(Все имена вымышлены, возможные совпадения случайны.)
Падает первый снег. Улицы пусты... Издали слышна траурная музыка... По улице движется бесконечная похоронная процессия... Такое впечатление, что сюда съехалось полстраны...
Пышные похороны. У всех одинаково напряжённые лица, все молчат. Никто не плачет, но в глазах застыло что-то вроде чувства осознания собственной вины. Изредка кто-то поднимает опущенный взгляд, чтобы увидеть, что выражают лица шествующих рядом. В полном молчании люди идут за катафалком к кладбищу. Траурная музыка, стук шагов, негромкое жужжание двигателей красивых автомобилей - всё соединилось в один ровный гул.
Уже на кладбище с прощальной речью выступил человек в красивом дорогом костюме, поверх которого на плечи была небрежно наброшена верхняя одежда. Он произносил очень много возвышенных речей в адрес покойного, который уже не мог их услышать; говорил о том, какой это был талантливый и умный человек, сколько при жизни он сделал для общества... Было ещё немало сказано и другими людьми... Вся речь «с листочка» - подготовленная, отшлифованная, зачитанная и заученная… И насколько ненастоящая!
В могилу были брошены символические комья земли, а гроб погребён под толстым слоем тяжёлого смёрзшегося грунта. Были подняты и осушены рюмки…
- Показуха, - вздохнул седоватый мужчина в старом сером пальто, и бросил на землю окурок, - Они пришли, когда уже поздно, и даже не понимают, насколько все мы, живые, виноваты перед Костей.
- Вы знали его лично? – ответил ему парень лет двадцати пяти в чёрной кожаной дублёнке.
- Знал. Костя был мне почти братом. Мы все здесь виноваты в случившемся. Особенно они, - мужчина указал рукой в сторону людей, садящихся в чёрную блестящую иномарку, - Пойдём, пора уже…
Не меняя выражения лиц, процессия тронулась в обратном направлении, поминать усопшего.
За столом, уже подвыпившие, люди оживились, потекли разговоры на разные темы, а из-за огромного количества людей, собравшихся за столами и бурно обсуждающих наболевшее, уже стало трудно разобрать, кто о чём говорил.
- Владислав Валерьевич, - представился мужчина, пожав руку своему молодому собеседнику.
- Александр. Расскажите мне, пожалуйста, про Кречетова, я мало знаю о нём. Каким вы его запомнили?
- Что ж, Саша, больно ворошить воспоминания, но грех сегодня не вспомнить о Костиной жизни. Расскажу тебе, как есть, без прикрас. Мне бояться и скрывать нечего, я жил честно.
И повёл свой рассказ Владислав Валерьевич. Всё это время Александр сосредоточенно слушал, не перебивая его и не упуская ни единого слова.
В хорошие времена Константин Кречетов был очень знаменитым и талантливым человеком. Не очень богатым, но жил вполне обеспеченно. Бард и просто хороший музыкант, приятный и общительный человек, талантливый и интеллигентный, у которого было много друзей. Жил как пел, пел как жил. Очень любил жизнь и радовался каждому новому дню. Когда у него просили в долг, никогда не отказывал, а если долги не возвращались, легко забывал о них. По первому зову о помощи мог приехать к знакомым хоть на край белого света. Почти святой... Влюблялся много, но семью так и не успел завести.
Работал в очень оригинальной манере, приносил много прибыли своим официальным покровителям. Гласность, свобода слова, свобода мысли... Потом «верхи» решили, что он «несёт слишком много вредной информации в массы», проще говоря, в его песнях и стихах, как им казалось, было немало антисоветского. Ему на это мягко намекнули, но отступать Кречетов не собирался. Тогда Константина начали ограничивать в выступлениях, из видеосъёмок концертов вырезали фрагменты, где он выступал. Популярность падала, собственные концерты артиста запрещались.
По этой причине Константин постепенно начал приносить денег меньше, чем в его выступления вкладывалось спонсорами. Появились проблемы, в средствах массовой информации «честное имя смешивали с грязью»... А тут ещё на беду серьёзно заболел. Всё больше средств уходило на дорогостоящее лечение, появилось много долгов, почти все друзья отказались помогать, оказались лишь «лживой массовкой Костиной жизни». Пришла затяжная депрессия и всеобщее забвение. Творчество больше не получало признания, а рядом оказались лишь престарелая мать и ещё двое – друг детства, бывший одноклассник, и человек, с которым музыкант делил свой творческий путь - Владислав Валерьевич, «ВэВэ», как шутя он называл своего друга.
Болезнь прогрессировала, лечение лекарствами не приносило облегчения, срочно требовалась сложная дорогостоящая операция. Старая мать и близкие друзья, как могли, собирали деньги на операцию, но этого было недостаточно. «ВэВэ» продал из своего имущества все, что только мог продать, оставив только самое необходимое, часть денег, полученных на работе (после того, как оставил сцену, работал грузчиком) также передавал в домашний фонд Кречетовых. Но денег по-прежнему не хватало. Тогда отправились обивать пороги состоятельных и власть имущих. Никто не откликнулся.
Обратились к простому народу - фанатам и поклонникам. Но время неумолимо шло, приближая срок трагической развязки. Пока собрали деньги, назначали день операции, прошло немало времени. Константин не дожил до операции одного дня. Как раз в этот черный день, будто в насмешку, матери Кречетова позвонили и сообщили уже спустя полгода, что готовы предоставить им материальную помощь. Опоздали, человеку уже не помочь.
- Такая жизнь штука, не знаешь, чего ожидать, - закончил свой рассказ Владислав Валерьевич, - А они сюда теперь из газет, с телевидения, а Кости-то нет больше!!! – он, поморщившись, выпил рюмку водки и закусил куском бутерброда, - Что теперь это великолепие? Наелись, напились и по домам?!! И жить будут спокойно, как и раньше жили. И к кому я только не обращался, только, видно, не верили, что всё так серьёзно.
- Я понимаю, что вопрос не своевременный, но… есть ведь действительно по-настоящему ответственные, человечные люди. Вы к Макогоненко Павлу Петровичу обращались?
- Я к нему два раза ходил. В первый раз я пришел к нему без предварительной записи, он сообщил, что надо заранее договариваться об аудиенции, блин. И я записался у секретаря на назначенное время и в назначенный день. А второй раз, в назначенное время, этот подонок меня разве что пинками за дверь не выставил, видите ли, был очень занят.
- Не может быть!..- на лице Александра отразилась целая буря эмоций: ужас, возмущение, растерянность.
- Еще как может, ты что, думаешь, в сказку попал? – воскликнул «ВэВэ», стирая с щеки покатившуюся слезу.
Александр, медленно покачиваясь, встал, поправил брюки и приготовился выйти из помещения.
- Извините… Извините ради Бога… Мне, наверное, нужно домой, я что-то плохо себя чувствую.
Когда он направился к выходу, сидящие неподалеку от Владислава Валерьевича молоденькие дамочки зашушукались:
«Танюшка, смотри какой видный мужик пошел, туда к выходу. Знаешь его?»
«Ну конечно! Это же сын самого Павла Макогоненко.»
Дамочки кокетливо засмеялись, а Владислав Валерьевич, поморщился и немного подумав, опрокинул очередную стопку водки.
За столами ещё долго гудели пьяные голоса. На улице уныло шёл снег, заметая кладбище, заметая могилу Кречетова, о котором не вспомнили и не помогли при жизни, а похороны превратили в пышное шоу…
8 января 2010 г.