Предчувствие, слово-то какое. Вроде легкой непонятной дымки впереди, когда жадно всматриваешься в очертания, и меняющиеся контуры пробуждают неизвестные, непонятные еще для тебя самого, токи надежды, веры, а иногда и отчаяния.
Всю последнюю неделю Сергей жадно всматривался в лица, события, пытаясь угадать, что вызывало в нем тревожность, почти неощутимый сбой привычных ощущений. Он уже знал, что при точном попадании, звонок внутри него прозвучит столь настойчиво, что спутать будет невозможно.
Белеющее сквозь дырочки почтового ящика письмо, было тем самым сигналом, маленьким взрывом в голове Сергея. Открывая ящик, он уже знал, от кого это письмо, как знал и то, что за привычными строчками обнаружит тот маленький намек, направление, которое подскажет ответ.
Бабушка Варвара Антоновна обстоятельно рассказывала о погоде, об огородных работах, делилась деревенскими новостями. И уже в самом конце, будто пробившись сквозь смущение, старательно выведенная фраза о мужчине «прибившемся к ней, пришедшего невесть откуда, молчаливого, но работящего».
«Как хорошо, что теперь до деревни ходит электричка», - в очередной раз подумал Сергей, спрыгивая на перрон, который почему-то был ниже, чем на других остановках. Но люди, приезжающие на эту станцию, на такие мелочи внимания не обращали. Правда, садиться в поезд было трудно. Пожилые женщины, еще до прихода электропоезда, искали попутчиков, которые помогли бы забраться на первую ступеньку, горделиво возвышающуюся почти в полутораметровой высоте над перроном. Но спрыгивали и скидывали свои сумки весьма ловко.
После переполненного вагона несколько километров лесного великолепия казались отдыхом. Спело-пряный дух ранней осени, успокаивающее шуршание лиственного ковра, перечеркиваемое скрипом сухих веток, редкий и от того пронзительный крик поздней птицы, Сергей вспомнил, что бабушка всегда называла осень притиханием. И когда в школьном сочинении мальчик повторил это бабушкино определение, учительница долго пеняла ему, что такого слова в русском языке нет. «Как же нет, - возмутилась бабушка, - вот ты шалил, шалил, устал и притих. Так ты сразу стал тихим, а осень притихает медленно. Сначала птичий гомон становится грустным, прощальным, а потом и вовсе стихает, улетают птицы от наших морозов, вся живность осенью прячется, засыпает. А потом и деревья редеют, будто лысина старика. Все меньше и меньше остается листьев на ветках, и потому их перешептывания уже не такие веселые, как летом. Все стихает, ждет красавицу зимушку, готовится к ней. Дождик земельку омоет, ветерок осушит».
Но вот в пролеске показались первые крыши домов, послышался лай собак, и Сергей ощутил сладкое волнение возвращения домой. За двадцатилетнюю жизнь в городе, он так и не стал горожанином, а скорее просто терпел суетность как неизбежность. Если бы он мог выбирать, то обязательно вернулся бы в родную деревню к старенькой бабушке, заменившей ему родителей.
Когда почти сорок лет назад мама Сергея привезла его в деревню, мальчик долго ждал, что за ним обязательно вернутся. Но годы шли, и письма от родителей приходили все реже. Правда, мама приезжала несколько раз, привозила целый ворох разноцветных кульков, пахнувших чем-то далеким и неведомым. Она гладила его по голове и прятала взгляд, когда мальчик спрашивал, заберет ли она его. А потом и вовсе приезжать перестала. Про отца мальчик знал очень мало. В год, когда Сергей пошел в школу, бабушке принесли телеграмму. Сергей помнит, как она вскрикнула, внезапно осев на ступеньку крыльца. Потом мальчика отвели к соседке, объяснив, что бабушке надо уехать. Вернулась Варвара Антоновна через несколько дней почерневшая, осунувшаяся. Мальчик догадался, что случилось что-то страшное, о чем бабушку нельзя спрашивать. Только иногда ночами, слыша ее приглушенный плач, он выбирался из своей кровати, забирался в постель к бабушке и долго гладил по ее волосам, пахнущим травой и пирогами.
Как-то Сергей все-же осмелился спросить у бабушки о родителях. Бабушка повернулась, сверкнув из-под низко повязанного платка, выхлестнула: «сгинули». Позже он узнал, что пьяный отец сгорел с очередной любовницей, а мать затерялась на просторах Союза, поспешив забыть про «ошибку юности».
Сергей шел по деревенской улице, жадно вдыхая горьковатый дым осенних костров. За последние десятилетия деревня обветшала, почернела, покосилась, стыдливо прикрывшись бурьяном. Школу и фельдшерский пункт давно закрыли. Из всех благ цивилизации осталась лишь автолавка, приезжающая один раз в неделю и привозящая все самое необходимое. Огороды возделывают лишь старики. Все, кто мог уехать, давно уехали, а оставшиеся живут в постоянном пьяном бреду. Мужчина давно хотел забрать бабушку к себе, но она категорично отказалась: «Мое место здесь, в этом доме, а в городе должен жить ты». Сергей и сам понимал, что запертая в маленькой городской квартирке, бабушка быстро зачахнет. Но каждый раз, уезжая, он сожалел о том, что оставляет восьмидесятилетнюю женщину одну. Впрочем, он договорился с соседкой и немного приплачивал за помощь по хозяйству и ее отчеты по телефону. Бабушка сотовой связи не принимала, стараясь обходиться письмами.
Варвара Антоновна встретила внука на крыльце. Мужчина даже не удивился, она всегда предчувствовала его приезды. В доме привычно пахло пирогами и чем-то по-осеннему спелым. В самый разгар их разговора в комнату вошел незнакомый мужчина. «Михаил», - представила бабушка. Мужчина протянул натруженную руку и улыбнулся. Сергей давно не видел таких светлых улыбок. Худощавый невысокий, чуть старше Сергея, он сразу располагал к себе какой-то искренностью, открытостью. Уже за накрытым столом Михаил сам завел разговор о причинах, которые привели его в эту деревеньку.
- От безумия городского спасаюсь. Решил, что мое место здесь, даже домик у приятеля прикупил. Да только, оказалось, что жить в том домике невозможно. Надо все менять. А Варвара Антоновна пригласила меня пожить у нее. Но если вы против…
- Что ты, Мишенька, Сережа не против. Мне ведь полегче стало, да и ему спокойнее, - бабушка спешно отвечала за внука, робко поглядывая на реакцию Сергея.
- Конечно же, Михаил, почему я должен быть против? – Сергей уже знал, что постоялец его бабушки не несет угрозы, что его появление здесь вовсе не случайность.
За вечерними хлопотами мужчины даже не заметили, как погас короткий осенний день. Они расположились на старой садовой скамейке, тихо переговариваясь и приглядывая за костром, в котором сгорал осенний мусор.
- Расскажи то, что ты знаешь, - Сергей все-же осмелился на этот вопрос.
- Ты, действительно, хочешь это знать? Я могу показать то, что вижу сам, но после этого привычный мир осыплется прахом. Это – дорога в один конец. Невозможно увидеть и остаться прежним.
- Я знаю, что должен. Вот уже неделю, ровно столько, сколько ты живешь в этом доме, меня томило предчувствие чего-то значимого.
- Я должен был спросить. Впрочем, ответ был мне известен. Смотри.
На миг все погасло, куда-то исчез горевший костер, черные силуэты деревьев бабушкиного сада. Но уже через мгновение Сергей увидел огромное открытое пространство, пронизанное багровыми всполохами. Они фонтанировали, сливаясь в мощные потоки того мрачного цвета, что рождает тревожность. Миллионы взрывов сотрясали это пространство, рождая страшный гул. Смрад, дымная вакханалия, пляски огня. И все это сквозь черную решетку клетки, мрачную паутину, наброшенную на землю. Лишь изредка яркой вспышкой пробивался фонтанчик света. Его робкие лучи прожигали оковы и тонкой, обессилевшей струйкой взвивались к небесам. Сергей застыл. Картина, открывшаяся вдруг во всей своей неприглядности, поражала неприкрытой откровенностью. Он знал, что все, что он сейчас наблюдает – всего лишь мир человеческих эмоций, мир чувств. Багровые всполохи не что иное, как агрессия, алчность, жажда власти. Сила этих эмоций поражала. Еще немного и вся земля покроется алыми реками. Маленькие светлые фонтанчики – токи добра и любви, одинокие, очень хрупкие, на первый взгляд. Но именно они обладают той удивительной силой, что позволяет разрушить сетку навязанных условностей, опоры зла.
Сергей вдруг увидел Михаила. Мужчина сосредоточенно смотрел в определенную точку, широко разведя руки. Проследив за взглядом, ему удалось обнаружить, как сразу несколько светлых потоков растут, ширятся и сливаются пусть в небольшую яркую речку. Пространство вокруг этого потока света разительно изменилось. Багровая вакханалия поутихла, смрадные языки, ощерившись и несколько раз лизнув лучики, исходящие от реки, с недовольным шипением погасли.
- Попробуй, ты тоже можешь, - услышал он голос постояльца.
Сергей сосредоточился на маленьком светлом ростке. Он направил в него всю силу своей любви, и, о чудо, росток стал ветвиться, зримо увеличиваясь в размерах. Вскоре рядом возник еще один, а затем еще…
Померкло все так же внезапно, как и появилось. Сергей в бессилии лег на садовую скамейку, а Михаил продолжал подкидывать дрова в не потухший костер.
- Для первого раза вполне достаточно. Теперь ты сам можешь вызвать эту картинку, когда захочешь.
- Много ли нас таких, способных удержать?
- Я не знаю, много ли, да и удастся ли нам сохранить этот мир, но мы не можем не пытаться. Я лишь знаю, что у нас совсем мало времени…