 июня, местная газета «Час» сообщала в отделе хроники, что в гостинице «Виктория» на улице Звежинецкая, 6, остановились Владимир Ульянов с женой и тещей. С помощью доктора С.Ю. Багоцкого они нашли квартиру в двухэтажном доме в пригородном районе Звежинец.  За домом находился сад, спускавшийся к берегу речушки Рудавы. Квартира состояла из маленькой передней, большой комнаты с двумя окнами, выходившими на улицу, небольшой комнаты с окном в сторону сада, ставшей кабинетом Владимира Ильича, и маленькой кухни. Крупская писала в своих воспоминаниях «Грязь там была невероятная, но близко была река Висла, где можно было великолепно купаться, и километрах в пяти Вольский ляс — громадный чудесный лес, куда мы частенько ездили с Ильичем на велосипедах». Квартира в Звежинце имела немало достоинств, и все же она оказалась недостаточно удобной. Не было ни электричества, ни газа. К вокзалу, откуда Ленин отправлял почту, приходилось ходить через весь город.
С помощью С. Ю. Багоцкого была найдена недорогая квартира на противоположной стороне города, в районе Весола на улице Любомирского. Она располагалась на втором этаже. 2 сентября 1912 г. семья Ленина переехала в эту квартиру и прожила в ней до 6 мая 1913 г. Вечерами Ульяновы сидели на балконе, откуда открывался чудесный вид на Татры. Как и повсюду, где доводилось им жить, они часто ходили на прогулки, забирались на плоскогорье и подолгу любовались причудливыми белоснежными шапками горных вершин. Иногда забредали в соседнее курортное местечко Закопане. Краков поразил их обилием церквей и их убранством. «Красивое убранство костелов, украшение их цветами, картины и статуи девы Марии, святых, блеск, освещение, театральность — все это имеет громадное значение в деле укрепления влияния религии на массы, повседневная жизнь которых часто сера, однообразна», — писала впоследствии Крупская.
Галиция, входившая в состав Австро-Венгрии, пользовалась относительной политической свободой. Общественность Кракова, мечтавшая о независимости Польши, ненавидела царизм и с симпатией относилась ко всем борцам против самодержавия. И все же здесь  Ленин находился под наблюдением полиции. Сам же Владимир Ильич так объяснил властям цель своего приезда: «В Галицию я приехал из желания познакомиться со здешними аграрными условиями, так как преимущественно этими вопросами я занимаюсь. Намерен также изучать польский язык». Об истинной цели, причине переезда В. И. Ленин писал А. М. Горькому: «Вы спрашиваете, зачем я в Австрии. ЦК поставил здесь бюро (между нами): близко граница, используем ее, ближе к Питеру, на 3-й день имеем газеты оттуда, писать в тамошние газеты стало куда легче, сотрудничество лучше налаживается. Склоки здесь меньше, это плюс. Библиотеки нет хорошей, это минус. Без книг тяжко».
Новый год 1913 г. жившие в Кракове большевики решили отметить в складчину. Выбрали маленькое кафе на одной из тихих улочек. У всех было приподнятое настроение, все радостно смотрели в будущее, верили, что приближается новая революция и на этот раз она будет победоносной. Пели русские песни. Всем было хорошо и весело.

С 8 по 14 января 1913 г. Краков стал местом совещания ЦК большевиков, которое  проходило под руководством Ленина. Помимо членов ЦК на нем присутствовали большевистские депутаты IV Государственной думы и партийные работники, представлявшие нелегальные партийные организации Петербурга, Москвы, Урала и Кавказа. На совещании Ленин выступил с докладами, им были подготовлены резолюции.
В эти дни Надежда  Крупская серьезно заболела, ей становилось все хуже, казалось, силы совсем ее покинули. «Много хлопот доставляло мне сердце, руки дрожали, меня одолевала страшная слабость», - писала она.  По настоянию Ленина пригласили  доктора  С.Ю. Багоцкого (специалиста в области нейрологии). Он установил, что у нее прогрессивная форма базедовой болезни, и  предложил срочно выехать загород. В конце апреля Ульяновы всей семьей перебрались в маленькое местечко Поронин, и Владимир Ильич сообщил младшей сестре: «На днях переехали мы (отчасти по случаю Надиной болезни — базедовой болезни, которая меня немало тревожит) на лето в горы, в деревню Поронин, в 7 кт от Закопане. Это около гор Татр, в 6–8 часах железной дороги от Кракова к югу — сообщение и с Россией и с Европой через Краков. Подальше от России — но ничего не поделаешь. Наняли дачу (громадную — слишком велика!) на все лето до 1.Х нового стиля и с большими хлопотами перебрались. У Нади от переезда болезнь, кажется, ухудшилась. Придется, пожалуй, везти ее в Берн лечить…
Место здесь чудесное. Воздух превосходный, — высота около 700 метров. Никакого сравнения с низким местом, немного сырым в Кракове…Население — польские крестьяне, "гурали" (горные жители), с которыми я объясняюсь на невероятно ломаном языке, из которого знаю пять слов, а остальные коверкаю русские. Надя говорит мало-мало и читает по-польски.
Деревня - типа почти русского. Соломенные крыши, нищета. Босые бабы и дети. Мужики ходят в костюме гуралей - белые суконные штаны и такие же накидки, - полуплащи, полукуртки. Место у нас некурортное (Зако-пане — курорт) и потому очень спокойное. Надеюсь все же, что при спокойствии и горном воздухе Надя поправится. Жизнь мы здесь повели деревенскую — рано вставать и чуть не с петухами ложиться. Дорога каждый день на почту да на вокзал».
  Они любовались окрестностями из окон дома,  много гуляли в горах, взбирались на плоскогорье, которое начиналось у дома. «Ходить по горам страшно любил Ильич» - писала Надежда Константиновна. Места, в самом деле, были  красивыми и целебными. Почта и станция были недалеко. Владимир Ильич наведывался туда дважды в день — утром, когда открывалась почта, и вечером, когда из Закопане приходил поезд, направлявшийся в Петербург через Краков и Варшаву. Путь от «виллы» Терезы Скупень, где жили Ульяновы, до станции Владимир Ильич проделывал пешком или на велосипеде.
Но здоровье Надежды Константиновны не улучшалось. Владимир Ильич советовался с врачами, С.Ю. Багоцкий и другие специалисты рекомендовали сделать  операцию.  Надежда Константиновна продолжала надеяться, что горный воздух сотворит чудо, и надобность в операции отпадет. Она писала свекрови: «Я уже поправляюсь. Сердцебиения гораздо меньше. Следуя совету доктора, ем за троих, лакаю молоко, принимаю препарат железа Робена, и вообще все очень хорошо. Володя очень кипятится, особенно его смущают Кохером. Я очень рада, что Дм. Ил. ему написал письмо, что операции не стоит делать и т. п., а то ему наговорят всякой всячины: то ослепнуть можно, то 11/2 года лежать без движения и т. д. У меня совсем не такая уж сильная степень болезни, и за лето выздоровею…Я очень рада, что нет толкотни. Работы у меня тоже минимальное количество. Читаю большей частью польские романы, да и то не очень усердно».
Казалось, Надежде  становилось лучше, но так продолжалось недолго. Приступы сердцебиения становились все более затяжными. С беспокойством Владимир Ильич писал в Швейцарию Шкловскому: «Дорогой Ш.! Обратите внимание на перемену моего адреса. Приехали сюда в деревню около Закопане для лечения Над. Конст. горным воздухом (здесь ок. 700 метров высоты) от базедовой болезни. Меня пугают: запустите-де, непоправимо будет, отвезите-де тотчас к Кохеру в Берн, это-де знаменитость первоклассная… С одной стороны, Кохер — хирург. Хирурги любят резать, а операция здесь, кажись, архиопасна и архисомнительна… С другой стороны, лечат горным воздухом и покоем, но у нас "покой" трудно осуществим при нервной жизни. Болезнь же на нервной почве. Лечили 3 недели электричеством. Успех - 0… Если можно вообще, навести справки серьезного характера в Берне о Кохере или у Кохера (последнее лучше, конечно, было бы), буду очень Вам обязан. Ежели справки будут говорить за поездку в Берн, черкните, когда принимает Кохер, когда он уедет на лето и как придется устраиваться в Берне, в лечебнице (и очень ли дорогой) или иначе». Другие подробности обсуждений вопроса об операции узнаем из письма Марии Александровны к дочери Марии от 30 апреля 1913 г.: «Сейчас получила письмо от Володи, в котором он пишет также Мите и сообщает ему, что, несмотря на лечение электри¬чеством в продолжение 3-х недель, глаза, шея и сердце по-прежнему... Знакомые советуют везти Надю в Берн к Кохеру — первоклассная знаменитость по болезням такого рода, — вылечит, мол, но запус¬кать рискованно, болезнь серьезная, ничего не поделаешь потом... И вот Володя в большом затрудне¬нии: бросать ли дачу, куда они уже переехали — расположена на горе, воздух прекрасный, горный, как советовали ей, — или везти к Кохеру, он же хирург, вздумает, пожалуй, резать, а многие говорят, что операции в подобных болезнях трудны и сомнительны по исходу... И вот Володя спрашивает со¬вета Мити... Митю письмо это не застало, он приехал дня два спустя и, прочитав письмо, засел за ме¬дицинские книги свои, сделал выписки, посоветовался с кем-то здесь и вчера только послал ответ за¬казным».  Шкловский сообщил, что Кохер - светило, его специальность - операции щитовидной железы, и если оперироваться, то только у него. В середине июня Ульяновы выехали в Швейцарию. По пути остановились в Вене. Короткую остановку они использовали для знакомства с австрийской столицей. Елизавета Васильевна осталась в Поронине на попечении С. Ю. Багоцкого.
В Берне Ульяновых встретил Шкловский и уговорил остановиться в его семье. Доктор Кохер принял их через неделю. Надежду Константиновну поместили в клинику и две недели готовили к операции. Ежедневно по утрам приходил сюда Владимир Ильич. Операция прошла успешно. Через три дня Владимир Ильич написал матери в Вологду: «Дорогая мамочка! В среду, наконец, после 2-недельной "подготовки" в клинике Надю оперировали. Операция, видимо, сошла удачно, ибо вчера уже вид был у Нади здоровый довольно, начала пить с охотой. Операция была, по-видимому, довольно трудная, помучили Надю около трех часов — без наркоза, но она перенесла мужественно. В четверг была очень плоха — сильнейший жар и бред, так что я перетрусил изрядно. Но вчера уже явно пошло на поправку, лихорадки нет, пульс лучше и пр.».
6 августа Ульяновы вернулись  в Поронин. Через четыре дня Надежда написала в Берн Шкловским: «Дорогие друзья! Доехали мы вполне благополучно. Ехали без остановок. Шея растряслась порядком, но теперь все пришло в норму. Дома застали страшный дождь и кучу новостей. Большинство духоподъемных. Как-нибудь напишу поподробнее».

Александр Арманд, официальный муж Инессы, шесть месяцев хлопотал об облегчении ее участи, выехав для этого в Петербург.  Ее освободили весной 1913 г. под залог в 5400 рублей, который внес Александр.  Инесса обращалась в полицию с просьбой разрешить ей выехать в Ставрополь для лечения. «Срочно. Секретно. Самарскому полицмейстеру. Состоящая под гласным надзором в гор. Самаре жена потомственного почетного гражданина Елизавета Федорова Арманд обратилась ко мне с ходатайством о разрешении выехать ей на лето для лечения кумысом в Ставрополь или Белый Яр. Не встречая препятствия к удовлетворению ходатайства Арманд, сообщаю Вашему Сиятельству на предмет объявления о сем Арманд и принятия зависящих распоряжений. О времени выезда Арманд и обратном приезде в Самару мне донести». Срок окончания гласного надзора полиции у нее заканчивался 6 августа 1913 г., и она могла уехать из России. Через  Финляндию и Стокгольм она перебралась в Галицию, там, под Краковом, Ленин проводил совещание ЦК партии. О приезде Инессы вспоминала Крупская: «В середине конференции (22 сентября - 1 октября)  приехала Инесса Арманд. Арестованная в сентябре 1912 г., Инесса сидела по чужому паспорту в очень трудных условиях, порядком подорвавших ее здоровье, - у нее были признаки туберкулеза, - но энергии у нее не убавилось, с еще большей страстностью относилась она ко всем вопросам партийной жизни. Ужасно рады были мы, все краковцы, ее приезду».  Инесса собиралась выписать в Краков детей, подыскивала квартиру. Но партийная необходимость заставила ее срочно выехать в Париж. 7 октября Ульяновы возвратились из Поронина в Краков.
На следующий год 26 апреля семья Ульяновых отправилась отдыхать на лето  в Поронин, и снова остановилась в доме Терезы Скупень. Там были отличные условия и для работы, и для отдыха. Владимир Ильич вставал часов в семь и шел обычно купаться в Дунайце. Быстрая горная речка была в общем мелкой, но вблизи дома Скупень мы нашли довольно глубокое место, где можно было даже плавать. Росший на берегу кустарник скрывал купающихся от проезжей дороги.  Операция, сделанная Надежде Константиновне, дала положительные результаты, но болезнь не исчезла полностью, нужны были режим и чистый горный воздух. Погода, однако, не порадовала. «У нас льет дождь с утра до ночи, целую неделю нельзя никуда ступить из дому иначе, как облекшись в плащ и калоши»,— жаловалась Крупская в письме в Вологду Марии Александровне 8 июня 1914 г. Часто хворала ее мать, Елизавета Васильевна, пришлось взять домашнюю работницу.

В Париже Инесса вместе с Людмилой Сталь организовала выпуск журнала «Работница» для русских женщин. В редколлегию вошли Крупская, Анна Ульянова-Елизарова и несколько других видных большевичек. Часть редакции была в Петербурге, часть - в Париже и Кракове. Первый номер вышел в феврале 1914 г., потом выпустили еще шесть, из которых три были конфискованы. На восьмом номере журнал закрыли. Летом 1914 г. Инесса отдыхала вместе с детьми (четверо из пяти) на юге Адриатического моря, в Ловране, входившей тогда в состав Австро-Венгерской империи.

Ленин настоял на ее участии в Брюссельском совещании II Интернационала. После Брюсселя Инесса вновь собралась в Россию, но помешала война. Ей едва удалось  отправить детей домой - через Италию в Англию, а оттуда в Архангельск.
16 июля, Австро-Венгрия напала на Сербию, а 19 июля (1 августа) 1914 г. Германия объявила войну России, 22 июля - Франции. Началась Первая мировая война. В доме в Поронине был произведен обыск. «25 июля (7 августа) к нам на дачу пришел поронинский жандармский вахмистр с понятым – писала Крупская — местным крестьянином с ружьем — делать обыск. Чего искать — вахмистр хорошенько не знал, порылся в шкафу, нашел незаряженный браунинг, взял несколько тетрадок по аграрному вопросу с цифирью, предложил несколько незначащих вопросов. Понятой смущенно сидел на краешке стула и недоуменно осматривался, а вахмистр над ним издевался. Показывал на банку с клеем и уверял, что это бомба. Затем сказал, что на Владимира Ильича имеется донос и он должен был бы его арестовать, но так как завтра утром все равно придется везти его в Новый Тарг (ближайшее местечко, где были военные власти), то пусть лучше Владимир Ильич придет завтра сам к утреннему шестичасовому поезду». Владимир Ильич срочно телеграфировал директору  полиции в Краков: «Здешняя полиция подозревает меня в шпионаже. Жил два года в Кракове, в Звежинце и 51 ул. Любомирского. Лично давал сведения комиссару полиции в Звежинце. Я эмигрант, социал-демократ. Прошу телеграфировать Поронин и старосте Новый Тарг во избежание недоразумений».


В Поронине уже бродили слухи, что Ульянов – шпион, и именно поэтому он ходит на окрестные горы и делает съемки дорог. Денежные переводы из России вызывали подозрение местных властей. 26 июля (8 августа) Ленин явился в Новый Тарг, где был допрошен комиссаром Гловинским и заключен в местную тюрьму в камеру, где содержались крестьяне. Надежда Константиновна обратилась с письмом в Вену к депутатам австрийского парламента, известным социал-демократическим деятелям  Адлеру и Диаманду. Их поручительство помогло, и Владимир Ульянов был освобожден. В телеграмме, отправленной из Вены в Новый Тарг  6(19) августа в 9 час. 50 мин. за подписью военного прокурора Австрии, указывалось: «Ульянов Владимир подлежит немедленному освобождению».  Надежда Константиновна встретила мужа у тюрьмы, в которой он провел двенадцать суток.
Решили срочно покинуть Австро-Венгрию и переехать в нейтральную страну. В  окружной суд в Новом Тарге поступила телеграмма из Кракова: «Приказать Ульянову Владимиру при проезде через Краков явиться к капитану Моравскому в здание командования корпусом. Военный прокурор при военном коменданте 13 VIII 1914». (Капитан Моравский возглавлял тогда разведывательный отдел Генштаба Австро-Венгрии).  13 августа было получено в Новом Тарге разрешение на проезд из Поронина в Вену через Краков. В конце августа 1914 г. Ленин вместе с  Крупской и ее матерью Елизаветой Васильевной выехали из Поронина в Краков, остановились в привокзальной гостинице. Ленину удалось добиться  разрешения на выезд из Австрии в нейтральную страну - Швейцарию. По пути в Швейцарию Ульяновы остановились на один день в Вене, где  Ленин встретился с В. Адлером. 21 августа (3 сентября) Владимир Ильич, Надежда Константиновна и Елизавета Васильевна выехали из Вены в Швейцарию.
Берн (23.08.1914 – 02.1916)  Из Цюриха 23 августа (5 сентября) Ленин написал открытку Виктору Адлеру: «Уважаемый товарищ! Благополучно прибыл со всем семейством в Цюрих. Legitimationen требовали только в Инсбруке и Фельдкирхе: Ваша помощь, таким образом, была для меня очень полезна. Для въезда в Швейцарию требуют паспорта, но меня впустили без паспорта, когда я назвал Грейлиха. Наилучшие приветы и наилучшая благодарность». Вызывает удивление, сообщение, что во время войны Ленин с семьей пересекает границу Австрии со Швейцарии без паспортов, ему достаточно было произнести всего лишь имя Германа Грейлиха – депутата  швейцарского парламента. 27 августа (9 сентября), через три недели после освобождения Ульянова королевский комендант в Кракове «распорядился об отмене обвинения против Владимира Ульянова, т.к. он не нашел оснований для ведения судебного разбирательства».
 Решили остановиться в Берне, так как Елизавете Васильевне стало совсем плохо, она очень ослабла и угасала на глазах. Они сняли две меблированные комнаты в доме недалеко от Бернского леса. Надежда Константиновна находилась рядом с матерью. 21 марта 1915 г. Елизавета Васильевна скончалась. Смерть Елизаветы Васильевны Ленин и Крупская пережили без слез и без поминок.

Еще в мае 1913 г. Елизавета Васильевна получила письмо из России от нотариуса, который уведомлял госпожу Е.В. Крупскую, что ей досталось небольшое наследство от ее покойной двоюродной сестры, одинокой женщины, учительницы. Надежда Константиновна обратилась к Лиле Книпович, у которой они жили в Финляндии: «Дорогая Леля, уж видно суждено так, в этом году не давать нам ни минуты покоя. Умершая сестра оставила маме 4 тыс. рублей, но чтобы получить их, надо либо самой поехать, либо дать доверенность на имя местного адвоката». Все хлопоты по оформлению и передаче  наследства Книпович взяла на себя, и вскоре деньги перевели в Краков. Ульяновы положили их в Краковский банк. Из Берна Крупская дала указание Краковскому  банку перевести деньги в Швейцарский банк, но он их не перевел. Пришлось договариваться с агентом, который за приличные комиссионные сумел получить деньги. Крупская получила лишь  половину суммы наследства тети. 
 
По настоянию Ленина Инесса перебралась из воющей Франции в нейтральную Швейцарию – здесь было безопаснее. Сначала она остановилась в Монтре, а затем переехала в Берннашла комнату близ Дистельвега, где жили Ленин и Крупская.  Некоторое время они проводили свободное время втроем среди деревьев Бремгартена. Ульяновы и Арманд возобновили свой прежний образ жизни,- ездили на пикники и загородные прогулки, помогали друг другу в работе.
В январе 1915 г. Инесса переехала в горную деревеньку Божии и там, вдали от четы Ульяновых, составила краткий набросок статьи о феминизме и свободе любви, который послала Ленину. В своих комментариях  Ленин требование «свободы в любви» назвал «не пролетарским, но буржуазным» и предложил Инессе задуматься над «объективной логикой классовых отношений в делах любви» и закончил свой ответ дружеским приветствием на  английском: «Friendly shake hands».  В следующем письме Инесса попыталась развить свою мысль и доказать, что краткая и мимолетная страсть лучше и чище, чем супружеские целования без любви. Ленин согласился, что поцелуи без любви «грязны», но почему, спрашивал он, противопоставлять им «страсть», а не любовь и почему «мимолетную»?   
  Весной, после смерти Елизаветы Васильевны, Надежда Константиновна почувствовала себя плохо. Врачи посоветовали отправиться в горы. Владимир Ильич по газетам нашел дешевый пансион вдали от модных курортов в небольшом местечке Зеренберге. Поселились в отеле «Мариеяталь», в светлом номере, окна которого выходили на заснеженные вершины Альп. Спали с открытыми настежь окнами. Здесь прожили все лето. Сюда, в горную деревушку, можно было выписать любую книгу и получить ее бесплатно аккуратно, через два дня. «В Зеренберге – писала Крупская - заниматься было очень хорошо. Через некоторое время к нам туда приехала Инесса. Вставали рано и до обеда, который давался, как во всей Швейцарии, в 12 часов, занимался каждый из нас в своем углу в саду. Инесса часто играла в эти часы на рояле, и особенно хорошо занималось под звуки доносившейся музыки. После обеда уходили иногда на весь день в горы. Ильич очень любил горы, любил под вечер забираться на отроги Ротхорна, когда наверху чудесный вид, а под ногами розовеющий туман, или бродить по Штраттенфлу - такая гора была километрах в двух от нас, "проклятые шаги" - переводили мы. Нельзя было никак взобраться на её плоскую широкую вершину - гора вся была покрыта какими-то изъеденными весенними ручьями камнями. На Ротхорн взбирались редко, хотя оттуда открывался чудесный вид на Альпы. Ложились спать с петухами, набирали альпийских роз, ягод, все были отчаянными грибниками, грибов белых была уйма, но наряду с ними много всякой другой грибной поросли, и мы так азартно спорили, определяя сорта, что можно было подумать - дело идет о какой-нибудь принципиальной резолюции».
23 сентября (6 октября) 1915 г. Ульяновы вернулись в Берн, переехали в другой район. Комната здесь была без электричества, но уютная и недорогая, а цена для них имела теперь особое значение. Жить в столице Швейцарии становилось все труднее. Берн был оторван от политических центров, эмигрантская колония была невелика, да и хорошей библиотеки не было, а Владимиру Ильичу она требовалась для работы над книгой «Империализм, как высшая стадия капитализма».

В середине февраля 1916 г. Ульяновы отправились в Цюрих, где думали пробыть несколько недель, а застряли на целый год.

Цюрих. (02.1916 – 25.03.1917).   Оставив вещи на вокзале, вместе пошли искать  комнату. Поселились  в старом доме, построенном в XVI веке,   в семье сапожника Каммерера, ходили столоваться к фрау Прелог. Квартира была «интернациональной»: в двух комнатах жил хозяин – сапожник с многодетной  семьей, в других – булочница с детьми, жена немецкого солдата,  итальянец   и   австрийские актеры. В библиотеку Владимир Ильич ходил каждый день,  там он дописывал книгу. Вечером заходили в ресторанчик «Кабаре Вольтера», располагавшийся в двух шагах от квартиры. В нем регулярно устраивались  представления с танцами, декламацией стихов и музыкой.
Летом 1916 г. болезнь Надежды Константиновны  вновь обострилась. По совету врачей поехали в Швейцарские горы в местечко Флюмс. Дом отдыха Чудивизе привлек дешевизной — за человека в день брали всего 2,5 франка. Хозяин пансионата «Чудивизе» Мартин Вильдхабер поселил гостей в угловой комнате второго этажа, под чердаком. Дом был старым, деревянным, но сухим, уютным, со скрипучими ступеньками на второй этаж. Комната освещалась электричеством, только убирать ее надо было самим жильцам, так как прислуга номера не обслуживала. Владимиру приходилось чистить сапоги свои и Надежды. Крупская вспоминала: «Владимир Ильич каждое утро забирал мои и свои горные сапоги и отправлялся с ними под навес, где полагалось чистить сапоги, пересмеивался с другими чистильщиками и так усердствовал, что раз даже при общем хохоте смахнул стоявшую тут же плетеную корзину с целой кучей пустых пивных бутылок».
Своим привычкам не изменяли, бродили по окрестностям. По склонам гор росла малина и ежевика, и Ульяновы с удовольствием ее съедали с молочными блюдами, предлагавшимися в доме отдыха. «Спускаясь вниз через лес, Владимир Ильич вдруг увидел белые грибы и, несмотря на то, что шел дождь, принялся с азартом за их сбор, точно левых циммервальдцев вербовал. Мы вымокли до костей, но грибов набрали целый мешок. Запоздали, конечно, к поезду, и пришлось часа два сидеть на станции в ожидании следующего поезда» - писала в воспоминаниях Крупская.   
12 июля 1916 г. пришло сообщение о смерти матери  Марии Александровны Ульяновой, она умерла на даче в деревне Юкки. Анна Ильинична так описывала Дмитрию Ильичу последние дни матери: «Она была все время очень кротка и благодарила за всякую мелочь. В начале болезни она сказала: «Дай мне что-нибудь, ну, облатку, — ты знаешь что, — я хочу пожить еще с вами». А потом повторяла несколько раз, «что уж бог даст»! Дня за два до смерти она сказала: «Куда же папа наш ушел?!» А в день смерти: «Где же наш Митек?» В день смерти я принесла ей цветок из сада, и она улыбнулась так оживленно, сказала по-французски: «Как это красиво! Какой хорошенький цветок!» — И глаза ее заблестели. Она говорила ласково со мной и Маней». Ее похоронили на Волковском кладбище в Петрограде.
  После отдыха, 31 августа Ульяновы вернулись в Цюрих в тот же старый дом. Фрау Каммерер радушно их приняла. Опять наладился привычный быт. Владимир Ильич целыми днями занимался в библиотеках. Инесса оставалась в  деревне Божии, но связь с ней не прерывалась, Ленин иногда даже звонил. Он узнал, что у нее депрессия, советовал заниматься спортом, не проводить все дни в библиотеке в Божии.
О революции в России узнали из газет: «Однажды, когда Ильич уже собрался после обеда в библиотеку, а я кончила убирать посуду, пришел Бронский со словами: «Вы ничего не знаете?! В России революция!» Мы пошли к озеру, там, на берегу под навесом вывешивались все газеты... В России действительно была революция».
Было получено от германского посла в Берне фон Ромберга разрешение на проезд группы эмигрантов в Россию через Германию. Чета Ульяновых покинула свою квартиру 25 марта (9 апреля) 1917 г. и направились из Цюриха к германской границе, где они пересели в опломбированный вагон, сопровождавшийся офицерами германской разведки. Вместе с ними в этом вагоне ехали через Германию двадцать девять человек, включая Инессу  Арманд, Григория Зиновьева и его жену, Григория Сокольникова, Александра Абрамовича, Карла Радека и  швейцарца, Фрица Платена. 1(13) апреля эмигранты прибыли в Стокгольм, где было созвано совещание большевиков, на котором было образовано Заграничное бюро ЦК в составе Ганецкого, Радека и Воровского. Ночью 3 (16) апреля 1917 г. эмигранты приехали  в Петроград.  Ленин с броневика, а затем с балкона дворца Матильды Кшесинской призвал собравшуюся публику к социалистической революции.

Для советского человека времен перестройки, жившего в коммунальной квартире, (а в селе без электричества, телефона и канализации),  ездившего за колбасой, сосисками в Москву  за сотни километров, условия пребывания   эмигрантов Ульяновых в Европе казались  роскошными. Их взятые в наем трехкомнатные, четырехкомнатные квартиры на троих изумляли многих, а некоторых доводили до проклятий за столь безрассудную трату партийных денег.  На самом деле Ульяновы жили за границей очень скромно, несмотря на то, что в кассу приходили громадные суммы денег, измеряемые сотнями тысяч рублей (рубль тогда был конвертируемой валютой). Они не проматывали деньги в ресторанах, в казино, не скупали бриллианты, недвижимость, пользовались велосипедами, а не автомобилями последней марки. Но они не голодали, не нищенствовали, не блуждали по ночлежкам, они позволяли себе истратить столько, сколько в среднем тратили мастеровые, учителя, врачи и юристы небольших городков и селений. Они не были похожи на представителей русского высшего общества, банкиров и промышленников, отдыхавших в Европе и поражавших местное население своими безмерными тратами.   Они сливались с европейцами,  и также просто, как большинство из них, одевались, питались, проводили свое свободное время. В России семья Ульяновых относилась к классу помещиков, дворян, лендлордов,  а в Европе – всего лишь к бедной интеллигенции. Сама Крупская воспринимала свою жизнь за границей вполне  реалистично: «Расписывают нашу жизнь как полную лишений. Неверно это. Нужды, когда не знаешь, на что купить хлеба, мы не знали. Разве так жили товарищи эмигранты? Бывали такие, которые по два года ни заработка не имели, ни из России денег не получали, голодали. У нас этого не было. Жили просто, это правда».
И все же остается непраздный вопрос, - на какие средства жили за границей Ульяновы? Многочисленные переезды, наем квартир, отели, отдых в горах, путешествия на Капри, в Ниццу, развлечения, питание требовали немалых средств для семьи. К этому следует добавить затраты во время приездов в гости  матери и сестер, а также Маши на учебу в Сорбонне.

Затраты семьи Ульяновых, прежде всего, оплачивались из их фонда. В обширной переписке, которую Ленин вел с матерью и сестрами, постоянно встречаются фразы: «деньги получил давно», «финансы получил, дорогая мамочка, и первые и вторые», «Анюте все забывал написать, что 340 р. получил...», «насчет денег - прошу перевести их мне сразу (деньги теперь мне нужны); лучше всего через банк, именно через Лионский кредит...», «пятьсот рублей, лежащих на книжке, попрошу тебя послать мне...», «за деньги большое спасибо (писал М.Т. о получении мной 500 р.)». Деньгами, «лежащими на книжке», ведала Анна, получая гонорары Ленина за изданные книги и статьи. До начала войны Крупская получила наследство от своей тетки, умершей в Новочеркасске; Анна с Марком Елизаровым  продолжали эпизодически высылать деньги Ленину.
Работникам аппарата партии  выдавалась  зарплата, а курьерам-рассыльным, занимавшимся провозом и  распространением литературы, с риском для себя и родных, вознаграждения. Надо понимать, что и Ленин, и Крупская, и все члены семьи Ульяновых, включая мужа Анны и жены Дмитрия, регулярно получали «партийное жалование», величина которого, по некоторым данным, была не очень велика, но и не меньше среднего заработка европейского рабочего. Максимальной суммой партийного жалованья, установленной для руководящих членов большевистской фракции, было 350 франков, именно такую сумму, по его словам, ежемесячно получал Ленин.

Поездки на конференции, съезды, совещания, пребывание в гостинице, питание, культурные мероприятия, включая банкеты - все это финансировалось из партийной кассы. Сохранилось много расписок в получении Лениным, Зиновьевым, Каменевым, Шанцером и другими большевиками денег из партийной кассы в сумме 200, 250, 600 и т.д. франков. Выдавала деньги «хозяйственная комиссия большевистского центра». На многих из них расписывался Владимир Ильич.
Партийная касса пополнялась, прежде всего, за счет взносов членов партии. Какие это были суммы, неизвестно, отчеты не сохранились, но по частичной информации, можно представить. В своих воспоминаниях бывший большевик А.Д.Нагловский пишет, что в 1905 г., летом, он по поручению казанской организации выехал в Женеву для передачи Ленину двадцати тысяч рублей. 
     Наибольшие суммы поступали  в партийную кассу от пожертвований, поступавших от отдельных лиц или в результате широких сборов.  В начале века российские социал-демократы пользовались определенной симпатией со стороны не только передовой прогрессивной интеллигенции, но и некоторой части фабрикантов и банкиров, связывавших с этими силами свои надежды в деле освобождения от многих архаизмов самодержавия. Революционерам оказывали поддержку многие деятели искусства.  Надежда Константиновна Крупская, учитывая размеры поступивших к большевикам сумм, назвала эту финансовую инъекцию обретением «прочной материальной базы».  Миллионер Савва Морозов, глава крупной, широко известной в России купеческой династии, под влиянием Горького передал  большевикам на издание «Искры» несколько десятков тысяч рублей. После его смерти большевистской фракции были перечислены 60 тыс. руб. из наследства Саввы Морозова, «лицом, имевшим формальное и моральное право распорядиться деньгами по своему усмотрению». Горький своим влиянием и собственными деньгами не раз приходил на помощь большевикам.   Во время декабрьского восстания 1905 г. московская квартира Горького стала центром, куда свозилось оружие для боевых отрядов, и доставлялась вся информация. Племянник Саввы Морозова, Николай Павлович Шмит, владелец крупной мебельной фабрики помогал российским социал-демократам  во время вооруженного восстания в Москве.  Известно, что он передал Красину 20 тысяч рублей на покупку оружия и 15 тысяч руб. на издание газеты. К 1905 г. фабрика Шмита превратилась в революционный центр, боевая дружина, сформированная на средства Шмита, принимала активное участие в стачках, столкновениях с полицией и терактах. Сам Николай Павлович со своими сестрами участвовал в руководстве действиями боевиков. 17 декабря 1905 г. Шмит был арестован. Проведя в заключении 14 месяцев, он умер в тюрьме, причина его смерти не известна. Шмит завещал передать  часть своего капитала на революционные цели. Третейским решением суда, которое было вынесено в Париже в 1908 г., часть денег Шмита была признана по праву за большевиками.    Передача денег была зафиксирована  актом:  «Согласно решению и расчетам исполнительной комиссии Большевистского центра (расширенная редакция "Пролетария") в заседании 11 ноября 09 года принято мной от Е.Х. двести семьдесят пять тысяч девятьсот восемьдесят четыре (275 984) франка. 13.Х1.09. Н.Ленин».  Наследство Шмита принесло «Большевистскому центру» (БЦ) в общей сложности около 280 тыс. руб.  Немалые суммы  поступали от сборов на различных мероприятиях в пользу большевиков. Так, например, во время пребывания  Горького в США летом 1906 г. пожертвования в поддержку восставших исчислялись десятью тысячами долларов, и все они были переданы в большевистскую кассу.
  Вторым важнейшим источником пополнения кассы БЦ были доходы от экспроприаций (их тогда называли сокращенно «эксами») казенных сумм, осуществленных большевистскими «боевыми дружинами. Особенно широкую деятельность в этой области в 1906-1908 гг.  развили большевики Урала, с одной стороны, и Закавказья - с другой. Уральские большевики, во главе которых стояли три брата Кадомцевых (Эразм, Иван и Михаил), пытались создать отряды массовой рабочей милиции и разрабатывали военно-стратегические планы восстания на Урале. Средства, приобретенные уральцами  в результате экспроприаций,  главным образом использовались на  организацию отрядов, а в БЦ пересылалась относительно небольшая их часть. Группа же большевиков Закавказья никаких стратегических задач перед собой не ставила, состояла из отчаянно смелых «удалых добрых молодцев» (Ленин называл их руководителя С. Т. Петросяна-Камо «кавказским разбойником»), и захваченные деньги передавали полностью Ленину. За 1906-1908 гг. на Урале большевиками было проведено несколько десятков «эксов», большей частью  мелких ограблений казенных винных лавок, но иногда и весьма крупных (при ограблении почтового поезда на Деме, под Уфой, в августе 1906 г., в руки большевиков попало свыше 200 тыс. руб.). Из этих денег, как теперь известно, в кассу БЦ поступило 60 тыс. руб.
Непосредственное участие в разработке планов «эксов» в Закавказье принадлежало Красину. Общее количество денег, захваченных группой Камо, определяется приблизительно суммой 350 тыс. руб., причем экспроприация двух банковских экипажей с банкнотами на Эриванской площади в Тифлисе (25 июня 1907 г.) дала не меньше 250 тыс. руб., которые лично привез Камо и сдал их в штаб-квартиру БЦ в Куоккала. Крупская писала, что эти деньги «нельзя было использовать», так как номера банкнот в пятьсот рублей были известны и сообщены правительством всем европейским банкам, а пытавшихся произвести размен арестовывали. В Стокгольме был схвачен латыш Ян Мастерс (Янис Страуян), в Мюнхене - Ольга Равич,  Богдасарян и Ходжамирян, в Женеве - Семашко. Но  из экспроприированных  250 тыс. руб. в банкнотах по 500 рублей было только 100 тыс. руб., остальные 150 тыс. руб. были в более мелких купюрах, и размен их  трудностей не представлял. Общее количество средств, поступивших по линии «эксов» неизвестно, так как документально не велись записи всех предприятий БЦ этого рода.
Фактически Ленин был главным «держателем» и распорядителем партийных средств.  6 июля 1911 г. в Париже Лениным была подготовлена «записка наличных денежных сумм», где речь идет о «прибавлениях» и «убавлениях», фигурируют суммы:   «50 703 и 64 850 франков»  и подводится «сумма наличных - 44 850 франков».  Сохранились запись, что  в августе 1909 г. оправлено распоряжение в контору Национального учетного банка в Париже продать принадлежащие ему ценные бумаги, и  выдать А.И.Любимову чек на сумму 25 тысяч франков.
      Накануне Февральской революции, партия большевиков находилась в крайне бедственном финансовом положении. Как следует из записей с 1 декабря 1916 г. по 1 февраля 1917 г. в кассу партии поступили средства всего лишь в   сумме 1 тыс. 117 руб. 50 коп.