Это история о долгой жизни и большой любви. Хотя если судить строго, уж больно она не похожа на те, что в кино показывают. Ни сказочных замков. Ни прекрасных принцев и очаровательных принцесс. Даже слова красивые – и те герои друг другу не часто говорили. А коли и говорили, то шёпотом, украдкой – не для чужого уха. Такие уж времена были – словами не бросались. Да и веры им было мало. Просто жили, как в писании сказано: прилепится жена к мужу, и станут они единым целым…
Алексей Филиппович Худоерко с женой, Татьяной Ивановной, одного года рождения были. 1887-го. Жили в любви и согласии. Хоть сами иногородние – справным хозяйством на кубанском хуторе Нижнемонашеском у станицы Брюховецкой обзавелись. Даром что род вели не от сечевиков, основателей станицы. Дом построили. Сад насадили. Пятерым детишкам жизнь дали.
Трудились тяжко, спин не разгибая. Потому, видать, и не заметили перемен: на землях помещицы Игнатовой коммуну организовали, хутор – Красной поляной назвали; а соседний Верхнемонашеский – Красной Нивой. А может, и заметили, да значения не придали: при любой власти ведь – знай себе, поливай солёным потом землю да проси бога о добром урожае. А ещё деток-помошников расти: Мишу, Луку, Толика, Тосю и Николая.
Так бы и шла жизнь своей чередой, только вдруг занемогла Татьяна. Уж Алексей и в станицу к «фершалу» обращался, и бабок, что травы ведали, молил – всё без толку. Померла жена. Остался сорокалетним вдовцом с пятью зовущими мамку детками. Старшему – 12, младшему – год. Впору – руки опустить. Только горюй - не горюй, а жить надо. И детей поднимать.
Стал искать женщину, чтобы и хозяйкой в доме стала, и мамкой малышам. Найти не просто – уж больно тяжела ноша. Но сыскал. Вдовую двадцатичетырёхлетнюю молодицу Харитину Илларионовну. У ней – и своих двое. Вася – здоровенький, а у Лёшки горбик. Одной деток не поднять. А сообща всё ж полегче будет. А там, глядишь, – стерпится-слюбится.
Взвалила на себя Харюта и хозяйство, и семерых детей. Не мачехой стала – родной мамкой! Не раз потом Алексей жене в ноги кланялся: только благодаря ей в голодные тридцатые выжили. Уж как исхитрялась, а в доме всегда еда была. Даже когда ни крошки на трудодни заработанные власть не давала. С колхозного поля ни зёрнышка не унесёшь, а вот из сусличьей норы выбрать можно. Да и сам суслик страсть, какой вкусный. А ещё вываривала Харюта старую коровью шкуру, что с незапамятных времён на горище пылилась. Никого из детей не потеряли. Всех подняли.
В сорок первом Михаил с Василием в кадрах РККА числились, так что сразу на фронт попали. И Анатолия вскорости призвали. А к осени сорок второго молодежь со станицы и окрестных хуторов отправили под Таганрог рвы противотанковые копать. В село Порт-Катон. Попала туда и Таисия Худоерко. Работа тяжёлая. Ров ведь огромный – яма семь метров шириной и три – глубиной. Чуть светает – на работу. Копали до самого вечера. А как стемнеет – дадут каши или супа и в бараки на солому – спать. А назавтра с рассветом всё сначала. Торопились – уж больно немец напирал. Только не помогли рвы. В другом месте немцы ударили.
Вернулась Тося на хутор. Прознала, что от Михаила давно писем нет. И от Анатолия тоже. А вскоре немцы пришли. Три месяца в станице да на хуторах хозяйничали. Натерпелись от них.
Потому, когда советские вернулись – с радостью встречали. А с Красной Армией повестки на фронт пришли: место погибших в рядах заполнить надо; тем более – под немцем были – наверняка есть, что кровью искупить. И девчат молодых призвали. Не пожалели. Алексей Филиппович, как узнал, что забирают единственную дочь, заплакал: «Ладно хлопцев на смерть забирают – у них доля такая! А девчат зачем на войну?».
А Тося ни капельки не боялась. Только очень отца было жалко. Никогда до того не видела его слёз. Даже когда маму хоронили. Она гладила его по дрожащей голове и шептала, что обязательно вернётся.
Попала Тося в 11-тый отдельный зенитно-артиллерийский дивизион ПВО. На первую батарею. Третьим номером расчёта. Долго не могла привыкнуть к выстрелам. Всё приседала возле орудия и уши прикрывала. А в момент выстрела вздрагивала и вскрикивала: «Ой, мамочка!». Только человек ко всему приноровиться может. Стала Тося настоящим солдатом. А ещё, не смотря на ужасы и трудности фронтовой жизни, влюбилась до беспамятства. Перевели к ним на батарею орудийным мастером Блудшего Василия Павловича. Парень красивый, статный. Да и он положил глаз на чернявую казачку. Так и бегали на свидания между нарядами и боями. А на потом отложить любовь не получалось – время страшное, убить могут в любой момент. Да и к чему от себя таиться: судьбу ведь нашли свою и половинку, чтобы единым целым стать.
Живы остались, дошли до Братиславы, там и встретили победу.
Вася, сводный брат Тосин, тоже жив остался. С орденом домой вернулся.
А Михаил пропал. Ни следов, ни весточки. Его 106-я стрелковая летом 42-го под Миллерово в котел попала. Мало кто из окружения вышел…Только карточка осталась. Единственная. Довоенная.
И Анатолию досталось. В 41-ом под Керчью в плен попал. Набедовался. Едва выжил. А после освобождения натерпелся уже от своих. За плен, да за то, что не сдох в лагере. В том и вина вся – что живой остался. Отправили на вредное производство в Запорожье. Под конвоем. Вину перед Родиной искупать.
…Девушек-зенитчиц весной 45-го демобилизовали. А мужчинам – срок не вышел. Пришлось Тосе ехать домой без Василия. А он испросил отпуск да следом подался. Поклонился Тосиным отцу и матери, расписался с любимой в правлении колхоза им. Крупской, выпил чарку на собственной свадьбе и вернулся дослуживать. А как в июне 46-го демобилизовался, его уже в Красной Поляне новорожденный сын Алешка дожидался. Ну, и Тося, конечно.
С трудом привыкали к мирной жизни. Разруха кругом. Ни работы по специальности. Ни денег.
В Краснодаре на табачке работали. Дом строили. А как голод начался, Тося на сносях была. Решили дом продать и в Казахстан, на родину к Василию переехать. Там родни много. Помогут на первых порах. В ноябре 47-го дочка Валентина родилась. А в 59-м – младшенький, уже нежданный, Серёжа.
Всяко было – и усталость, и заботы, и денег впритык, и дети как чертополох без присмотра – Тося ведь с Василием всегда на работе. Только все равно счастливы были, потому что друг друга любили больше жизни и детей под стать себе растили. Так что не удивительно, что хорошими людьми выросли. Разъехались со временем. Семьи свои завели.
Алексей вернулся на Кубань.
Валя переехала в Запорожье, туда, где дядьки-фронтовики Анатолий с Василием жили. Обучилась на крановщицу, замуж вышла. Теперь уже сама бабушка.
Сергей подался в Тюмень на зароботки. Тогда многие в те края ехали. Осел там.
А Василий Павлович ещё долго механиком работал. Уважали его на производстве. Прямо на работе и умер – подвело сердце.
Осталась Таисия Алексеевна сама, погоревала, а потом на Кубань вернуться решила. Там всё своё, родное. Да и за мамой Харютой присмотреть надобно – после смерти Алексея Филипповича сильно хворать стала.
Стала жить Тося в саманной хате с камышовой крышей, своей ровеснице, что ещё отец строил, в колхозе работать да внуков с мамкой Харютой привечать в летнюю пору. А потом померла Харюта. И хата рассыпаться стала. Стена завалилась, а сил, поправить, уже и нет. Не только ведь хата состарилась. Восемьдесят девять годков – не шутки.
Лишь тогда согласилась бросить огород, хозяйство и перебраться к дочке. Квартира у дочки в Запорожье просторная, внуки, правнуки внимательные, наперебой угодить стараются, а нет-нет и вспомнится порой отцова хата.
И замерший на пороге бравый артиллерийский сержант приехавший свататься.
И сладко щемит тогда сердце, бьётся горлицей, торопится к нему, чтобы теперь уже не расстаться никогда.