Михаил Шуваев
Невероятные каникулы
(повесть)
Прелесть этой книги – не столько в литературном
стиле…, сколько в безыскусственной правдивости.
Джером К.Джером
Это не факт, товарищи.
Это действительный случай.
Ю.Никулин
От автора
Дорогой читатель,
Предлагаемая вниманию повесть относится к экспериментальному жанру фантастико-реалистических воспоминаний. Забавные истории, происходившие в г.Козьмодемьянске и вокруг него, описаны мной со слов очевидцев, многих из которых – увы! – уже нет с нами… Однако моего деда Михаила до сих пор помнят старожилы городка, а о дяде Сереже пересказывают легенды, каждый раз добавляя новые детали и подробности. Тетю Лию с удовольствием и придыханием вспоминают любители театра и изобразительного искусства. Все истории, описанные в повести - не досужие выдумки автора, а лишь художественная обработка реальных событий. В названии города я сначала хотел изменить несколько букв на случай, если кто-то из жителей любого другого городка, прочитав книгу, обидится, считая, что его город не менее знаменит забавными эскападами местных персонажей. Но потом подумал и решил, что древний русский город, основанный еще Иваном Грозным в день святых Козьмы и Демьяна достоин быть того, чтобы его название не коверкали.
Относительно того, что приключилось в то далекое лето со мной и моим братом, скажу - это, отчасти, вымысел, отчасти - правда. Где проходит та неосязаемая грань между миром реальным и миром иллюзорным, я и сам теперь не могу сказать. Может быть тебе, читатель, повезет, и ты найдешь ускользнувший от меня золотой срез между краем твердой земли и зыбкой туманной далью миражей, отражений и грез…
Часть 1
Глава 1
День первый
Порт Козьмодемьянск и дебаркадер
Полный восторг!
Впервые в жизни лечу на таком самолете. Я не без оснований считал себя «асом»: на ИЛ-18 и ИЛ-62 уже летал, на АН-24 тоже, а вот на «кукурузнике» - не приходилось. Это потом мне довелось полетать на Тушках, Боингах, Аэробусах, Фоккерах, Бомбардье, Эмбраерах, Лирджетах и на вертолетах, так что сейчас, когда пишу эти строки, есть с чем сравнивать. В салоне самолета пассажиров было человек десять: я с мамой, несколько бабулек в платочках с корзинками, в которых кудахтали куры и шипели гуси, двое мужиков в кирзовых сапогах с удочками и рюкзаками и девчонка лет тринадцати с мамой. Бабки постоянно переругивались меж собой и безостановочно цепляли смолящих «Приму» рыбаков, которые нехотя отбрехивались. Двери в кабину пилотов не было, и поэтому все действия экипажа, состоящего из крупной женщины-пилота с «Беломорканалом» во рту и полусонного штурмана, были видны пассажирам. Самолет весь скрипел и раскачивался. Я-то думал, что эти самолеты из железа сделаны, а оказалось – они фанерные! Но все равно, здорово! Летел этот биплан совсем низко над лесом, и на земле были видны и проселочные дороги, по которым катили грузовики и ползли трактора, и вполне различимы были фигурки людей, работающих в поле. Что-то звякнуло и сразу сильно задуло. Я обернулся и увидел, что один из мужиков, выкидывая за борт бычок своей «примы», сломал замок окошка, и стекло, треснув, выпало наружу.
- Б…ь!.. – вырвалось у мужика.
- Да что же вы делаете, ироды? – запричитали бабки. – Окошки в йероплане ломають, нехристи. Спасу от вас нет!
- Молчать, курятник! Случайно я! – повысил хриплый голос провинившийся.
Как и большинство волжан он сильно окал.
- Ай-ай, случайно, как же! Дует ить таперь, хворь каку надут… – не унимались вредные бабки.
- Ничего, не простудятся ваши пернатые, вон, чай, и йеропорт видать в люминатор.
Бабки не могли угомониться еще несколько минут и продолжали ворчать, но уже тише и, скорее, по инерции.
Женщина-пилот, видимо, и не заметила этого небольшого летного инцидента и заложила вираж, от которого натянулись и загудели перетяги меж крыльями, а вся конструкция опасно захрустела и напряглась. Я невольно плотнее вжался в деревянную скамеечку, на которой сидел и посмотрел на маму – она была совершенно спокойна и с интересом смотрела в окошко. Тут я почувствовал, что скамейка подо мной падает вниз и понял, что мы пошли на посадку. Куры и гуси пришипились и затихли, бабки, наконец, закрыли рты, прикусив зубами платочки, и стали украдкой креститься. Вот ведь тоже – в Бога верят, крестятся, а на «йероплане» всё одно, летают!
«Кукурузник» сильно тряхнуло, подбросило вверх, опять сильно ударило колесами о землю, после чего он покатился, подскакивая и раскачиваясь на ямах и ухабах обычного поля, которое здесь называлось громким словом «Аэропорт Козьмодемьянск». Из всех строений тут была лишь изба диспетчера и кассира с торчащей из крыши погнутой антенной, небольшой сарайчик, для ожидавших очередного рейса пассажиров, и невысокая мачта с красно-белым сильно потрепанным полосатым «носком» на верхушке.
Помнится, несколько лет назад, когда мы плыли по Волге в Козьмодемьянск на пароходе из Чебоксар, с нами был папа, которому удалось выкроить недельку отпуска летом. Я тогда Кузьмы почти не помнил - в последний раз гостил у дяди Сережи и бабы Лены, когда мне было всего три года. И вот я, стоя на верхней палубе теплохода, с важным видом спросил папу:
- Пап, а скоро будет порт Козьмодемьянск?
- «Порт Козьмодемьянск»!.. Ира, - это он маме. – Ой, я не могу… Ха-ха! Большие Васюки! Ох, ха-а-а…
Папа еще долго не мог успокоиться, так ему понравилось словосочетание «порт Козьмодемьянск». Когда мы подплыли поближе к яру, на котором стоит этот древний русский городок, и я увидел пристань, мне стал понятен папин смех: «порт» был похож на сегодняшний «йеропорт». Деревянная пристань, хоть и довольно большая - в два этажа, была вся какая-то битая, искалеченная и слегка накренившаяся на один борт, сто раз перекрашенная так, что теперь цвет можно было разве что угадать. У бортов на измочаленных канатах висели старые, настолько изодранные автомобильные покрышки, что вряд ли справлялись со своей задачей амортизировать удар корабля при причаливании.
В связи с пристанью мне вспоминается один забавный эпизод, произошедший с дядей Сережей. Дядя Сережа, хоть я и называю его дедушкой – не мой дедушка. Мой дедушка, Михаил Константинович, умер в далекие довоенные времена. Мне рассказывали, что он был против присоединения Козьмодемьянска к Марийской республике, являясь одним из руководителей района, специально ездил в Москву, где встречался с Михаилом Ивановичем Калининым. Козьмодемьянский уезд исторически всегда входил в Казанскую губернию, и включение его в новую Марийскую автономную республику было обусловлено, по-видимому, желанием властей дать горномарийцам выход к Волге. Но, судя по всему, отговорить всесоюзного старосту от административного переподчинения района ему не удалось, и, возвращаясь зимой в родной Козьмодемьянск, он вместе с санями провалился под лед, жестоко простудился и спустя две недели умер от воспаления легких. Меня назвали в его честь. Дядя Сережа – его брат – женился на овдовевшей бабушке Лене. Но тогда это была еще далеко не бабушка. Я видел на фотографиях, какая она была в молодости. Красавица, каких поискать! Так вот. Дядя Сережа, большой оригинал и придумщик, обладал недюжинной народной смекалкой и зачастую легко находил выход из ситуаций, которые других ставили в тупик. Причем, его решения были не лишены изящества, смелости и новаторства. Благодаря своим причудам он был известен далеко за пределами Кузьмы. Однако причуды причудами, но большинство горожан относились к нему уважительно, некоторые, особенно руководители района – с опаской. И вот однажды, в бытность его начальником пристани Козьмодемьянска, или, как эта должность официально называлась – начальником пароходства малых рек - приключилось такая история.
Пароходы тогда ходили не так часто, как теперь, да и не все из них удостаивали заходом «порт Козьмодемьянск». Опоздав на старинный паровой колесный утюг, приходилось часов по шесть-восемь ждать следующего. Бывало и сутки просидишь. А тогда – не сейчас! Гостиниц особо не наблюдалось. Дом колхозника, расположенный в здании бывшей дореволюционной купеческой гостиницы, всегда переполнен неизвестно каким контингентом, вот и приходилось, в лучшем случае втридорога, снимать на ночь койко-место в ближайшей к пристани избе у какой-нибудь ворчливой старой карги, либо ночевать на лавочке в городском сквере.
И вот, только-только дядя Сережа рындой лично дал сигнал отдать швартовы, и колесный пароход «Комбриг Буденный» медленно отвалил от дебаркадера, по сходням, переброшенным с берега на пристань, взбежал разгоряченный крупный человек в костюме, шляпе, при галстуке и с большим портфелем в руке. Увидев, что опоздал, он хотел сначала сходу перепрыгнуть с пристани на палубу отходящего парохода, но замешкался, забоялся, да и дядя Сережа оказался тут как тут:
- Куда? Покажь билет!
- Какой билет! Мне срочно в район надо! Я на совещание в райсовет опаздываю! Я инструктор райсовета! – закричал опоздавший и схватил щуплого дядю Сережу за шиворот. Дядя Сережа вывернулся из цепкой хватки незнакомца и пригрозил вызвать наряд милиции.
- Какая милиция? Немедленно прикажи капитану пристать обратно! Эй, матросы, сходни давай! – кричал райинструктор, сложив руки рупором и засунув портфель под мышку.
С палубы парохода и с пристани десятки зевак с интересом и удовольствием наблюдали за разворачивающимися у них на глазах событиями. Дядя Сережа отошел в сторону и стал рядом с рындой. Всем своим отстраненно-независимым видом он давал понять, что вмешиваться в ситуацию не собирается. Тогда инструктор опять подскочил к надменному начальнику пристани, схватил его за грудки и взревел:
- У меня с собой важные документы! Давай сходни, а не то!..
Эта фраза и сгубила разгоряченного, самоуверенного бюрократа: дядя Сережа опять ловко вывернулся, цапнул портфель у того из подмышки и, широко размахнувшись, запустил его в Волгу-матушку. Все ахнули. Портфель приводнился в аккурат между пристанью и пароходом и медленно стал дрейфовать по течению. Райинструктор постоял несколько секунд, словно громом пораженный, а потом, громко всхлипнув, прям в чем был, сиганул в воду.
Позже, инструктор требовал арестовать дядю Сережу за вредительство, но, как выяснилось, документов в портфеле никаких не было, а многочисленные свидетели происшествия показали, что он сам бросался на дядю Сережу с кулаками. В конце концов, разбиравший инцидент младший сержант посоветовал райинструктору не «качать права, а продолжить движение по маршруту», и мокрый, злой административный работник через несколько часов отбыл следующим пароходом, заранее купив билет, за чем дядя Сережа специально внимательно проследил.
Помнила эта старенькая пристань и «поцелуй» легендарного Героя Советского Союза, летчика. Фамилию называть не буду, скажу лишь, что его подвиг был хорошо известен в стране. Он бежал из немецкого плена, угнав у фрицев самолет. Настоящий герой! После войны, уже в шестидесятые годы, он капитанил на Волге, командуя судном на подводных крыльях «Метеор». И вот однажды, лихо подведя свой «Метеор» к Козьмодемьянску, капитан заложил крутой вираж, но чуть запоздал с реверсом и рубанул носом корабля по причалу. От удара несколько пассажиров с причала слетели в воду, откуда их всех благополучно выловили баграми и тросами. В конечном счете, дело закончилось чуть погнутой обшивкой «Метеора», парой сломанных бревен и десятком выбитых стекол, но шуму было много. Как же - сам Герой Советского Союза в пристань въехал!
А вообще, судьба у этой пристани довольно грустная, но закономерная. В постперестроечные смутные годы один депутат, избиравшийся от Марий-Эла в Госдуму, но никогда не живший и даже не бывавший в Йошкар-Оле, по фамилии… ну, скажем, Командиров, купил ее и отбуксировал в Москву. Там ее отремонтировали и переоборудовали в плавучий ресторан. Но простоял этот ресторан у причала на Яузе недолго: конкуренты, либо просто недоброжелатели в одну темную безлунную ночь подожгли его, и сгорела древняя пристань Козьмодемьянска в далеком городе на чужой воде… А в Кузьме пристани до сих пор так и нет. Командиров что-то пообещал взамен, да так и не выполнил. Депутат Госдумы – это вам не просто так, у него столько дел, всё и не припомнишь сразу, тут понимать надо. Одним словом – слуга народа…
Самолет довольно лихо подкатил к «терминалу» и развернулся. Летчица выключила мотор и обратилась к штурману:
- Слышь, Вань, трап спускай, а!
Штурман Иван вылез из кабины, прошел к двери, бухая по фанерному настилу сапогами, и отодвинул обыкновенную щеколду. Дверь с неприятным скрипом открылась.
- Попрошу на выход, граждане. Прибыли в Козьмодемьянск! – громко объявил он и первым, с грохотом приставив снаружи железную пятиступенчатую лестницу, спустился на поле.
Мы с мамой выбрались из самолета и, подхватив небольшой чемодан и неудобную дорожную сумку, направились к остановке автобуса, от которой к нам быстро шел, размахивая рукой и улыбаясь, Володя, мой двоюродный брат, по которому я за год успел здорово соскучиться. Мы обнялись, Вовка подхватил у мамы чемодан, и мы втроем встали под небольшой деревянный навес, сработанный, наверное, еще во времена Ледового побоища, настолько он был облезлым и дырявым. Рядом стоял столб, с прибитой табличкой: «Маршрут № 2. Аэропорт – райцентр». Что такое «райцентр» никто, естественно, не удосужился пояснить. Предполагалось, что все знают. Мы, к счастью, знали.
Вскоре подошел автобус, мы сели в него, купили билеты по пятнадцать копеек и поехали в Кузьму.
Через сорок минут тяжело, астматически дышащий ЛАЗ остановился в квартале от дедушкиного дома. Мы вышли и почти сразу свернули на улицу Н.Г.Чернышевского. Собственно, это было ответвление от улицы, тупик, а в роли слепого конца выступал немного покосившийся забор старенького деревянного дома дяди Сережи.
Веселым лаем у калитки нас встретила овчарка Джульба, а сами дядя Сережа и баба Лена – на крыльце дома. Мы все начали обниматься, а бабушка все ахала и удивлялась, какой я стал большой.
За разговорами, смехом, обменом подарками (я подарил брату перочинный нож со многими лезвиями, а дедушке – небольшой охотничий топорик) прошел остаток дня и все, наконец, расселись за столом, на который бабушка поставила свои знаменитые пирожки с картошкой, с луком и яйцами, с грибами, малиной и черникой. Готовить баба Лена была большая мастерица. Я уплетал пирожки так, что за ушами свистело. Наконец, подошла и тетя Лия, Вовина мама. Они с моей мамой были сестрами.
Когда всем уже захотелось спать, решили, что тетя Лия и Вова не пойдут домой в свою однокомнатную квартиру в новом районе города, а переночуют в дедушкином доме. Мне предложили лезть спать на печку, что я с огромным удовольствием и сделал. Сейчас мало можно встретить людей, которые могут похвастать тем, что спали на старой русской печи, а жаль! Это ни с чем не сравнимые ощущения. Я уж не говорю о том, что в холодную зиму или дождливую осень - и так понятно, что забраться на каменную печь, дышащую теплом и уютом, верх удовольствия. Но, что удивительно, немного протопив печь в жаркую летнюю погоду и устроившись на ее верхнем лежаке, не чувствуешь жара, не потеешь, а внутренне согреваешься и очень быстро засыпаешь.
Вовка пошел спать в сени, и оттуда донесся скрип пружин старенькой раскладушки.
Скоро все угомонились, но я, наверное, был первым, кто уснул, потому что последнее, что я помню, это голос мамы, который уговаривал дядю Сережу не беспокоиться и ложиться спать…
Продолжение следует: http://www.proza.ru/2012/10/07/2428