Нганасаны тысячелетиями кочевали по Таймыру, осваивая его суровую, неподатливую землю. Весной - аргиш на север, к пронизывающим ветрам Ледовитого океана — защите от назойливых комаров и мошки. Осенью - аргиш на юг, поближе к лесу, топливу и теплу. Выживали в суровом краю, где девять месяцев длится зима.
Но не просто выживали — создавали свой собственный мир.
Военное лето 1944 года на Большой Балахне выдалась холодной и голодной.
Припасов еды было мало. Все время дуют восточные ветра с дождем. Нет теплых июльских дней, которых женщины так ждали, чтобы проветрить промокшие и отяжелевшие от ненастья нюки. Взрослые молча без радости делают повседневную работу. У всех подавленное настроение. Надо аргишить к реке Хатанга, выходить на Старо-Рыбное. Так из года год они выходят на предзимний маршрут, чтоб к зиме быть в лесу за Новорыбным.
Сюндюмяку проснулся позже всех, от харканья оленей, которых подогнали к стойбищу. Вокруг чума бегали уже подросшие телята. Они привыкли, что ребятня угощала их теплыми лепешками. В чуме холодно и не хочется выходить с теплого кукуля. Кукуль - это большой спальный мешок, куда забирается на ночлег вся семья нганасан. Его тетушка Дентяре хлопочет возле костра. Дров мало, экономят. Очаг разжигают только для того, чтобы приготовить еду. Когда Сюндюмяку подал свой голос, она ласково обернулась к нему и прикоснулась носом к племяннику:
- Ну, вставай дети уже все на улице.
Нганасане скупы на ласку, не положено детей много ласкать. Жизнь в тундре сурова, ребенок должен вырасти самостоятельным, без матери придется ему расти. Мать Сюндюмяку, Гадямаку, умерла от неизвестной болезни, когда мальчик был ещё совсем мал. Отца своего Галянче и старшего брата Наптале он видит мало. Они все время в стаде, охраняя его или на охоте.
Издревле нганасане были исконными оленеводами. Их предки держали большое поголовье оленей, выпасая большими стадами. Но в последние десятилетия оленеводство стало угасать. Оленей в стаде было мало , поэтому их жизнь и быт стали примитивнее и беднее своих соседей - долган. Были они и хорошими охотниками на диких оленей, линных гусей, рыбачили, ловили песцов.
Тем временем весело заиграли пламени костра от очага. Закипел большой чайник над костром. Тетушка занесла в чум гусиное мясо, которое ещё с весны закладывалось в ямы, засыпалось землей, чтобы сопрело, закисло. Это было своеобразное лакомство, на котором выросли в голодные годы дети нганасан.
Маленький Сюндюмяку так обрадовался лакомству, что быстро одел бакари, которые уже лежали возле кукуля. Попив с удовольствием крепкий чай, настоянный на травах, выбежал из чума. Там, возле чума, ждал маленький, его личный олененок, которого подарил ему его дед Асянду Васептэ. Каждый раз, когда подгоняли стадо к стойбищу, он уходил с ним подальше к маленьким озерам и играл. Его, уже подросший аку, резво бегал за ним.
В конце июля, когда уже устоялись теплые дни, и когда женщины просушили нюки, начали готовиться к аргишу. Сюндюмяку бегает вокруг стада, подражая взрослым с маленьким арканом. Его дяди по матери Асянду Маламе и Мунупте помогают отцу и тетке справиться с хозяйством. Последние мгновения перед началом аргиша текут очень быстро, все мечутся в спешке, поправляя поводки у нарт, подбирая забытое. И вот уже передние нарты тронулись вперед, за ним растягивается длинная вереница нарт.
Вот аргиш готов. Тронулись олени и нарты, радостно забились сердца кочевников от предстоящей дальней дороги. Сразу забываются все неприятности. Кажется, на новом месте все будет по- другому, лучше. Даже сейчас на склоне лет Семену Даниловичу(Сюндюмяку) не забыть тех чувств, которые он испытывал в детстве. Просторы тундры, запах тальника, манящие огни далеких костров, оленьи аргиши и родные лица сородичей. Как им теперь живется в « нижнем мире»?
Вели аргиш Васэпте и его отец Галянче. Со своего места он видел, как они ловко ведут аргиш. Только и слышен впереди зовущий голос Васэпте : «Э-ге-эге- эгей!»
Прибыли в Старо-Рыбное к середине августа. Стали на берегу чумами, недалеко друг от друга. Мужчины ставили сети и ловили рыбу. В те времена эти места были самыми рыбными. В Старо- Рыбном с ними жили несколько семей долган и ссыльных немцев. Все они отнеслись к новым соседям доброжелательно. Помогали им, чем могли. Ели рыбы вдоволь. Но наступило время, которое Семен Данилович помнит до сих пор.
Однажды в тихий сентябрьский вечер , когда после рыбалки вернулись мужчины, и в каждом чуме варилась пахучая свежая уха, на берег причалила лодка с людьми в погонах и с автоматами. Это были русские. Маленький Сюндюмяку слышал не раз, что русские отбирают детей от родителей и увозят далеко в какие – то «интернаты». Тетушка все время пугала его, что если не будет слушаться, то приедут русские и увезут его в «интернат», и она его больше не увидит.
Отношение русского человека к малым народностям Таймыра во все исторические времена было бережным и нежным. Именно по любви, а не в результате национальной политики течет русская кровь в жилах долганского народа.
Посетив в XVIII веке Енисейский Север, английский путешественник Ванкувер писал: «Я с чувством приятного удивления видел спокойствие и доброе согласие, в каком живут русские между сими сыновьями природы. Покорив их под свою власть, они удерживают влияние над ними не страхом победителей, но против того, приобретая любовь их благосклонным отношением».
А это были совсем другие русские. Люди с оружьями ничего хорошего не предвещали. Наступило тяжелое молчание, которое передалось женщинам и детям. Наутро всех согнали в один из балков, где жили немцы.
Военный, видимо большой начальник, взгляд был не просто строгий, скорее злой. Был с ними долганин – переводчик. Переводчик переводил слова, которые говорил военный: «По закону военного времени вся рыба и мясо должна сдаваться государству».
Все молча слушали, понимая, что наступили снова черные дни.
Олени паслись в тундре спокойно, не замечая изменившейся ситуации. Пастбища оказались сытными, гнус уже прошел, и олень далеко не уходил.
Им предложили, что они больше не будут аргишить никуда. Это было как приговор. Приговор на голодное существование.
Тяжело и голодно прожили они два года в Старо-Рыбном.
Сюндюмяку помнил, как часто между женщинами происходили стычки из-за куска мяса или рыбы. Уполномоченные разрешали брать только уснулую рыбу. Однажды он помнит случай, когда его брата избил военный прикладом и на несколько дней закрыл в сарае, где хранились ящики под рыбу и соль. После рыбалки мужчины вернулись, когда уже стемнело, и Наптале спрятал несколько хороших рыб в сетях. А наутро их обнаружили, когда уполномоченный стал проверять и вытряхивать сети. Жестоко относились не только к ним. Такое же отношение было и к ссыльным немцам.
Много оленей пало от голода. Взрослые и дети были истощены. Много умерло сородичей от голода и болезней.
Потом в конце 50-х годов, в том месте стояли бригадами новорыбинские рыбаки и рассказывали жуткие истории про те времена, когда берег был усыпан костями, человеческими останками.
Про те страшные времена история умалчивает. Почти ни один документ не оставил статистики, сколько умерло нганасан от голода в Старо-Рыбном и на Малом Карго.
В октябре 1946 года, когда лед на реке окреп, снова приехали люди в погонах и велели всем готовиться к аргишу. Никто ничего не объяснял.
Ехали очень тяжело, олени и люди были истощены. Когда уже подъезжали к Обойной, началась большая пурга. Потерялись олени. Этой суматохой воспользовалась молодая семья Асянду Маламе с женой и Купчик Дяни.
Оторвавшись от большого аргиша, они погнали своё маленькое стадо в сторону леса к Новорыбинской тундре. Потом, когда уже прошли тяжелые времена, дед Маламе рассказывал, что их искали, но не нашли. Долгое время они были совсем одни, боялись примкнуть к долганам, чтоб те не сдали их властям. К весне власти их оставили в покое. Так до старости лет прожили они в Новорыбинской тундре, народив много детей. Их сыновья Мундю, Дяста и Евдоким были искусными оленеводами, пользовались уважением среди долган.
Большую остановку сделали они только, когда приехали в маленький поселок Кресты, где было всего нескольких маленьких избушек . Оленей погнали в стадо кормиться. Встретили их с интересом и радушием. Расселились по избушкам, почти в каждой семье были гости.
Когда солнце было уже высоко, в марте, аргиш нганасан тронулся в путь. Ехать было уже легче. Олени и люди отдохнули от страшной и трудной дороги.
Вот наконец-то наступил конец дальней дороги. Приехали они в поселок Новая, тоже небольшой, стояло несколько изб долган. Оленей сразу погнали в оленеводческое стадо, где жили уже давно местные нганасане. После тяжелых месяцев испытаний голодом и холодом они радовались как дети. Нганасане по характеру очень добродушны и приветливы. Им сразу понравилась местность, где был лес, и было тепло. Радовало то, что встретили их хорошо. За несколько дней они познакомились со всеми нганасанами. По новому было то, что им не надо было никого бояться, не было людей в погонах, никто не отбирали их еду. Из их небольшого стада организовали две оленеводческие бригады. В дальнейшем образовался колхоз « Путь к коммунизму». Их семья осталась в поселке, отца назначили бригадиром в рыболовецкую бригаду.
Сюндюмаку впервые переступил порог школы, где ему предстояло открыть для себя новую жизнь. Ему надо было научиться разговаривать и понимать новую для него русскую речь. Русских он по - прежнему боялся, они напоминали ему тяжелые годы в Старо- Рыбном. Но доброжелательное отношение учителей подкупало мальчика, и он начал к ним привыкать. Здесь в школе ему дали русское имя Купчик Семен.
В 1948 году погиб отец во время весенней распутицы. Ездили тогда на небольших деревянных лодках, управлялись веслами.
Ничто не предвещало беды, погода стояла хорошая, основной лед уже прошел, только кое-где выплывали маленькие льдины. Река Хета неширокая, но весной разливается, и берега уходят далеко, заливая все маленькие острова. Галянче не был тороплив в дороге, но пришел председатель колхоза и велел срочно ехать на рыболовецкую точку. Когда подошли к лодкам, Галянче почувствовал, как тяжело билось сердце, чуя недоброе. Бригада состояла из шести молодых ребят. Посмотрев на них, он отогнал от себя тяжелые мысли. Лодка шла хорошо, ребята, весело переговариваясь, дружно наваливались на весла. Уже ближе к берегу неожиданно из-под воды вынырнула большая льдина. Лодка накренилась на правый бок, зачерпнула воду и начала тонуть. Все оказались в ледяной воде. Когда лодка перевернулась вверх дном, ребята судорожно схватились за лодку. Оглянулись, бригадира не было, ведь он сидел на носу лодки, управляя большим рулевым веслом. Видимо его ударило веслом, и он утонул. Не растерялся только Мойбо Дантанде. Всех, кто держался за лодку, он перетащил на берег. Остальные двое ребят и бригадир не выплыли.
После того, как прошел лед, и река вошла в свои берега, утопленников искали, но так и не нашли. Сюндюмяку сильно переживал гибель отца, ведь он остался совсем сиротой, а тетка была уже стара.
Как не страшила его тетушка интернатом, позже, уехав в Хатангу, он «нахлебался» этой жизни.
Живя в интернате, все одевались-обувались в одинаковую интернатскую одежду. Спали по двое — «валетом». В те времена не было в интернатах уборщиц, ночных нянь, медиков и другого персонала. Приходил на завтрак, обед и ужин воспитатель. Была прачка, был повар. Полы во всем здании мыли сами. Уроки готовили за маленьким столом в спальне. Игровой комнаты тоже не было. Уголь, продукты, хлеб, воду — все получали и носили ученики. Каждое воскресенье распиливали бревна на дрова. Устраивали генеральные уборки. Одежду, белье и даже обувь ремонтировали сами. Староста интерната — вот кто был за главного. Обычно это был недюжинной силы парень, с не желавшими подчиняться его распоряжениям расправлялся скоро.
В еде все было просто: каша, повидло с чаем да щи из тушенки. От кипяченого приторно сладкого чая, компота, соленых огурцов постоянно расстраивались и вздувались животы.
Семен учился прилежно, но знания давались ему с трудом. Детям оленеводов и кочевников учеба дается непросто. Ведь при составлении программ, разработке методик не учитывались особенности их мышления и восприятия мира.
А самым замечательным воспоминанием остались каникулы, когда детей отпускали домой. В те годы еще крепки были родительские узы, традиции родного народа, его хозяйственный и культурный уклад, жив был родной язык.
Окончив школу, он уехал учиться в Игарское педучилище. Там он встретил новых учителей долганина Попова Николая Анисимовича и его русскую жену Маргариту Ивановну. Были времена, когда ему хотелось все бросить и уехать домой. Именно с их помощью, духовной и материальной поддержкой, он закончил училище.
В августе 1960 года он стоял на палубе маленького рыболовецкого судна СТ с высокой мачтой и смотрел на дальние берега, которые приближали его к незнакомому поселку Новорыбная. Проплывая мимо Старо-Рыбная, ему вспомнились тяжелые годы детства. Еще в детстве, живя рядом с доброй тетушкой Дентаре, он никогда не думал, что судьба снова забросит на родные берега, откуда с тяжелым сердцем покидали его сородичи.
Ехал в Новорыбное он не один. С ним был его верный друг Антонов Василий Михеевич, с которым он познакомился еще в училище. Это был сухощавый красивый парень с тяжелыми черными волосами, которых он постоянно скидывал рукой вверх. Был он родом из этих мест. Он рассказывал о себе, о своих родителях. Мать его Анастасия Петровна, родом из Якутии, отец долганин Антонов Михей Сатипатрович. Это он, в тридцатые годы, нашел эти места и обосновал поселок. Места оказались богатыми на рыбу, на дичь. В озерах было много гусей и уток и места удобные для жизни. Приехали строители, привезли местный лес с Хатанги и начали строить магазин, пекарню. В пятидесятые годы перевезли с Малого Карго школу. Снимали по бревнам и ставили его недалеко от берега.
Вот катер причалил на берег. Высыпал их встречать весь народ. С Василием Михеевичем и с ним здоровались за руки, как будто его давно знали. Дома встретила их мать Василия Михеевича. Была она высокого роста, худощава, как и сын. Ласково обняла сына и приветливо протянула руку Семену Даниловичу. Семен понимал долганскую речь, но говорил плохо и поэтому говорил только по-русски.
Школа показалась Семену Даниловичу большой и приветливой. Через несколько дней познакомились с коллективом учителей. Директором школы была Максимчук Зинаида Григорьевна. Красивая и статная с тяжелой русой косой вокруг головы, она была душой коллектива. А коллектив был молодой.
В сентябре привезли детей с тундры. Они называли Василия Михеевича -«Баси», как и их родители. Он аккуратно поправлял их, что он не «Баси», как раньше называли его взрослые по-долгански, и что теперь он их учитель и обращаться с ним надо Василий Михеевич.
Детей начали стричь машинкой «под Котовского», как выражались раньше учителя. Все плакали, особенно плакали девочки, они боялись стричься. У девочек были красивые и густые косы. Детский рев стоял в ушах, вечерами Семен Данилович первое время не мог даже заснуть.
Многие тундровики прятали своих детей, боясь отдавать их в интернат. Слово это, как и прежде, пугало взрослых и детей.
Они с Василием Михеевичем встретились с еще одной трудностью. В школе было много переростков. Многим было уже по 12 и 15 лет, и они шли впервые в « 0» вместе с шестилетками. Как досмотришь! Они обижали малышей, особенно вечерами, когда в поселке выключали свет и нянька Мария зажигала в коридорах керосиновые лампы. Пользовались керосиновыми лампами и во время уроков. Поваром была добрая и смешливая женщина Федосья. Она заводила к себе, в кухню, маленьких тундровиков и кормила рыбой - строганиной или угощала большими кусками мяса. Ей нравилось, как дети разговаривали охотно с ней и пели долганские песни, смешно передразнивая поющих взрослых.
В октябре он встретил свою любовь. Она была одета в ондатровую шубку и кроличью шапочку. Все это сидело ладно и красиво. А поверх шубки она носила тяжелую черную косу. Звали ее Кристина. Родители и близкие ласково звали её- Кися.
В клубе были танцы под патефон. Она была с подружками. Девчата с недоверием и с любопытством смотрели на нового парня. Он смело подошел к ней и пригласил на танец. Она не была робкого десятка и смело приняла его ухаживания. Все знали, что он нганасанин.
В то время старики хранили традиции браков. Не позволительно, чтобы парень или девушка выходили или женились за язычников. Старики говорили на нганасан «сюрэгэ сохтар», то есть люди без креста, это означало, что они без сердца. По той же причине старшие сыновья Асянду Маламе- Мундю и Дяста не могли долго жениться. Нганасанок в поселке не было. А родители своих дочерей не хотели отдавать за них замуж. Хотя относились к ним доброжелательно, а стариков Маламе и его жену Сюнделе уважали. Они уже к этому времени одолганились, и ребята не носили нганасанскую одежду, одевались как все. Только по старой памяти Сюнделе младшим шила нганасанскую одежду и общалась с ними на родном языке.
Несмотря на все эти предрассудки и осуждения в марте 1961 года они сыграли комсомольскую свадьбу. На эту свадьбу приехала Попова Маргарита Ивановна. Она работала завучем в Игарском педучилище и была в командировке, интересовалась, как устроились ее молодые кадры.
Прошло много времени, и сейчас Кристина Григорьевна вспоминает, как она нарекла себе мужа. В юности еще, кто-то из взрослых спросил:
-«Кися, когда замуж-то выйдешь? А она со смехом весело ответила:
«Видишь, не встретила ещё нганасанского парня!» Сейчас она думает, что она пошутила. А потом все это оказалось ее судьбой. Её родителям было тяжело принять Семена Даниловича. Они были охотниками и постоянно жили в тундре. У них были на примете достойные женихи для их Киси, которые просили ее руки. Она была научена тундровой жизни и умела все, чтобы быть хорошей женой. Огорчило их, что во время свадьбы, умер всеми уважаемый старик. Может поэтому первые их дети, не дожив шести месяцев, умирали. Из выживших детей, сын Гриша и дочь Таня, постоянно болели. Особенно Гриша. Кристина постоянно с ним была в больницах.
Семен Данилович хорошо научился говорить по - долгански. Не научиться ему было нельзя. Они, молодые учителя и культработники, занимались со взрослыми в «ликбезах». Учили читать и писать взрослое население. Помню, Семен Данилович учил моих родителей. Мать моя была хорошей ученицей, а отцу учеба давалась с трудом. Он еле научился писать свою фамилию - Антонов, выходило у него вкривь и вкось. Буква «А» была похожа на большой маяк в середине с кривой поперечиной, такой, какой ставят землеустроители в тундре, на высоких местах. Даже рука у него дрожала. Мать над ним смеялась и называла его «неучем». А дядя Парфен был очень смешливым и постоянно что- нибудь выдумает, чтоб только Семен Данилович не учил его. Отнимал у него время своими шутливыми байками, Семен Данилович любил его и сильно не досаждал учебой. Нахохотавшись вдоволь, уходил ни с чем. Он в дальнейшем так и не научился подписывать свою фамилию. Когда приходило время получать трудодни и расписываться, он ставил свою тамгу.
Был у него в учениках всеми уважаемый и почитаемый за шамана Поротов Севостьян Федорович. Это был высокий и статный старик. «Белых кровей», как раньше говорили старики. Семен Данилов вспоминает свою первую встречу с ним. Он слышал о нем давно, но встречаться не приходилось, старик все время жил в тундре. Семен Данилович помнит до сих пор эту встречу: «И вот однажды
после очередного партийного собрания, захожу в дом. Кристина хлопочет возле печи, а за столом сидит старик, весь такой здоровый и крепкий. Поздоровались. Рука большая и крепкая. Так он долго жмет мою руку и смотрит на меня пристально, еле руку вырвал. А взгляд такой проницательный и в то же время добрый. «Ну, говорит, здравствуй, Сюндемяку.» Я опешил. Меня ведь здесь никто не знает, что у меня есть давно уже позабытое мною имя. Он говорит:_ «Знал я твоих родителей еще с молодости. Когда тебя даже на свете не было» Так за рюмкой мы просидели с ним допоздна. Пил он много, но не был пьян. И как-то мне говорит: « Вы, коммунисты, говорят, имеете какие-то красные книжечки. Ты бы их подальше держал, не потеряй!». Я со временем этот наказ- то его и позабыл. Уехал я Красноярск по партийным делам. Нам устроили большой банкет. Выпил я тогда много. Не помню, как в гостиницу привезли. Потом, только после приезда в Хатангу, пошел в Райком партии. Зашел к первому секретарю, а сам еще не отошел от командировки. При разговоре мы коснулись партийных дел, и тут я вспомнил о партийном билете. Я растерялся, нет в документах партийного билета. Секретарю ничего не сказал. Видимо побледнел, и поэтому он спросил: «Что с Вами, Семен Данилович, Вам плохо!» Он принес мне воды, стало легче. С дурным предчувствием я ушел оттуда. Для меня это было, как приговор. Потерять партийный билет, по тем временам означало, что меня исключат из партии и никогда не восстановят, выгонят с работы. Я тогда работал директор школы. Прилетел к себе домой, рассказал Кристине про тот разговор с шаманом и про то, что я в городе потерял партийный билет.»
После этого Семена Даниловича исключили из партии, только через год восстановили.
С Семеном Даниловичем я работала ещё в начале своей работы секретарем в сельском Совете. Председателем сельского Совета был Антонов Василий Михеевич. Он тогда уже начал болеть, а Семен Данилович был его заместителем. Нам приходилось быть в постоянном контакте. Работая в школе директором, председателем сельского Совета, директором совхоза он постоянно работал с людьми, и был всегда уважаем и почитаем. Никогда не было такого, чтоб он возгордился своим высоким положением. Были ситуации, когда он выходил из себя, но все знали, что к нему нельзя подходить ни с какими вопросами. Были у него разногласия с инженером по промыслам Рудинским Евдокимом Васильевичем по поводу того, что тот был горяч в работе и совершал грубости по отношению к подчиненным. Его горячность мог остановить только Семен Данилович. Не имея образования, он был хорошим лидером. Разбирался в вопросах экономии, бухгалтерии, промыслов. Он был умен от природы. Отдавался своей работе, как говорят с «головой», выводил хозяйство из труднейших экономических ситуаций. Его мнение никто не мог оспорить, даже руководители районного звена советовались с ним и согласовывали сложные вопросы.
По жизни они дружили семьями.
Жена Евдокима Васильевича, Дарья Афанасьевна, была очень мудрой женой. В их доме всегда порядок и чистота. Гостей она любила, стол всегда был накрыт чистой скатертью и много разной еды. Она подкупала всех своей миловидностью и доброй улыбкой. У нее были длинные русые косы, которые закалывала вокруг головы, как корону, а когда распускала, то была похожа на русалку. Работала с Семеном Даниловичем в интернате, завхозом. И Семена Даниловича удивляло в этой скромной женщине тихое спокойствие, тактичность, с какой она относилась к своему мужу, даже тогда когда он был в ярости.
Кристина Григорьевна училась этой мудрости у Дарьи Афанасьевны. Они оба были хорошими хозяйками. Нас, молодых, она учила говоря: «Все должно красиво быть подано, красиво сделано, чтобы красиво выглядело. Для женщины важно, чтобы семья видела свою маму красивой, доброй, заботливой, кормящей, чистоплотной. Какое время дано тебе - в пользу жизни своей и своих детей ты должна употребить. Постоянно ты должна учиться чему- то. Так как ребенок обязательно повторит то, что он видел в своей семье». Прошли годы, Дочь Дарьи Афанасьевн, Людосина выросла и все, кто знали ее мать, говорят, что она похожа на мать.
Кристина Григорьевна слывет самой терпеливой женой и матерью, самой добродушной и доброй хозяйкой. Все, кто не знает их, думают, что они оба - бывшие учителя. Она окончила начальную школу. В юности работала в колхозе простой рыбачкой. Встретив на пути нареченного ей «нганасанского» парня, она училась у него всему.
Как-то, работая еще в Новорыбном, мы с Чарду Прасковьей Ивановной сказали Семену Даниловичу: « Семен Данилович, Вам повезло с женой. Кристина Григорьевна такая хорошая хозяйка, такая умница…». Он ответил: «Еще не понятно, кому повезло. Она кидалась на меня кастрюлями, кидала в меня, что под руку подвернется… Вы ещё не знаете её!» Мы так долго смеялись над ним, а про себя подумали, видимо было за что!
Сейчас Семен Данилович в немощи, а как терпеливо и нежно ухаживает за ним Кристина Григорьевна. Смотришь на нее и думаешь: «Откуда она черпает силы?» Она рассказывает, что когда родилась, принимавшая ее повитуха сказала ей, высоко поднимая над собой: «Будь крепкой, как железо!». Кто знает, откуда в наших северянках терпение, мудрость и женская благородство принимать и терпеть своих суженых, какими они есть, даже порой и неблагодарных.
Теперь они живут в Дудинке. «Мой последний причал», - говорит Семен Данилович. А самому так и хочется уехать в Новорыбное, где прошли самые счастливые годы жизни. Приезжали к нему его друзья Поповы Мария Семеновна и Владимир Николаевич. Когда они уезжали, защемило его сердце тоской.
Глядя на судьбу Семена Данилович и всего старшего поколения, которое выросло в советских «интернатах» вдалбливалось, что « занятия их отцов и дедов чуть ли не пережиток первобытнообщинного прошлого». Навязывались чуждые формы хозяйствования, запрещалось сохранять и развивать свою культуру, язык, и нет вины Семена Даниловича, давно позабывшего свое национальное имя «Сюндюмяку», которым с любовью и с надеждой нарекли при рождении родители, что означает «новая жизнь», и не его вина в том, что он забыл свою родную речь. Так, постепенно, из поколения в поколение, начиная с 30-х годов, вымывались знания, разрушался быт, подрывалось здоровье, утрачивался язык - и в целом смысл жизни. Возродится ли все, что потеряно уже давно, хотя много усилий затрачивают молодые специалисты и языковеды для возрождения «умершего» языка в национальных районах Севера России. Возможно, возродится, но только теоретически.
Это семья дяди Семена Даниловича Асянду Мунупте в 80-е годы.