Отрывок из романа "Белые бураны"
Сражение на Ельнинской дуге было очень тяжелым для обеих сторон. Противник ожесточенно сопротивлялся. Он вел по наступающим дивизиям русских войск хорошо организованный плотный артиллерийский и минометный огонь. После стольких побед, он не хотел отступать…
Майор Зарубин, вместе с остатками особого охранного полка войск НКВД, в который входило и подразделение лейтенанта Подлужного, отступили в сторону Псков – Великие Луки – Нелидово – Ржев, и после нескольких дней ожесточенных боев и отступления оказались на Ельнинской дуге. Все они были живы - здоровы и несмотря на накопившуюся за это время усталость рвались в бой. После их отступления к Ельне, как ни странно, майора Зарубина назначили начальником дивизионной разведки, а затем, с присвоением звания подполковника, начальником дивизионной и контрразведки. И подразделение старшего лейтенанта Подлужного, как особо отличившееся, было у него на примете. Из него-то он и создал группу полковой разведки, в которую вошли все те же знакомые ребята: Пятов, Пилипенко, Сокальский, Дутов, Еременко и Ганин.
Теперь это были уже не те неуклюжие неоперившиеся юные солдатики, защищавшие мост под Псковом, а настоящие воины, бойцы, закаленные в пламени тяжелых сражений. Они были теми разведчиками, которые обеспечили штаб фронта и генерала Жукова точными данными о том, что в тылу у немцев резервных войск нет, а танки Гудериана срочно снимаются с Московского направления и перебрасываются на юг, в сторону Киева.
Несмотря на тяжесть и суматоху боев под Ельней, подразделение Подлужного было выделено в отдельную от других войск группу и жило своей жизнью. Оно укреплялось, подготавливалось и училось. К группе подключили еще пару опытных разведчиков, Машина и Ассова, которые уже прославились в разного рода операциях, таких как переход через линию фронта и доставка в штаб ценного «языка». К тому же, Ассов был мастером рукопашного боя, а Машин точен и ловок как кошка, и мог незаметно подкрасться и снять любого человека. Нож, как карты, он метал изумительно. У него был дар предчувствия. Подразделение училось тактике действий и скрытности передвижений в тылу врага, поэтому им приходилось упражняться и выполнять много всякой иной физической работы, такой как, например, бег, упражнение на выносливость, преодоление водных препятствий, в том числе и болот, что очень уж не нравилось Бонапарту Пятову.
Ради конспирации разведчики общались между собой, не называя своих фамилий, откликались только на прозвища, а сигналы о действии давали бесшумными знаками. Согласно этому договору, Пятов был Пятка, Пилипенко – Филипп, Райзман – Роза, Сокальский – Сокол, а Машин, Ассов, Дутов, Еременко и Ганин – Машка, Асс, Пузырь, Ерема и Ганя.
Что можно было сказать об их характеристике? Машин с Ассовым нам уже знакомы, Пятов и Пилипенко тоже, а вот Сокальский был тип особенный: интеллигентный, грамотный, настоящий ученый, философ – теософист, почерпнувший эзотерические знания будучи студентом Варшавского университета. Однажды на отдыхе Машин с Сокальским завели интересный разговор о смысле жизни, об увлечениях картами, фокусами и предугадывании будущих событий.
- Вот ты, Сергеич, философ и ученый, скажи как мне: есть ли он все же, этот невидимый потусторонний мир или нет? – спросил Машин Сокальского.
- Да, есть, - ответил Сокальский. – Да ты и сам угадываешь, ощущаешь его подсказки. И уже многим сейчас стало ясно, что весь этот вещественный мир строится из божественной энергии, которая является основой и носителем различной информации, например, для построения какого-нибудь задуманного Богом образа. Для нас, людей, это «что-то» неизвестное. А планом и зародышем этого «чего-то неизвестного» является идея.
- Друзья мои! Вот посудите сами, - продолжил Сокальский, обращаясь к собравшимся вокруг него бойцам, – откуда появляются идеи? Идея сделать так и не иначе, смекалка, различные предсказания, сны-подсказки, когда ты долго бьешься над каким-нибудь важным для себя вопросом. Это божественная информация, которая дается только хорошим специалистам и после долгого упорного труда и «потения». Бог не любит давать «перлы» неверам и незнайкам, он не поддерживает праздно шатающихся повес. Это только Сатана этим занимается, поскольку его агенты всегда находятся вокруг и рядом с человеком. Они живятся его энергией чрезмерных страстей. Такие люди сразу же попадают на учет к Сатане.
- Ты имеешь в виду меня и мои фокусы с картами? - улыбнулся Машин.
- Нет, нет, - воскликнул Сокальский. – Ты пока у них как птенчик и не переступил этот порог – черту. Вот когда ты этими фокусами начнешь зарабатывать деньги, вот тогда и возьмут тебя на учет. Ведь деньги и особенно золото и украшения – это те медали и награды, которыми Сатана рассчитывается со своими жертвами на пути падения их морали.
- Ты сейчас опять скажешь, что я снова начал читать тебе свою «излюбленную лекцию»? Так ведь, Андрей? – остановился Сокальский.
- Да ладно, ладно, Док, чеши дальше, - посмотрел на него Машин. – Мне нравится, как ты это делаешь.
- Ну, так вот, насчет идеи, - продолжил Сокальский. – Она или верна, или частично верна. То есть, каждая идея, даже самая верная на данный момент, не совсем совершенна – она имеет какую-то точку изъяна или предел новизны, то есть, точность ее имеет определенные границы. Вещь, созданная по этой идее растет и развивается, пока точка изъяна идеи не превращается в ее путы и кандалы, которые не дают ей дальше двигаться. Пока она была мала, молода и светла, и все в ней работало по плану, она получала много энергии и информации. А после того, как она, утратив актуальность, обросла некоторыми ненужными соединениями – она грузнет. В ней вырастает и начинает мешать тот изъян, та маленькая неточность, которая была несущественной на то время и компенсировалась большой энергией свежести. Поэтому идет перерасход энергии, запрограммированной Богом по плану на эту вещь. Естественно, энергии для ее существования уже не хватает, она стареет и не может конкурировать с другими новыми идеями. Она останавливается в своем развитии и распадается. А ее отдельные части идут на построение новых идей – более совершенных. Это закон. Весь наш мир построен на идее «жертвенности» и приоритете новизны (новой информации). Рост и обновление новыми идеями идет за счет распада других, старых, отживших и остановившихся в росте объединений, или устаревших идей.
- Вот те на, - сказал Машин, - по-твоему выходит, что какой-то там немец почти с такой же идеей жизни как у меня, в бою выстрелит и ранит меня, значит его идея жизни была совершеннее чем моя, что ли?
- В какой-то степени да! Но не надо так уж слишком упрощать логику существования разных вещей. Ты забыл, наверное, о том, что я говорил раньше, что идеи растут и совершенствуются, если они верные, ведь так? И останавливаются, и обрастают ненужными соединениями, если они с изъяном, то есть менее совершенные. Если это так, то значит ты что-то не доработал в своем воинском мастерстве, раз немец тебя опередил…
Кроме того, не надо забывать, что Земля – это мир испытаний и доказательств верности души Богу. Ведь на Землю же был сослан Богом взбунтовавшийся против его законов гармонии Лучезарный его ангел Люцифер, превратившийся потом в Сатану. А для чего? Для того, чтобы он поэкспериментировал, подумал, поразмышлял, вернулся назад к Богу, а он не вернулся и установил здесь закон жестокости и соблазнов. Так что, жертвенность здесь доведена до предела: Земля жертвует своими силами – теплом и соками, дает энергию для роста растений, растения растут и, вырастая, жертвуют собой ради жизни вышестоящих существ – животных, которые, рождаясь и поедая растения, жертвуют себя в борьбе за существование хищникам и человеку.
На боли и жертве строится в нашем мире вся земная жизнь. Мы всю жизнь идем, спешим и ищем каждый свою правду и истину. Кто сильней – тот и устанавливает свою правду (закон лидерства Сатаны), считая, что раз он сильный, значит, он достиг совершенства в понимании и осуществлении божественных идей, а остальные – это ничтожества и должны ему покоряться, отдавать ему свою энергию и жертвовать собою. Об этом говорит вся История Земли, идут постоянные войны и революции, об этом толкуют и все учения религий.
Все наши святые – посланники Бога, были посланы сюда на Землю для того, чтобы доказать неопытным душам, поселенным сюда для испытаний на верность, неправильность учения Сатаны, построенного на сплошной силе. Они принесли себя в жертву, чтобы открыть людям глаза, научить их видеть и добывать при помощи труда, добра, любви и творчества эту истину постоянного совершенствования и достижения божественной гармонии. Идет борьба за души людей и Сатана здесь действует методом соблазнов и предательства. Поэтому, существа, рожденные на Земле, а вернее их души, подлежат испытанию и проверке: какого рода их наклонности или кому они будут служить – Богу или падшему ангелу? А понятие и обретение правильности своего пути каждым живущим на Земле ощущается только через боль и утрату чего-то ему очень близкого и дорогого, то есть через жертву. Лишь в этом случае, бесшабашный и праздно живущий человек начинает думать и понимать, что он сделал что-то не так, то есть жил не по божьи, за что и расплачивается…
- Ну, а как жить по божьи-то? – заинтересованно спросил у Сокальского Еременко.
- Надо учиться делать добро, жить, не только беря, но и отдавая, трудиться и накапливать знания – расширять свой научный кругозор, то есть расширять и увеличивать угол своего сознания или картину ясного видения жизни. Не почивать во сне неведения и невежества.
- Божественная Идея, - продолжил далее Сокальский, - изюминка плана сотворения мира совершенна: она основана на гармонии и порядке, на постоянном изменении и обновлении мира при помощи творчества. Здесь все детали и элементы четко и точно подогнаны друг к другу. Такой точности никто не может достичь, кроме Бога, даже его бывший лучший ангел – Люцифер. Ну, а наши людские идеи познания ложны или частично ложны, то есть они всегда с некоторым изъяном – недомыслием. В этом замешан сам бунтующий или падший ангел, несогласный с божественной идеей гармонии и эволюции мира.
Как говорят предания, он сослан Богом сюда на Землю. Здесь ему отданы некоторые места и уровни для его экспериментов и лишь здесь находится лаборатория всех испытаний души на верность Богу или падшему ангелу.
Скажем так для более четкого понятия, Сатана – он, как и Бог, невидим, и если Бог – это Любовь, жизнь и порядок, щедрость и доброта, то Сатана – это чрезмерная страсть, взрыв чувств, жестокость, соблазн и разрушение, то есть, нерациональное использование всех энергий, выделенных Богом для разных целей. Он суживает и гасит четкость сознания у человека, заставляя его сознание частично спать или находиться в неактивном состоянии. Если идеи – крупицы истинного знания и мелькают у нас в голове, как мысли или информация, приходящая к нам из Небесного банка данных, когда мы что-то ищем или творим во время вдохновения, или хотим для себя что-то познать, то, гася чувствительность и ясность нашего сознания, Сатана добивается того, чтобы мы до конца не понимали их значение. Чтоб мы находились в забытьи, полусонные, не включая полного сознания, то есть были в некотором неведении. А он потом с неудачников с разваливающимися ложными, то есть, неправильно усвоенными идеями собирает дань – выкачивает энергию. Раз человек несовершенен и неточны все принятые его сознанием идеи, значит мозг его не работает на полную мощность, его каналы частично заблокированы, чтобы он там, не осознавая, чего-нибудь такого не натворил.
Для того человеку, родившемуся на Земле, и даются сознание, вера, религия и творчество: учеба, знание и опыт, основанный на практике земного существования (то есть, душа на Земле должна постоянно трудиться, получать информацию и совершенствование, только тогда ей будет комфортно и интересно жить на Земле).
А все неверы, разрушители, атеисты и нигилисты, в том числе революционеры, «вершители судеб» - люди сильного порыва, являются носителями ложных идей Сатаны, а значит, его слугами и исполнителями. Они повторяют его путь предательства и ухода от Бога. Прегрешения наши и страсти – это прорыв Сатаной блокировок энергий мозга человека. Хоть Сатана может быть и не присутствует порой возле каждого человека, но его слуги всегда находятся рядом: грешные мысли и соблазны – это и есть знак их присутствия. Это как путь с препятствиями в тумане и в неясную погоду. Пока ты достучишься до Бога сквозь туман и свой панцирь неверия, а препятствия, то есть слуги дьявола уже здесь! Вот они и валят тебя…
И творим мы, не ведая, в порывах страсти постоянно попадаясь на соблазнах Сатаны. Поэтому только чем-то жертвуя, например, своим временем отдыха, своими усилиями мы получаем настоящие блага от Бога. Быстрое обогащение, в том числе, и от любой игры – это от Сатаны. Это нас заманивают. Концентрация внимания над идеей и усилия в одном направлении всегда создают человеку путь движения и роста в нужном для него направлении.
А соблазненный или разгневанный человек, становясь «болваном» и «невеждой», может натворить очень много бед. «Не ведают, что творят»,- сказано в Библии именно об этих людях. А вера и жертвенность являются доказательством служению именно той или иной определенной идее. Человеку, как и любому другому существу на Земле, постоянно нужна энергия и новая информация. Без этого он не может расти и развиваться. Информация – это новая измененная энергия, поднимающая получающее ее существо на более высокую ступень развития. А интерес – это удивление, тяга к чему-то неведомому, может быть, к божественному совершенству, вызванная новой информацией. Это и есть источник долгой жизни! Человек должен постоянно удивляться и радоваться всему новому, увиденному и услышанному в этом мире. Есть даже некоторая шкала, по которой можно определить, на какой высоте развития сознания находится человек.
- Ну, и что это за шкала? – спросил Машин. – И на какой ступени развития нахожусь, например, я? – спросил он, усмехаясь.
- Да ты, Андрей, наверно, уже до самой вершины дополз, - крикнул кто-то ему под смех всех присутствующих.
- Нет, нет, не обязательно, - ответил Сокальский и, сделав маленькую паузу, сказал:
- Например, если кто-то удивляется и радуется понятному и увиденному каждую секунду, то этот человек не в норме – это блаженный. Если он смотрит, видит, удивляется и радуется, допустим, не все время, а каждые пять минут – у него молодое, чувствительное к информации сердце поэта. Если он видит, удивляется, размышляет и радуется чему-то каждый час или довольно долгое время, то это уже умный человек, творец, писатель, ученый – открыватель, мыслитель высшей категории. Эта категория творцов и открывателей и является светочем нашей культуры, двигающей вперед всю нашу цивилизацию.
- Не может быть! – вдруг скептически произнес Пятов. – А я-то думал, что все наши вещи сами собой родились.
- Нет, - сказал Сокальский, - их сделали умные люди, осененные новыми идеями. Потому что только такие чувствительные и сознательные люди могут увидеть, удивиться, объяснить, написать или создать что-то новое, неизвестное пока другим людям. Все остальные ходят, спят в своем повседневном бытовом тумане. Всему свое время, всему свое место – вот как должна работать рационально используемая энергия Бога. Все должно рождаться, постепенно расти и распределяться по закону Гармонии. И не надо спешить и совершать никаких революций, если все делается в свое время. А изменения по закону эволюции происходят каждую секунду, революции же происходят от застоя и устаревания прежних идей. Тогда, обезумев, все бросаются в крайности. А ведь безумие и спешка – это методы воздействия сатаны. Войны – это тоже идеи сатаны. А все революции – это и есть войны, то есть насилие. Девиз каждой войны: опережая противника, бери, разрушай, покоряй и властвуй – пользуйся чужим богатством, то есть дармовой энергией, созданной чужим творчеством.
Вот, говорят, «победителей не судят», но смотря каких победителей – захватчиков или освободителей? Судят и еще как судят. Судит сама жизнь. Получая дармовую энергию, захватчик не трудится, не создает для своей души ничего нового, полезного, теряет интерес без творчества и постепенно загнивает и разрушается. Нет новых идей, веяний времени, нет интереса ко всему происходящему. Ему кажется, что он всего достиг. А достиг он под действием своей гордыни вершины самообольщения и разложения. Вот к чему ведут идеи порабощения, революций и войн, разжигаемых сатаной. Зависть, разврат, разбой и разрушение – вот откуда он постоянно должен черпать свою энергию. И это ему нужно делать постоянно, иначе его сила и власть быстро ослабеет и рухнет.
Во дворе на выходе раздалась команда дневального:
- Внимание! Прибыл командир взвода. Встать! Смирно!
- Вольно, вольно, отдыхайте, товарищи, - сказал Подлужный, входя в помещение. – Старший сержант Пилипенко, ко мне!
- Старший сержант Пилипенко прибыл по вашему приказанию!
- Давай сейчас, Пилипенко, мы с тобой и лейтенантом Луниным решим, кого нам сегодня ночью лучше послать в тыл к немцам, - сказал Подлужный...
Место, где расположились разведчики, находилось в нескольких километрах от передовой, в лесной зоне, закрытой от посторонних глаз кустами и деревьями лесничьей усадьбы, состоящей из жилого дома и охотничьего хозяйства с двориком, сеновалом и конюшней. Здесь жил лесник Григорий Игнатьевич Яншин со своей женой Авдотьей Петровной и дочкой Анастасией.
Разведчиков, расквартированных в его усадьбе было всего около двадцати человек и занимали они охотничью пристройку и сарай с сеновалом. А их командир взвода, старший лейтенант Игорь Владимирович Подлужный и его заместитель, младший лейтенант Аркадий Лунин, разместились в отдельной комнатке у лесничего.
- Поступил приказ: подобрать группу из восьми человек и направить за линию фронта, разведать оборону противника, то есть, сходить к немцам в тыл, и привести «языка».
- Аркадий, - обратился Подлужный к лейтенанту Лунину, - отбери с Пилипенко для поиска группу из семи человек, самых надежных… Группу с Пилипенко в тыл врага сегодня ночью поведешь, лейтенант, ты. Это очень важное задание штаба армии, очень важное, - повторил он.
- И оно должно быть выполнено. Все ясно? – добавил он, обращаясь к Пилипенко и Лунину. - В бой с немцами не вступать, только наблюдение, добыча сведений, захват карт противника или языка, и возвращение домой.
- Я предлагаю взять на задание Машина, Ассова, Еременко, Дутова и Сокальского, - сказал он.
- А Пятова? – спросил Пилипенко. – Вместо Сокальского может лучше взять Пятова? Сокальский интеллигент и ученый. Ему не за языками к немцам ходить, а краще лекции в университете читать. А Пятов, той о-го-го! Наполеон Бонапарт! Він любить реальні дії і дуже хоче отличиться – настоящий Наполеон Бонапарт-пятый!
Подлужный улыбнулся.
- А эта его любовь к наградам и готовность выслужиться не навредит вам? – спросил он. – Ведь где нужно он может и сорваться, поспешить ради награды и «завалит» вам все дело.
- Ні, П’ятов не такий, він справжній боєць, хоча з викрутасами. І це, мабуть, йде від його прізвиська: Боня – Бонапарт, тобто Наполеон – імператор! – усмехнулся Пилипенко.
- Ох, Пилипенко, какие все у нас тут во взводе интересные личности собрались: император, философ, маг-фокусник – просто цирк какой-то, - пошутил Лунин.
- А Ганина, товаришу лейтенант, хіба ви забули? – сказал Пилипенко. – Він же вірши дівчатам пише, Насте, дочке лесничего, например, настоящий поэт!
- Ну, вот тебе, не хватало нам здесь еще и поэтов с Ромео и Джульеттой, - сказал, улыбаясь, Подлужный. Потом, посерьезнев, добавил:
- Пусть идет! В общем, готовьте, сержант, ваших людей на задание! Часов в шесть к нам приедет подполковник Зарубин. А сейчас отпускайте личный состав. До этого времени пусть отдыхают.
- Есть! – сказал Пилипенко – Готовиться и отдыхать. И, обращаясь к солдатам, скомандовал:
- Взвод, стройся! Равняйсь! Смирно! Слухай мою команду! Сегодня группа из семи человек будет направлена на поиск в глубокий тыл врага. Нам дано задание взять языка. Ассов, Дутов, Ганин, Пятов и Машин, выйти из строя! Ночью, в двадцять четыре часа вы отправляетесь на задание. Приведите себя в порядок. Товарищ старший лейтенант, вам слово, - повернулся он к Подлужному.
- Товарищи бойцы, - продолжил Подлужный, - в восемнадцать часов всем быть здесь на построении – задание очень важное. Отнеситесь к этому серьезно. А теперь скажу тем, кто идет на задание. Вашу группу мы решили усилить, и в тыл врага вместе с вами пойдут старший сержант Пилипенко и лейтенант Лунин. Командует группой лейтенант Лунин. Желаю успеха! У меня все – отдыхайте! Старшине на хранение сдать все ваши награды, документы и личные письма, - закончил свое обращение Подлужный. – Пилипенко, командуй!
- До семнадцати – отдых! А сейчас – разойтись! – скомандовал Пилипенко.
«Отдых? Кому нужен этот отдых! – думал Сергей Ганин, самый молодой из бойцов разведвзвода Подлужного. – День-то какой, красота вокруг какая! Как только люди этого не замечают…».
«Спать днем? Это же надо! Кто это придумал? – размышлял он. – Так ведь можно все в жизни проспать. И счастье, и удачу… А потом удивляться: зачем на свет родился и для чего?».
Сам же Серега Ганин родился на свет в Сибири, на Алтае, и прожил еще совсем не много, всего лишь каких-то двадцать лет. И как мечтательный юноша был полон сил и оптимизма. Поэтому и писал стихи в лирическом тоне, немного подражая Есенину.
Причиною тому была юная Настя – дочь лесничего. Ей-то он и посвящал свои яркие чувственные опусы. Встретясь сегодня с Настей, он в порыве чувственности вдруг выпалил:
- О, милая, как я печалюсь, о, милая, как я тоскую – мне хочется тебя увидеть весеннюю и голубую…
- Ты что, Сережа, такую как Мавка или как привидение? – засмеялась Настя. – Я не хочу быть такой… Ты это сам все придумал? – спросила она его немного погодя.
- Нет, это не я, это все Игорь Северянин сочинил, - улыбнулся Ганин. – У меня немного по-другому…
- Ну почитай мне свои стихи, - сказал Настя.
- Хорошо, - согласился он, - слушай!
Над полями серебряный вечер
Звезды гасит в закатном огне,
И, мечтая о будущей встрече,
Ты придешь на свиданье ко мне.
Вдоль дорожек березки родные
Будут, нас обнимая, встречать.
Вечера на Алтае такие:
Не забыть, не уснуть, а кричать…
- И все? Этого мне мало, - засмеялась Настя, - а что дальше?
- А дальше все больше и больше, - усмехнулся Сергей.
Вечера на Алтае такие…
Будь хоть в сумерки ль, в сон при Луне.
Звуки дальней гармошки лихие
Душу ранят страданьями мне.
Обниму я тебя, расцелую
И пошлю сердца искру устам,
И шепну, что теперь вот такую
Я тебя никому не отдам!
- Ох, Сережа, не шути, меня аж в жар бросило от твоих слов, - сказала Настя. – Ведь ты же это написал какой-то девушке. Наверно, своей любимой?
- Нет, Настя, нет, как вы все девчата не понимаете, что поэт всегда пишет, только обращаясь к своей мечте, к воображаемой девушке. А о реальных людях и разных там вещах пишут только писатели и журналисты, причем писатели пишут о прошлом, а журналисты о настоящем. Настоящие же стихи – это «крик, это зов, это жаркая песня души»! Они пишутся только под воздействием чувств. Слова стихов, написанные без чувств и переживаний, сухи, глухи и безжизненны, как высохшие кости или кожа старых барабанов – они скрипят, стучат, но не воздействуют на души читающих. Душа чтит лишь «сердца пламенную песнь» - ее не обманешь! От настоящих «слов души» люди смеются, плачут, страдают, от них волосы встают дыбом, - сказал Сергей.
- Я тебя поняла, Сережа. Когда влюбляешься и мечтаешь, ты создаешь образ не реальной любимой девушки, а той которую вообразила и ждет твоя душа. И этот образ всегда идеальный для тебя. Хотя в жизни это не совсем соответствует действительности. Поэтому-то, любовь и уходит, когда спадают «шоры» с глаз. И душа не находит этого своего идеала.
- Истинно, Настя, я пишу о девушке своей мечты, которую хочу встретить, - расчувствовался Ганин. – И вообще, если бы поэты писали все о реалиях, а не о мечтах и образах, которые они заложили в свои стихи, то им бы и десяти жизней не хватило на все эти переживания, действия, путешествия и подвиги. Поэт живет в мечтах и создаваемых им образах мысленно, уходит в разные эпохи, путешествуя по разным землям и странам. Эти образы он примеряет и испытывает на себе. И когда этот жаркий пот творческого поиска прошибает его и вводит его душу в экстаз, когда у него самого из глаз начинают течь слезы радости и умиления, вот тогда, считай, что он нашел то, что искал, то есть попал в настоящий живой образ.
- Так что ж это, значит, что у таких людей настоящая любовь к простой девушке вообще невозможна? – искренне ужаснулась Настя.
Увидев ее глаза и их выражение, Сергей рассмеялся.
- Это чушь, Настя! Еще как возможна! И здесь все как раз наоборот. Поэтов и писателей, да и художников тоже, просто тянет к простым девушкам и наивным людям. И все дело здесь, наверное, в их простоте и природной искренности, в этом и проявляется настоящая, а не лживая сущность их души. И те, и другие верят в правдивость любви, потому что мечтают о ней.
Увлекшись разговором о любви, Сергей и Настя шли к небольшому озерцу, которое находилось буквально в нескольких сотнях метров от усадьбы лесника и закамуфлированного лагеря разведчиков.
По дороге они чуть было не догнали конюха – помощника лесничего по имени Эдя, по прозвищу Шуберт, не говорящего с детства. Он жил здесь же, в усадьбе лесника, и откликался только на это имя и прозвище, потому что любил слушать музыку Шуберта, звучащего порой с пластинок патефона лесничего - Настиного отца.
«Угрюмый» - так называла его Настя за вечное молчание и необщительность. Конюх вел на водопой двух лошадей. Вообще-то у конюха были и какая-то нерусская фамилия – Оттов, и отчество. А его нерусские фамилия и имя – Эдик Оттов как раз чем-то соответствовали его прозвищу, так как в их совместном произнесении слышалось не Эдя Оттов, а «Идиотов».
Они не стали приближаться к Эде Оттову и отвлекать его внимание, решив, что выпавшие на их долю минуты встречи лучше потратить на общение друг с другом.
Сергей с Настей познакомились в тот день, когда дивизионную группу разведки разместили в этой сосновой глуши, в усадьбе лесничего Яншина. Ганин увидел красивую молодую девушку и окликнул ее, чтобы только познакомиться.
- Сестрица, дай воды напиться!
Та улыбнулась и ответила:
- Вон, рядом целое озеро – пейте, сколько хотите!
- Нет! Та вода подойдет скорее для наших лошадей, а я люблю чистую, колодезную, - ответил он.
- Тогда заходите в дом и попейте, - сказала она, смягчившись.
Сергей конечно зашел и с удовольствием выпил целую кружку чистой холодной воды из ведра. Напившись, он поблагодарил ее и представился:
- Алтайский поэт и бард-исполнитель песен, а также хороший шофер в одном лице – Сергей Ганин.
- О-о-о! Это уже явление в нашей глуши, - ответила удивленно и заинтригованно Настя, не сдерживая смеха.
- Нет, серьезно, - в ответ рассмеялся Сергей.
- И чем вы это подтвердите? – остановилась она.
- Милая, милая, милая!
Чувствам дарящая дрожь…
Счастье мое быстрокрылое,
Как ты теперь здесь живешь?-
Продекламировал, не останавливаясь, Сергей.
- Ну, это уже кое-что! – согласилась Настя.
- А как вас зовут? – спросил он. – И вообще, можно ли войти в ваш дом? – заглянул он в комнату через открытую дверь.
- Ну, заходите, раз уж вы и так уже наполовину зашли, - сыронизировала она. – А зовут меня Настя.
- Ох, извините, Настя, я просто увидел у вас гитару и заинтересовался, - сказал он. – А вы играете на ней?
- Да нет, это вещь моего отца, как необходимый развлекательный инструмент для высоких господ, которые бывали здесь на охоте и отдыхе.
- А-а-а, - протянул Сергей, - а я вот, несчастный, играю! Можно? – обратился он к ней.
- Конечно, пожалуйста! Послушаю с удовольствием, - ответила Настя, подавая ему гитару.
Ганин взял гитару, немного подстроил струны, пропел «А-а-а…», готовя свое горло и голосовые связки к вокалу, и объявил:
- Шоферская народная песня в личной обработке и исполнении Сергея Ганина «Чуйский тракт»!
Усевшись, заиграл и запел:
Расскажу про тот край, где кочуют
И дороги заносят снега.
Там алтайские ветры бушуют,
Там шоферская жизнь не легка.
Есть по Чуйскому тракту дорога:
Ездит много на ней шоферов.
Был там шофер, водитель «от бога»,
Звали Колька его Снегирев.
Он машину свою как сестрицу,
Как подружку за верность любил,
Чуйский тракт до монгольской границы
Он на «АМО» своей исходил.
А на «Форде» работала Рая.
Тоже мастер в шоферских делах.
Красотою подобна Алтаю,
Но бесстрастна – без чувств и без зла.
Хороша была Рая – упряма…
И частенько средь гор над рекой
«Форд» зеленый и Колькина «АМО»
Друг за дружкой летели стрелой.
Колька Рае в любви раз признался,
Но она слишком гордой была.
Отстранилась, мол, вот привязался,
И по «Форду» рукой провела.
Поманила с игривостью в тоне:
- Знаешь, Коля, скажу тебе я,
Если «АМО» «Форда» перегонит,
Значит, Раечка будет твоя!
И однажды домой возвращался
Он из Бийска по трассе пустой.
И увидел, как «Форд» вдруг промчался,
Рая в знак лишь махнула рукой.
Сердце парня забилось с укором,
Вспомнил он тут про их разговор.
И рванулась машина с задором,
И взревел его «АМО» мотор.
В этой битве с опасной дорогой,
Он спасенья себе не искал,
Он лишь в гонке с любимою строгой,
Сердце Раи к себе приближал.
Вот сравнялись их обе машины,
И подал он ей громкий сигнал…
Тут взорвалась под «АМОю» шина,
В пропасть гор развернуло штурвал!
И, мотором ревя и бушуя,
«АМО» с кручи ушла в глуби дна –
В волнах быстрой серебряной Чуи
Вместе с Колькою скрылась она…
Ганин остановился, умолк, посмотрел на Настю (она была в ужасе), и продолжил:
И на холмик природного дара,
В знак того, что любил и страдал,
Положили шоферу две фары,
И от «АМО» разбитый штурвал.
И теперь там по трассе не мчится
«Форд» зеленый над быстрой рекой…
Лишь шоферы, да горные птицы
Звук сигнальный дают над плитой.
Есть по Чуйскому тракту дорога:
Ездит много на ней шоферов.
Был когда-то там шофер «от бога»,
Звали Колька его Снегирев…
Закончив петь, Сергей расслабил руки, сам наэлектризованный словами своей песни. Еще несколько секунд длилось молчание, потом Настя, как бы опомнившись, тихо спросила:
- Это что, правда?
- Похоже, что да! Я сам оттуда… Говорят, что давно это было… Да, и крест там стоит…
- Расскажите мне еще что-нибудь про этого Кольку и Раю, - попросила его Настя.
- Ну, что рассказать? Я и сам не знаю… Говорят, что она была очень красива и привлекательна, но очень принципиальна и строга, как все эмансипированные передовые советские женщины-ударницы с твердым мужским характером. Не любила шатунов и донжуанов. Но не в этом дело. В этой шоферской автоколонне они оба были лидерами. И никто не хотел уступать друг другу. Хотя они, конечно, работали вместе, общались в шоферской среде и были дружны. Спор шел, конечно, принципиальный, о том, кто первый и кто лучший, да и машины соревновались: американский «форд» против московского «АМО». Николай был тоже парень что надо – принципиальный, известный, красивый такой, задорный, отличный мастер-водитель. Но он сильно влюбился в Раю. Все их друзья это знали и понимали, и шутили над ними, и подтрунивали. Вот на этой почве и вышел у них спор: кто кого перегонит. И когда Рая сказала, мол, ну что там твоя «АМО» против моего скоростного американского «форда», Колька вспылил и обиделся, ответил, что ты, мол, не учитываешь характер дороги и состояние машин, а также…
- Что, так же? – спросила Настя.
- А также то, что я тебя люблю…
- Что? – переспросила она, иронично улыбаясь.
- Я люблю тебя, Райка… Эх! Выходи за меня замуж, а? Вот тогда и сказала она ему эту свою злополучную и знаменитую потом на всю их автоколонну фразу: «Если «АМО» «форда перегонит, тогда Раечка будет твоя!». Шоферы ее услышали и только усмехнулись. Вот это смесь – порох с бензином! Куда там «АМО» против «форда»… А Колька каков – сразу замуж! Райка спуску ему не даст… Не уступит! Она тоже как кремень!
Настя слушала Сергея с расширенными глазами, а когда он закончил рассказывать, произнесла, словно выдохнула:
- Боже, Боже! Ну зачем это было им нужно? Ведь какая хорошая получилась бы из них пара…
- Да, - протянул Сергей, - но в этой истории есть еще и мистический смысл. Видно, «АМО»-машина заревновала его к Рае и отомстила. Машины ведь тоже как живые – имеют свой характер. Вот такая трагическая история произошла у нас на Алтае…
После такой истории, рассказанной Сергеем, Настя стала как-то более серьезно относиться к Сергею, увидела в нем ту «изюминку», ту необъяснимую неповторимость, за которую женщины и любят своих избранных мужчин.
Вот так, естественно и просто они и познакомились… И начали встречаться. И лишь выдавалась свободная минута, Сергей бежал и искал Настю, а Настя выходила и высматривала, где там ее Сергей.
Сегодня же день был особый: ночью группа уходила на задание. В шесть часов вечера общий сбор их группы и инструктаж. К этому времени как раз и ожидался приезд их начальника разведки, подполковника Зарубина. А пока до шести у них было время отдыха. Перед ночным рейдом в тыл врага они должны были расслабиться и отдохнуть, чтобы ночью быть бодрым, сильным и внимательным. Иначе, один неосторожный шаг одного человека может привести группу к гибели в случае их обнаружения. Во вражеском тылу они могли надеяться только лишь сами на себя. Поэтому они и набирались сил и уверенности здесь и сейчас. В боевой обстановке, выходя за пределы своей базы, все всегда с собой носили оружие. Для разведчиков это было непреклонным правилом – враг мог встретиться в любом месте. Разведчики знали, что так же как и они, немцы ходят за «языком» в наш тыл для того, чтобы получить точные разведданные о перемещении наших войск за линией фронта. Поэтому и были всегда готовы к встрече с ними.
На озере, не смотря на хорошую погоду и светлое время дня, стояла какая-то странная тишина: не слышно было криков птиц.
Подходя с Настей к озеру и сопровождая «Шуберта» взглядом, Ганин по боевой привычке снял затвор автомата с предохранителя. Обернувшись, он поднес палец к губам, попросив таким жестом Настю замолчать и прислушаться… Потом шепотом объяснил ей:
- Что-то мне не нравится эта тишина… Давай-ка мы издали понаблюдаем за конюхом – нет ли здесь на озере какой-нибудь западни, устроенной нежданными гостями. На охотничьем языке у нас на Алтае, это называется утиная подсадка, а у разведчиков – приманка. Если кто-то здесь есть и следит за передвижением конюха с лошадьми вдоль озера, он обязательно к нему выйдет, или хотя бы себя выдаст, приближаясь к нему.
Ганин знал, что по дороге на озеро возле базы находятся скрытые посты наших солдат, охраняющие ее, которые, узнав Ганина, их всех пропустили, не обнаруживая себя. Но у озера была уже свободная зона и там можно было встретить кого угодно. И через это место как раз и проходила та единственная дорога из штаба дивизии, по которой в шесть часов к ним должен была приехать подполковник Зарубин. Все это и вызвало такую интуитивно настороженную реакцию у Ганина, и заставило его вместе с Настей засесть в кустах.
Там была высокая трава и густая листва росших кустарников, среди которых можно было спрятаться и вести наблюдение. Кроме того, берег озера тоже был не гол, а покрыт камышовыми зарослями, и поэтому скрываться здесь и вести наблюдение как с одной, так и с другой стороны было очень удобно.
А еще Ганина встревожил треск сороки, издаваемый ею где-то справа, недалеко от озера. И это, по наблюдению охотника, было явным признаком присутствия в том месте посторонних «гостей», которых сорока, как дотошный сторож, неустанно пасла, предупреждая об опасности всех обитателей леса.
Тем временем, конюх Эдик, или, как его называли, Эдя Оттов по прозвищу «Шуберт» завел лошадей в воду и, стоя рядом с ними по колено в воде, стал мыть и поить их. Затем вывел из воды и, отпустив пастись здесь же на берегу, сам сел на землю. Посидев немного, он достал карманное зеркало и стал играть, ловя им солнце и пуская солнечные зайчики…
Настя не выдержала:
- Сережа, давай пойдем к нему на озеро! Что мы тут в кустах сидим и паримся? Никого там на озере наверно нет…
- Подожди еще немного, Настя… Интересно, что этот хмурый Эдя так долго зеркальцем поблескивает, - сказал Ганин.
- Не знаю, может дурь какая ему в голову пришла, - пошутила Настя. – Я пойду?
- Постой, постой, Настя, что это там такое вдали справа в кустах поблескивает? – остановил ее вдруг Сергей, с интересом вглядываясь в правую от них сторону леса.
Там блеснуло несколько раз лучом такое же как у конюха зеркальце… Через некоторое время с того места, откуда блеснул ответный, отраженный от зеркальца луч солнца, вышел мужик с котомкой и посохом в руках, и направился в сторону конюха Эди Оттова. Конюх напряженно глядел с некоторой тревогой в его сторону, словно ожидая какого-то подвоха от этого, взявшегося вдруг ниоткуда, или просто вылезшего из густой чащи, лесного обитателя.
- Кто это? – спросил Сергей у Насти. – Ты его знаешь?
- Да! Это Стась Котомка, пастух с соседнего села. Он иногда пасет здесь своих коров. Да, кстати, он тоже немой, - сказала Настя, своим ответом снимая психическое напряжение в теле Сергея.
- Тьфу-ты! А я уж тут подумал, что какой-то немецкий диверсант здесь появился. Настя тихо прыснула от смеха:
- Гоняющий коров палкой? Ну вот, видишь! Пойдем лучше на озеро – искупаемся, - попросила она.
- Погоди, Настя! Они что-то там изъясняются… Ты хоть что-нибудь понимаешь в их азбуке? – спросил Сергей.
- Конечно. Я с Эдей дома только так и разговариваю на их языке. А он все время со мной заигрывает, - сказала, чуть улыбаясь, Нася.
- Еще чего! Вот «донжуан» кобылий, - рассердился Сергей. – А ну, давай, переведи мне, о чем они там между собой разговаривают.
- Сейчас, ответила Настя. Она внимательно и напряженно вгляделась в жестикуляцию двух разговаривающих между собой немых.
- Скажи им… сегодня в шесть часов сюда приедет большой начальник… Пусть ждут на этой дороге, - повторила за немыми Настя.
- Что?? Вот, мать твою! – почти выругался при девушке Сергей. – Так этот «донжуан» кобылий является еще и замаскированным немецким шпионом? Ну и птица этот ваш Эдя Оттов – Идиотов!
- Боже мой! Что же теперь будет? – схватилась за голову Настя. – Он ведь все про нас знает. И где войска наши расположены, и что вы у нас стоите. Страшно подумать, ведь сюда приезжали на охоту высокие чины государства, генералы… разговаривали… делились мыслями на отдыхе, а он все слышал и передавал немцам! Вот как выходит?
- Да уж, Настя, выходит именно так, - кивнул, соглашаясь с ней Сергей.
- Арестуй их, ведь ты с автоматом!
- Сейчас, Настя, - уж было кинулся Сергей арестовывать немых, но потом вдруг одумался.
- Стой! А ведь у них там, где-то в лесной глуши сидит целая группа диверсантов. Они ведь останутся и наделают нам много беды! Не надо их арестовывать… Теперь мы их знаем…
- И они никуда от нас не денутся. Этот «Эдяоттов» приведет лошадей назад, в расположение нашего взвода, мы там его и арестуем. А тот, что с котомкой пусть бежит, сообщает своим то, что передал ему этот идиот. Мы устроим на дороге засаду и встретим их, как и подобает встречать заклятых врагов. Так, во всяком случае они не уйдут от нас и не натворят еще больших бед где-нибудь в другом месте, - сказал Ганин, остывая. – Пойдем-ка лучше, Настя, побыстрее в расположение части и доложим обо всем увиденном нашему командиру.
Они потихоньку выбрались с Настей из кустов, и незаметно и тихо удалились от озера. А затем, отойдя метров сто и выйдя на дорогу к своей части, припустились, почти не останавливаясь, бегом.
Их остановили лишь вышедшие из тайного укрытия часовые. Узнав, что это Сергей Ганин и Настя, спросили:
- Чего это вы несетесь как стадо антилоп? Что случилось? Немцы фронт прорвали, что ли?
- Нет, - отмахнулся Сергей, - срочное донесение…
Прибежав в расположение части, Сергей тут же кинулся искать старшего лейтенанта Подлужного. Тот по сообщению дневального находился в доме у Яншиных.
- Ну что? – спросила Сергея Настя, которая ждала его на улице, когда он выскочил из расположений взвода. – Сказал командиру?
- Нет, он у вас в доме отдыхает, - крикнул Сергей. – Бежим туда.
Вбежав в дом, они прямо-таки ворвались в комнату своих командиров.
- Товарищ старший лейтенант, разрешите доложить! В нашем расположении действует хорошо законспирированный немецкий шпион. Это немой – конюх Эдуард Оттов.
В комнате у Подлужного был и лейтенант Лунин – оба от неожиданности даже вскочили.
- Откуда вы узнали о немецком шпионе? – спросил Ганина Подлужный.
- Товарищ командир, конюх повел на озеро мыть лошадей и мы, так сказать, отрабатывая с Настей приемы тайного слежения, незаметно увязались за ним. Я хотел показать Насте, как можно скрытно выслеживать противника. У озера конюх нас не заметил. Мы спрятались в кустах… И когда он помыл лошадей, то достал зеркальце и стал играть с ним, поблескивая на солнце, как бы подавая кому-то знак. Через некоторое время из леса вышел такой же любитель солнечных зайчиков – пастух Стас Котомка, тоже немой и тоже конюх. И они стали о чем-то объясняться жестами. А Настя их язык знает – она мне и перевела их речь. Конюх передал пастуху: «Скажи им, сегодня в шесть часов сюда приедет большой начальник. Пусть ждут на этой дороге…».
- Так, все ясно. Конюха, когда вернется – арестовать! Всех поднять по тревоге «в ружье»! На дороге для гостей устроить засаду немедленно! Времени осталось очень мало – надо успеть! – приказал Подлужный Лунину.
Отдав приказание, Подлужный повернулся к Ганину.
- Как ты там оказался, у озера, да еще с девчонкой – это же самоволка.
- Товарищ старший лейтенант, виноват! Просто увлеклись с Настей. Я ее учил приемам ведения «партизанской войны» - невидимой слежке за условным противником. Ну, а за противника мы выбрали конюха Эдю Оттова, - сказал, оправдываясь Ганин.
- Что, что? – переспросил Подлужный. – Какого еще там такого «Идиотова»?
- Ну этого… немого «Шуберта», - выпалил Ганин.
- Фу ты! Он еще и «Жуберт», оказывается. Так здесь что, у них целая шпионская сеть законспирированная с настоящими кличками? – вскричал Подлужный.
- Да нет, товарищ старший лейтенант, это не кличка, это его так Настя называет за то, что конюх любит слушать мелодии Шуберта, - ответил Ганин.
- А-а-а, - успокоился Подлужный.
- Вот мы и решили за ним последить… Тем более, что как раз подвернулся такой удобный случай – он поехал на озеро мыть лошадей, и мы с Настей подались за ним… И там, неподалеку от него, в кустах и притаились… Подумали: поиграем, потренируемся, а потом в озере искупаемся, - остановился Ганин.
- Ну? – уставился на него Подлужный. – И что дальше?
- А дальше вот что. Только мы присели, конюх вынул зеркальце и начал пускать по кустам солнечных зайчиков, - ответил Ганин. – Мы думали, что это он просто зеркальцем забавляется, в детство, так сказать, впал. Ну, Эдя, вы ведь знаете, немножко не того… И Оттов еще…
- Да, действительно, «Идиотов», - улыбнулся Подлужный.
- А он, оказывается, не «Идиотов», а настоящий агент немецкой разведки! И сигналы он подавал этим зеркальцем другому шпиону, тоже немому – пастуху из соседнего села Стасу Котомке.
- Что, тоже шпионская кличка? – удивился Подлужный.
- Нет, скорее всего, прозвище или фамилия такая… Они так из-за кустов друг с другом зеркальцами поиграли, переговорили, а затем тот Котомка вышел из-за кустов, подошел к «Шуберту» и они стали на своем немом языке переговариваться – жестикулировать. А Настя-то их язык знает! Она и прочитала по их жестам, о чем они там говорили… Естественно, что Котомка – это связной, а за его спиной прячется где-то в лесу наверно целая группа немецких диверсантов. Поэтому я решил, товарищ старший лейтенант, их не брать, а сообщить вам, чтобы мы им подготовили достойную встречу, ведь их цель, наверно, взять в плен какого-нибудь нашего начальника, когда он будет ехать сюда на машине. А этот немой здесь весь день толчется возле нас – видно и подслушал.
- Логично, Ганин. Ты рассуждаешь, как настоящий оперуполномоченный, - похвалил Сергея Подлужный.
- Вот и давайте опередим их. И устроим им возле дороги засаду. Но теперь уже на них самих, - предложил Ганин.
- Устроим-то, конечно, устроим. Если б еще только знать, где они находятся, в каком месте… Дорога ведь длинная, - ответил Подлужный. – И у нас здесь не дивизия, а всего лишь два взвода…
- Вот что, лейтенант, - сказал он Лунину, немного подумав, - бери свой разведвзвод, и быстро и незаметно размести бойцов вдоль дороги в кустах… Разделим их на три группы: одну группу оставь на входе к лесу, вторую – между озером и лесом, а третью возле озера. Но главное, нужно незаметно проследить за этим пастухом с котомкой. Поэтому, пошли троих самых опытных разведчиков с рацией – пусть они нагонят этого пастуха, он ведь, наверно, далеко не ушел со своими коровами, незаметно проследят за ним и передадут все данные о его местонахождении сюда нам по рации. Возможно, он и выведет нас на ту группу шпионов, которые хотят устроить нам засаду.
- А с конюхом-то что делать, товарищ старший лейтенант, брать его или нет? – спросил Ганин. – Ведь он скоро вернется сюда.
- А «Идиотова» я поручаю тебе, Ганин, - сказал Подлужный. – Тебя будут подстраховывать двое наших разведчиков. Брать его мы пока не будем, а проследим за ним. И чтобы не вызывать у него подозрения, ты, Сергей, будешь постоянно находиться возле Насти, как бы в роли ухажера. Но только смотри, не выпускай его из виду… В случае чего, тут же его и арестуйте… Понял?
- Понял, товарищ лейтенант! – вытянулся, отдавая честь, Ганин. – Разрешите идти?
- Давай, действуй! – крикнул Подлужный.
Поднятые по тревоге разведчики строились и, разобрав оружие, уходили группами в сторону лесу, по местам, назначенным им по заданию. Трое из них в маскхалатах, прикрываясь кустами у обочины дороги, пустились вдогонку за пастухом Котомкой. Все это разведчики сделали быстро и без лишнего шума, и главное – вовремя!
В это время и возвратился в усадьбу немой конюх Эдя Оттов. Ганин, объяснивший Насте ситуацию, и следуя указаниям начальника разведроты, начал вместе с ней за ним следить. Разведчики, посланные через лес в погоню за пастухом «с котомкой», вскоре нагнали его, благодаря колокольчикам на шее у коров, которые он им подвешивал, чтобы они далеко не заходили в лес и там не затерялись.
А пастух этот, Котомка, был вовсе и не глухонемой. Он хорошо слышал звуки, а вот выговаривать слова не мог – язык заплетался, поэтому и разговаривал с таким же, как и он, молчаливым конюхом жестами.
Разведчики, догнав его, притаились и стали за ним наблюдать: пока что он не выказывал никакого беспокойства и стремления куда-нибудь бежать или что-нибудь делать… Он тоже спокойно пас своих четырех прожорливых коров. Больше всего беспокоился начальник подразделения Подлужный. Во время сеанса связи он требовал от разведчиков данные о противнике…
Прошло уже почти двадцать минут, а пастух все так же пас своих коров, спокойно поглядывая по сторонам. Дутов, Сокальский и Машин, сидя недалеко и наблюдая за ним в бинокль, начали изнывать от такого его бездействия.
- Запеть, что ли? – сказал Машин. – Что-то сильно скучно с таким вот «шпионом» работать – больно уж неповоротлив.
- Не положено ведь, сержант, петь на боевом посту, - усмехнулся Сокальский. – Ты ведь сам нас учил…
- Да знаю я, знаю. Это шутка… А что делать, если этот «му-му» ничего не предпринимает. Может, он совсем и не шпион, а обычный пастух какой-нибудь… Постой, постой, - вдруг оживился Машин, глядя в бинокль, - кажется уже что-то делает…
А пастух, тем временем, привязав коров к забитым в землю кольям, подался, оглядываясь, вглубь леса.
- Вот это уже хорошо, детушки, - произнес Машин. – Ты, Дутов, с рацией оставайся здесь, свяжешься с нашими и будешь ждать их, а мы с Сокальским последуем за этим «пастухом». Только, мой друг «Горацио», поодиночке и друг за другом, прячась за деревьями. Понял?
- Понял, - ответил Сокальский.
- Итак, дистанция десять метров, короткими перебежками, - предупредил Машин. И смотри, Семен Михайлович, чтоб ни одна сухая ветка по твоей вине не хрустнула, - шепнул Машин Сокальскому.
В отороченных листьями камуфляжных маскхалатах, пригнувшись и припадая к земле, как звери на охоте, они начали свое движение вслед за Стасом Котомкой. А он спешил и прошел уже метров сто вдоль ручья к поваленным бурей деревьям и зарослям нового сосняка. Подав условный сигнал утиным кряком и получив такой же ответ, Котомка скрылся за буреломом…
- Все, Сеня, приехали! Тут они обитают! – сказал тихо Машин Сокальсому. – Давай, друг, дуй назад к Дутову и сообщи об этом нашим, а я буду здесь ожидать…
- А как же ты тут один… Пошли лучше вместе, вдвоем, - начал уговаривать его Сокальский…
- Иди, иди Михалыч, а я тут останусь. Нельзя выпускать их из виду, а то потом и следов их не найдем. Ступай, и как можно быстрее веди сюда наших, - шепнул он Семену.
Тот осторожно начал отступать назад… Отойдя на неразличимое для глаза и слуха расстояние, Сокальский со всех ног по азимуту спустился назад к тому месту, где его с нетерпением ждал Дутов и, наверно, уже и другие бойцы его отряда.
А в усадьбе к возращению с озера Эди Оттова все уже успокоились. Там, на первый взгляд, как обычно текла армейская жизнь готовых к любой неожиданности солдат разведвзвода и подразделения охраны, несмотря на то, что половина их состава только что ушла на поиск лагеря диверсантов противника. Подлужный не отходил от радиостанции, ожидая с нетерпением донесения от ушедшего с отрядом лейтенанта Лунина. Донесение от разведчиков пока не было… Ганин с Настей и еще трое разведчиков: Ассов, Райзман и Пятов следили за поведением возвратившегося в усадьбу Эди Оттова. Думал о нем и сам Подлужный. Одно только он не мог понять: почему такие, казалось бы, никчемные, низко интеллектуальные и незаметные люди, как конюх Оттов и пастух Котомка, могли быть завербованы и служить немецкой разведке. И не где-нибудь там в городе, или на секретном заводе, а здесь, у болотистых истоков Волги, в самой глуши российских лесов.
- Нужно будет немедленно расспросить хозяина этой охотничьей усадьбы, отца Насти, Яншина, - решил лейтенант. – Может он прояснит мне эту несуразную жизненную загадку: откуда у нас берутся такие вот выродки – предатели.
А Эдвард Отто Отс не был никчемным низко интеллектуальным человеком, он просто не любил русских и мстил всем этим чекистам и коммунистам; был врагом советской власти, которая обвинила в шпионаже его отца и мать – немецких колонистов, живших в тридцать первом году на Украине, и расстреляла их. А он во время этих акций скрылся и еще подростком попал под влияние ярых западных националистов, и был вскоре завербован агентами немецкой разведки. Затем, под видом немого неграмотного конюха послан в правительственную охотничью усадьбу Яншина, где собирались порой во время охоты такие влиятельные и сведущие в политике люди, что страшно было и подумать. Они здесь выпивали, расслаблялись, отдыхали и, общаясь, выбалтывали на пьяную голову многие государственные секреты. Ведь никто не мог даже и подумать, что их с большим вниманием слушает какой-то там неотесанный, ничем кроме лошадей не интересующийся конюх, причем немой от рождения.
А он вообще-то и не был немым, а только лишь умело исполнял роль неграмотного конюха, на этом и держалась его непревзойденная конспирация и неуязвимость. Одна лишь особенность характера выдавала его сущность характера – он очень любил слушать мелодии Шуберта, как следствие воспитания отца и матери, черта, которая давала знать, что в его жилах течет немецкая кровь. Это была необычная и странная увлеченность, но никто этому не придавал никакого значения: мало ли, кто чего хочет и любит. Яншин ведь тоже любил слушать эти мелодии.
А пастух из соседней деревни был таким же «братом» по несчастью и сопротивлению действующему режиму, как и Эдвард Отто, только уже другой национальности. Потомок польских шляхетных офицеров, попавших в плен к красным в двадцатых годах и расстрелянных здесь же неподалеку в смоленских лесах органами НКВД.
Так и работали они все эти пять лет – незаметно и тихо. И передавали эти два человека сведения своему резиденту, грузинскому «коллеге», работнику местной радиомастерской, мастеру Кобе Суквелидзе…
Лишь только раздались первые взрывы и выстрелы в лесу у озера, как конюх сразу же занервничал. Он вышел из конюшни и стал прислушиваться к долетающим звукам недалеких выстрелов…
Настя с Сергеем, находившиеся рядом с конюшней, это заметили и насторожились. Ассов и Пятов, сидевшие возле крытого, оборудованного под высокий сеновал сарая, тоже повскакивали и стали прислушиваться к звукам нарастающего боя. И вдруг конюх, никогда не куривший возле конюшни у сеновала, вынув из кармана папиросу и спички и нервно прикурив, заспешил к зданию охотничьей избы – казармы, в которой и располагался в основном весь личный состав взводов разведки и охраны.
«Откуда взялась такая дорогая папироса у этого дурака? – подумал Ганин. – Будет взрыв!». Его внезапно осенило и он бросился бежать вслед за конюхом.
- Эй, парень, стой! Подожди! – кричал он ему.
Но тот шел, как будто его не слыша, и когда увидел, что его нагоняют, побежал в сторону здания. Увидев это, Ассов с Пятовым пустились наперерез конюху, но тоже не успели. Тот первым достиг угла казармы и скрылся за ним. Разведчики добежали туда следом и увидели как Эдя, улыбаясь, крича и потирая руки, стоял и, глядя вверх, пританцовывал от нетерпения. А там, завораживая взгляд и слух, с тихим шипением ползла к крыше по бигфордовому шнуру искрящаяся маленькая точка разрушительного огня…
Ганин крикнул: «Ложись!» и бросился вперед, поднимая автомат.
- Нет! Нет! Стой, Серега! Не стреляй… Подорвешь шашку… Там динамит! Давай лучше ножом, - остановил его Ассов.
Ганин протянул ему свой армейский тесак… Ассов схватил его и, почти не целясь, метнул вверх под крышу, в эту самую точку шипящего огня. Но ошибся всего на два миллиметра. Шнур лишь зашатался и остался висеть, а огонь продолжал ползти вверх и вверх…
- Эх, чужой нож не слушается чужого хозяина! – простонал Ассов и, выхватив из ножен свой тесак, прицелился точно и метнул его с криком: «Руби!».
Клинок, просвистев как пропеллер, врезался точно под крышей в деревянную стену постройки, отсекая в последний момент искрящуюся точку смерти с куском шнура на пол дециметра от динамитной шашки.
- Фу ты, ну ты, кажись попал! – только и выговорил Ассов, опускаясь почти бессильно на корточки. – А то уж подумал – конец, летим на небеси, - улыбнулся он, глядя на Ганина.
- Где этот фашистский выродок? – наконец придя в себя, вспомнил он об Эде Оттове.
А того уже и след простыл…
- Пятов! Бонапарт! – крикнул Ассов, уставясь на Пятова. – Чем ты занимался, когда мы тут шнур с Серегой рубили? Почему не уследил за немчурой?
- Так я же это… стоял и любовался вашей работой, товарищ старший сержант, - не растерялся Бонапарт Пятов.
- Да ты, брат, не стоял, и даже не сидел, - рассмеялся Ганин, а просто лежал и, зажмурившись, ждал когда «ахнет» динамитная «штучка».
- Ну, может и так, вы же крикнули: «Ложись!», я уже всего не помню. Страшно было даже подумать об этом, - согласился Пятов.
- Да, - сказал Ганин, - если бы взлетела на воздух крыша «казармы», то всех бы ребят внутри придавила. Вот тебе и «Идиотов», собака! – выругался он.
- Пятов, беги в казарму и поднимай бойцов, искать этого выродка, - приказал Ассов.
А бой в лесу у озера продолжался недолго. Окруженные со всех сторон, семеро немецких диверсантов, через какие-нибудь полчаса были все перебиты. Пастуха Котомку разведчики взяли живьем еще раньше, когда он возвращался назад к своим коровам. А Эдя Оттов исчез, как в воду канул, он ведь хорошо знал эти места… и был уж не таким дураком, как о нем думали…
К шести часам вечера, как было условлено, к разведчикам приехал подполковник Зарубин. Подлужный доложил ему о раскрытии и уничтожении диверсионных групп противника, и что эта операция у диверсантов готовилась и была рассчитана на взятие в плен именно его – начальника разведки дивизии.
- Но один из членов этой группы, который и дал сведения диверсантам о часе вашего приезда, работник охотничьей усадьбы, исчез, товарищ подполковник. Мы не смогли его арестовать, - сказал с сожалением старший лейтенант Подлужный.
- Ну что ж, значит мне очень повезло, что вы сорвали замыслы врага, и я горжусь, что у меня есть такие хорошие разведчики, которые, фактически, спасли мне жизнь. За это я вам объявляю благодарность, - ответил Зарубин. – А как у вас начет потерь во взводе? – спросил он затем у Подлужного.
- Потерь во взводе нет, товарищ подполковник, - доложил ему Подлужный.
- Это хорошо! Представите потом мне людей, отличившихся в этом задании. И давайте теперь приступим к проработке деталей предстоящей операции, - сказал подполковник.
- Командование армии требует от нас точных данных о передвижении немецких войск на ельнинском направлении. Поступили сведения, что противник ведет переброску войск с нашего Западного направления на Юго-Западное. И вам предстоит задача своими точными и непосредственными наблюдениями подтвердить и опровергнуть эти исключительно важные для нас сведения.
Вам необходимо проникнуть через линию обороны, пройти по тылам противника здесь, на ельнинском выступе, и вернуться назад с данными о количестве и составе немецких дивизий на нашем направлении. То есть войск, стоящих непосредственно против нас. Узнайте, какие дивизии: танковые или пехотные, где и в каком количестве располагаются их подразделения, какие оборонительные сооружения они занимают.
В вашем распоряжении осталось всего лишь три часа свободного времени. За это время вы должны отдохнуть и хорошо обдумать детали предстоящей операции. Затем, в двадцать два часа выступить в расположение 159-й дивизии. В двадцать три ноль-ноль вы должны быть уже на месте, в этом пункте, - указал он карте, обращаясь к Подлужному.
- Через проволочные заграждения и минное поле вас проведут саперы лейтенанта Шпагина. Отметьте на карте и запомните это место. Через три дня, при возвращении назад вам снова придется переправляться здесь через линию обороны. Условный знак, обозначающий место перехода – три зеленые ракеты и одна красная. Я понимаю, товарищи, что после проведенного боя, вам трудно будет, не отдохнув, идти в этот трудный и опасный поиск по тылам врага, но у нас сейчас нет времени на отдых. Да, и кому теперь не трудно. Враг ведь рвется к столице нашей родины – Москве. И мы должны остановить его, и разбить. А теперь покажите мне ваших героев, участвовавших в разоблачении и поимке немецких шпионов.
- Есть, товарищ подполковник! Это рядовые Ганин, Пятов и сержант Ассов предотвратили подрыв нашей казармы агентом немецкой разведки Эдвардом Отто Отсом, - сказал Подлужный и крикнул, обращаясь к старшине Пилипенко:
- Старшина, немедленно сюда Ассова, Ганина и Пятова!
- Как вы узнали, что здесь, в усадьбе, работает немецкий шпион? – спросил Зарубин у Подлужного.
- Совсем случайно, товарищ подполковник. Благодаря дочери хозяина усадьбы, а также бдительности нашего разведчика, поэта и, так сказать, ухажера этой девушки, Сергея Ганина, - ответил Подлужный. – Этот конюх повел лошадей на озеро, а Ганин и Настя увязались за ним и, находясь вдалеке, начали, как они говорят, дурачась, следить за ним. На озере конюх встретился со своим, тоже немым, связным, пастухом местного колхоза Стасом Котомкой, и они стали объясняться жестами на немом языке. А Настя это язык знает. Она-то и перевела Ганину, о чем они там говорили. Ганин, не мешкая, сообщил нам. Мы организовали наблюдение за пастухом, который и вывел нас на лагерь диверсантов. Диверсантов было семь человек. Их лагерь был расположен в лесу, недалеко от дороги, по которой вы только что ехали. Затем, посланный в то место отряд наших бойцов, ликвидировал этот лагерь диверсантов. Когда конюх услышал звуки выстрелов с той стороны леса, он понял, что разоблачен и попытался взорвать здание, в котором разместились бойцы нашего подразделения. У него там под крышей был заложен целый фугас. Но за ним уже к тому времени вели постоянное наблюдение трое наших бойцов: Ганин, Ассов и Пятов. Они-то и предотвратили взрыв нашей казармы, - доложил подробности прошедшей операции по ликвидации немецкой диверсионной группы старший лейтенант Подлужный.
- Хорошо, старший лейтенант. Рядовой Ганин включен в группу, которая сегодня идет на задание в тыл врага? – спросил Зарубин.
- Так точно, товарищ подполковник – включен! – ответил Подлужный.
- Его нужно заменить. Ганина оставьте здесь, - сказал подполковник. – Я должен с ним и с этой девушкой Настей поговорить, а также познакомиться с ее отцом – лесничим. Устройте мне эту встречу у них на дому, - приказал Зарубин.
- Есть, - козырнул Подлужный, приложив ладонь к фуражке.
В этот момент явились трое бойцов разведвзвода вместе со старшиной Пилипенко.
- Товарищ подполковник, по вашему приказанию бойцы разведвзвода: Ганин, Ассов и Пятов явились для получения ваших приказаний. Старшина роты, старший сержант Пилипенко, - доложил старшина.
- Хорошо, Пилипенко, вы свободны, - сказал Зарубин. – А вам, товарищи бойцы, я объявляю благодарность за умелые действия во время нейтрализации фугаса, и хочу сообщить, что подам раппорт для награждения вас орденом «Красная звезда». Молодцы, товарищи бойцы, вы хорошо действовали и благодаря этому спасли десятки своих товарищей. Воюйте так и дальше, сынки, и Родина вас не забудет! – тепло и с чувством закончил свою речь подполковник.
- Служим Советскому Союзу! – отчеканили бойцы. – Разрешите идти?
- Да, - сказал Зарубин, - а вы, Ганин, останьтесь, будете сопровождать нас с лейтенантом во время посещения нами семьи лесничего…
- Да, - сказал он, немного погодя, - и познакомите меня с Настей, вашей подругой. Ну как, согласны?
- Есть, товарищ подполковник! – козырнул, вытянувшись, Ганин.
- Пойдемте, старший лейтенант, не будем терять времени, - сказал Зарубин. И уже на выходе из казармы Зарубин, вдруг вспомнив что-то, повернулся к Ганину.
- Я слышал вы пишите стихи?
- Да, вроде бы да, - ответил Сергей, неопределенно пожав плечами.
- Ганин, Ганин… Эта фамилия мне все-таки знакома. Знакома по двадцатым годам… Был тогда в окружении Есенина такой поэт Алексей Ганин. Они с ним дружили… Потом, говорили, даже Есенин стих ему предсмертный написал: «До свиданья, друг мой, до свиданья». Вы случайно не его потомок или родственник? – спросил Зарубин.
- Нет, нет, нет… и вообще, вряд ли… Скорее, однофамилец, - ответил Ганин, - если, конечно не считать внебрачных детей. Внебрачный сын Алексея Ганина, - улыбнулся он. – Ведь эти молодые поэты с Есениным тогда пили и куражились по всей России напропалую: от Петрограда до Вологды и от Москвы до Кавказа. И не даром у меня такая сильная тяга к поэзии самых юных лет. Может и правда – внебрачный сын. У Есенина ведь тоже были внебрачные дети.
- Хорошо, будем считать, что в вашей фамилии и в вашем стремлении к поэзии есть какая-то тайна, сходство, а может родство с вологодским поэтом. Конечно, без его антисоветской идеологии и тех программ борьбы, за что его потом и расстреляли.
- Эх, поэты, поэты, - задумался подполковник, - молодые вы еще, горячие… И действовали безапелляционно, и бескомпромиссно, за что и поплатились. Троцкий не любил того, кто тогда ему перечил. После Ленина, во времена Нэпа, государственные посты сразу стали занимать евреи – сторонники Троцкого, пошел откат от всего революционного, засилье денежных мешков, разврат, кумовство и коррупция. Ганин и хотел создать «Союз» борцов против них. Чекисты когда нашли и узнали, были в шоке от ганинских прокламаций. Троцкий тут же убрал его без суда и лишнего шума… в апреле двадцать пятого. А в декабре того же года… убрал и Есенина в гостинице «Англетер». Он ведь был другом Ганина. Недаром ведь агенты Троцкого следили и гонялись всюду за Есениным. От них Есенин сначала удрал на Кавказ, под крыло к Кирову – другу и соратнику Иосифа Виссарионовича. Там они не могли его достать, а когда Кирова перевели в Ленинград, Сергей снова метнулся из Москвы туда, опять под крыло к Кирову. Ведь Киров любил его и его поэзию, особенно его поэму о «26 бакинских комиссарах», написанную во время пребывания Есенина у него в гостях, на Кавказе…
- Таких подробностей я не знал, товарищ подполковник. И это лишний раз доказывает то, что я не являюсь потомком репрессированного поэта. Иначе, все это мне было бы известно, - осторожно высказался Ганин, как бы открещиваясь от опасного родства с вологодским поэтом.
- Не бойся, рядовой, не бойся, - усмехнулся Зарубин. – Я ведь это говорю тебе не для идеологической проверки. Это просто воспоминания из моей молодости. Нам ведь было тогда тоже по двадцать пять-тридцать лет, как и Есенину, и Ганину. И мы тоже горячились и спорили в оценках и суждениях. Искали, творили, строили – рубили сгоряча…
- Понятно, товарищ подполковник, - успокоился Ганин.
- Ну, ладно, пойдемте тогда к лесничему! – сказал решительно Зарубин.
Они втроем вышли из казармы во двор и направились к помещению Яншиных. Там их уже ждали, кроме лейтенанта Лунина, посланного Подлужным предупредить лесника, он и все его семейство. Встречали хлебом солью, так как Зарубин пришел как раз к ужину и все собравшиеся за столом пили чай.
Зарубина такой дружеский прием даже как-то обрадовал. Он подумал, что во время непринужденной доверительной беседы можно получить больше информации, чем во время официального допроса…
- Здравствуйте, - поздоровался Зарубин, войдя в дом и останавливаясь у порога.
- Мы вам не помешали? – добавил он, видя некоторую растерянность хозяина.
- Здравствуйте, здравствуйте, присаживайтесь к нашему столу пить чай, товарищ начальник. Хорошим гостям мы всегда рады, - ответил лесник, поднимаясь и предлагая стул почетному гостю, уловив, наконец, доброжелательные нотки в его голосе.
- Спасибо! – улыбнулся Зарубин. – От чая я не откажусь, но со мной и мои люди.
- Заходите, заходите, дорогие гости, и присаживайтесь, - наконец гостеприимно распахнул руки хозяин дома, видя, что военные пришли к нему с добрыми намерениями.
- Евдокия, Настя, несите гостям чайные приборы и еще чего-нибудь покрепче! – приказал лесник своей жене и дочери.
Те обрадовано засуетились.
- Ну зачем, горячительные напитки нам не надо! – ответил Зарубин.
- А это не самогон, а медовуха – лесной бальзам, товарищ начальник. Вещь исключительно полезная для здоровья. Ведь в нем заложены все прелести нашего края, - многозначительно сказал хозяин дома.
- Ну что ж, раз так – давайте попробуем, но только немного, - согласился Зарубин и, обратившись к Ганину, сказал:
- А ну-ка, товарищ поэт, отобразите это событие!
- Есть, товарищ подполковник! А на войне, как на войне – любая удача полезна вдвойне! – отобразил событие находчивый Ганин.
- Вот, вот! Как раз в точку, - похвалил поэта подполковник, - один раз на свете живем, друзья… Присаживайтесь, товарищи, - обратился он к Подлужному и Ганину.
Хозяйка принесла и поставила на стол рядом с самоваром бутылку с медовухой, затем появились стаканы и выпеченные пирожки с малиной и смородиной.
- Вот теперь полный порядок, - сказал хозяин, - можно и наливать.
Он налил в стаканы каждому по «штофу» медовухи:
- Попробуйте, попробуйте, а, попробовав, не откажетесь, - улыбнулся он. – Возбуждающая жидкость! А за что будем пить? – чуть помедлив, спросил он, поднимая стакан.
- Как за что? За нашу победу! – весело отреагировал Зарубин. – Разве мы еще можем пить сейчас за что-нибудь другое.
- Да, давайте выпьем за то, чтобы мы победили и все остались живы и здоровы в этой войне, - добавил лесник.
- Прекрасный тост, отец! За это все готовы выпить, - воскликнул Зарубин.
Они выпили, затем еще и еще… Медовуха лесничего всем понравилась. Она оживила их – подняла настроение и боевой дух. Все уже казалось не таким тревожным и страшным на этой войне как минуту назад. Все, как на гражданке, просто радовались встрече и возможности пожить: расслабиться и поговорить за столом. Война отошла на второй план.
- А что это у вас за гитара? Вы играли когда-то наверное? – спросил Зарубин у Яншина.
- Да нет, это все дочкины принадлежности, - ответил тот.
- Люблю гитару, люблю Есенина, его стихи. Его поэзия раскрывает душу, заставляет прочувствовать невозвратность уходящей жизни, все то, за что мы так цепляемся, и что так незабвенно любим. Это волнует… А кто-нибудь может нам сыграть на гитаре? – обращаясь скорее к Ганину и Подлужному, спросил вдруг Зарубин.
- Конечно, можем, - ответил довольно смело Ганин. – У нас в Сибири в народной среде считают: если сочиняешь стихи, то должен обязательно играть и на гитаре. Песни под гитару всегда объединяли дворовую ребятню. Заставляли ее слушать слова и текст песен… К тому же, приятно быть дворовым артистом, находиться в центре внимания вздыхающих девушек… Давайте, я сыграю и спою вам, если хотите, - потянулся Ганин к гитаре, которая висела в углу на стене.
Настя подала ему гитару, на которой он уже играл во время их первой встречи. Ганин подстроил струны гитары и тихо произнес:
- Стихи Есенина, музыка народная, исполнение душевное… «Отговорила роща золотая».
Взял первый аккорд… и полились слова и звуки есенинской песни…
Отговорила роща золотая
Березовым, веселым языком,
И журавли, печально пролетая,
Уж не жалеют больше ни о ком.
Кого жалеть? Ведь каждый в мире странник –
Пройдет, зайдет и вновь оставит дом.
О всех ушедших грезит конопляник
С широким месяцем над голубым прудом.
Стою один среди равнины голой,
А журавлей относит ветер вдаль,
Я полон дум о юности веселой,
Но ничего в прошедшем мне не жаль.
Не жаль мне лет, растраченных напрасно,
Не жаль души сиреневую цветь.
В саду горит костер рябины красной,
Но никого не может он согреть…
- Да-а! В саду горит костер рябины красной… Все постепенно уходит, отцветает и изменяется, и это печально, - сказал как бы в раздумье Зарубин. Видно было, что слова песни задели его за сердце.
- Ну, а теперь нашу, алтайскую – шоферскую, - сказал Ганин.
Расскажу про тот край, где кочуют
И дороги заносят снега.
Там алтайские ветры бушуют,
Там шоферская жизнь не легка.
Есть по Чуйскому тракту дорога:
Ездит много на ней шоферов.
Был там шофер, водитель «от бога»,
Звали Колька его Снегирев…
Настя подхватила песню Ганина и стала ему подпевать…
- Удивительное состояние души вызывают такие слова, сложенные в стихи, да еще исполняемые под музыку. Ты как будто сам переживаешь все то, что до тебя испытал, пережил и отдал нам поэт… И кажется уже, что это ты с ним пережил и испытал чувства. Вы не находите? – спросил Зарубин у Яншина.
- А как же! Я, как и вы, ощущаю эти чувства и эту боль поэта, ведь настоящие стихи – это не притворное лукавство повседневных бытовых речей и общений, а настоящий голос, крик, заточенной и не понимаемой другими души… Только стихи открывают нам глаза на то, что у нас есть еще не только наше тело, обремененное повседневными делами и работой, но и душа, выразительница наших чувств, которая хочет чего-то хорошего, высокого и прекрасного, - ответил Яншин.
- Браво, Григорий Игнатьевич, вы сейчас сказали великолепные слова в поддержку нашей души… А теперь давайте поговорим о делах наших насущных, - начал разговор Зарубин.
- Слушаю вас со вниманием, - ответил Яншин.
- Вы наверно уже поняли, что я пришел сюда, к вам, не просто ради знакомства и общения с вами и вашим семейством, а еще и по такому случаю. Сегодня здесь произошло чрезвычайное происшествие. Была раскрыта попытка группы наших врагов рассекретить и уничтожить наше особое разведывательное подразделение, которое находится и квартирует в вашей усадьбе. И главным участником этой вражеской диверсионной группы оказался ваш непосредственный помощник, немой конюх Эдуард Оттов. Заранее хочу сказать вам, что я вас не упрекаю и ни в чем не обвиняю. Я хочу только докопаться и узнать, как очутился здесь, в вашем хозяйстве, этот тихий и незаметный шпион – Эдик «перевертыш» Оттов. Кто вам его порекомендовал, привел, подсадил, познакомил или просто посоветовал взять в конюхи сюда, в усадьбу?
- Вот она, личина темной души человека, - начал говорить Яншин, - тело нам говорит вроде бы одно, и в то же время другое. И правильно говорит – Бог шельму метит. Отнял ведь у него речь… А познакомились мы с ним там же, где он и сейчас попался – на озере. Я лошадей туда привел – помыть и напоить. А Эдик с колхозным пастухом Котомкой там купались… А что мне было делать? Лес большой, работы много, а я один. А надо и сено заготовить, и кормушки поставить, и за зверем следить, и от людей все охранять. Я даже обрадовался и подумал: вот хорошо, не разговаривает, хочет здесь жить – значит, непривередлив и хорошим помощником будет. Вот так и взял…
- И сколько он у вас здесь живет? – спросил лесника Зарубин.
- Да, года два уже у нас значится, начиная с лета тридцать девятого, - ответил Яншин.
- Вот так и получается, - начал после некоторой паузы Зарубин, - немецкую группу мы уничтожили, пастуха взяли, а Оттов удрал… И я не уверен теперь, что он не перейдет линию фронта, и не доставит немцам сведения о местонахождении нашей секретной разведывательной группы на вашем хуторе. И если это случится, то они, получив координаты, постараются при помощи артиллерии или авиации сравнять с землей вашу усадьбу в лесу. Вот так обстоят наши дела, Григорий Игнатьевич. Нам нужно сейчас немедленно поймать этого Эдю Оттова, пока он не перешел линию фронта, или же заблаговременно ретироваться из этого леса. Что я вам и советую.
- Конечно, будет жалко нажитого места и хозяйства, - продолжил Зарубин, - но жизнь ведь дороже. Выезжайте в село, там поживете некоторое время, и если все будет тихо – вернетесь назад… Но есть и второй вариант: нужно послать следопытов, опытных людей, знающих эти места по следам этого Эди Оттова. Этими людьми, конечно же, являетесь вы и ваша дочь. А я вам дам на подмогу еще троих разведчиков. Например, Ганина…
- Лейтенант, кого из разведгруппы на данный момент мы можем послать на поиски «конюха» вместе с Григорием Игнатьевичем и его дочерью? – спросил Зарубин у Подлужного.
- Сокальского и Пятова, товарищ подполковник, - ответил Подлужный.
- Троих разведчиков дадим – больше не можем, - повернулся Зарубин к лесничему. – Ну, так как, товарищ Яншин, желаете пойти на розыски вашего «конюха»?
- Пожалуй, это лучше, чем переселяться к «черту на кулички», - согласился Яншин.
- Это верно! – кивнул подполковник. – Вы эти места знаете лучше всех, а значит и все возможные пути его отступления, по которым «конюх» может пройти. И, встретив, узнаете его в лицо – не ошибетесь.
- Хорошо, я согласен, - встал, наконец, решительно лесник.
- Тогда готовьтесь на утро в путь и предупредите свою дочь, - сказал Зарубин. – А вы, товарищ старший лейтенант, проинструктируйте сегодня же ваших троих разведчиков: Ганина, Сокальского и Пятова, чтобы они завтра, ровно в шесть ноль-ноль были здесь. Экипировка: двое – в штатском, с ножами и пистолетами. Один – в военной форме с автоматом и гранатами…
- Григорий Игнатьевич, свое охотничье ружье вы отдадите Насте, а мы вам выделим снайперскую винтовку, да еще и бинокль, чтобы вы могли издали его увидеть…
- Товарищ старший лейтенант, а вы будете лично следить за операцией и вовремя мне докладывать. Ясно? – приказал подполковник.
- Так точно! – ответил Подлужный.
- Ну, тогда все, товарищи, мы уходим, - поднялся из-за стола Зарубин. – Товарищ Яншин, спасибо за угощения, рад был с вами познакомиться, - пожал он руку гостеприимному хозяину. – И будем действовать как условились, - добавил он, обернувшись на выходе.
«Охота двух разведок и нейтрализация друг друга началась,- подумал он. – Кто успеет первым перейти линию фронта, тот и выиграет. Наша основная группа, которая идет сегодня ночью в тыл врага в большой опасности, даже если она и благополучно перейдет линию фронта. Может этот «конюх» по кличке «Шуберт» стоит сейчас уже перед немецким офицером и докладывает. И Абвер знает о нашей операции… Риск большой. Посылать или не посылать сегодня ночью разведывательную группу, - размышлял Зарубин. – И все же посылать нужно, не смотря ни на какой риск. Нам нужны точные сведения о передвижении частей врага… Это приказ!».
В одиннадцать часов ночи группа разведчиков, состоящая из восьми человек, возглавляемая лейтенантом Луниным и сопровождаемая саперами, которые прокладывали путь на минном поле, под редкие сполохи осветительных ракет, выпускаемых немцами, перешла линию фронта и устремилась в тыл врага. Их ждала неизвестность, и эту неизвестность нужно было разгадать…