ЦАРЬ ОБЕЗЬЯН
Он появился на телеэкране в конце восьмидесятых – как чудо, как солнце, как человек из другого мира. Это всё равно, как если бы вы внезапно узнали, что у вас есть взрослый брат или дядя из сонма мыслителей мирового уровня.
Мне уже было под тридцать, а я впервые услышал его имя – Лев Николаевич Гумилёв.
То вообще было время рождения моего поколения. Нас поняли на ноги, не дав опоры. Из нас так и не случилось ни одного знакового имени И вот они стала появляться – ранее запрещённые Бибия, Эразм Роттердамский, Саксон Грамматик, Ницше, Питрим Сорокин, Махатма Ганди… Я никогда не прощу советской власти того, что она обкорнала мою юность, отняв эти имена и книги, с детства перекрыла сточники познаний, умолчала имя Льва Николаевича Гумилёва.
А ведь его появление в жизни думающей России было поводом к отказу от самоубийства. Если есть такие люди, то есть и Россия, есть смысл жизни.
Он пришёл так, как будто всегда был рядом. Помню первое его появление на телеэкране. Это была передача о юбилее его матери – Анны Ахматовой, но Боже мой! – сколь же значимым выглядел сам сын великих родителей!
Он говорил тихо и невнятно, и понять его речь было трудно, почти невозможно. Тем более. настырная корреспондентша пыталась давить, выглядеть умнее Гумилёва. Видимо – такая у неё была установка. Тогда в передаче даже не прозвучало имя отца Льва Николаевича – расстрелянного поэта Николая Гумилёва.
Но не это было важно. А то, что на экране впервые сидел человек очень высокой русской культуры. Моё сердце через него забилось необъяснимой глубинной болью, как будто отозвалось на стук давно умолкнувшие сердец моих личных отчичей и дедичей.
И с телеэкрана он говорил со мной, он общался со мной, и никакие ведущие помешать нашему общению не могли.
Уже тогда я услышал поразившую меня мысль, до сути которой я ещё раньше дошёл сам, но был поругаем спорщиками и оппонентами. Дело в том, что я работал тогда по теме киевского князя Святослава Храброго и Хазарского Каганата и убедился, что население этого государства-паразита состояло из людей европейского типа. Официальная же наука и тогда, и теперь, видит в них тюркскую народность..
Так вот Лев Николаевич в маленькой программе о юбилее его мамы сумел сказать очень многое и о поэзии, и об истории, и о сегодняшнем дне. Он как будто боялся, что больше ему микрофона не дадут, и спешил выложиться весь.
И вот здесь он и сказал, что южная Русская степь , всё Прикаспие и Хазарский Каганат, в том числе, был заселен славянами. И сегодняшние Донские казаки по антропологическому типу есть автохтонное, тысячелетнее население собственных земель. И нынешние жители бывшей Слободской Украины, и Белгородской области, в том числе, есть потомки русичей, живших в этих местах и при Христе, и тысячелетиями раньше. По сути – это революционный взгляд на историю, это переворот, хотя и теперь ученый мир мыслит по старинке, кукуя на древе норманской теории.
Потом я начал искать труды озарившего мою жизнь Льва Гумилева. Надо ли говорить, что прочел жизнеописание этого замечательного человека .
Боже мой! Кто нибудь может мне объяснить, зачем России надо было гнобить и уничтожать, наверное, самую блестящую русскую семью? Неужели Отчему краю стало лучше после расстрела Николая Гумилёва? Обрела ли Родина больше славы и величия, затоптав в грязь Анну Ахматову? Почему у нас всегда охранительная, чекистская мысль защищена всей мощью государства, а человеколюбивая, познавательная, той же мощью давится и угнетается!
Кому стало лучше от тюремного сидения самого Льва Николаевича? А ведь он – Гражданин с большой буквы, он воевал за неё, Родину. Сидя в лагере, добился отправки на фронт и штурмовал Берлин. Потом опять сидел и в лагере по памяти (!) написал две докторские диссертации. А сидел плотно, как самый ярый враг режима. И вышел на волю едва ли не последним из когорты узников уже Хрущевской поры.
Какую силу, какой дух надо иметь, чтобы при этом не сломиться и не озлобиться. Сидя по казахстанским лагерям, урывками искал и обобщал материал, ставший впоследствии основой его учения о этногенезе и пассионарности.
В лагере он читал товарищам о несчастью стихи Гёте в оригинале и сочинял сам:
«Мне кажется…
Нет, я уверен в этом!
Что тщетны грани вёрст и грани лет,
Что улица, увенчанная светом,
Рождает мой давнишний силуэт,
Что тень моя видна на серых зданиях,
Мой след блестит на искристых камнях,
Как город жив в моих воспоминаниях,
Так тень моя жива в его тенях!»
Потом он жадно и много работал и писал. Жизни оставалось совсем мало, и он торопился. Но сдалал так много, что благодарный казахский народ именем его, русского ученого Гумилёва, как раз сейчас, в годы национальных раздоров, назвал главный университет страны.
Сегодня имя Льва Гумилева известно всему миру. Он открыт для изучения, и , я бы сказал, иногда излишне открыт. Дело в том, что дельцы от науки и полиграфии издают сейчас множество книг Гумилёва, которые он не писал. Просто берутся отдельные статьи и заключаются в общую обложку, и вот вам уже «новая, ранее неизвестная книга Льва Гумилева «Между ордой и орденом»…
Время такое бессовестное – всё на продажу. И из Льва Николаевича пытаются сделать модного автора. Да и его отца – Николая Гумилёва – печатают уже на обложках школьных тетрадей. Я как-то схватился за голову, прочтя на одной из них :
«И клялся старый павиан
Седою гривой своей,
Что есть цари у всех зверей,
И только нет у обезьян».
И глупый рисунок какого-то школьника на воздушном шаре на фоне очертаний Африки.
Из всего Гумилёва вырвать для детей в стихотворении "Мик" только это и могли лишь герои стиха, у которых нет царя в голове.
А Льву Николаевичу 1 октября исполнилось бы 100 лет. И я счастлив, что видел его живым и даже разговаривал с ним в Центральном Доме литераторов. Но об этом поведаю отдельно.
…да, к слову. Если кому интересно – наше поколение всё же дало России имена, что у всех на слуху. Миронов и Путин, например...