Начало см. здесь - http://proza.ru/2012/09/28/1528
Предыдущая глава здесь - http://proza.ru/2012/09/30/665
«ПЛЕВАЛ Я НА ВАШЕ КУНФУ!»
— И тогда преподобный Чан был вынужден прервать медитацию. Он бросил взгляд туда, откуда доносился шум, и увидел нечто необыкновенное: схватку змеи и журавля. Вот змея, вытянув голову, напряжённо ждёт атаки огромной птицы; едва журавль бросается вниз, она, извиваясь, мгновенно уходит в сторону и наносит врагу удар хвостом. Журавль пытается защититься, но в тот же миг змея, скользнув, меняет позицию и наносит новый удар. Всегда недосягаемая, змея давала мощный отпор и держалась на равных с птицей. В конце концов, журавль обессилел и улетел прочь...
Мальчишки слушают уважаемого профессора Мана раскрыв рты. Пожалуй, для многих эти рассказы — самое привлекательное в его занятиях. Слушать куда интереснее, чем гнуться в бесчисленных растяжках, насиловать себя упорными отжиманиями от пола на кулаках, запястьях, пальцах, повторять бесчисленные тао, заучивая очерёдность движений до автоматизма...
Юный Брюс внимает историям наставника особенно жадно. Перед ним, как живые, встают картины: вот великий мастер кэмпо Чан-Санг-Фонг (в другой транскрипции — Чжан Сань-фэн, в 12 веке основавший школу "птицы и змеи") наблюдает за повадками журавля и гадюки; вот замечательный лекарь Хуа-То (про него ходили легенды, будто он мог возвращать к жизни мертвых) медленно, изящно и плавно отрабатывает свои чудесные "игры пяти животных и птиц"; а это сам Вань-Лань...
…
...—Эй ты, богомол, посторонись, тебе говорят! — заносчивый вояка, как видно, не привык, чтобы кто-то становился на его пути. — Я к тебе обращаюсь, лысая твоя башка!
До сих пор никто из многочисленной толпы, снующей между торговых рядов, не смел и слова сказать этому грозному стражу, который расталкивал всех направо и налево. Однако бритый наголо человек в изрядно потрёпанной и запылившейся
рясе шафранного цвета, мирно беседующий с торговцем рыбой, удивлённо глянув на грозного солдата, спокойно бросает в ответ:
— Ступай своей дорогой. Разве здесь недостаточно места, чтобы разойтись?
От такой наглости у бравого воина кровь приливает к лицу.
— Ты кому отвечаешь?! —свзрывается он. — Я снесу тебе сейчас половину твоего поганого черепа, чтобы тебе было удобно собирать в неё милостыню!
После этих слов он выхватывает свой меч, надеясь увидеть в глазах монаха смятение и ужас. Однако тот, напротив, сокрушённо и даже сочувственно покачивает головой, словно видит перед собой рыночного дурачка-юродивого, на которого нельзя обижаться: ведь он и без того обижен природой. Монах глубоко вздыхает и снова поворачивается к торговцу, чтобы продолжить одну из историй о многочисленных воплощениях Великого Будды.
— Берегись! — пронзительно вопит кто-то из собравшихся
зевак,
И не зря, потому что служака опытной рукой бойца, поднаторевшего в многочисленных схватках, обрушивает на голову монаха сокрушительной силы удар. Но оказывается, человек в шафранной рясе не так уж прост, ибо успевает легко парировать удар посохом, на который опирался во время беседы. Лезвие меча врезается в деревянный прилавок, чуть не разрубив его пополам, а нападавший тут же получает сильный тычок концом того же посоха в грудь, от которого отлетает назад на несколько шагов.
— Нельзя так неосторожно обращаться с оружием, — назидательно поучает монах лежащего в пыли воина. — Ты можешь задеть кого-нибудь из окружающих.
Взбешённый задира вскакивает на ноги и бросается к прилавку за мечом. К изумлению толпы, монах не мешает ему, даже, наоборот, с любопытством наблюдает, как парень с усилием вырывает застрявший в дереве клинок.
Наконец, усилия вознаграждаются - и оружие вновь оказывается в руках хозяина. На лице служаки уже читается не слепая ярость, а холодный расчёт. Этот паршивый собиратель милостыни унизил его перед всем честным народом, заставил его "потерять лицо" — что может быть хуже? Теперь остаётся одно — убить обидчика!
Твёрдо и уверенно, переходя от одной боевой стойки к другой, он наступает на монаха. Лезвие меча с фантастической скоростью мелькает в воздухе, описывая самые удивительные, непредсказуемые траектории, ныряя, взлетая, рисуя замысловатые окружности, "восьмёрки" и иероглифы... Зрители тревожно замирают: им понятно, что вояка блестяще владеет оружием и монах только волею случая и провидения смог в первый раз избежать смерти. Но зачем же искушать судьбу второй раз?
Меч со свистом рассекает воздух наискось, и кажется, что тело монаха сейчас будет рассечено надвое. Но в тот же миг че¬ловек в рясе отпрыгивает в сторону и, дважды легко обернувшись вокруг своей оси, оказывается за спиной нападающего. Тот быстро разворачивается и наносит ещё один искусный удар. Но снова не достигает цели! Солдат бросается вперёд и обрушивает на противника целую серию стремительных рубящих, колющих, "пишущих" ударов. И всё время поражает только пустоту!
Монах без всяких усилий уклоняется от атак, легко разгадывая намерения нападающего и опережая его. Только несколько раз он позволяет отбить выпады соперника концом посоха. И вдруг, пользуясь секундным замешательством задиристого бойца, сам бросается в наступление. Шест в его руках словно живёт сам по себе: скользит вверх, вниз, вылетает вперёд, словно пущенная из лука стрела; извиваясь змеёй, своим концом разрывает землю под ногами вояки и как бы грозит его ужалить, внезапно выныривает из-за спины монаха, бьёт от ноги, от пояса... Ошеломлённый парень, забыв обо всём, чему его учили мастера, начинает отмахиваться от назойливого шеста, как от мухи, и в конце концов получает мощный удар по руке. Меч падает в пыль. Парень растерян и подавлен, но по-прежнему не собирается уступать. Он снова поднимает оружие.
— Не трогай эту вещь, — миролюбиво советует монах. — Ты обращаешься с ней, как ребёнок с незнакомой игрушкой. Я вижу, тебе ещё рано доверять меч; позволь я заберу его у тебя и отдам родителям.
Толпа закатывается от хохота — но смех смолкает так же внезапно, как и возник. Потому что, произнеся последние слова, стриженый наголо человек аккуратно прислоняет посох к прилавку и с голыми руками спокойно направляли я к застывшему в напряжённой боевой позе вояке. С голыми руками против меча — это уж слишком!
То, что происходит дальше, занимает всего лишь несколько мгновений: раньше чем парень с мечом успевает нанести удар, монах неожиданным рывком вперёд подлетает к вояке вплотную, перехватив кисти его рук, круговым движением уходит в сторону и тянет за собой противника, как бы скручивая его. Следующий за этим бросок словно происходит сам собой. И вот уже забияка барахтается у ног монаха, а тот стоит рядом, опершись на меч.
Осмеянный и потрёпанный, солдат поднимается, отряхивая пыль. От его агрессивности не осталось и следа.
— Позвольте мне принести вам свои глубочайшие извинения и выразить восхищение вашим воинским искусством, уважаемый, — преодолевая робость и стыд, тихо выдавливает он. — Вы - величайший боец из всех, с кем мне до сих пор доводилось встречаться.
— Я всего лишь скромный монах обители Шаолинь, — спокойно возражает человек в шафранной рясе и протягивает воину его меч...
…
Подумать только, именно этот парень, которому задали такую трёпку, стал позднее создателем стиля "богомола" — одного из самых популярных в кунфу! Профессор Ип Ман рассказывал ученикам эту поучительную историю, чтобы подчеркнуть: прежде чем победить других, каждый должен победить свои собственные недостатки и слабости, отдавать всего себя изучению всех секретов боевого искусства...
— Долго бродил по Поднебесной Вань-Лань, перенимая у мастеров кулачного боя их знания и навыки. Однако все это не могло его удовлетворить. Никто из сифу не раскрывал ему своих тайн до конца, все они повторяли похожие приёмы и упражнения. И тогда Вань-Лань решил создать собственный стиль. Долго бился он, выдумывая новые передвижения, защиты, атаки, и все казалось ему неудачным и бессмысленным.
Но вот однажды, скитаясь в великой пустыне Центрального Китая, Лань оказался свидетелем схватки огромного кузнечика с маленьким, изящным богомолом. Казалось бы, исход боя был предрешён: кузнечик выглядел явно сильнее своей жертвы. Однако, к изумлению Ланя, победителем вышел богомол — благодаря тому, что необыкновенно искусно использовал клещеобразные передние ноги.
Тогда Вань-Лань принялся ловить и стравливать друг с другом самых разных насекомых, наблюдая во время боя за их повадками. Изучая способы их нападения и защиты, он старался приспособить методы насекомых к человеку, учитывая разницу в строении тела. На изучение новых приёмов и их тщательную отработку ушло несколько лет. Зато когда Вань-Лань после своих странствий пришёл в монастырь Шаолинсы, где, по его мнению, обитали лучшие бойцы в Поднебесной, он мог вызвать на бой каждого, кто осмелился принять его вызов. И ни один из монахов не был в состоянии его одолеть!
Внимательно слушая наставника Мана, Брюс нет-нет да и ловил себя на мысли: а не слишком ли напоминают его истории увлекательные и забавные небылицы? Сам он не раз наблюдал за схватками богомолов. Зрелище и впрямь интересное, тем более что они с ребятами даже делали ставки на своих любимцев (позже эпизод с поединком богомолов вошёл в популярнейший фильм с Брюсом Ли "Выход Дракона"). Но как ни ломал себе мальчишка голову, он не мог найти ничего общего в этих схватках с движениями мастеров школы "богомола". Наверное, для этого надо родиться великим Вань-Ланем...
Возможно, именно тогда, в юности, исподволь закрадывались в душу Ли первые сомнения в святости традиций, обрядов, принципов кунфу. Однако, уже будучи студентом философии, он ещё в них верил, пытался постичь тайны борьбы и взаимовлияния Инь и Ян, твердил о том, что истинное знание кунфу нельзя обрести, изучая и отбирая конкретные приёмы борьбы и инструкции: оно должно расцвести в душе, в мыслях спонтанно, само собой, как диковинный цветок. Он размышлял о необходимости единения бойца со Вселенной, постижении Дао и гармонии с ним...
Это он-то, который спустя несколько лет на вопрос одного из так называемых мастеров у-шу "Как вы понимаете принцип гармонии Инь и Ян?" со смехом отрезал:
—Вы серьёзно думаете, что у меня есть время на размышления над подобной ерундой?
Но почему, почему Ли, который долгое время был последователем и проповедником классического кунфу, вдруг решил взорвать эту систему изнутри, почему обрушился на неё с издевательствами и насмешками, не щадя признанных авторитетов, ниспровергая с тронов старых богов?
Одна из причин заключается, по-видимому, в том, что «младенец» вырос из своих "распашонок". Классические школы традиционного кунфу стали тесными для Брюса, их рамки и ограничения мешали ему развиваться дальше.
Критерием истины является практика. Следуя этому принципу, Маленький Дракон на практике проверял, чего стоит тот или иной стиль боевого искусства. Он встречался в схватках с предтавителями самых разных школ — и неизменно выходил победителем!
Тогда-то Ли и стал сознавать, что многие стили старых боевых учебников стали совершенно беспомощными и не представляют никакой практической ценности.
В журнале "Чёрный пояс" он пишет по этому поводу: «Слишком уж много возни вокруг оторванных от действительности обрядов, ритуалов, закостенелых форм. Всё слишком надуманно, механистично, совершенно не готовит ребят к реальному бою. Пока человек будет припоминать всю эту классическую чепуху, его попросту сотрут в порошок. Я считаю все так называемые "классические методы" одной из форм паралича, превращающей гибкость в недвижимость и усложняющей бой ненужными услов¬ностями».
Не раз ему приходилось вступать в перепалки с приверженцами древних традиций в боевых искусствах.
— Послушай, парень, если ты такой умный, объясни, как при помощи "условностей" и "рутины" великие мастера сумели добиться высшего совершенства, стать непобедимыми, как их школы прошли через тысячелетия и до сих пор поражают нас великолепной отточенностью своих приёмов?
— Совершенство? А что вы подразумеваете под совершенством? Вот любопытно: какой стиль ни возьмёшь — мастер начинает убеждать вас, что именно его стиль самый совершенный, что, овладев им, я стану неуязвим. Выходит, каждый стиль — всеобъемлющий и полный. Откуда же тогда, чёрт возьми, берётся столько стилей?
— Но не станешь же ты серьёзно утверждать, что между стилями нет абсолютно никаких различий?
— Большинство этих стилей представляет собой засекреченную мешанину, которая портит и калечит бойцов, отвлекает их от реального боя. Надуманные приёмы и цветистая болтовня. Эти «сифу» настолько погружены в заумные абстракции, что их стили здорово смахивают на акробатику, на танцы — на всё что угодно, только не на подлинный поединок.
— Но всё-таки они различаются между собой? Есть же лучшие, есть похуже...
— Да бросьте вы... Я ведь не мальчик, много видел соревнований между различными школами и направлениями. Различаются не стили, а бойцы. В теории, в демонстративной технике они ещё чем-то отличаются, а когда дело доходит до реальной драки, все эти тонкости улетучиваются, как дым. Если человек хочет доказать, что его стиль совершенно отличен от других, то он должен, стоя на голове, три раза перевернуться и трижды сплющиться перед ударом. Вот это будет нечто, совершенно особый стиль. Вопрос только в том, будет ли он лучшим...
Однажды Ли пришёл в зал, где вёл тренировки, значительно раньше обычного. Он застал здесь только одного ученика. Это был новичок, пока посетивший всего лишь несколько занятий. Сейчас он сидел в позе лотоса, положив расслабленные руки на колени и закрыв глаза. Казалось, парень совершенно отключился от всего, что его окружает.
Ли неслышно подошёл к нему, присел и легонько щёлкнул пальцем по носу. Парень вздрогнул, быстро открыл глаза и, увидев тренера, мгновенно вскочил на ноги, стал раскланиваться.
— Объясни мне, что ты делаешь? — полюбопытствовал Брюс.
— Я... Я решил немного помедитировать.
— Чего?!
— Видите ли, там, где я занимался прежде, мы перед тренировками занимались медитацией, чтобы сосредоточить...
—Ладно, ладно, дальше не объясняй! Ты что думаешь, я не в курсе, что такое медитация? Ты полагаешь, я не убивал время на эту забаву? Только запомни: если хочешь стать настоящим бойцом, то выбрал не самый удачный способ. Спать со скрещёнными ногами! Ты пришёл чему-то научиться у меня? В таком случае забудь всё, что тебе вбивали в голову прежние наставники. Я уже убедился, к несчастью, что большинство таких, как ты, начинают изучать искусство боя чаще всего ради экзотики. Стремление к постижению прекрасного, овладение пластикой движения, философия Дзэн... Хочешь постичь прекрасное? Изучай бальные танцы. Зачем кулачному бойцу медитировать? Он боец, а не монах. А все эти бесчисленные тао, пируэты и расшаркивания... Если в уличной драке ты примешься выполнять эти никому не нужные движения, твою рубаху успеют разорвать в клочья.
— Но медитируют во всех школах кунфу, и в каратэ тоже...
— Что ты заладил — школы, школы! Девяносто девять процентов самозащиты — чепуха с завитушками. Вроде плавания в пустом бассейне. Загребать руками научишься, а брось тебя в воду — пойдёшь камнем ко дну...
С проповедниками классических школ кунфу Ли был задирист, вёл себя крайне вызывающе. Однажды ему довелось наблюдать показательные выступления мастера одного из традиционных направлений у-шу. Сидевшие рядом ребята — по всему видно, поклонники маленького, полненького сифу, который демонстрировал на площадке свою технику, — с восторгом комментировали чуть ли не каждое его движение. Поначалу Брюс пытался не обращать на это внимания. Но по природе своей не склонный к компромиссам, вскоре не выдержал и вмешался.
На площадке в это время мастер замер, плотно прижав руки к бёдрам и развернув ладони кверху.
— Концентрирует свое "ки", — благоговейным шёпотом произнёс один из поклонников.
— Эй, ребята, — обратился к соседям Брюс, прикинувшись простачком, — что, вы говорите, он концентрирует? Что это за штука такая?
— "Ки" - внутренняя энергия человека, которая воплощает в себе могущество Вселенной, — свысока объяснил один из парней.
— Что-то очень мудрёное... Вселенная — с ней всё ясно, но как он её концентрирует? И где?
— Ты вроде сам китаец, а не понимаешь таких простых вещей! "Ки" концентрируется в нижней части живота, в точке тандэн, на два пальца ниже пупка...
— Ах, в животе! То-то я думаю, чего это старичок такой пузатый!
Возмущённый здоровяк рванулся было, чтобы схватить Брюса за грудки, но тут же, охнув, присел от боли на одно колено - маленький китаец, легко перехватив его руку, взял на излом средний и указательный пальцы:
— Не рекомендую повторять. Резкие движения бывают опасны для здоровья. — Он отпустил пальцы парня.
— А ну выйдем... — угрожающе предложил тот.
— Я уже сказал — не рекомендую. В отличие от паралитика, который вас так восхищает, я плохо разбираюсь в танцах, зато таких, как ты, давно научился связывать морским узлом. — И, опередив очередное движение американца, быстро, но несильно ткнул его пальцем в горло. Тот задохнулся и закашлялся, обхватив шею руками. Его приятель растерянно уставился на Брюса, не зная, что предпринять.
— Недоверие есть признак дурного тона, — объяснил ему Ли, указывая на здоровяка. — А вообще, ребята, если вы действительно хотите научиться чему-то путному, здесь вам делать нечего.
— Это почему?
— Потому что все старые мастера, за редким исключением, - предатели воинских искусств. Уважающий себя боец уходит с площадки лет в сорок пять. После этого рубежа организм неизбежно начинает идти на спад, ты теряешь форму, и от этого никуда не деться. Многие из них, — Брюс кивнул на площадку, — этого не понимают. А чаще всего не чувствуют, стараются до последнего обмануть себя и других. И когда вдруг очнутся, бывает поздно...
— А ты сам у кого учишься? — спросил уже пришедший в себя здоровяк.
— Я учу, — скромно ответил Ли.
— Ого! И какой у тебя пояс?
— Пояс? У меня нет никакого пояса. Для поддержки штанов надёжнее использовать подтяжки, а мастерство доказывают не поясом, а кулаками...
Последнюю мысль он подтверждал неоднократно.
Находясь в зените славы, Ли был как-то приглашён на телевидение Гонконга вместе с несколькими мастерами классических стилей кунфу. Передача ставила целью познакомить зрителей с наиболее действенными способами самозащиты без оружия.
В течение нескольких минут представитель каждого стиля расписывал неисчерпаемые возможности, которые он открывает перед своими приверженцами. Наконец, один из старейших сифу выступил вперёд, под яркий свет "юпитеров", и принял боевую стойку.
— А теперь пусть кто-нибудь из присутствующих попробует сдвинуть меня с места, — предложил он, обращаясь прежде всего к наставникам других школ.
Каждый из них, подойдя к мастеру, попытался столкнуть его, вывести из равновесия — но безрезультатно.
Оставался только Ли, который сидел в стороне и безучастно наблюдал за происходящим.
— А ты что там притих, сынок? — насмешливо обратился к нему старик. — Подходи, попытайся. Это не больно.
Брюс равнодушно пожал плечами, поднялся и медленно подошёл к мастеру.
— Может, у тебя получится? Сдвинешь меня?
— Почему нет? – пожал плечами Ли.
Он скользнул взглядом сверху вниз, как бы оценивая крепкую низкую стойку, в которой замер старик, — и внезапно коротким, но резким и сильным ударом в нос сшиб мастера на пол!
"Сифу" шлёпнулся на зад, оглушённый, затряс головой, стараясь прийти в себя. В студии поднялся невообразимый рёв, в котором возмущение перемешалось с хохотом, гневные голоса — с хохотом и криками одобрения.
Взбешённый мастер подскочил к Брюсу.
— Что ты сделал, щенок?! — заорал он. — Как ты посмел!
— Разве не вы просили вывести вас из равновесия? — усмехнулся Ли. — В моей школе это делается именно так. Я не толкаюсь. Я бью.
—Это не школа! Это... это...
— Это Джит-Кун-До — путь яростного кулака.
Продолжение следует