КОМНАТА ЮРИЯ ВЕТТЫ
__________________
Тусклая лампочка освещала железную дверь, выкрашенную темно-зеленой краской. В двери было окошечко с задвижкой, но из-за краски, затекшей внутрь и застывшей в железных пазах, она не открывалась. Под лампочкой затаился паук — он следил за девочкой всеми своими восемью глазами. Другие глаза, изумрудные, смотрели на нее с медной дверной ручки, выполненной в виде головы льва и выглядящей на этой двери удивительно неуместной. Катя попробовала ее повернуть но тщетно, дверь была заперта.
«Чтобы внутрь получить допущение —
К двери ласковое прояви обращение»
— пропищал паучок со своей паутинки. Что за чудной совет — ласково обращаться с дверью, будто она живая! Но Катя послушалась и нежно погладила льва по медной гриве. Когда ее пальчики коснулись дверной ручки, зверь ожил и по-кошачьи прищурился, лизнув Катину руку холодным язычком. Щелкнул дверной замок, дверь приоткрылась.
Скрип ржавых петель спугнул стайку голубых летучих мышей — нехотя они прервали своё пиршество и вынули зубки из плоти человека, сидящего на покосившемся стуле посреди комнаты. Он был уже наполовину опустошен — кровопийцы высосали из него много сил. Но не кровью они насыщали свои голубые тельца. Из крохотных дырочек на шее Юрия Ветты по капелькам сочилась темно-синяя жидкость — чернила, наверное. Маленькое зарешеченное окошко под потолком казалось, открывает вид на ночное небо и полную луну, однако в действительности то был плазменный экран со статичной картинкой. Но луна была совсем как настоящая, и свет её лился на бетонный пол, скрещеньем прутьев разделяя пространство на клеточки, будто поле для игры в крестики-нолики. Слегка раскачиваясь на стуле, поэт бормотал что-то безумное:
Замырдавшийся у порога
Брюхолапый продрог будьдог.
В глазовах его — безнадёга,
Мордор свой он сует в сапфог...
— Очень милые стишки, — сказала Катя задумчиво, — но понять их не так-то легко.
Ей даже самой себе не хотелось признаться, что она ничего не поняла. Человек, наверное, кого-то ждал, и очень разочаровался, увидев робко вошедшую в комнату Катю.
— Ах, это ты, дитя...
Пришла взглянуть на меня?
"Вот чудак", — подумала Катя, — "даже просто так в рифму говорит...".
— Пересеклись случайно наши с вами пути,
Я хочу Минотавра здесь, в Лабиринте, найти! — и сама удивилась тому, как складно у нее получилось ответить.
— Цель мне ясна твоя,
Минотавра ведь жду и я...
Тут оставил меня он давно,
видно, сгинуть мне здесь суждено.
— Зачем же вы здесь сидите?!
Пойдемте со мной! В Лабиринте
Быстрей Минотавра найдем,
Если пойдем вдвоём!
Юрий Ветта невесело усмехнулся и покачал головой:
— Нет, дитя, в этот путь
Ты меня с собой взять забудь...
— Но почему? Вы лишь поглядите,
Сколько дорожек есть в Лабиринте!
Поэт устремил на девочку суровый взгляд:
— Нет для меня дороги,
Нет моего пути,
Ибо с этого места
Никогда мне уже не сойти!
Только тут Катя увидела, что ноги сидящего человека глубоко вмурованы в бетонный пол. Ужаснувшись, она отступила назад — жадно чавкнула вязкая жижа под ее туфелькой... Пол комнаты под ее ножками делался топким, как болотный ил — он её хотел затянуть, забетонировать, как Юрия Ветту!
— Лучше тебе, малышка,
Убежать, а не то — крышка!
Лабиринт тебя съест живьем,
В его недрах мы будем вдвоём!
Страшным смехом разразился поэт, согнувшись на стуле. В темном углу беспокойно засуетились летучие мыши, сверкая в сторону гостьи красными глазками. Перепрыгивая с ноги на ногу, Катя добралась до двери, как вдруг поэт обратился к ней с такими стихами:
— Лабиринта вкусовые пристрастия
Удовлетворит не любой!
Ему по душе сладострастные,
Такие, как мы с тобой!
И снова его хохот сотряс сырой воздух темницы. Последний раз взглянув на безумца, Катя выскочила в коридор. Здесь пол был тверд — она это проверила, попрыгав на каменных плитах. Затем, счистив комки грязи с туфель, Катя крикнула в приоткрытую дверь:
— Подождите меня чуть-чуть,
Пока можете даже вздремнуть!
Я скоро вернусь вместе с Ним —
Мы вас быстренько освободим!
Юрий Ветта промолчал, а может и сокрушенно покачал головой, окончательно уверовав в свою обреченность. Захлопали крылья летучих мышей, возвращающихся к своему пиршеству над отравленной их ядом чернильной душой поэта...
Закрыв дверь, Катя продолжила свой путь по коридорам Лабиринта, не замечая, что всё здесь устремлено к ней и её жаждет — стены источают вожделение, арки раскрываются зубастыми пастями, чтобы обглодать и обсосать, а кислотный воздух коридора-кишечника разъедает поверхностное, обнажая глубинное и самое подлинное.
Катя еще не знала, что никто не выходит из Лабиринта прежним, а лучше бы оттуда вовсе никто никогда не выходил, чтобы не пугать видом своего обнаженного нутра добропорядочных горожан, одетых в толстые панцири. Но Катя и не думала о том, чтобы искать выход — игра с Минотавром затягивала ее все глубже в Лабиринт...