Заведующему урологическим отделением городской
Больницы Архиепископа Луки Кораблёву Юрию
Васильевичу с благодарностью.
В каждой больнице есть и врата ада и райские кущи – приёмныё покой и выход в день выписки. Человек, попавший в больницу с предстоящим оперативным вмешательством в жизнь и тело, обязательно начинает задумываться о смерти и о том, что летальный исход отличается от летательного диаметрально, при первом тебя выписывают в морг с биркой, при втором ты летаешь от счастья, выходя из больницы на своих двоих и со справкой.
У страха глаза велики и вряд ли отыщется человек , предвкушая удовольствие, радостно спешащий на операцию. Инстинкт самосохранения и желания существовать выбрасывает в кровь гормоны страха и её тут же берут на анализ. Из пальца она кажется густой и темно-вишневой - значит дело швах, из вены текучей и бледно-розовой - это уж точно плохо.
Соседи по палате сразу же приговариваются к смерти. В них раздражает само их наличие. Они кажутся ничтожными и никчемными человеками, зря появившимися на свет. Повязки, бинты, стоны, сморкания, чавканье-жевание, шумные глотки воды, глупое многословие, противны до тошноты.
- В третью мужика положили. Он ночью проститутку снял. Сладились на французский секс за пятьсот. Она к делу приступила, и ультиматум поставила - гони тыщу, иначе откушу.
- Ну и чего же?
- У него только пятьсот и было…
- В тюрьму её суку лет на …червонец.
- За что? Услуга оказана, но не оплачена. Клиент не всегда прав.
В палате воняло плохой жизнью. Юрию Васильевичу удалось каким-то чудом сделать из старого фикалия новую конфетку, Отделение сияло чистотой и воинской дисциплиной среднего медицинского персонала. Каждая медсестра настолько персональна и стерильна, что может участвовать на конкурсе мисс «Меди-Леди-Тамбов». Больные облачены в новые, но неистребимо, хранящие запахи предыдущего страдальца, халаты. Или у меня нюх, как у собаки? На всех непременные спортивные штаны с тройными лампасами. Возникает мысль о раненых воинах-гвардейцах муниципального здравоохранения и неизбежных потерях. Боевых, потому что, все мы в конце концов, имеем один конец – гибель в борьбе за жизнь. Смерть самый величайший полководец всех времён и народов, победившая Александра Македонского, Суворова, Наполеона, но она же и самый великий примиритель самых злейших врагов.
Солнечный зайчик, ползущий по стене - твой жизненный путь, он, то пропадает, то становится ясным и ярким. Ползи-ползи, не пропадай. Неприязнь к соседям улетучивается, когда приходят навестить родные и близкие. Глупое выражение. Если родной, то близкий, а если близкий, то уж точно родной. Близким может быть и не родной, ну, например, друг или подруга? А родной может быть далеким и чужим.
В больнице забываются все семейные свары-ссоры-раздоры и родственники действительно становятся родными и близкими. Они являются с четырёх до шести с непременной водой, каждый раз вызывающей в памяти дивизию СС, «Эдельвейс», курицей, яблоками и пряниками. Влияет всё та же временная разлука, могущая прекратиться в вечную. В глазах навещающих читается: как хорошо, что попал сюда не я.
Когда ты болен, всё человечество кажется здоровым и лишь ты невезучий неудачник. На больничной койке начисто разрушается прежний поведенческий геном: «как хорошо быть плохим человеком и как плохо хорошим».
Жена не такая уж зануда, и упрямица, просто, любит порядок и тщательность во всём, а излишняя приставучесть - признак неравнодушия и заботы. Сваты не такие уж гады и сволочи, просто плохо воспитаны и имеют своё мнение.
Ты клятвенно обещаешь сам себе после выписки вести только положительный и здоровый образ жизни и делать людям, только, хорошее и приятное. Возникают и другие мысли, например: больше всего надо любить того, кто самый тебе лучший друг, а таковым являешься ты сам себе, потому и должно больше всех любить самого себя.
Обход врача – маленький строевой смотр, проводящийся два раза в день.. Требуется назвать свои ФИО и отвечать строго на вопросы. Болтовня пресекается на корню.
Юрий Васильевич изрекает часто повторяемый афоризм,
- Никакой философии, только дело!
И это правильно: его дело - твоё тело, твоя болезнь. Уже уходя, он вдруг возвращается и говорит,
-Операция будет завтра. С утра не пить, ни есть.
И поворачиваясь к медсестрам, добавляет загадочную фразу
- Готовить условно. Капельницы с антибиотиками.
Панические фантазии начинают бушевать в голове. Может быть, написать прощальные письма жене и детям? Или завещание? Что значит условно? Может и резать будет условно? В голове рождаются строки, а в гуди щемит от грусти, переходящей в непреходящую тоску.
« Дорогие мои вот вы и дожили до того дня, когда ваш супруг и отец умер! Долго мы жили рядом, вместе, теперь оставшуюся жизнь проведёте без меня. Правда, идея написать вам письмо родилась не здесь и не сейчас. Как-то не принято у нас в семье вести откровенные разговоры по душам. Может, я сам в этом виноват? Да и не скажешь всего, чего хочется. Мы всё спешим, спешим, а куда? Конец-то всё одно один. А теперь, где она, душа моя? Улетела и куда? В райские кущи или наши тамбовские пущи? Я уже не помню вас маленькими, но люблю вас нынешних той детской отцовской любовью…»
Когда приходит медсестра и говорит вам
- На операцию!
Сердце ухает туда, где болит и куда должен вонзиться кинжал-скальпель, поэтому оставлять его там нельзя. Пусть уж лучше в пятки, куда ему и положено уходить от страха. А что там, где болит? Опухоль, абсцесс? Если опухоль, то какая - злая или добрая?
Врач, когда щупал, применяя метод пальпации, обронил,
- На опухоль, вроде, не похоже.
После этих слов я от радости взлетел, больно ударившись астральным телом об потолок. Вообще каждое сказанное доктором слово ловишь и впитываешь, а потом перевариваешь, пережёвываешь и так и сяк, и всяк…
« На опухоль не похоже, но почему «вроде»
Миловидная салатовая, совершенно стерильная, сестра милосердия
пригласила,
Пойдёмте, буду вас брить.
Странно, но обнажаясь перед этой прелестной гетерой, я не почувствовал себя не только самцом, но попросту стыдливым человеком. Крахмальное создание аккуратно и сноровисто побрила всю мою нижнюю половину, превратив меня в голенького старого младенца. Странно, но бритвенный станок незаметно срезал волосы на сухую, дома обязательно было бы больно.
Зашёл Юрий Васильевич и голосом судьи, выносящего приговор
сообщил,
- У вас два варианта: делать операцию или нет. Решайте, в обеих случаях надо расписаться – вот тут. Если отказываетесь, то будем лечить терапевтически, но водянка практически гарантирована и тогда яички придётся удалять. Вас, попросту, забьёт температура.
- А возможность летательного исхода?
- Всё в руках Божьих.
- А я думал в ваших…
В палату вкатывается каталка-катафалк. Ты ложишься на влажную рыжую клеенку, пахнущую карболкой, резиной и сотнями болезных, страдавших на ней до тебя. Глаза упираются в потолок, уплывающий назад и это настолько необычно и даже страшно, что твоя бедная душонка начинает трепетать. В бесконечном лабиринте мелькают таблички « Урология» »Гинекология» « Хозблок» «Служебный лифт», « Хирургическое отделение», и, наконец, « Операционная «.
В глаза ударил направленный свет, словно не тебя будут кромсать, а просто театр одного актёра в свете рампы. А что, и здесь и там люди страдают и мучаются. И расхожее « что наша жизнь- игра приобретает зловещий смысл.
Ты чувствуешь чуть сильнее комариного укусы новокаина. Они почти приятен, так как несут избавление от боли. Часть твоего тела становится , каменно-стеклянным, замороженным. На железной палочке перед тобой повисает салфетка, отделяя жизнь до операции, а тебя от происходящего, вроде бы, и не с тобой, но с твоим телом. Салфетка еле-едва пахнет карболкой и перекалённым утюгом.
Там, где режут возникает тягучая, тянущая боль, будто большая хищная птица клюёт и отрывает куски твоей плоти. Снова в голове роятся вечные мысли « Моменто о смерти». « Всё проходит и это пройдёт». Ты начинаешь вызывать в себе мужество и терпение: какой же ты мужик, если не можешь переносить боль. Но боль всё растёт и растёт. Незаметно для себя ты начинаешь стонать и покряхтывать.
Властелин твоего тела и души, Юрий Васильевич, комментирует,
- Ну что ж, воспаление сильное, но удалять не будем, сохраним.
Боль становится почти непереносимой. Нужно чем-то отвлечься.
- Доктор, можно я буду читать Есенина?
- Да, за ради Бога. Не можно, а нужно!
Медленно выговариваю слова,
… а когда чуть плелась обратно, слизывая пот с боков, показался ей месяц над хатой одним из её щенков..
Голос звучал хрипло, срывчато, но чувство, победы над болью, самим собой, реет победным знаменем над операционным столом.
Резатель провернул во мне что-то особенно ощутимо и заметил
- Поэт погрешил против истины, собаки не переживают из-за своих детёнышей, сука сразу же забыла о них, хотя что говорить красиво и жалостливо до слёз. Как вы себя чувствуете?
Доктор снова клюнул, выдернул кусок мяса и я выдал тяжкий стон.
И тут произошло совершенно неожиданно, хирург стал читать Омара Хайама.
- Ну вот и всё. Лена, тампон. Сейчас заштопаем. Главное сохранили то, без чего вы не были бы мужчиной…
- Спасибо, Юрий Васильевич, вы волшебник и кудесник.
- Я всего лишь специалист по разделке человеческого тела,
Усмешливо ответил умница-резак.
Послышался резиновый звук снимаемых перчаток – самая приятная за этот день музыка. Рампа медленно потухла, трагикомедия окончена, нет только слышно аплодисментов. Я решил восполнить пробел и захлопал в ладоши.
- Всем спасибо!
Операционные сёстры в респираторах, рассмеялась одними перекрашенными глазами.
Медсёстры из урологии приехали быстро, и я каким-то невероятным образом, сам перебрался на знакомую каталку, уже не катафалк, а колесницу победителя в кровавой бойне. Ты преоборол всё: и боль и страдания и страх. Правду говорят – жизнь борьба, неважно где - на войне или в больнице.
Ты лежишь, и в тебе пульсирует только одно чувство – чувство удовлетворения. Ты остался жив. Через час начинает отходить заморозка и свежая колото-резаная рана начинает дергать и тянуть. Но это уже мелочи невлияющие на эйфорию после возвращения из междумира.
. Каждое утро, после завтрака тоскливая процессия, многие бережно неся перед собой сосуд –дополнительный мочевой пузырь тянутся туда в камеру пыток – перевязочную. Образуется очередь- каждому хочется побыстрее. Там на мокром клеёнчатом столе, окропив фурецелином, с тебя опытные милосердные сёстры осторожно сдирают старую и накладывают новую повязку. Заживает рана или нет, вот в чём вопрос и он равносилен, быть или не быть?
Юрий Васильевич, осмотрев, резюмирует,
- Через три дня будем снимать дренаж.
Этот дренаж– два твёрдых инородных предмета вживлённых глубоко в моё тело, я ощущаю постоянно. Они мешают и тревожат.
После каждой перевязки облегчённо вздыхаешь – раз от раза всё меньше кровит, всё ближе здоровье. И замечаешь ещё одну странность - ожидание боли становится острее её самой.
Обход врача- церемония особая. Она чем-то похожа на поверку в зоне.
При появлении доктора ты должен сказать кратко самочувствие и лежать по стойке «смирно».
Мой лечащий врач, Юрий Васильевич, личность крупная во всех смыслах и в натуре и по натуре он генерал, а по призванию хирург. Непостижимо, как, может, в одном человеке уживаться жесткий командир и любящий всех больных доктор. Узнав его поближе, я понял кто он такой, он просто хороший человек. Забравшись в дебри логики долго не мог выбраться, решая, что лучше – хороший человек или хороший хирург? Для больных особенно.
Вы хотите. Чтобы вас оперировал отличный хирург или добрый человек из Тамбова? Вообще каждого из нас надо проверять не только на содержание сахара или гемоглобина, но и на индикаторе полезности обществу. Что и сколько ты сделал на благо других?
У Юрия Васильевича полезность общественная зашкаливает запредельно.
Только вот ему от общества никакой пользы и благодарности за спасение наших тел и душ пока не воспоследовало. Может очухаемся и очнёмся, .начнём отдавать долги пока не поздно.