Рашн ин дер фатерлянд

Рашн ин дер Фатерлянд

Было это давно, но было это правдой. Четыре месяца болтался по заграницам, пока не надоело. Мне долго советовали об этом написать, что я наконец-то и решил сделать.
Утомленное солнце неестественного пунцового цвета опускалось за горизонты Страны Советов. До Румынии оставалось не так уж много. Неизвестно, сколько времени должны были занять процедуры смены колес и общего шмона туристической группы. Но все, как всегда, надеялись на лучшее. Спать не хотелось. Глядя в окно, вспоминал Краснодар, Москву, не произведшую никакого впечатления своей малоцивилизованной толпой. Запомнилась только одна картинка: как важные и полнеющие народные депутаты выходили неспешно из Кремля после утреннего заседания. Они улыбались и надеялись на полную победу всесоюзной перестройки. Что ж, в июне 1990-го вполне можно было на это надеяться.
А мне все ужасно надоело. И взяв турпутевку Бухарест — София, решил по возможности и по обстановке остаться и попытать счастья в других государствах. Почему именно Болгария? По-моему, никакой разницы — всегда можно куда-нибудь перебраться, да и для начала нет проблем с языком. Вся Восточная Европа бурлила, сбрасывая с себя ненавистный режим, и это могло пригодиться. Понятно, если родственников и знакомых за границей не было, то обзаводиться ими - пожалуй, дело долгое. Нужное, конечно, но… Но хотелось по авантюрному складу характера всего сразу. Хотя никто там его не ждал, Магомет решил сам идти к горе. Что из этого получилось, ЧИТАЙТЕ!
Однако, конечно, надо оговориться — мой случай не совсем типичный, ибо люди к такому если не годами готовятся, то, во всяком случае, довольно серьезно все обдумывают. И все-таки даже это частенько не дает желаемого результата. Вся наша жизнь — игра и сплошная лотерея, дамы и господа!
…Вечерняя граница веяла суровостью и неприступностью. Таможня и пограничники привычно принялись за дело, изучая паспорта и вкладыши, сумки и чемоданы, полки и стены вагонов. Группа была сплошь торгово-закупочная, и потому во время шмона у всех шалили нервы. Бледнолицые братья поочередно делились с госорганами водкой, кофе, наличными. Тайников никто не обнаружил — ни в потолке, ни под лежаками. Хотя внешне все выглядело строго — некоторых, в том числе и меня, просили разуваться и заглядывали в обувь и в носки. Женщин подвергали на выбор специальному осмотру со специальной машинкой, фиксирующей драгметаллы. Но позже выяснилось, что машинка ни фига не пашет. Проверявшие старались брать чисто психологически, неотрывно глядя в глаза испуганным туристкам. Но все когда-нибудь заканчивается, и не столь важно даже, хорошо или плохо. Поезд встал на заграничную узкую колею и стал решительно набирать скорость. Сосед по купе молча вытащил отвертку и после трех минут работы вынул из потолочной ниши расписной самовар.
- Чайку, может за приезд? — спросил я.
- Пошли к Толстому, чего-нибудь покрепче. Пронесло все-таки.
- Нет, я только пиво пью.
- Ну, как хошь.
Мимо проплывали мрачные пограничные ландшафты. Столбы, проволочные ограждения, контрольные посты. Промелькнула мысль о нехороших врагах, пытающихся вроде бы то и дело проникнуть на территорию необъятной Родины. Да-с, тут люди не знают, как бы поскорее свалить.
В купе одна из женщин (группа из Галиции) объясняла моему знакомому, как удачно ей удалось отделаться от проверки, поставив проводнику пару «баттлов» коньяка. Я кивком пригласил Вальдемара в свое купе.
- Ну что, земляк, ты не передумал? Загранице нужны дешевые трудовые руки.
- Знаю, знаю. Работать можно. Тем более, строительные специальности знаю. Риска ведь немного, если подумать.
- Думать раньше надо было. Давай закурим. По березкам тоска не прошибла?
- Да к чертовой матери эти березки! Пускай в «совке» растут, «совкам» на радость.
- Ну-ну... Ладно, давай спать. День на разграбление Румынии у нас есть.
Вернулся сосед
- Зря ты не подошел.
- Пустяки. Это вы зря валюту проели. Водка с икрой быстро заканчиваются
- Да мелочи все это! В Румынии ведь уже!
Он влез наверх и включил радио. «Сборная СССР с крупным счетом – 4:0 победила сборную Камеруна, но тем не менее наша команда покидает чемпионат мира. К сожалению, в Италии в полной мере команде Лобановского себя проявить не удалось…»
- Димон, выключи, разве можно такие вещи рассказывать перед сном?
- Козлы они, однако! Футболу никак научиться не могут!
- Спи спокойно, дорогой товарищ. Заграница обещала, что поможет.
- Как же, держи карман шире…
Так и заснули, с думой о широком кармане.
- Группа, вас приветствует столица Румынии. Смотрите в окна!
Толстый улыбался, и в открытую дверь купе проникали лучи яркого солнца. Я отдернул занавеску. Тут же в окне возникли два молодых человека и на быстром звон¬ком языке начали что-то выпрашивать.
- Сигарет просят.
Толстый округлил глаза и злобно цыкнул. Но румыны продолжали настаивать. Из соседнего окна кто-то швырнул пачку с несколькими сигаретами. Радостно воскликнув, парни исчезли.
- Стремная нация. Единственное достоинство, что построили отель, в котором можно переночевать. Димочка, нас ждут магазинчики. Рабочий день начинается! - появившийся в дверях Андрей улыбался во весь рот.
- Матрешкой собрался приторговывать? Что, берут цыгане деревянных женщин?
- А че им? - Андрей скромно пожал плечами и с улыбкой посмотрел на меня. - Хорошо идут. В Софью, на Золотые пески приедем, там еще лучше пойдут.
Переговариваясь на ходу, мы пересели на автобус, который минут за 15 довез до гостиницы. По пути довелось полюбоваться огромным белым зданием. Чаушеску отгрохал его для правительственных нужд за несколько лет. Архитектура поражала -  говорят, итальянцы проектировали. В центре Будапешта все было в красных гвоздиках. Ветер переносил клочки бумаги. Повсюду горели свечи. Здание правительства было оцеплено танками и солдатами. Только несколько недель назад здесь разыгралась трагедия, когда многолетний режим, чуя приход последних дней, расстрелял демонстрантов прямо на центральной площади.
Гид посвятил этому несколько минут своего драгоценного времени и вспомнил, как дико выглядела предыдущая группа из СССР, в разгар событий рискнувшая возложить цветы к памятнику погибшим советским воинам-освободителям. Красный «Икарус» провокационно продефилировал мимо румынских танков с мрачно молчащими румынскими солдатами, туристы торопливо сложили цветы у пьедестала, постояли, секунд пятнадцать почтили память и скоренько вернулись назад. Щекотать армейские нервы целую минуту представлялось очень опасным.
Ехать на экскурсию мне не хотелось. Я взял Вальдемара, и мы отправились в парк Хэрэстрэу, предмет местной национальной гордости. Парк был прекрасен, одноименное пиво – тоже. Единственная накладка произошла по дороге туда. Выйдя из метро, мы преспокойно отправились прямиком через площадь. Танкистам это не совсем понравилось, они что-то сказали полицейским. Полиция нас остановила. Объясняться было трудно, но наше желание увидеть всемирно известный парк, о котором мы оба узнали только сегодня утром, победило. Нас отпустили и попросили здесь больше не ходить, тепло показав на прощанье автомат.
По пути назад мы сменили дорогу. Тихая улочка вела вдоль посольств. Китай, рядом - еще кто-то. И вот по огромному стенду узнали посольство Советов. Улыбался Громыко, улыбался Горбачев.
- Не желаешь написать письмо руководителю дружественной державы?
- Кажется, мы заблудились, - вдруг ответил Вальдемар. И он оказался прав. Улицы постоянно на каждом перекрестке раздваивались, и мы так и не поняли, как пройти к гостинице. Объясняться с торговцами оказалось сложно. Русский они не понимали, на наши попытки говорить по-английски отвечали итальянским. Попив кофейка с шоколадом, поймали тачку. Через семьдесят метров нас сгрузили и потребовали аж 50 лей. Бензин здесь был дорог, такси, тем более для иностранцев, - тоже. Зато хавчик радовал доступностью. Коллеги по туризму брали его десятками килограммов.
Коллег мы застали в гостинице за ужином, Менялы толпились у входа. Неожиданно ко мне подошел руководитель нашей группы, высокий седовласый мужчина.
- Не подскажете, где мне лучше обменять рубли на леи?
- Да вот же парни стоят! Положитесь на меня, они не обманут.
А что еще сказать человеку, уставшему прикидываться бараном? (Позже узнал, что в нашем городе у него появился отличный видеосалон. Не иначе, румыны ему все честно разменяли). Вечером ко мне в номер зашел невысокий румын с бутылкой виски и пригласил выпить - ему было скучно. Гость оказался театральным менеджером и большим противником Горбачева. Через час он просил у меня что-нибудь на память. Если не подарить, то продать. Потом он передумал и пошел за новой бутылкой. А узнав, что я собираюсь остаться и поискать работу, чуть ли не расплакался, обрадованно долго тряс мою руку, хлопал по плечу и трещал на итальянском без умолку. На прощанье он дал свой адрес. Войдя в номер, я рухнул на кровать. Бумажка с адресом упала на пол, да там и осталась навсегда.
…Прекрасен Бухарест ранним июньским утром. Прекрасна толпа жителей румынской столицы, расхватывающая «с руками» твердые черные пачки «Герцеговины Флор». Здесь любят сигареты. Вообще любят все «на халяву». И бумажные леи, заношенные донельзя, с непривычки трудно различить. Цвет еще понятен, а номинал - нет. И только у менял можно заполучить красивые новенькие бумажки. На них даже рублей не жалко. А вокруг солнце, толпа, сжатый воздух, припаркованные повсюду «Дачии». Красотища!
Но пора перебираться в Болгарию. Придунайский город Русе уже ждет советских туристов. Автобус быстро проходит мост через Дунай, и одноименная гостиница гостеприимно распахивает двери для русских чемоданов. Остаток дня посвящен бутылке холодного пива в кафешке на берегу реки и легкому купанию в местном парке. Я, правда, в последнем не участвую - слишком явно напротив вырисовываются трубы румынского химзавода, и мне уже известно, что вся Болгария бьет тревогу по поводу экологической обстановки в районе.
А с утра группу быстренько перевозят на Золотые Пески. Отель «Гданьск» встречает уютными двухместными номерами и юркими рыжими тараканами. Они кишат повсюду, и самое лучшее - прогуляться вдоль берега. Местная «индустрия развлечений» располагает только к выворачиванию карманов, но так и должно быть на уважающем себя побережье. Высокие немки, загорелые и плечистые, задорно играют в волейбол в одних трусиках. Народ буквально облепил питейные точки и даже не думает их покидать. У «порядочных» отелей стоят до-вольно симпатичные машины. Черный «Понтиак» с откидным верхом и открывающимися вверх дверями обступила толпа зевак. А русские ребята уже перекидываются на особом смешанном наречии с его хозяином, невысоким греком. Грек угощает фирменными сигаретами, и его вежливо потчуют нашим «БАМом». У грека начинается приступ удушья, и вообще лезут глаза на лоб, когда ему на полном серьезе объясняют, что на Руси «БАМ» предпочитают дамы. И тут же из баулов появляются матрешки и прочие разности, и греки, немцы и итальянцы снисходительно вертят в руках разные штучки, настойчиво сбрасывая цену на расписной ширпотреб. Консенсус за коньячком достигается довольно быстро, и все улыбаются друг другу.
Само побережье представляет из себя сплошную галерею: художники и прочие разножанровые умельцы наперебой предлагают свой товар и свои услуги. Желающих немало. Здесь же происходят сделки по продаже монет, злата-серебра, советских воинских наград, значков и часов с символами утихающей в Союзе перестройки. Исторический момент заставляет «крутиться», да и народ в Золотых Песках настроен благодушно.
Вечером, когда отдыхающие внимательно следили за перипетиями встречи Аргентина-Бразилия, появилась печальная фигура Вальдемара. Часть денег, любезно предоставленная мной на мелкие расходы, ушла на угощение ресторанным кофе галицийских женщин. Пришлось предложить компаньону с утра поиграть на флейте на пляже. Позже выяснилось, что отдыхающие внимательно внимали Вальдемару на полупустом берегу, но денег не давали. Это было нехорошо с их стороны.
Поздно вечером, когда народ кушал спиртное, удалось все левы обменять на доллары. Высоченный болгарин, привезший сверкающие новизной купюры, очень интересовался жизнью простых советских людей. Пришлось навешать ему лапши на уши, но так ни одной слезинки в его карих глазах и не появилось. Более того, он заявил, что мы давно «прозевали момент», и нам все это еще выйдет боком. (Что ж, сейчас все это почувствовали на себе).
На завтрак народ собирался долго. Я потягивал фанту и думал, каким путем лучше всего пробраться в Грецию. «Местные» греки о морском пути не заикались и советовали проехать «на дурочку». Можно было рискнуть. Путей было два: пробраться на чужбинушку на стыке греческой, турецкой и болгарской границ в районе Ивайловграда, а также прямиком по железной дороге через Кулату, приграничный пост. Далее путь пролегал через Фессалоники на Афины. Первый вариант был предпочтительнее - автотрасса пролегала по так называемой сельской местности, и «светили» варианты по пути подзаработать на только начавшейся уборке овощей и фруктов. Двух недель нормальной работы у хозяина могло бы хватить на первое время в Афинах.
Но еще Маяковский верно подмечал: «Я планов наших люблю громадье». А пока туристы вкусно подкреплялись, и Толстый нетерпеливо кричал официанту:
- Человек! Обслуживай наш столик!
Сидящие рядом девчонки, еще накануне оценивавшие себя по 30-35 долларов за ночь, весело хихикали. Подошедший громила двухметрового роста, оказавшийся официантом, осторожно поинтересовался, кого здесь называли «человеком». Толстый непонимающе смотрел на него и молчал. Официант молча поставил второе и с достоинством удалился. Заминку уладили музыканты, слабавшие нечто зажигательное и балканское.
Серж появился неожиданно. Я знал, что он выехал несколькими днями позднее из Краснодара на автобусе. Родители дали ему «на дорожку» немного фамильного серебра, в остальном он решил положиться на себя и на везение. Его группа остановилась в Преславе. Воссоединение двух старых знакомых прошло в дружественной и радостной обстановке. Мы заказали свежую пиццу на берегу Черного моря и принялись обсуждать дальнейшие действия.
Через час мы ходили по побережью и в невыносимый зной предлагали пестрому иностранному люду привезенную Сержем шкурку сибирского песца, представлявшую из себя воротник. Небогатый словарный запас английского позволял рекламировать товар как «русского зверя». Народ отказывался нас понимать и недоверчиво шарахался в сторону. Занятие начинало надоедать. Чашу терпения переполнили две старушки-француженки, при упоминании загадочного «русского зверя» чуть не упавшие в обморок. Серж остановился и сказал:
- Послушай, если бы тебе на Кубани в жару предложили за доллары какого-то «английского зверя», ты бы что сделал?
- Наверное, я бы послал.
- Аналогично, Ватсон. Лучше выпьем пива и подумаем, как дальше жить будем.
«Луксозное» приятно охлаждало. План был прост: я отправлялся с группой в Варну, Серж возвращался в Преслав. Потом я приезжаю к нему - и полный вперед на Ивайловград. На том и порешили.
Варна - симпатичнейший городок. Он создан для отдыха, и все это знают. И отдыхают «во весь рост». А какие в Варне «кидалы»! Как они ловко облапошивают видавших виды тружеников рынка! Местный «толчок» давно облюбован русскими. И местные жители используют сей факт с максимальной выгодой для себя. А помогает им в этом доблестная болгарская милиция. Все же знают, как бесправен за границей советский турист...
Толстый наконец-то продал увесистую люстру, дальновидно прикупленную им в братской Румынии. Димон уже поджидал его на выходе с рынка, сидя на чемоданах. Неожиданно Толстый притормозил, чутье подсказало ему, что подошедший к Димону человек - нехороший человек. Покупатель спросил, что бы такое могло быть в желтом чемоданчике. И Дмитрий «купился». И вытащил сверкающую бензопилу «Дружба». Вернее, всего лишь показал, слегка расстегнув «молнию». Человек, улыбнувшись, тут же вытащил удостоверение работника внутренних дел. Вернее, всего лишь показал его краешек, расстег¬нув «молнию» куртки…
Толстый попытался смыться, но не успел он сделать и трех шагов, как к нему подошли два друга. Они подошли, шагая в ногу, и ледяным тоном предложили показать содержимое сумок.
В участке над ними издевались долго. И отобрали почти все, и за то, что у наших парней не выдержали нервы - сказали пару ласковых, - немного побили. Когда Дмитрий пришел в советское консульство, ему мягко посоветовали забыть о случившемся. «Товарищ, да что вы хотите? Здесь, кстати, законы очень мало отличаются от наших. Вы понимаете?» Конечно, Дмитрий все понял. Конечно, потом он выкрутился, продолжая свой туризм. А оставшееся время он просто пил. И Толстый пил с ним, но он отделался легче, не оскорбляя власти и поделившись с ними, чем Бог послал.
Группа вот-вот должна была самолетом перебираться в Софью. Вдоволь за пару дней нагулявшись по Варне, я пожелал всего хорошего Вальдемару, который для поддержания жизненного тонуса неожиданно сумел продать мою тельняшку, ставшую мне ненужной, и сел в автобус на Преслав. Дорога промелькнула незаметно.
Местная кубанская группа уже сумела наконец-то отойти от многодневной тряски в душном автобусе. Были забыты дорожные поборы «на бензин», «на таможню» - народ незатейливо отдыхал. Серж встретил меня радушно и, не задумываясь, пригласил на вечерний стриптиз, имевший место быть в этой же гостинице.
В зале находился наш народ, веселый и жизнерадостный. Шум удивления прокатился по столикам, когда объявили, что стриптиз будут исполнять девушки из... Минска. Танцевальная группа из Беларуси честно отрабатывала полугодичный контракт. И мы могли оценить их работу по достоинству.
В целом танцевали они вызывающе. Искусство незримо присутствовало рядом. Наконец, на сцену вышла одна из самых стройных девушек и под попсовую мелодию довольно быстро разделась. Как только она сбросила последнее, мгновенно потух свет, и она убежала. Народ не понял и взревел, требуя «нормального сексу». Но минчанки скрылись. В душном воздухе прозвенели фразы с плотным рефреном «козлы», но зрелище было завершено. Народ разошелся кто куда. Допив с Сержем коньяк, мы улеглись набираться сил на трудный завтрашний день. «Плиска» располагала к крепкому здоровому сну.
Тургруппа Сержа наутро перебиралась в Шумен. Раздобыв автомобильную карту Болгарии, мы попивали свежее молоко из литровых пакетов и обсуждали предстоящую вылазку. Оптимальным вариантом был железнодорожный марш-бросок на Свиленград с пересадкой в Симеоновграде. Пока туристы собирали вещи, мы тихо «сдернули» на вокзал.
Поезд, довольно обшарпанного вида, шел быстро. Серж задумчиво смотрел в окно на равнину и молча потягивал через трубочку оранж. Я курил в тамбуре, машинально пытаясь понять разговор двух болгар. Они, открыв дверь, сели прямо на пол и, свесив ноги, о чем-то трепались. Оказывается, не очень-то легко их понимать - говорят очень быстро, слова сливаются в единое целое.
Пересадка произошла мгновенно, в Болгарии расписание поездов соблюдается один к одному. Однако Серж меня сильно озадачил. После долгих раздумий он вдруг заявил, что никаких заграниц не хочет. «Пойми, здесь будет неизвестно что, риск неоправдан. Я - слишком русский человек, я возвращаюсь домой». Жаль. Но проехаться до границы решили.
В Свиленград приехали, когда уже стемнело. Единственная в городе гостиница радушно распахнула перед нами свои двери. Но нам, как иностранцам, платить было нужно валютой. Пришлось благоразумно отказаться. Валюта была нужна.
Мы вышли на улицу. Такси затормозило перед выходом, и молодой парень вежливо осведомился, куда господа желают ехать. Господа заказали Ивайловград. У таксиста глаза полезли на лоб.
- Вы что, это же приграничный район, в ночное время там запрещено ездить...
- Двойная такса.
Было холодно и очень темно. Горы уходили ввысь прямо от обочины и, казалось, закрывали собой все небо. Дорога петляла резко и была совершенно непредсказуема. В одном месте на повороте вдруг не оказалось столбиков ограждения. Машина правым передним колесом на какой-то миг черпанула воздух. Водитель по-каскадерски что было сил свернул влево - и спас всех нас. Притормозив, он бегло перекрестился и бросил взгляд в мою сторону. Его лицо, впрочем, как и мое, покрылось бисером пота.
Гнали вперед около часа. За одним из скальных навесов фары выхватили из темноты полного милиционера. Он решительно поднял полосатый жезл. Дорогу преграждал мощный шлагбаум.
- Умоляю, только ни слова, молчите. Если узнают, что я здесь в такое время вожу иностранцев - меня заберут! - водитель торопливо приготовил документы и высунулся в окно для встречи с представителем власти.
Мы молчали и старались глядеть по сторонам как можно равнодушнее. Рассказ о больной тетушке в Ивайловграде не произвел на милицию никакого впечатления. Пришлось поворачивать назад. По пути мы попросили остановиться и вышли. Горы производили самое мрачное впечатление. Дно открывшегося глазам оврага скрывала тьма. 
- Здесь граница еще строже, чем у вас в России. Повсюду проволока в несколько рядов, обязательно - собаки, да к тому же при виде нарушителей приказано стрелять сразу на поражение. У вас хоть предупреждают...
Водитель знал, что говорил. В Свиленграде мы с ним простились. Решили остаться на вокзале. Серж после ночных гор еще более убедился в своей правоте.
Утром он вернулся в Шумен к своей группе и отправился на Родину. Я опять предложил тому же таксисту сгонять в Капитан-Андреево. Так назывался пост на границе с Турцией. В утреннем тумане довольно четко обозначилась совершенно пустая трасса и одинокий таможенник. Мы на своей машине с шашечкой по борту выглядели здесь по крайней мере неприлично.
- Ладно, давай назад. Не тот момент.
В Свиленграде я добрался до окраины города. Солнце палило нещадно. Одна из фур (автофургон для междугородной доставки грузов) в лице водителя-турка любезно согласилась меня подвезти. Из объяснений с водителем, который знал пару десятков немецких слов, мне удалось выяснить, что он возвращается в Стамбул из Югославии. И не прочь доставить мою персону в этот прекрасный город.
- Аусвайс найн, - сокрушенно вздохнул я. Это значило нечто похожее на «Не имею документов».
- А-а… - водитель вроде как бы огорченно развел руки в стороны.
Где-то через полчаса фура поравнялась с дорожной кафешкой. Здесь продавали кофе в пластмассовых стаканчиках и свежие гамбургеры. Рядом обменивали валюту всех стран. До Турции было рукой подать. Но меня интересовала Греция. От кафешки до нее - какой-то километр. Судя по карте, на том берегу крошечной речушки находился небольшой греческий поселок Дирклея. Оставив сумки у хозяина забегаловки на полчасика, я отошел в сторонку. Пройдя мимо стройной гряды кипарисов, увидел сам поселок. Несколько белых домиков под красной черепицей, люди копошатся на речном берегу. С болгарской стороны - небольшое казенное строение, на первый взгляд пустующее. И - большое поле, разделяющее меня и реку. Приглядевшись, понял, что это - контрольно-следовая полоса. Слишком утоптанной была дорожка на ее окраине. Вот так пойдешь прямиком, а какой-нибудь Георги аккуратно всадит пулю между глаз и поедет в отпуск. Все ясно. Надо идти другим путем, как вещал Ульянов. Времени все обдумать было предостаточно.
Из разговоров с местными я уже знал, что греческие пограничники к службе относились просто наплевательски. Они хорошо знали: болгарская сторона держала границу социалистической Родины под неусыпной стражей. Болгары гордились тем, что у них даже собаке не дано миновать суровую стражу. Пользуясь таким положением вещей, греки внаглую пили все, что только есть в Греции, а на границу выходили чисто формально - в основном, чтобы проветриться и посмотреть на выглядывающих из кустарника бдительных болгар. Для полного счастья нарушителю нужно миновать этот кустарник - и все будет о'кэй.
Однако атаковать в лоб - значит быть или полным идиотом, или фанатиком-коммунистом. Я себя ни к тем, ни к другим не причислял. Поэтому, закончив свою разведку, решил отправиться в Софью. Тем более, моя группа уже самолетом перебралась туда из Варны.
На то, чтобы поездом добраться до столицы, ушел весь световой день. Только на вокзале до меня дошло - я ведь не знаю отеля, в котором остановилась тургруппа! Сгущавшиеся сумерки заставляли действовать активно. Оставаться на вокзале совсем не хотелось.
Уже через полчаса я трясся в трамвае. Советское посольство находилось вдали от центра столицы, вблизи от гостиницы «Москва». Здание посольства поражало своими размерами и чисто советской казенной архитектурной внушительностью. Вход в консульство, прилепившееся к зданию с правой стороны, был уже закрыт. Рабочий день закончился. Обстоятельства заставляли действовать наглее.
Я подошел к главному входу и решительно нажал на кнопку вызова. Тишина. Нажал еще раз и для пущей убедительности весело помахал руками в глазок висящей вверху телекамеры. Раздался протяжный ноющий звук. Я толкнул металлическую дверь - и прошел во двор. На крыльце уже стоял строгий дежурный с кобурой на поясе.
- В чем дело, молодой человек?
Пришлось объяснить, что отставший от группы юноша ищет отель, в котором разместилась группа товарищей с Кубани.
- Номер группы?
Я не знал. Дежурный вздохнул. И пропустил меня внутрь.
- Посиди пока в коридоре.
Он позвонил нашему консулу. Разговор был краток.
- Через дорогу находится гостиница «Москва». Переночуешь там. Все ясно?
Я кивнул и перешел через дорогу. В отеле мне вежливо предложили номер за десять долларов. И удивились ответу об отсутствии валюты. А может, и не удивились. Но ключей, конечно, не выдали. Тогда я снова перешел через дорогу и даже позволил себе громко возмутиться местными обычаями и нравами. Сонный дежурный смотрел куда-то поверх меня. Затем вновь подошел к телефону. Разговор был длинным. Когда я уже тихо начал дремать в огромном мягком кресле, дежурный толкнул меня в плечо.
- Можешь идти. И откуда вы все на мою голову беретесь!
Не развивая намечавшейся дискуссии по данному поводу, я отправился на ту сторону улицы. Девушка, казалось, только и делала, что ждала моего появления. Обласканный, я вселился на третий этаж в красивый двухместный номер. Государство позаботились о блудном сыне. Оно взяло на себя все расходы. Наверное, впервые в жизни я понял, какое оно у нас в самом деле большое и богатое.
Утром я узнал, что братья-туристы разместились в отеле «Родина». От центра туда шел пятый трамвай. Соотечественники встретили меня вполне дружелюбно. Несколько дней пролетели очень быстро.
И грустный час, час возвращения на Родину, все-таки наступил. С  оттенком легкой грусти народ нес свои огромные чемоданы в автобус. Я подошел к замотанному оргпроблемами «старшему» и попросил на минутку свой паспорт. Наконец автобус взревел, и через десять минут вокзал принял нас в свои объятия. Ровно в двенадцать ноль-ноль группа выехала поездом на Москву. А пятнадцатью минутами ранее я тоже выехал. И тоже поездом, но только на Афины.
В противоположную сторону ехать было весело. Был большой и красивый билет, который совсем не тянул карман. Покупая его, я выслушал комплимент - вот, мол, приятно, что уже и русские начали свободно разъезжать по свету. Приятно-то приятно, но вот визы у меня на въезд в Грецию не было. Пришлось целиком положиться на Божью помощь.
К вечеру глазам пассажиров предстала Кулата - и весь таможенный пограничный пост во всей своей красе. Судьбе угодно было познакомить меня с его многолетним и бессменным начальником. Был он мал, толст, лыс, имел постоянно приподнятые брови, что придавало лицу детское обиженное выражение... К тому же он был совершенно одинок. Это состояние души позволяло ему целиком отдаваться любимой работе. Именно последние обстоятельства сыграли со мной злую шутку.
Звали его Янко. Появился он неожиданно. Я сидел в купе один, и он решительно потребовал документы. Я вынул свой молоткастый и равнодушно сунул паспорт в его пухлые руки. По мере ознакомления с документиком глаза его все более лезли на лоб.
- Здесь должно быть по-латински написано. Почему не так?
Я понимаю, ему хотелось увидеть международный паспорт, как и принято повсюду. Но я весьма изумился.
- Вы разве не знаете, что нашим гражданам разрешили ездить по этим паспортам?
- То есть как это?
- А как же, по-вашему, я проехал через всю Румынию?
Янко надолго задумался.
- А где ваша виза на Грецию?
- Зачем? Я просто путешествую, а через Грецию еду транзитом.
- Ладно, это с греками будете говорить. Но с таким паспортом вам, пожалуй, туда нельзя.
- Почему?
- Почему? - Янко пару минут жевал губами. Он даже вспотел от напряжения. - Потому что Греция - капиталистическая страна!
Я подивился его находчивости.
Дальнейшие мои слова практически не имели значения - Янко понравилась высказанная им мысль. Но в один момент я чуть не выиграл поединок.
- Послушайте, вот билет, я его взял за доллары. Разве ваши службы, которые мне его продали и все предварительно узнали, стали бы его продавать, будь у меня недействительные документы?! (Конечно, стали бы - Г.Д.).
Янко снова смешался. И побежал к начальнику пограничного отделения на консультацию.
В купе зашел грек. Их таможня имела право проверять пассажиров на территории Болгарии. Кстати, так везде делается. Он, что меня обнадежило, не удивился отсутствию визы. Узнав, что я еду с Кубани, улыбнулся и подмигнул доброжелательно - ладно, мол, увидимся еще! И вышел.
Конечно, состав из-за меня задерживать не собирались. Янко вернулся совсем другим человеком. Видно, его просветили насчет лапши на уши.
- Выходи, потом получишь свой паспорт. Нельзя ехать! Поезд назад отходит через десять минут.
Я вышел. Высокий таможенник, стоявший рядом с Янко, не спускал с меня глаз и был задумчив. Я преспокойно сел на лавку. Три вагончика уехали в Афины. По-моему, авантюра накрылась. Но я надеялся придумать еще что-нибудь. До меня доносились звуки футбольного телерепортажа. Чемпионат мира в Италии продолжался. Я даже не знал, кто там еще играет. Шли полуфиналы.
Поезд подоспел тютелька в тютельку. Высокий старательно проследил за моей посадкой. Кстати, у меня не было билета. Но на такие мелочи просто не хотелось обращать внимания. Однако через минуту зашел проводник - несколько угрюмой наружности цыган. Узнав, что заветной бумажки нет, он ледяным тоном потребовал пять долларов.
- Это очень много, - сказал я.
- А кто ты такой? - резонно поинтересовался проводник.
И я сказал, что я - русский беженец, с билетом только что снятый с 806-го афинского поезда. Цыган помолчал и вышел. Проверив остальных, он вернулся. Поезд тронулся в путь. Валера снял фуражку, улыбнулся и попросил подробнее изложить мою программу дальнейших действий. После чего решил помочь, чем только возможно.
Прежде всего, он взял мой афинский билет и исправил номер поезда на 809-й. Ближайший состав в Грецию шел следующим вечером.
- Смотри сюда. Ты выйдешь на станции Сандански, там афинский делает остановку. Ждешь его, садишься и приезжаешь в Кулату. Тут меняется смена, Янко не будет. Другие ребята все понимают, болгары сами хотят уезжать и уезжают. И тебе помогут, с греками сам разберешься. А этот Янко - козел!
Сандански находился вдали от железнодорожной станции. Местные службисты смотрели конец второго тайма. Немцы решительно кого-то дожимали. Я заснул, попросив меня разбудить на поезд. Что и было сделано. Специально сел в последний почти пустой вагон. Билет «прокатил».
День подходил к концу. На станции в Сандански я выспался, наверное, на неделю вперед. Спал побольше, чтобы меньше хотелось есть. В поезде сильно волновался, ни о чем другом думать просто не мог.
Кулата, приехали. Готовлюсь к повторению программы, и вдруг... слышу знакомый голосок. Янко!
«Это конец, - подумал Штирлиц. - Явки провалены, Валера - законспирированный агент» - и другая подобная чушь в голове. Встреча была коротка. Брови на лбу, указующий в степи перст - с одной стороны, просто потрясающее желание ударить ногою в челюсть, игра мимики и жеста и всех частей тела и... знакомая лавка - с другой. Так становятся врагами. От желания стреляться удерживает только хорошее воспитание, полученное в русской школе.
Да, случилась еще одна накладочка. Янко проверял первый вагон. Я решительным прыжком запрыгнул в последний, не включая свет, замер в уголке купе. К сожалению, сиденья, как это принято в наших поездах, не имели внизу багажных ниш. Спрятаться толком оказалось негде — я об этом думал, еще когда ехал сюда.
Высокий сдал! Понял, что раз меня нет на вокзале - значит, надо искать. Ну, а кто хочет... Янко был потрясен моей наглостью. Он даже охрип. Но я уже спокойно, справедливо и с осознанием его глубочайшей вины перед русским человеком костерил его на русском же наречии.
Поистине велик, богат и могуч русский язык. Но высокий, которому, наверное, тоже вспомнился Тургенев, расстегнул на секунду кобуру и выкрикнул: «Русский, каторга!» И погрозил пальцем. Я откровенно плюнул в его сторону. Честное слово, мне было все равно. Зато на физиономии высокого светилось настолько яркое чувство выполненного долга, что хотелось плевать в его сторону часами - чтобы и на моем лице появился аналогичный свет.
Валера кивком головы пригласил меня в вагон. Я зашел и непонимающе развел руками. Валера был мрачен.
- Так вышло... Знаешь, наш Янко - фанат. Он остался на другую смену, кто-то там не смог выйти. Он часто остается. А высокий? А он тоже остался, я не знаю... Билет исправлять уже нельзя, но мы что-нибудь придумаем.
В этот момент забежал Янко, что-то спросить. При виде меня он вздрогнул и разразился брызгающей тирадой. Я не понимал слов, так быстро он говорил. Но для убедительности Янко вынул пистолет, и я имел честь полюбопытствовать в глазок. Ничего интересного там не было, кроме одного - еще раз повторится...
Потом он ушел. По-английски, не прощаясь. Что-то удержало меня сказать ему вслед «до свидания».
Валера пригласил меня в купе для проводников. Там он познакомил меня со своим коллегой. Тот уже был наслышан обо мне. Сразу вытащив карту Болгарии, под мерный стук колес он начал излагать свои планы. Он посвечивал на карту ручным фонариком, отчего у меня почему-то возникли дурацкие ассоциации с заговорщиками из «Союза борьбы за освобождение рабочего класса» (это всё университетские штучки, истфак). Впрочем, болгарский товарищ говорил дело.
- На станции «Генерал Тодоров» утром пересядешь на поезд до Петрича. Оттуда до озера - рукой подать. Там есть ребята, которые переправляют на лодке в Грецию. Есть, правда, одно «но» - для встречи с ними надо перейти в Югославию, оттуда - нет проблем. Если идти через пеший проход в Златарево, там на границе можно пройти. А с македонцами на той стороне договориться можно, те же болгары!
Я благодарно кивнул и подумал о Янко.
Мне предложили немного перекусить, и я только сейчас вспомнил, что второй день по нормальному не ел. Через полтора часика меня сгрузили на этот самый «Генерал Тодоров», пожелав всего хорошего. Напившись кока-колы, я сел в очередной поезд. Что удивило - проводник не сказал мне ни слова. Или у них тут четко налаженная профсоюзная конспирация? Петрич возник в лучах восходящего солнца.
Ничем этот городок среди других не выделялся. Разве что именно в нем жила и пророчествовала знаменитая Ванга. Не подозревая об этом, я сидел на солнышке в кафе и краем уха ловил разговоры завсегдатаев о деньгах, товарах, красивых женщинах и о многом другом.
Поблизости ожесточенно торговались турок и какой-то парень. Турок долго вертел в руках золотой перстень. Затем, выдернув из собственной груди седой вьющийся волос, покупатель потер перстень об руку и подцепил волосок на сияющую дужку. Волос колыхнулся и упал. Турок презрительно скривился и вернул перстенек продавцу. Опыт…
Таксист любезно согласился подбросить меня на Златарево. Желтый «Москвич» долго петлял между скал, пока глазам не открылась панорама пропускного пункта, зажатого между отвесных плит канареечного цвета. Единственная дорога, и без того узкая, была заполнена автомобилями и людьми. Несколько службистов в униформе курили «Виктори» и глазели по сторонам. Я отошел в сторонку и припал к фонтанчику с холодной водой. Напившись, обнаружил прямо перед собой высокого дядю в штатском. Он вежливо спросил, что именно я тут делаю. И потребовал документы.
Через пять минут я бодрым шагом топал в обратном направлении. Мысли одолевали невеселые. Хотелось поскорее вернуться в Софью и попытаться найти работу на первое время.
«Бобик» местной погранзаставы обогнал меня метров через 40, но вдруг резко затормозил и дал задний ход. Мне стало нехорошо. Неужели таможня накапала, и теперь придется разбираться с властями? Машина поравнялась со мною, и в приоткрывшуюся дверцу выглянул капитан в маскхалате. «Виляки, фишки, кранты» - пронеслась в моей голове знакомая со студенческой скамьи фраза, выражающая степень крайнего разочарования. Но капитан, улыбнувшись, вдруг сказал:
- До Петрича подвезти? Садись!
И я сел. И радостно перевел дух. Впереди возле водителя сидел подполковник. Тоже усатый. И тоже «под газом». Он глубокомысленно рассуждал о нелегкой жизни вверенного ему подразделения. Я кивал и смотрел в окно. Вскоре нас обогнала белая «Волга» и посигналила, предлагая остановиться Подполковник Георги пожал плечами и приказал затормозить. Из «Волги» вышел невысокий толстяк и направился в нашу сторону. У меня сердце опустилось куда-то вниз. Это был Янко!
«Теперь уж точно виляки!» - подумал я. Янко заглянул в «бобик» и поздоровался. И увидел меня. Наступила пауза, в течение которой Янко глотал воздух и менялся в лице. Я тупо улыбался, не разжимая зубов. Наконец толстяк разразился скороговоркой, тыча при этом в мою сторону коротеньким пальцем. Офицеры непонимающе хмурились, смотрели друг на друга, пока капитан Тодор, сидевший рядом, не поднес к самому носу Янко кулак. Другой рукой при этом он рубанул себя по локтю. Янко выпучил глаза, проглотил слюни и затих. После чего медленно сел в машину и скрылся. Навсегда. Таким я его и запомнил.
Офицеры ржали. Им стало очень весело.
- Янко, кретин, учить нас сюда приехал! Ха-ха! Однако, русский, он работает в нашей безопасности. Придется поменять наш маршрут. Так будет лучше.
Через двадцать минут нас радушно встречал какой-то дядя Дончо, живший в небольшой деревушке. Хозяйка торопливо накрыла на стол, а дядя Дончо принес литровую бутыль с чем-то мутным. Офицеры произнесли первый тост…
Я проснулся от дурацкого смеха. Башка болела. Возле дивана в кресле сидел мальчик лет семи и смотрел по «видику» мультфильмы. В городской комнате мы были одни. Офицеров не было.
Путем сложных логических рассуждений я смог воссоздать картину боевых действий. Откланявшись деревенскому другу пограничников, мы заехали в какую-то дивизию, где проверили ее боеготовность перед ответственным маршем. После чего Георги с нами простился, а Тодор велел отвезти себя и русского в Благоевград, то есть к себе домой. Верность рассуждений подтвердил сам Тодор, появившись в спортивном костюме на пороге.
Позавтракав, мы расстались. До Софьи было относительно недалеко, автостоп получился удачным - подвез какой-то австриец, любезно подаривший мне карту Болгарии. У дяди Дончо, как выяснилось, я забыл не только карту, но и румынскую кепку с козырьком, и польские солнцезащитные очки. Столица встретила радостным шумом. На центральной площади многотысячная толпа просто сходила с ума от счастья, обнимаясь, плача, смеясь и прыгая по брусчатке.
Оказывается, многолетний коммунистический режим сегодня пал. Выразилось это в отставке «красного президента» Петра Младенова. Ликованию народа не было конца. Я сидел у фонтана и раздумывал. Только что удалось поговорить с представителем греческого посольства. Он был немногословен: рассказал вкратце о проблемах, стоящих перед его страной в текущем десятилетии, и пожелал всего хорошего. Дверь закрылась. На большее рассчитывать и не приходилось.
В моей голове начала зарождаться дикая на первый взгляд мысль. Пока пытался ее отогнать, поблизости оказался невысокий бородатый мужчина, сияющий от переполнявших его чувств. Он попросил прикурить. Через десять минут я уже был приглашен пожить пару дней в его квартире.
Борис работал художником в нескольких газетах, еженедельниках и журналах одновременно. Жил он один, дома бывал редко. У меня было трое суток присмотреться к окружающей обстановке и все обдумать. Утром четвертого дня, приведя себя в порядок, я решительно переступил порог приемной Союза демократических сил на улице Раковски. Узнав, где находятся представители Общества защиты прав человека, я пригласил их в подвальчик на чашечку кофе. Когда мы расположились за столиком с белой скатертью, я набрал побольше воздуха в легкие и… попросил политического убежища в Болгарии. Политики обалдели и забыли про кофе. Пришлось повторить. Надо было увидеть их удивление. Самое интересное, что они не стали возражать.
Выходить из подполья на легальное положение - вот главная задача сегодняшнего дня! Что дано Юпитеру, то не дано быку…
Болгария тем временем радовалась упоительному ощущению свободы. Каждый день толпы собирались в центре Софьи. Многотысячные митинги, казалось, никогда не прекратятся. На площади перед местным «Кремлем» вырос палаточный городок, заполненный в основном студентами. Они собирали подписи за возрождение монархии, за снос памятника Ленину, в те дни хорошенько облитый красной краской, собирали деньги на всякие благотворительные цели. В городке было весело, допоздна здесь рассказывали анекдоты и звучала музыка.
Мне нужно было срочно определяться с работой. Некоторое время пришлось жить на квартире секретаря Общества защиты прав человека Бориса. Внук белогвардейца, выросший на русской культуре, он отнесся ко мне доброжелательно и всячески помогал. Он дал мне высказаться по «Радио Свобода», а также помог встретиться с телевидением России (для ТСН) и Болгарии. Мое местонахождение на всякий случай скрывалось. Журналисты желали увидеть «странного русского» - им не верилось, что кто-то мог приехать в Софью из Москвы и остаться по политическим мотивам. Прямо скажу, мотивов никаких не было, кроме одного - нужен был хотя бы вид на жительство. И я его получил в конце июля. Прописали меня в здании, принадлежащем общественно-политической организации «Союз демократических сил». То есть, жить по-прежнему было негде.
Удалось побеседовать с корреспондентом софийской «Демокрации». Сразу после интервью он потащил меня в английское посольство, пообещав помощь одного знакомого. Сотрудник посольства, высокий мужчина с русской фамилией, долго слушал своего товарища (этот журналист хорошо знал английский). Затем ушел куда-то советоваться. Через какое-то время он важно сообщил от имени Королевы Елизаветы, что Соединенное Королевство не заинтересовано в эмигрантах с Востока. Но его личный знакомый, военный атташе США в Болгарии, наверное, чем-нибудь сможет помочь.
В посольство США стояла длинная очередь желающих выехать. Мне удалось войти внутрь благодаря телефонному звонку англичан. Слева, между телекамер, под огромным американским флагом, восседал высокий блондин в парадной белой форме. Под фуражкой на золотой оправе очков играли солнечные лучи. Навстречу мне вышел брюнет в белоснежной сорочке и вежливо поводил вокруг меня металлоискателем. Узнав о цели моего появления, записал меня в очередь на прием к консулу. По самым скромным прикидкам, она должна была подойти не ранее, чем через два месяца. Но тут появился объемного вида джентльмен и предложил выйти в сад возле посольства. В саду мы говорили долго, но результата, желательного для меня, не получалось. «В Америку легче выехать из Вены. А отсюда - сложно, и не думаю, что господин посол вам поможет. А проблемы выезда находятся не в моей компетенции». Прекрасно, в очереди уже стоять не нужно.
«Но вам может помочь фрекен Эльстад из шведского посольства. Сходите к ней, она добрая женщина!»
Утром мне предложили заняться стремным, но очень полезным делом - распространять печатное слово. Я получил триста номеров какого-то «Вестника» и начал трудиться. Надо же с чего-то начинать! Еженедельник, вопреки ожиданиям, расходился пугающе медленными темпами, хотя мне сказали, что эту газету в столице любят и уважают. Ни фига. Пришлось орать: «Моля, купете вестник, това е найпоследен брой!». «Брой», то есть номер, к вечеру разошелся. Однако, прикинув недельный заработок, я решил справедливо от такого рода занятий отказаться.
Через пару дней предложили работу в общине «Овча Купел». Район неблизкий, возле стадиона «Славия». Меня быстренько оформили в «железарную мастерскую». Надо было красить разные решетки, двери, оградки, конструкции красным или черным цветом. Болгары оказались ужасными «сачками» и поначалу смотрели на меня непонимающе - мол, остынь, так у нас не делают! Через день я уже валял дурака наравне со старожилами. Платили негусто, как начинающему, да и процесс труда особой радости вызывать не мог.
В те дни как раз удалось поселиться в одном из номеров общежития на другом конце Софьи, в районе «Дервеница». Студенты ходатайствовали за мою персону и даже обещали оплатить первый месяц проживания. Меня вселили как гостя фестиваля, посвященного победе демократии над партократией. Кажется, фестиваль так и не состоялся. Общаги были населены самым разнообразным людом. Почитающие Коран арабы, молча сидящие рядком на диване перед телевизором, улыбчивые студенты из Конго с кожей синеватого отлива, эфиопы, сирийцы, югославы…
Будущий журналист из Конго посоветовал мне обратиться к советнику из посольства этой страны. Мистер Нельсон когда-то учился в Киевском университете и прекрасно знал русский язык. Я решил ничего не откладывать и начал планомерный обход посольств, особо, впрочем, ни на что не надеясь. Но вдруг бы мне повезло?
Прежде всего, меня привлекло посольство Бельгии - один знакомый болгарин сказал, что там хороший консул. Он действительно доброжелательно меня встретил, специально пригласив молодую переводчицу, поскольку я еще мог нечто говорить на английском, но во французском был абсолютным нулем. Побеседовали около часа, после чего консул отправил факсом копии моих документов в Брюссель и попросил явиться через три недели. «Раньше, к сожалению, ответить просто невозможно». Далее, следуя совету одного сенатора (так в Болгарии назывались депутаты парламента), я продолжил обход северных государств. Больше, конечно, из любопытства, причем делал я это в обеденный перерыв (часто, впрочем, уже и не возвращаясь к своим железякам).
Датчане оказались кратки: родственников нет, до свидания. Финны, которые себя не утруждали, принимая посетителей только полтора часа в неделю, удивленно развели руками - ну, парень, ты что, ваша братия и так с Востока атакует нашу границу! Норвежцы и шведы здесь представляли единое целое. Норвегия ставила главным условием знание своего прекрасного языка, что стало, естественно, неодолимым препятствием. А шведская фрекен Эльстад уехала по срочным делам на родину и, как я узнал позже, там и осталась. Вместо нее появился мужчина более строгих нравов, присланный в Софью с целью ужесточить условия для эмигрантов. Еще одна надежда накрылась. Консульство Израиля было забито людьми и заявлениями от них, так что соваться сюда не имело смысла. Не та национальность!
Страны ислама у меня вызывали внутреннюю неприязнь, которую я так и не смог преодолеть. К тому же 30 августа я принял решение креститься в русском православном храме на Русском бульваре. Это стоило всего лишь восемь левов, зато обряд был полным, я был один, и на процедуру ушло минут сорок. Бабушки на входе из русских эмигрантов первой волны были мне рады и всячески меня благословляли. «Ты, сынок, теперь заново рожден, и душа твоя чиста, как душа ангела Господня!». «Ангел» был польщен. И по выходу из церкви, откушав пиццы с овечьим молоком, направил «стопы своя» прямехонько к голландцам. Оно же и Люксембург. Два двухметровых парня вникли в мой «инглиш» и около пяти минут совещались на своем сложном наречии. Потом сумели все-таки отказать благодаря моей тактической ошибке - они спросили, в каких посольствах я уже был. Узнав, что я уже посетил бельгийцев, они тут же воздели руки к небу и попрощались. Как оказалось, страны Бенилюкса повсюду представляют единое целое, и раз отказала Бельгия, они сделали то же самое автоматически. Надо же было не учесть такой ситуации!
Вскоре «ангел», покосившись на посольства Кубы, Китая и Марокко, осторожно заглянул на мадридский двор. Одна из работниц вежливо объяснила непопулярность помощи нуждающимся у господина посла. Однако знакомый садовник из посольства Югославии, по утрам аккуратно подстригающий розы и травку на газонах, дал ценные указания - надо просто ехать в Белград в ООН. Я как раз подумывал об этом. В общежитии начальница начинала наши встречи не с приветствия, а с вопроса, когда же будет оплачено проживание. Если учесть, что студент платил левов 15 в месяц, а с меня требовали 220 за такой же срок, то вопросу суждено было стать риторическим.
Параллельно всему этому пришлось дать еще несколько интервью: одному софийскому еженедельнику и Эстонскому телеграфному агентству. Даже пришлось объяснить двум парням из американского студенческого журнала, что русскому студенту перестройка не сулит никаких кардинальных изменений в жизни, и студент по-прежнему будет зависеть от своих способностей и родителей. Американцы сделали «чиз», но не поверили. Горбачева они любили больше, чем я.
Напоследок я скромно поведал по телевизору братьям славянам, что пора «делать ноги». Многим из них это не понравилось, но я не мог больше здесь торчать. Да и вообще, выборы новой родины стали затягиваться.
Перед отъездом в Югославию удалось автостопом за день смотаться на Калотину, КПП для автотранспорта. Тут было полно траков и легковушек. Дорога окружалась двойным рядом сеточного ограждения метра в три высотой. Невдалеке от Калотины находился импровизированный бивуак русских туристов. Они ожидали своей очереди на проезд. Впрочем, многие ожидали появления на руках необходимых для въезда в Югославию долларов. Двести «зелененьких» с носа. Русские, добрые по природе и широкие по натуре, пригласили меня к столу. Покосившись на водку, я вежливо отказался и с торопившимся в Грецию хорватом на его «Рено» успел вернуться в Софью с заходом солнца.
Садовник подсказал, что к югославам легче пробраться через Гюешево. Эта трасса часто пустовала и особой популярностью не пользовалась. Кивнув, я заглянул к знакомому сенатору Методи. Он сообщил две новости: наконец-то закончились выборы нового президента. Выборы проходили мучительно долго. Общаясь с политиками, я настолько вник в эту систему, оказавшуюся грязной и противоречивой, что до сих пор ненавижу политику во всем ее разнообразии. Выборы закончились совершенно неожиданно победой университетского профессора Желю Желева, кандидатуру которого выставили в самый последний момент - не проходил ни один из демократов и ни один из коммунистов. Избрали нейтрального. Сенатор с гордостью известил о том, что первым документом, поданным на стол новенького Президента, стало мое прошение с просьбой о предоставлении болгарского гражданства. Признаться, сам я о нем подзабыл. Желев был философом, поэтому он долго думал и, как мне передали, якобы не захотел портить отношения с нашей державой. Я пожал плечами и узнал вторую новость: поговорить с послом Югославии непосредственно у него дома. Хорошо, отчего же не поговорить с добрым человеком! Можно было на денек задержаться в столице.
Вскоре выяснилось, что встречу с господином Стефановичем, югославским послом, придется перенести. Это было ни хорошо, ни плохо. Я зашел к знакомому сенатору сказать, что уезжаю в Белград. Он пригласил меня позавтракать в парламентскую столовую. На входе охранники мельком взглянули на наши документы и разрешили пройти. Спустившись вниз по лестнице, в столовой мы обнаружили добродушно настроенных парламентариев и членов правительства. Прежде чем приступить к вершению судеб Отечества, они неспешно перекусывали. Откушав ветчины с пивом, мы тепло пожали друг другу руки. Завтрак прошел в теплой, дружественной атмосфере. Фотографов, правда, не было.
Выйдя на улицу, я вдруг вспомнил о мистере Нельсоне. Секретарь из Республики Конго уже был предупрежден о моем предстоящем визите. Вздохнув по поводу отсутствия черного автомобиля, я добрался троллейбусом до университета и отправился в посольство. По пути пришлось миновать уютные «терема» Ирана и Аргентины. Полосатый флаг последней баловал глаз, но кто же решится перевозить студента в такую даль? К тому же, по слухам, южноамериканцы здесь подобрались безразличные ко всему происходящему. Порадовать их могли только футболисты в Кубке Либертадорес. Причем, заметьте, только СВОИ.
Неожиданно для самого себя я замер. Красное полотнище Республики Конго развевалось гордо и с какою-то непонятной претензией. Посередине в зеленом венке навеки скрестились желтые мотыга и молот. «Э-э, батенька, да они, никак, социализмы строят?» - сказал я, но во дворик все же прошел и позвонил в дверь. Открыл двери седой и благообразный старичок. Весь такой светлый и французский. И совсем не чернокожий. Если бы навстречу вышел тип, подобный Леонову (фильм «Паспорт» Данелии смотрели?), я бы повернулся и ушел. Но он пригласил меня внутрь, предложил полистать иллюстрированный справочник о Конго, а сам пошел доложить г-ну Нельсону.
Справочник меня морально убил. Первое, что я увидел, - старый советский грузовик, несущийся по пыльной и бескрайней степи. Кузов был забит улыбающимися, скромно одетыми конголезцами. Одна дороднейшая, мягко говоря, женщина стояла во весь рост и махала красной тряпкой. Я налил себе воды из графина и решил, что осмотр можно завершать. Но любопытство победило. Я увидел грузовики и экскаваторы в непроходимых джунглях, усталых негров, прокладывающих в болотах железнодорожную магистраль, счастливую улыбку Президента в окружении людей в военной форме (впрочем, Президент тоже стоял в защитном комбинезоне)… А еще я увидел центральную улицу столицы Браззавиль, переполненную людьми. Они отмечали Первомай и размахивали уже знакомым мне флагом с молотом и мотыгой посередине.
И тут меня пригласили к Нельсону. Мы начали с погоды. Он действительно отлично знал русский. Приободренный его ослепительной улыбкой, я понес какую-то чушь - картинки выбили из колеи. В конце концов, Нельсон осмотрел мои паспорта и прочее, неопределенно поцокал языком и предложил зайти недельки через две. Может быть, ему понравилась моя мысль потрудиться в местном заповеднике, занимающем территорию почти всей страны (и, желательно, на берегу океана). Но, может быть, не понравилась следующая мысль: отработать в том же заповеднике деньги за билет и «свалить» в ЮАР. Лопух, упустил на миг, что они не дружат! Пришлось расстаться неопределенно.
В тот день довелось заглянуть к ливанцам и бразильцам (полное фиаско!). С досады я даже звякнул в двери первого попавшегося на пути домой посольства (оказалось нейтральной страной Швейцарией) и наговорил неизвестно чего. А к итальянцам стояла огромная толпа болгар - нечего было и соваться Я доел в общаге овощные консервы с курятиной и, полный надежд на лучшую долю, с сумкой через плечо спустился вниз. Знакомый студент из Конго жонглировал мячом. Рядом стоят пацаненок и наслаждался.
- Пас! - крикнул Мишель и запустил в меня мячом. Мы побаловались минут десять. У меня получалось отвратительно. Позорить советскую школу футбола не хотелось. Тем более, перед Африкой. А Мишель толк в игре знал, поскольку был восьмикратным чемпионом своей страны.
Через час я поймал «авто» и направился в сторону Гюешево. Не доезжая километров тридцати до границы, водитель свернул в свой поселок, высадив меня на повороте. Минут через пять стемнело окончательно. Место было на редкость глухое - если в полчаса проезжала машина, это уже была удача.
Горы жили таинственной ночной жизнью. Ослепительная луна и звезды радовали глаз. Я присел на теплый асфальт и вынул последнюю пачку с печеньем. Метрах в трехстах громко и протяжно завыл волк. Пришлось подавиться печенюшкой и внимательно оглядеться. Впрочем, минут через десять я уже привык к этому звуку. Слился с природой. И где-то в глубине души начал свыкаться с мыслью заночевать возле заброшенного кафе. Оно находилось на обочине. Какие-то стремянки, ящики, пустые бутылки…
Свет фар вернул меня в реальность. Югославы притормозили и без разговоров пригласили в салон. Они спешили домой. Один был серб, другой - хорват. Сейчас они, может быть, воюют. А тогда они дружили и потому ехали вместе.
Ночной пункт, вопреки ожиданиям, оказался полон машин. Минут за пятнадцать я оглядел его полностью и остался весьма недоволен. Все было оцеплено высоченной проволокой. О том, чтобы обойти пост лесом, нечего было думать. К тому же, возле меня стал крутиться мужик в «Адидасе» с пистолетом под мышкой. Вскоре подошла очередь Ирфана и Светы – так звали моих новых знакомых. Они сказали, что подождут меня минут десять на той стороне.
Я пытался прорваться внаглую, но меня завернули. Можно было все-таки рискнуть в обход, но вообще-то хотелось еще пожить. Интуиция подсказывала - нужно подождать.
Часа через два машины закончились. А в полтретьего ночи вдруг начался... футбольный матч! Таможня и пограничники, набравшись в пожарном порядке местной водки - ракии, поставили ведерки, символизирующие ворота, прямо на дороге и, не снимая формы и оружия, отдались футболу. Я подошел к ним, сел на лавочку и начал болеть за желто-белых (таможня). Желто-белые минут через сорок все-таки смогли уйти от поражения - их начальник рикошетом от ведра сделал счет равным. Довольный, он сел рядом и вытер пот. Потом с улыбкой повернулся ко мне и спросил:
- А вы что тут делаете?
Я понял, что настал мой час. Они поглядели мои документы. И человека три вспомнили, что видели меня по телевизору. После нескольких минут обсуждений начальник встал и вздохнул: «Надо помочь». Получив назад паспорт со штампом о переходе болгарской границы, я пожал футболистам руки.
- Они могут и не пустить. Надо двести долларов! Если что, приходи, переночуешь у нас, — сказал начальник на прощание.
Ох уж эти границы! Несчастные сорок метров. Полосатый шлагбаум и детина в форменной фуражке. Сколько народу ломает жизнь, добиваясь лишь одного - преодолеть, обойти, увидеть самому… Здесь по-настоящему чувствуешь, что «лагерь» и «система» - не пустой звук. Сначала люди придумали слово «нельзя», потом придумали границы, потом - гражданство и массу всяких сопроводительных бумажек, назвав их документами. Потом разделились по религиям, идеологиям и еще прочим признакам. И в ворохе всех этих цивилизованных проблем копошатся маленькие граждане больших и маленьких государств. Люди эти живут надеждами, невзирая на политические и экономические перемены. Люди продают сверла и детские игрушки, перебиваются дорогими ночлегами и дармовыми яблоками вдоль дорог. Все, что им нужно, - нормально жить там, где жить легче. Но на пути многолетних чаяний таких людей возникают облаченные правами и обязанностями службисты, чтущие букву Закона. Один из них, зевнув, решительно подозвал к себе какого-то парня с сумкой, норовящего проскользнуть мимо пустых окон КПП.
- Русский, зачем паспорт? Доллары давай.
Русский развел руками и заявил, что имеет право, как фактический беженец, посетить миссию ООН в Белграде. Таможенник выругался про себя и вызвал начальника спецслужбы. Тот изучил мои бумажки и предложил подождать до утра. Это было уже что-то. Один из охранников, приста¬ленный ко мне и сопровождавший меня даже в туалет, всю ночь просидел со мной на диване во внутреннем помещении. Мы листали старые журналы, ели варенье из его банки и торжественно молчали. Когда рассвело, за мной прибыл полицейский фургон. Арестанта переправили в райцентр с симпатичным названием Крива Паланка.
КПЗ был небольшой и светлый. В ожидании начальства меня поместили в просторную комнату с огромным портретом Иосипа Броз Тито. Его здесь боготворили. Мне было приятно уже то, что не приходилось лицезреть Владимира Ульянова. Он пошел другим путем, за что его и презрели македонцы.
Приставленный ко мне полицай, добрый пожилой человек, включил телевизор. Полковник ЮНД (Югославской народной армии) рассказывал о проблемах. Речь шла о границах. Было небезынтересно узнать, что в связи с участившимися случаями нарушения государственной границы разными эмигрантами из Восточной Европы, рвущимися в Австрию и Италию, приходится ввести усиленный режим патрулирования. Огорчило известие, что солдаты не спят. Значит, нашему брату стало труднее. Но ведь всех не перестреляют, правда? «Не знаем, не знаем», - говорили глаза доброго, но очень внимательного полицая.
Тут дверь распахнулась, и двое в штатском - невысокий брюнет и высокий блондин - пригласили меня с вещами в маленькую отдельную комнатку. Броз Тито и здесь встретил меня настороженным взглядом.
Югославские гэбэшники полчасика подержали меня под «перекрестным огнем», задавая самые неожиданные вопросы. Таким образом мы прошли три круга. Я ни разу не сбился, тем самым вызвав у службистов доверие. Меня выпустили на свободу, пожелали легкой дороги и даже подарили несколько сотен динар.
Крива Паланка - нехорошее место. Транспорт почти не ходит, из-за чего пришлось протопать километра три под палящим солнцем. Наконец, тормознулся автобус с какими-то строителями. Они были добродушны и, узнав, что русский хочет пить (как же без этого!), предложили утолить жажду… неразведенным спиртом. У поворота на Скопье я вышел. В столицу меня подбросил немолодой македонец. Он много рассказывал о своей стране. И довольно грустно произнес: «Скоро здесь будет плохо. Тебе не надо оставаться». Я не понял, и тогда он молча вынул новенький пистолет. Меня это настолько поразило, что я молчал до самого Белграда. Македонец насвистывал мелодии, не вынимая сигареты изо рта. Возле моста, соединяющего разделенный рекой центр города, он меня высадил. Через двадцать минут я уже стоял возле здания с флагом Объединенных Наций.
Небольшое помещение на первом этаже и небольшой дворик были забиты албанцами. Перепачканные взъерошенные дети орали, женщины с испуганными глазами всячески пытались их успокоить, совали им соски. Мрачные мужчины курили. Один из них плакал. Несколько румын сидели поодаль и шумели «за жизнь». Я вошел внутрь и увидел двоих русских. Один, седовласый мужчина в очках, что-то читал. Рядом сидел парень моего возраста и молчал.
- На очереди?
Мужчина поднял на меня глаза.
- Обождать придется. И не пару часиков, а пару деньков. Народ со всей Европы сбежался, сам видишь.
Я присвистнул. За столом, отгороженные стеклом от посетителей, сидели два веселых югослава, одетые «с иголочки». Их счастливые лица совершенно не вписывались в обстановку. Но они привыкли не замечать дисгармонию. Такая была работа.
С одним из них мы недолго поболтали на английском - тогда у меня это еще получалось. Он вежливо принял документы, выдал много листов бумаги для заполнения декларации, вежливо указал на столик и ушел.
Наверное, я переусердствовал. Но они привыкли к подобной чуши. Бумага терпела, а уж они - тем более. Аудиенция была назначена на послезавтра. Перспектива тупо торчать в городе не улыбалась. Впрочем, эти двое русских ждали уже вторую неделю. Им не говорили ни «да», ни «нет». Я знал на собственном опыте, что в политике это просто является правилом хорошего тона и означает отказ. В зависимости от сообразительности человек рано или поздно отваливал, чего и требовали в утонченной форме.
Итак, у меня появились два дня. Почему-то захотелось съездить в Австрию. Посмотреть, чем народ занимается, что волнует простого австрийца, скромного жителя Вены...
Турок резал колбасу толстыми кружочками и расспрашивал о Горбачеве. Это был уже пятый за сегодня водитель. Независимо от национальности, всех водителей интересовал только Михаил Сергеевич. Я равнодушно повторял нечто банальное, как приевшийся анекдот. Но им нравилось. Вот и сейчас, взяв по бутылке словенского пива, мы знаками и жестами беседовали о большой политике, своевременно расставляя акценты и дополняя речь многозначительными смысловыми паузами. Славный городок Марибор остался позади. До границы было не более пятисот метров.
Мне уже успели рассказать, что юги стоят «плотно» и не спят, в отличие от австрияк, которые, как все цивилизованные люди, на ночь якобы уходили спать. Если они действительно до утра оголяли рубежи своей родины, то это было прекрасно. Но граница проходила по реке. Видимо, придется выбросить вещи, чтобы переплыть. Однажды я уже выбрасывал сумку с вещами на болгарском вокзале. Порой на барахло действительно наплевать – лишний вес.
Перед проверочной площадкой стояли около сорока фур. Я долго говорил с водителями. Пломбы, конечно, надежно охраняли груз, но уж часок, пожалуй, в холодильнике можно было посидеть. А многие вообще везли не продукты, а, скажем, ящики с сигаретами или куртки. Но водители боялись срывать печати и пломбы непосредственно перед пограничной проверкой. На это требовалось часа три. Раньше надо было думать, раньше!
Кто-то попытался меня спрятать в кабине, но водитель сильно при этом рисковал. Подставлять человека не хотелось. Тогда я поблагодарил всех за участие и пошел назад по дороге. Через полтора километра резко свернул влево, и в обход кладбища пошел в горы. Хотелось побыть одному, наедине с природой, слиться с ней...
Ну и границу перейти, мать ее.
Кладбище было относительно новое. В наступающей темноте не очень приятно поразила словенская традиция: ставить на верхушки памятников цветные фонарики. Гранит, кресты, жестяные полумесяцы загадочно освещались красным, желтым, синим огнем. Они мерцали, и казалось, что рука, которая их держит, слегка дрожит... Тьфу ты, какие руки!
Так, километра два я уже протопал. Горы ничем не отличались по природе от предгорий Горячего Ключа. У меня открылось второе дыхание. Плохо только, что я понятия не имел, где же именно проходит граница. Здесь не ставили столбиков и проволочных рядов. Зная, что рубеж сильно петляет, я шел наугад, пока путь не преградила грунтовая дорога. Это было совсем плохо. Дороги всегда просматриваются. Я сидел и минут двадцать думал.
Дорогу удалось перемахнуть одним прыжком. За ней был овраг, я буквально скатился по опавшим листьям вниз, и тут случилось то, о чем предупреждали кинофильмы. «Стой, стреляю!» - как выстрел в спину. Наверху стоял автоматчик. И тишина. Томительно прошли несколько секунд. Автоматчик нервно передернул затвор. Я медленно встал, выругался и побрел наверх сдаваться.
У погранца был обычный русский АКМ. Мы пошли по тропке вправо. Я лениво улыбнулся, когда он вдруг стал со мной говорить. Я вел себя спокойно, чем вызывал доверие бойца. Он опустил автомат и представился:
- Трайчо! А ты откуда?
Физиономия паренька просто светилась от редкой удачи. «Вот тут-то тебе в дыню и накатить, конвойничек, блин!» - подумал я. Опыт конвоирования благодаря армии имелся. Но нарушать законы не хотелось. Может получиться обалденный срок, ведь все равно поймают. В лесу, без компаса... Тем более, я уже знал, что по местным обычаям за попытку перехода полагалось восемь лет. В это почему-то не верилось. Но закон джунглей одинаков для всех обитателей джунглей.
Пограничник опять пристал, как меня зовут. Это стало раздражать. Воспитанный на суровых нравах русских героев типа Никиты Карацупы, я не ожидал, что герои застав могут в жизни оказаться такими нудными и назойливыми. Повернувшись, я строго посмотрел парню в глаза.
- Василий, Советский Союз!.. Молодец, хорошо служишь.
Трайчо порозовел от восторга.
- Русских у нас еще не было!
Я вздохнул и опять подумал о дыне. Через пять минут Трайчо потянул меня за рукав:
- Знаешь, вот здесь до Австрии сто метров! А там, где я тебя задержал, - километр.
Я увидел излучину реки. Прикрыв глаза, я представил себя стоящим в воде по пояс, слушающим, как Трайчо пускает бульки и трепещется в моих руках... Вопль дебильного восторга разогнал пошлое видение. Долговязый сержант аплодировал нашему появлению на заставе. Еще один боец отбежал в сторону придержать собак.
Я сел за деревянным столиком во дворе. Сбежалась вся застава - взглянуть на пойманного захотели даже спавшие в казарме. Мне предложили поесть, принесли воды, несколько пачек сигарет «Век». Хоть автографы давай, елы-палы. «Четырнадцать человек, офицеров нет, за старших - два сержанта», - почему-то подумал я. Трайчо распинался о том, как «было дело». Бойцы тихо внимали каждому слову. Наверняка Трайчо, когда станет настоящим дедом, будет по вечерам полоскать уши внучатам о «первом русском»…
Подъехал уже знакомый типовой полицейский фургон. Внутри темно и глухо, как в танке. В полном неведении я протрясся около часа. Ах, мама, что за мерзость эти этапы!.. Когда двери открыли, я увидел чисто убранный дворик мариборской тюрьмы. Мужчина с достоинством проводил меня в предвариловку и запер замок. Меблировка номера состояла из унитаза. Пришлось изучать надписи на стенах. Румыны, турки, иранцы, албанцы, восточные немцы (!), чехи, словаки, болгары, сирийцы, поляки... Все писали «Либерти» и расписывались. Некоторые выцарапывали лозунги, некоторые рисовали схемы своего пути и указывали стрелками, как надо было идти. Дату ставили все. Кто-то прикололся и вывел: «Я люблю лес». Писать мне было нечем, все забрали на осмотре.
Часа через полтора меня вызвали. Офицер сказал: «Судя по всему, вас следует депортировать в Россию через посольство. Мы бы так и сделали, но вы можете вернуться и в Болгарию. Болгарский паспорт еще действует?». Да, вид на жительство действовал. «В третью», - буднично сказал офицер. В третьей скучали два румына. Их взяли позавчера. «Рус, старший брат!» Камера вздрогнула от звонкого румынского смеха.
Утром разбудили - принесли завтрак. Сидя на нарах, я тщательно пережевывал мясные консервы с белым хлебом и раздумывал о загадочности русской души. Румыны успели сообщить, что всех пойманных отпускают. Когда-то на границе с Венгрией поймали русского и посадили на положенные восемь лет. Парень обиделся и по-ленински упрямо потребовал перо и бумагу. И накатал жалобу в ООН. Нарушаются, мол, какие-то права и свободы. Его освободили одним звонком и вскоре переправили в Канаду. После чего югославы стали выпускать на свободу абсолютно всех свободных художников, дабы не возиться с бумагами.
Утром всех собрали вместе в коридоре и вернули вещи. Оказалось, в соседней камере сидела иранская семья - папа, мама и дочка. Папа, весь в золоте и коже, толстый и лысый, вполне «канал» за крутого бизнесмена, если бы не грязное пятно на новых брюках. Я наклонился к нему.
- Мистер, ю гоу ин форест? (Вы шли по лесу?)
- О, йес, сэр! (О да!)
- А ю гоу ин райт ор ин лефт сайд? (Вы шли справа или слева?)
- Райт, райт сайд, - закивал иранец. (Я шел по правой стороне, мой юный друг).
- Айм ту. (Тоже, короче). Мы пожали руки. Интернациональные связи между нашими государствами заметно окрепли.
Самое интересное, иранцу было, что терять. Вместе с семейством однажды он сел в машину и, проехав всю Турцию, Болгарию и Югославию, добрался до этого самого места. Здесь они бросили машину на произвол судьбы и углубились в лес. Но это был урожайный день для Трайчо и его вооруженных друзей. Румын взяли всего на час раньше иранцев. Теперь иранцы собирались вернуться домой, отдохнуть, а затем с новыми силами брать приступом границы. Румыны были проще и хотели через Любляну двигать в Италию. Зная, что итальянские карабинеры имели приказ никого не пропускать и непонарошке сажали в тюрьму (у них давали срок посолиднее – «десятку»), я вежливо отказался от их предложения. Завтра утром меня ждали, если только ждали, в представительстве ООН.
Двери тюремной бухгалтерии распахнулись, и какой-то гражданский тип начал вызывать по одному. Условие было одно: двести динар - и ты свободен. Румыны радостно отдали динары. Отец иранского семейства веско расплатился долларами. Я, как верный сын советского народа, веско заявил, что денег нет. Югослав задумался. Потом махнул рукой и сказал: «Свободен!» Иранец перестал улыбаться.
Финал! Светило солнце. И свобода встречала радостно у входа. Вернее, у выхода. И второй раз. Но все равно было приятно не меньше, чем в первый.
Свободу можно понимать по-разному. Можно лежать на диване, прожигая сигаретой обшивку деревянного друга. При этом вокруг, смеясь, будут летать мухи. Садясь на горлышко пустых бутылок, они будут чистить крылышки, а через минуту - падать земертво. Но тебе будет все равно. Потому как свобода.
Можно приставать к девушкам и систематически получать по зубам. Или не получать, но и не приставать. Можно косить под босоногого гуру, дланью изгоняющего ростки порока, а взглядом - туберкулезную палочку Коха. Можно все, можно даже работать, и при этом оставаться счастливым. А угощая ребенка конфетой (или сигаретой, когда вырастет), можно прочитать в его глазах прекрасное слово «свобода». Детям легче, чем взрослым. Потому что дети не знают, не умеют и не предвидят. А только хотят.
...Вернулся я в Белград как раз к десяти утра 4 сентября. У здания ООН по-прежнему толпился народ. Албанцев становилось все больше: их брали. Вообще, система здесь была несложная. Знаменитый отель «Хиляди Ружа», куда вселяли эмигрантов, получивших голубую карточку ООН, был забит. Человек, фактически признанный беженцем, имел право на проживание и каждодневное двухразовое питание. Остальные радости жизни - уже за деньги. Притом на месяц им выдавалась незначительная сумма. Конечно, многие подрабатывали строителями или что-то перепродавали. Само получение карточки еще не значило, что тебя немедленно куда-то отвезут. Все делалось позднее, через полгода или год. Ты усиленно изучал выбранный тобою язык и периодически сдавал экзамены. Когда приходили «разнарядки» из других стран, тебе предлагали на выбор три государства. Например, Канаду, Англию и Австралию (англоязычным). Или Германию, Австрию и Италию «прицепом» (поскольку совсем рядом). Надо было лишь выбрать будущую родину. Ткнуть пальцем и идти на вокзал. Без строя, но с песней…
Я встретил уже знакомых двоих русских. Они все ждали, но терпение их заканчивалось. Было ясно, что наших резко перестали брать. Из разговоров с другими русскими, получившими заветную карточку, быстро выяснилось: с февраля - как отрезало. Отвечали стандартно: «Нет, в России демократия. У вас все хорошо, и условий для предоставления статуса нет. Гуд бай». Кто-то даже высчитал, что подобное охлаждение вызвано не столько страхом перед «русской волной», сколько встречей на Мальте. Помните, Михаил Сергеевич встречался там на корабле с американским президентом?
- Продал, собака, всех сразу! Что теперь делать? Не назад же ехать.
Слова эти принадлежали новому знакомому, Николаю Петровичу. Ему было под шестьдесят. Он большую часть жизни проработал в Киеве фотографом. А когда вышел на заслуженный отдых, вдруг вспомнил свои встречи с иностранными студентами. Они приходили к нему фотографироваться и всегда восхищались качеством снимков. При этом зачастую упоминали, что на Западе ценят таких мастеров, и что у Николая Петровича есть шансы тихо и мирно скоротать свой век в собственном ателье. Наверное, он долго над этим размышлял. И решился, приехал по липовому приглашению в Югославию. Теперь вот сидел тут третью неделю, и у него начинало болеть сердце. Капиталистам не нравился его возраст.
Андрей, парень моего возраста, долго работал барменом в Днепропетровске. Потом женился и, взяв с собой беременную жену, выбрался в Германию. Две недели проболтался по нескольким городам. Безуспешно! «Такие люди, ни черта не хотят помочь. Языка не знаю, а они только поймут, что русский, сразу отворачиваются. Спросишь, как на штрассе пройти, ноль эмоций». Деньги закончились, Андрей вернулся назад. Даже недолго за что-то отсидел. Но он опять устроился в бар. И опять приехал на Запад через Болгарию. Жену с ребенком оставил в Сливене, а сам через Калотину рванул в Белград. Где мы и встретились.
Кстати, границу перешел великолепно. На Калотине была масса автофургонов. Болгарская таможня осмотрела одну из машин, тем временем Андрей договорился с шофером. Когда фура тронулась с места, он с другой стороны вскочил на подножку и залег в кабине. Фура подошла к югославскому посту. Начался осмотр. А часто бывает так, что в дальние рейсы идут два шофера. Вот Андрей на правах «сменщика» с сумкой спокойно вышел из кабины и подошел к киоску - вроде как за сигаретами. Таможенник равнодушно его пропустил - какой же шофер бросит свою машину с грузом! Хе-хе! Еще как бросит! Тот же водитель его вскоре подобрал и довез до югославской столицы.
Андрей постоянно сидел в сторонке и молчал, и почему-то сперва казалось, что ему на нас наплевать, раз есть валюта и свои собственные планы. Оказалось же все иначе. Все деньги у него стащили уже на второй день. И бывшему бармену пришлось ночевать на чердаках, благо было еще тепло, и тырить яблоки и прочие мелкие продукты, чтобы дождаться-таки решения ооновцев по его делу. А дело стояло. Каждый день говорили «завтра». И не только русским. Ну, наши матерились и продолжали терпеть. А многие восточно-европейцы бунтовали, двое румын, например, разнесли стекла в одном из помещений. Таких бунтовщиков без разговоров забирала полиция, и обычно они назад не возвращались.
Женщины из других стран ничего противоправного не допускали. С ними просто случались истерики. Но добродушные розовощекие парни из ООН добродушно проходили мимо на обед, даже не глядя в их сторону. Что поделаешь, работа такая. Привычка сильнее нас.
Зато было как-то странно наблюдать за радостью русских, полгода назад получивших карточку ООН. Теперь они пришли сюда, чтобы выбрать страну для будущего проживания Они выбрали Канаду. Счастью их не было конца. Мы втроем стояли, сжав зубы и играя желваками. И смотрели, как толстая хохлушка лет сорока пяти, рыдая, расхваливала женщину, работницу представительства. Хохлушка, размазывая слезы, с причитаниями лезла целовать «благодетельницу». Та с привычной ухмылкой говорила, что все будет хорошо, и пыталась отстраниться от назойливой дамы. Хотя нашу даму, в общем-то, понять было можно. Уж и не надеялась, поди, на перемены в личной жизни. Эта группа русских, человек двадцать, через час вылетала в Торонто. Среди «канадцев» были и молодые парни. Один из них увлеченно рассказывал, как перед отправкой «на халяву» за неделю объехал Голландию и Германию.
Нашу тройку от них отделяла невидимая, но очень ощутимая стена. Они на нас старались не смотреть. А мы не то, что сильно завидовали, нет. Просто казалось непонятным, странным: такие же люди, только приехали на полгода раньше. Просто, как и мы, пришли сюда, и их без разговоров взяли в отель «Хиляди Ружа». Мы тоже просто, но нас вежливо попросили.
Капризы большой политики! Вечер на кораблике. В иллюминаторе - волна, на столике - холодные закуски, а за бортом, где-то там – люди. Их много, они стайками и поодиночке бегают по странам. Зачем и кому они нужны, если подумать? Ну их! Правильно, дядя Сэм? И дядя Сэм, с улыбкой выслушав переводчика, дружески кивает головой: «О йес, зачем они нужны? Пусть бегают, где хотят. Ноу проблем!» Можно и тост поднять за демократию с перестройкой.
Однако я отвлекся, а меня тем временем позвали к окошку. Конечно, надо поговорить, хотя всем прекрасно все известно. «Все хорошо, ваши документы изучены, подходите одиннадцатого сентября». – «Да вы что, молодой человек, мне жить негде, зачем столько ждать?» - «А это ваши проблемы». – «Ни фига! Шестого вполне можно встретиться». Пауза. Мы, якобы непонимающе, смотрим друг на друга. Он: «Вы действительно выступали по телевидению и на «Свободе»?» Я: «Да». – «Хорошо, шестого».
Вроде бы я доволен, но Андрей меня успокаивает: «Шестого они скажут «послезавтра», потом – «завтра». Одиннадцатого и получится».
- Ладно, ты лучше скажи, ходили тут по посольствам?
- Глухо повсюду. Только нигерийцы вроде согласны.
- Да ну, где это? И потом, какой там язык?
- Английский. Да брось ты, там все нормально, не понравится, уедем оттуда. Завтра утром нас ждут.
- Что ж, можно зайти. А вдруг?…
Представители ООН попросили меня подождать русского переводчика, чтобы обстоятельно поговорить обо всем. Я побродил пару часов по городу. Когда вернулся, на крыльце стоял мужчина в великолепном светлом костюме. Он курил «Родео», и я заметил огромный золотой перстень с камешками на левой руке.
- Простите, Вы - русский переводчик из ООН? - поинтересовался я.
Мужчина поперхнулся дымом.
- С чего ты взял? Беженец я, из Саратова.
Через десять минут мы уже сидели в его красном «Москвиче» и прикидывали ближайшие планы. Валерий когда-то работал в советской контрразведке. Окончил специальные курсы. Из тех людей, с которыми он эти курсы заканчивал, многих потихоньку успели убрать. Аварии всякие... Ну, знаете. И Валерий решил из органов уйти. И даже начал писать книгу о своей бывшей работе. Дальше - классический вариант. Рукопись обнаружили и уничтожили, Валерия взяли под следствие, стали шить серьезное дело. Как человек, искушенный в таких вещах, он сумел сбежать. На своем автомобиле пересек всю Россию, купил визу в Чехословакию, а оттуда добрался до самого Белграда.
У него были золотые руки. Он мог строить, был хорошим автослесарем, сообразительным коммерсантом, ювелиром (перстень себе сам сделал). И еще он был очень верующим человеком. «Без веры никак нельзя, - говорил он позже. - Я, хоть и работал в спецконторе, в Бога верил всегда». Я застал его в тот самый момент, когда он после нескольких дней ожидания получил отказ. Я был поражен - уж если беглых контрразведчиков не берут, то чего ждать нам, простым смертным?
- А ждать и не надо, - сказал Валера. - Тут ребята, ты их уже знаешь, к нигерийцам идти собрались. Вместе будем - не пропадем, всегда есть выход.
- Туфта все эти нигерийцы... Ты к границам мотался? Машина все-таки на ходу.
- Нигде я еще не был и никуда не ездил: машине нужен серьезный ремонт, а денежек нет. Хочу ее продать. А на свалке дают всего двести марок. Нормальные люди, естественно, брать ее не собираются. Ей лет восемь... Но мой «Москвич» еще пригодится - ночевать где-то надо, правильно? Зовут тебя, давай. Успехов!
Рослый переводчик пригласил меня куда-то внутрь. По напряженному лицу югослава, работающего здесь, я понял - мне, так сказать, оказана высочайшая честь беседовать лично с начальником представительства ООН, рыжим и веснушчатым господином из Америки. Я уже знал, что раньше всегда обходилось без его участия. Наверное, юги сходу отказать не сумели и обратились по инстанции.
Так и получилось. Американец старательно обо всем меня расспрашивал, подолгу подбирая фразы. Он быстро сумел найти зацепку – мой болгарский вид на жительство. Я начинал все больше раздражаться, но гнул свою линию. Минут через десять, как ни странно, мы уже кричали друг на друга. Его вывела моя настойчивость. Югославы тихо из угла наблюдали за нами большими глазами.
Наконец рыжий начальник не выдержал.
- Хорошо, я Вам больше скажу. Есть указание не брать русских беженцев. Ни под каким предлогом. У вас - демократия.
Я совершенно успокоился, кивнул головой и вежливо попрощался. Больше в Белграде меня ничего не удерживало.
А мои новые друзья продолжали упорно надеяться. Поскольку нас «накопилось» аж пять человек, мы решили в посольство Нигерии пойти всей толпой. Смоляной внешности консул пригласил толстую переводчицу. Объяснялись около получаса. Консул, слыша о достоинствах каждого из нас, каждый раз делал вежливое удивленное лицо и восклицал: «О'кей!» И попросил всех появиться через неделю.
Когда мы вышли на улицу, я сказал, что нашей группе абсолютно ничего не светит. Народ верить не хотел. Вернее, боялся верить. Условившись встретиться завтра в ООН, мы разбрелись, кто куда. Валера пригласил меня ночевать в машину.
Да, я не представил пятого эмигранта. Николай, невысокий и бородатый, работал на Украине кинооператором. Когда бахнул Чернобыль, он не побоялся на свой страх и риск отснять собственный фильм об этой трагедии. Коробки с кинолентой он вывез с собой, надеясь, что это поможет ему устроиться поскорее на работу за рубежом. Увы, его отослали, даже не сделав попытки посмотреть кинохронику.
За городом, вблизи столичного рынка, Валера с Николаем уже облюбовали себе место за кукурузным полем. Натаскав побольше сена под большое дерево, они спали прямо на нем, укрываясь овечьей шубой. Выпив молока с хлебом, мы помолились на сон грядущий (Валера знал молитвы на все случаи жизни). Было холодно, несмотря на начало сентября. Утром я едва разогнул ноги.
Жили эти парни тем, что на толчке у отъезжавших русских и украинских автотуристов скупали по дешевке любой нераспроданный товар и реализовали его по ценам, чуть ниже рыночных. Получалось быстро и красиво, но бабок хватало только на хлеб с молоком, сигареты и пиво.
А русских тут, на рядовом блошином рынке, было много. Я поражался, чего только они сюда не везли! Ладно, утюги и фотоаппараты, водка и черная икра (югославы ее брали, чтобы ловить на нее рыбу). Было абсолютно все, от иголок с нитками и детских паровозиков, вязаных платков и наборов сверл до автомобилей, холодильников и прочего. И, конечно, Хохлома расписная, лопаты обыкновенные, фонарики с батарейками, матрешки деревянные и позолоченные вилки. На ежедневных обходах по рынку я сделал вывод, что у нас действительно очень богатое государство. И было жаль, что шло все по большому счету за копейки. А юги солидно торговались, хотя все подобное в их магазинах продавалось втрое, а то и впятеро дороже, чем тут.
Так продолжалось неделю. Мы, несмотря на усталость и недоедание, держались довольно бодро и оптимистично - иначе и нельзя. Все поменялось после второго посещения нигерийцев. Когда предложили позвонить недельки через две, я рассмеялся, подмигнул зачем-то негру и вышел вон. Следом вышли растерянные коллеги. В этот же день не выдержал Андрей. Услышав очередное «завтра после обеда», он вдруг шарахнул кулаком по столу, наорал на югов (те пригрозили полицией) и подошел ко мне.
- Едем в Австрию. Ну и что, что ты уже был? Двинем туда поездом.
- Идет. Валера, ты как?
- Мне машину надо продать.
- Ну-ну. А спать где?
- Я не пропаду, хозяина найду и буду хату строить.
Николай хотел делать то же самое - рыть, копать и т.д. Николай Петрович пожал плечами. Наш пожилой фотограф совершенно был подавлен. Но, поскольку его вызов еще не истек, он продолжал ждать.
- Надежда умирает последней. Я извиняюсь, конечно, но она может умереть вместе с вами. Мы отчаливаем. Айда!
Валера задумался.
- Вы хорошие ребята, и мы вряд ли уже увидимся. В ООН делать нечего. На всякий случай сделаем так –«стрелка» в двенадцать через неделю у нигерийцев. А сейчас на все динары, цервены и что там еще - выпьем пива на дорожку. За удачу!
Выбравшись за город, мы с Андреем немного прошлись и сделали запасы яблок, слив и всего, что нам попалось на глаза. Пиво на пустой желудок сделало мир красочным и волнующим. Довольно скоро, сменив на автостопе трех водителей, мы добрались до Загреба. Нашли железнодорожный вокзал. Через двадцать минут подходил экспресс Афины - Вена.
Вокзал радовал чистотой и опрятностью. Вскоре прибыл сияющий и кажущийся игрушечным международный экспресс. Мы запрыгнули в ближайший вагон и по заранее разработанному плану укрылись в туалете. Минут через пятнадцать мы осторожно вышли и нос к носу столкнулись со старичком-проводником. Урожденный австриец (или ариец?), с нами он объяснялся на польском. Притом кратко. Через две минуты мы знали: ближайшая остановка для нас окажется конечной. Андрей помрачнел.
- Слушай, зачем расстраиваешься? Это же экспресс, следующая остановка - уже Австрия! А там от границы до Граца 46 километров. А до Вены - 220, кажется.
К нам подошел какой-то парень, с постоянной блуждающей улыбкой на лице. Странствующего албанца к нам направил проводник. Мы курили в тамбуре, затем сели в купе. Немецкая женщина в шляпке с перьями, читавшая стихи, то и дело испуганно косилась в нашу сторону.
Состав пожирал километры. В купе вошел мужчина в черной кожанке, и на сербском потребовал наши документы. Оставив их себе, он пошел дальше. «Югославская таможня, что ли? Впрочем, все нормально».
В окне промелькнул знакомый разъезд. Автофургоны ждали очереди. КПП Шентиль, словенская сторона. Здесь я лазил по горам.
Мысленно я радовался и аплодировал каждому метру, покоренному поездом. Чем дальше, тем лучше. Километра через три состав остановился. Мужчина в кожанке совместно с проводником решительно потребовал, чтобы наша бригада немедленно вышла. Мы повиновались - документов ведь не было. Хотя болгарский паспорт я предусмотрительно оставил у себя.
На вокзале нас усадили на лавочку. Албанец продолжал улыбаться. Пригрозив чем-то на немецком, таможенник зашел внутрь здания минут на десять: проставить в наших паспортах штамп с запрещением въезда. (Это обычный штамп, только перечеркнутый авторучкой). Все это время я уламывал товарища рвануть к автотрассе. «А документы?» - говорил Андрей. Подошел таможенник. До подхода поезда в обратном направлении он держал паспорта в руках. Через полчаса мы вышли в Мариборе. Здравствуй, Словения, здравствуй, Марибор! Здесь я уже сидел...
Стоило столько времени торчать у дороги на Шентиль! Все водители - словно сговорились. Проезжают спокойно мимо, мигая фарами в знак отказа. Вот так стоишь у обочины и думаешь: а чего, собственно, тебя сюда занесло? И ради чего… Ясно, конечно, - лучше там, где нас нет. И что-то же потянуло Андрея повторно мотаться по странам в поисках Фортуны. И ты особенно чувствуешь, как каждый Божий день неповторим, что он приносит и радости, и огорчения, и всё вместе. И жизнь непредсказуемо играет тобой, то мило улыбаясь, то дьявольски хохоча. А ты постоянно в напряжении, постоянно перед выбором. Это только кажется - всё решено. Но выходит нечто странное - ты для себя всё решил, но это тянется во времени, и ничего по-прежнему не ясно. Да и время само кажется чем-то застывшим. Лишь чистая случайность позволяет заметить - на деревьях уже почти не осталось листьев, закончился сезон уборки урожая, пестрит афиша осенней выставки-распродажи…
А все происходит как будто не с тобой. Ты - где-то. Проблем так много, что уже практически не обращаешь на них внимания. Их словно бы и нет. До лампочки, где придется ночевать и чем можно поужинать. Ведь можно и не ужинать, и не ночевать, а протрястись ночку в уютной кабине «Вольво», везущего пододеяльники в Германию, до которой ты никогда не доберешься. Странные дни и странный образ жизни. Кругом лишь горы, дороги да мимолетные знакомства. Никому не известно, какое из них тебе поможет. Но из-за одного этого продолжаешь болтаться от одной границы до другой. Живя завтрашним днем и почти не задумываясь о дне сегодняшнем. Только изредка ощущается невероятная усталость, от которой есть только одно спасение: новая дорога куда-то. Новая дорога в никуда?
...В Мариборе мы чуть не попались в супермаркете. Стырили несколько баночек, пакетиков, несколько плиток. Все до безобразия яркое, но рассматривать некогда. На выходе парни, приставленные следить за порядком, что-то засекли. Я расплатился в кассе за сигареты. Однако у Андрея заметили что-то, торчавшее из кармана. Я извинился и отдал за это что-то последние одиннадцать динар, как раз хватило...
Через минуту выяснилось, что это - десяток жевательных резинок.
- Ты че, не видел, что берешь? И за эту парашу еще деньги пришлось отдать?!
Ладно. Андрей честно сжевал их по дороге. Так мы протопали несколько километров. Поели. Бог послал кальмаров, тушенки и какую-то питательную овощную смесь. Кто бы мог знать, что после этого наши пути разойдутся навсегда! Андрей упорно хотел пробираться через границу лесом, но - с другой стороны. И крюк сделать побольше. А сначала попытаться пройти прямо по железной дороге. Я почти уже согласился, как вдруг заметил пленного туриста. Метрах в семистах его, понурого и покоренного, вели по пыльной траве два пограничника.
- Слушай, в этом мире нет других мест? Я здесь уже был, и второй раз торчать в той же камере у меня охоты нет. А в том, что железная дорога просматривается, можешь не сомневаться. Надоело!
- Как хочешь. Я думаю, проскочить удастся. Идешь?..
И он зашагал по шпалам навстречу неизвестности. На горе лаяли караульные собаки. Больше я его не видел.
На меня нашла волна депрессии. Когда возвращался в Белград, ночью на полпути пришлось делать пересадку. Шел проливной дождь. Махнув на прощанье греческому шоферу, я мерз минут двадцать неизвестно где; подобрали меня два хорвата. Предложили переночевать в Шабаце. Свернули с трассы, час ехали, как мне показалось, наугад, пока не остановились возле бензоколонки. Решили заправиться. Когда я выпрыгнул из кабины, ребята дали полный газ… Ни сумки, ни денег, ни хрена! Только документы и остались. Самое главное, если разобраться…
Удача отвернулась. Думать об этом не хотелось. Хозяин бензоколонки оказался славным малым. Видимо, он многое повидал в жизни и потому относился к ней философски. Что-то спросил, выслушал ответ, почесал затылок, покивал с печальной улыбкой. Молодец, утром посадил меня в машину - его знакомый как раз спешил в столицу. Через два часа я уже оказался у ворот небольшого здания в центре города. Это была русская церковь.
- День добрый, отец Григорий!
- Что привело тебя, сын мой?..
Узнав, что именно привело, отец Григорий почесал бороду, спросил, какие языки я знаю хорошо. Ответствовал, что «это не языки», я возмутился, он покивал с печальной улыбкой. Церковь на ночь закрывалась, и здесь дежурили два полисмена. «Велика православная русская диаспора, сын мой, но чем могу тебе помочь я, кроме одного - веры в Бога?» Так сказал отец Григорий. А после размышлений добавил:
- Сейчас тут делать нечего. Наверное, воевать начнут. (Второй раз я услышал об этом, хотя сам ничего особого не замечал, и лишь снова удивился таким словам - с чего бы им воевать?) Со всей России люди постоянно заходят, а чем можно помочь? Не знаю... Эх, люди, всё не находите места, всё ищете чего-то...
В представительстве ООН русских не было. Ждать их или искать смысла не было. Я в тот же вечер поездом вернулся в Софью. В соседнем купе ехал грузин, гостил у друзей. Говорили долго. Грузин подарил сто рублей, которые я потом обменял на левы в софийской гостинице у русских туристов. И сделал это… парень из соседнего подъезда. Мы долго говорили за жизнь; он рассказал, что в Союзе пропали сигареты, все курят без фильтра или «Беломор», а из бычков вытряхивают табак и потом набивают им трубки. Я был поражен и просил передать привет матери.
Югославский проводник меня не трогал. Болгары поначалу к чему-то придрались, но вскоре махнули рукой. Не знаю, почему, но Софии я обрадовался, как родной. Стало легче. Старые знакомые как раз ехали на дачу за город, взяли меня с собой. Горел камин, ракия была холодной и успокаивающей... Друзья предложили неожиданно съездить в гости к Тодору Живкову.
- Он недалеко живет, находится под домашним арестом - до суда. Он нам обрадуется, вот увидишь! – сказал знакомый сенатор. Он был музыкантом симфонического государственного оркестра, и я вспомнил, как однажды он провел меня на репетицию. Местная прима на скрипке исполняла – как сейчас помню – «Рондо капричиозо» Камиля Сен-Санса, и у меня текли слезы по лицу.
И вот – Тодор Живков. Символ советской Болгарии, 16-й республики. Ей-Богу, никуда ехать не хотелось. И так наездился. Я отправился спать. Знакомые удивились и почти до утра «гоняли» в нарды.
Ближайшие три недели пролетели быстро. Обойдя для начала старых знакомых в посольствах, я убедился, что ничего не изменилось. И ничего абсолютно не светит. Бельгийцы не получили ответа. Югославский посол угостил виски и сказал, что в его стране «назревают проблемы», о чем я знал не хуже, а может, даже лучше него (только что оттуда). Нельсон из Конго уехал в Афины ремонтировать свой «Шевроле»; когда вернулся, соврал, что был в важной командировке в Париже. И что надо ждать месяц. У американцев сменился посол, с указанием строже следить за желающими выехать: только семейные друг к другу, остальных - за двери…
Работать я стал там же, в мастерских на «Овча Купел». За десять минут я стал электросварщиком. Делал решетки на окна, двери, еще какую-то фигню. Глаза сильно уставали: но зато положение мое вроде бы начало стабилизироваться. Удалось снять комнату. Дешевую, в подвальном помещении. Сырость, тараканы, часто вырубается свет... Плюс отсутствовало отопление. Но это не удивляло, ибо в Болгарии оно почему-то и не практиковалось. Все, кроме меня, имели камины или электроприборы. Удалось даже прописаться в этом подвале, причем всего за один день. В общине поставили штамп в паспорте – и живи, брат, как знаешь!
Но настоящая опасность была в другом. Болгария стремительно «рванула» в рынок. То, что у нас в России творится уже второй год и чему не видно логического конца, там «провернулось» намного быстрее и намного удачнее. Но это была самая тяжелая зима.
Сначала газеты, а вслед за ними и люди стали пугать друг друга голодом и холодом, а вскоре уже и концом света. Я догадывался, что они преувеличивают. Но стало действительно паршиво. В магазинах было совершенно пусто (ряды закруток сладких перцев, никакой шунки – ветчины – уже не было и в помине). Цены стали просто дикими. А еще меня подводило то, что в Болгарии была странная система оплаты труда. Никакого пятого и двадцатого. Деньги платили на месяц позже. В ноябре - за октябрь и т.д. (сейчас и у нас уже так). Получка уходила на раздачу долгов. Я все более мрачнел.
Однажды ко мне подошел старик управляющий. Мы с ним были немного знакомы.
- Русский, я знаю, ты хочешь уехать на Запад. Я говорил с моим сыном. Он коммерсант. Он готов помочь. Приезжай вечером к нам, вот адрес...
Это была последняя надежда.
Вечерняя Софья пугала. Машин не было - цены на бензин подскочили фантастически. И все равно топлива не хватало: очереди из легковушек достигли нескольких километров, водители ждали заправки по двое-трое суток. Из-за нехватки электроэнергии (СССР перекрыл кислород за выход из соцлагеря) вечером отключали свет почти во всех жилых микрорайонах. Девятиэтажки, погруженные в кромешную тьму, казались заброшенными недостроенными домами. Лишь кое-где в окнах теплились слабые огоньки - горели свечи. За неделю они стали самым дефицитным товаром. Пустые магазины закрывались очень рано. В них никто и не ходил. Народ тянулся к рынкам, образуя длиннющие очереди за хлебом. Хлеба завозили мало, и люди злились не весь белый свет. Мелочная ругань в холодных трамваях стала обычным явлением…
Так заканчивался октябрь 1990 года.
Мой шеф Борислав отпустил меня раньше. Я уже сварил до обеда массу «модулей» для окон. Мой сменщик Мартин появился часа в два и принялся сваривать из моих заготовок единое целое. Я же отправился на улицу Скопье, куда-то на окраину. Георги Стойчев меня уже ждал. Его сын Анет пригласил меня на кухню и разлил кофе.
- Мое предложение такое. У меня открывается на следующей неделе частная фирма. Будем нанимать строителей и делать домики. Деревянные домики для русских переселенцев в Израиле. Сам знаешь, их едет много, а жилья не хватает. Нужен свой человек в Хайфе.
- Ты что, предлагаешь быть официальным представителем, что ли?
- Неофициальным. Яснее: налогов государство снимает много, кому охота деньги терять, правильно? Ты едешь в Израиль, а я на твое имя перевожу пять миллионов долларов - вроде бы они твои. А после, когда надо будет, ты их снимаешь с банковского счета и отдаешь нам. Триста тысяч - твои. Годовой процент. Идет?
- А что я должен делать?
- Я уже придумал. Устроим тебя к нашему знакомому. Будешь мыть машины на автостоянке. Там нормально платят. Что скажешь?
- В Хайфу еще приехать надо...
- Через Чехословакию. Там - проведут в Австрию в контору к одному парню, подсуетятся с документами - и все.
- А когда ехать?
- Тут на днях в Прагу наш фольклорный ансамбль собирается с гастролями. Надо переговорить с руководителем.
- Если это серьезно, то плати за меня сразу, сколько надо. Я отдам больше, только бы все получилось.
- Понятное дело. Я в этом не меньше заинтересован. Ну, хорошо, а сейчас давай спать. Поздно.
Перед сном я тихо включил телевизор. Нашел советскую программу. По первой показывали когда-то любимое «Футбольное обозрение». Динамовцы Киева в очередной раз стали чемпионами Союза. Предпоследние чемпионы СССР… Помню, так же случайно я узнал о смерти Виктора Цоя – у кого-то завалялась русская газета «Известия», там и прочитал об этой аварии.
Дни шли своим чередом. Я продолжал заниматься осточертевшей сваркой. Вечером казалось, что в глазах полным-полно песка. Слезы наворачивались сами собой. Болгары, хотя и относились по-прежнему дружелюбно, разговаривали мало. Окружавшие их проблемы все заметнее отражались на их поведении. Об этом я судил по одному давнему другу, Велько. Однажды он подошел ко мне на площади – шел очередной митинг, сотни синих флагов, рев, а он говорит – я тебя вчера по телевизору видел, приходи в гости! Я был для него телезвездой. Жена Галина и двое детей были рады. Вельчо работал строителем в Германии по контракту и отлично зарабатывал. Позднее он даже ездил смотреть, как рушат Берлинскую стену. Я был у них частым гостем, учил их 10-летнюю дочку русскому, который она не любила. И мы тайком от родителей играли с ней по очереди  в «Денди» - по-моему, так называлась телеприставка с играми – простейшими стрелялками, которые воспринимались неким зарубежным чудом. (Я впервые именно у Вельчо целую ночь расстреливал красных птиц на экране, не подозревая, что компьютерный век только начинается, и настоящие «чудеса» впереди).
Но вот возникли вышеназванные проблемы. Вельчо не мог найти нормальную работу, им стало не до меня. Они говорили, что их не будет дома, хотя они были дома. Частые гости надоедают…
Отработав по-быстрому, вечером я предпочитал гулять по городу. Прежнее радостное настроение сменилось каким-то унынием. От радости по поводу победы демократии не осталось и следа. Разве что афиши концертов Бони Тэйлор напоминал о том, что «жить стало веселее». Знакомые парни из депутатского корпуса как-то незаметно, на глазах, переродились, и вместо прежних простодушных сенаторов я отчетливо видел напыщенных и важных чиновников. Разговоры о нуждах и чаяниях болгарских тружеников сменились болтовней о квартирах и выгодных политических вариантах. Я довольно быстро оказался сам по себе. Как выяснилось, настоящих друзей у меня не оказалось. И как-то утром по пути на работу в подземном переходе я заметил надпись «Синяя партократия», сделанную наспех синей краской... Народ стал догадываться, что ему на шею села еще одна партия, мало чем отличавшаяся от прежней. (Потом в СССР было интересно наблюдать то же самое – как дежа вю, растянутое в пространстве одной шестой мировой суши).
...Однажды, зайдя в Союз защиты прав человека, я обнаружил секретаря Бориса в чрезвычайно возбужденном состоянии. Он занимался подготовкой очередного митинга по очередному дурацкому поводу, чем напомнил мне рьяного комсомольского работника.
- А, Герман, привет! Вчера был на приеме у американского посла. Море выпивки, закуска. Отлично! Говорили про одного русского. Он воевал в Афганистане, приехал сюда. Даже без паспорта. Настоящий Рэмбо! Сказал, что не мыслит дальнейшей жизни без службы в американской армии. Рост два метра!..
Ты как, работаешь? Ну-ну, давай. Наш знакомый, Анастас Павлов, может стать мэром города. Думаю, это можно провернуть. Тобой, кстати, интересовались в советском посольстве. Хотели увидеть. Зайди, думаю, ничего страшного в этом нет.
Я почувствовал, что круг замыкается. И тем же вечером выехал в Гюешево. Хотелось, плюнув на все, пробраться через Югославию к итальянской границе. А там - что получится. Но смена была абсолютно незнакомой, и меня завернули назад без лишних разговоров. Показали автомобиль, которой шел в Софью. Водитель молча кивнул на заднее сиденье.
- Ты что, из России? И давно тут? А что делаешь?
Говорить особенно не хотелось. Удивило только то, что парень оказался родом из Армавира. Земляк за три часа доставил меня в столицу, пожелав всего хорошего. Но хорошего было мало. Утром, вместо того чтобы ехать на работу, я с независимым видом появился в советском посольстве. Один из работников, некто Минеев, пригласил меня на встречу с генеральным консулом господином Хмысом.
- Я - настоящий хохол, - начал разговор господин Хмыс, возвышаясь над бескрайним столом четко очерченной глыбой. - И многое могу понять. У нас в стране сейчас демократия, перестройка. А потому я не пойму одного - почему ты здесь? Тебе не надоело? Ты же видишь, какой в Болгарии начался бардак. Езжай домой, через месяц... нет, скорей всего, с нового года, примут закон об открытии границ. Если так уж не хочется жить в Союзе, по новому закону выедешь опять, но при документах, как положено. Я знаю, что говорю. Ты думаешь, что это - пропаганда? Да времена изменились, пойми ты! Это раньше я бы встал во весь рост и начал бы орать матом на тебя - вот, мол, изменник, сукин сын, пятое-десятое. А сейчас нельзя, сейчас - перестройка.
- Вы так думаете?
- Вот чудак-человек! Ты работаешь? Проблемы есть? Есть, я в этом уверен. Мы тебе поможем - ну, если нет на обратную дорогу... Наше государство от этого не обеднеет, поверь.
Программа, предложенная Анетом, вскоре накрылась по не зависящим от меня обстоятельствам. От очередной зарплаты после раздачи долгов почти ни фига не осталось. Анет начал меня избегать. И после долгих раздумий я решил вернуться в Краснодар. Мне, как это ни банально, пришлось воспользоваться предложением Хмыса - ибо билеты немыслимо вздорожали. Софья, мрачная и темная, смотрела на меня с вокзальной площади. Смотрела и не хотела замечать. Братья-славяне спешили по домам, устав бегать в поисках еды и удачи. Их спасало то, что они верили в наступление лучших времен. Я рад, что они не ошиблись.
Но ждать вместе с ними дальше я уже не мог. Поезд быстро промчался через Румынию. На русской границе сержант, показавшийся знакомым (но вместе с тем абсолютно чужим), даже не стал заглядывать в сумку. Рублей у меня, естественно, не было. Проезжая через Молдавию, я от случайного попутчика узнал о войне в Приднестровье. Я слушал человека в камуфляже, уже контуженного на этой необъявленной войне, и отчетливо понимал, что еду к тому же кризису и пустым полкам. Но это было хотя бы своим.
Я тепло попрощался с русскими солдатами. Моментально голод дал о себе знать. Помогли какие-то баптисты. Они вышли в Киеве вместе со мной и дали двадцать рублей. Уже позднее я поставил свечку в нашем соборе. А пока пришлось двое суток проторчать на вокзале - перед ноябрьскими праздниками билетов и поездов не хватало. Впрочем, я и тут выкинул свой последний фортель. Какой-то негр, попросивший огоньку для сигары, подсказал идею – уехать на день раньше, с надеждой на то, что проводница не заметит, что в билете стоит завтрашнее число.
Заметила. Меня ссадили ночью на заброшенном заснеженном полустанке, где пассажирские поезда, как тут же радостно сообщил начальник станции, практически не останавливаются. Я знал, что наши не так готовы помогать своим в беде – я же уже не иностранец, да и автотоп у нас существует разве что для блондинок. Глаза последний раз полыхнули решимостью: спустя час я запрыгнул в какой-то товарняк, шедший на Киев, и потом честно дожидался своего поезда на вокзале, стараясь подальше держаться от толпы цыган. Через час мне уже было все равно.
Сначала был Ростов-на-Дону, а потом вдруг из темноты следующей ночи выплыл Краснодар. На ноябрьские тут тоже был снег. Я шагал к дому, без сумок и без денег, и не верил, что мой дом уже стоит передо  мной. А все эти Югославии и Австрии теперь снова находятся на другой планете…
Герман ДЖУЛАЕВ.
1991 год.