25
Четыре дня мама провела в реанимации. Когда я туда вечером позвонил (на входе в отделение реанимации висел листочек с телефоном для справок), то ответила мне моя хорошая знакомая Катя. Мы знали друг друга ещё со школы, ходили в один клуб коммунарский, устраивали концерты, разные акции. Потом общались мало. Я учился на истфаке, а Катя поступила в медицинский. Стала, в конце концов, реаниматологом. Работая в газете, я как-то даже брал у неё интервью.
Катя сразу узнала мой голос. А вот я не мог сообразить, кто со мной говорит. Замороченный был, удивился, что меня называют по имени. Наконец дошло, кто со мной разговаривает. Обрадовался.
Катя сказала, что сегодня дежурит она, что у мамы тяжёлое состояние и решено оставить её пока в их отделении. Ещё сказала, что, конечно, проходить к ним нельзя, но иногда они делают исключение и в следующее дежурство она может меня пустить. Ещё сказала, что нужно принести: влажные салфетки, средства по уходу за лежачими больными, средства от пролежней.
На следующий день я пришёл к отделению реанимации утром, пока не закончилась Катина смена. Там же, у дверей ждала и тётя Оксана. Катя сказала, что мама по-прежнему «тяжёлая», останется у них. По всему видно, что у неё рак (по флюорографии, по симптомам), или рак лёгких или метастазы в лёгких, но точно нельзя сказать, надо делать анализы. Они не делают их, они только поддерживают пациентов, приводят в более-менее сносное состояние, а лечат, назначают и берут анализы уже другие врачи. Катя удивилась, когда я сказал, что маму не хотят брать в онкологию.
Катя мою маму знала довольно хорошо. Когда мы переезжали на новую квартиру, ребята из клуба помогли перенести мебель, а девушки вымыли квартиру. По уговору с мамой, за эту помощь, мы всей компанией встретили в нашей квартире новый год.
Узнавала ли мама Катю – не знаю. По словам Кати, у мамы были случаи «помутнения сознания», когда она не понимала, где находится и что с нею происходит.
В следующее дежурство Кати я к маме не пошёл – пошла тётя Оксана. Мама, несмотря на своё состояние, продолжала стыдиться, что я увижу её без одежды. А нужно было обтереть её, намазать кремом против пролежней.
Когда я начинал эту историю, мне хотелось писать её так долго, как только возможно. Теперь же я хочу поскорее закончить. Может, стоит остановиться прямо сейчас? Ну, что я могу ещё прибавить? А если и прибавлю, кому нужны будут мои слова, переживания, открытия, воспоминания? У меня нет детей, плакать по мне никто не будет, вспоминать бабушку, мою маму, тоже. Наши жизни пройдут бесследно и растворятся в общем беспамятстве человечества. Зачем все эти усилия? Вернуть ничего нельзя. Оправдываться – бессмысленно. Перед кем? За что?
Да, я чувствую вину перед мамой. Но кому до этого есть дело? Первые дни боль потери гнала меня, заставляя писать этот текст, набивать мамин дневник. Но теперь боль ушла куда-то в глубину меня. Она не прорывается на поверхность. Я улыбаюсь, я шучу, я развлекаюсь, занимаюсь политикой, хожу на работу. Но теперь в этом нет ни удовольствия, ни азарта.
Словно снесли дом, в котором прошло детство. А на его месте построен другой. И живут другие люди. На тех же лужайках играют другие дети, другие дети купаются в той же реке. И им нет никакого дела до того, что здесь было раньше. И потрясение от этого факта почти такое же сильное, как и от осознания бесконечности вселенной, или от осознания своей смертности.
В детстве, ночью, когда мне страшно было, например, в деревне идти в туалет. Я ждал, что вот-вот из темноты, из-за угла, или прямо из-под земли выскочит оживший мертвец, призрак или нечто подобное из потустороннего мира. Я находил некоторую защиту в одном рассуждении. Если я увижу привидение, думал я, то это не должно меня пугать, так как это прекрасная новость, которая доказывает, что существует тот свет, и никакой смерти на самом деле нет. Я даже внушал себе, что мечтаю увидеть призрак – доказательство бессмертия души. Я, конечно, боялся, что у меня разорвётся сердце от неожиданного появления какой-нибудь потусторонней сущности, но немного всё же становился смелее. Тут страх гасился двояко: с одной стороны моим рассуждением, а с другой, за всю жизнь я так ни разу и не встречал привидений, и чем дальше, тем вероятность такой встречи всё меньше и меньше.
И всё же сейчас, когда в сумерках плотные шторы колышет сквозняк, проникающий в открытую балконную дверь, мурашки бегут по коже, и хочется, чтобы появился мамин силуэт. Не тот, когда она лежала в хирургии после реанимации, а той мамочки из детства, на которой я мечтал жениться, когда вырасту.
Маму перевели из реанимации в хирургию, положили в отдельную палату. Оказалось, что инвалидам первой группы положена бесплатно отдельная палата.
Палата была в конце коридора, с двумя кроватями вдоль длинных стен, окном на больничную автостоянку, даже часть проспекта была видна.
За окном деревья покрылись нежным пушком зелени. Было уже довольно тепло. Со своего места мама видела только небо. Хотя она долго не могла выбрать, как ей лучше лечь: головой к окну или к дверям. Ей нужно было контролировать ситуацию: кто входит в палату, и ей хотелось смотреть в окно.
Мы дежурили с тетей Оксаной по очереди. Причём я был недоволен. Потому что Оксана пригласила меня в больницу и попросила посидеть с мамой, пока она сходит домой, отдохнет, поест. Всего на два часа. Но потом, когда я пришёл, оказалось, что надо дежурить у мамы всю ночь. Почему моя тётя не сказала мне об этом сразу? Боялась, что я откажусь? Я почувствовал, что меня считают маленьким ребёнком, которого надо обмануть, чтобы заставить правильно действовать. Это меня злило.
Я сказал, что не останусь на ночь, что я не планировал это. Тётя Оксана сказала, что она тоже устала, она провела с мамой ночь, у неё дети, внуки, ей нужен отдых, а я – как знаю. Вечером она всё-таки пришла мне на смену, но я уже успокоился, обдумал, мне стало стыдно, я сказал, что побуду с мамой.
Но в дальнейшем мы так и не смогли составить нормальный график, и никогда не было ясно, какую ночь у мамы буду дежурить я, а какую она. Поэтому, приходя в больницу в следующий раз, я в рюкзачке уже держал всё необходимое для дежурства. И всё равно, каждый раз меня раздражал это наивный обман, с которым меня принуждала оставаться с мамой тетя Оксана.
Мы всё время спорили, кто будет сидеть сегодняшнюю ночь. У тети Оксаны всегда появлялось много дел, работа. Но я не был в отпуске, приближался день театральной премьеры моей студии, неделя университета. Я взялся за сценарий торжественного открытия соревнований по акробатике. На работе меня ждали отчёты по студиям для университетского сайта.
Маме было плохо. Но в больнице и не лежат здоровые люди. В больнице есть персонал: медсёстры, санитарки, нянечки. Рядом с маминой была ещё одна одноместная палата, там лежала бабушка лет восьмидесяти, которая тоже не могла самостоятельно передвигаться. Однажды ночью порыв сильного ветра распахнул в её палате приоткрытое окно и разбросал по полу всё, что было на столе. Пожилая дама звала кого-нибудь на помощь. Но тщетно. Было около полуночи. Я зашёл к ней. Собрал лекарства с пола, закрыл окно. С этой женщиной никто не сидел сутками, хотя днём её регулярно посещала дочь.
Я пишу это не ради оправдания, просто хочу, чтобы вы поняли логику моих рассуждений.
Можно было нанять сиделку, но в тот момент, как раз после поездки в Барнаул, как раз было туго с деньгами. И опять же я не видел ничего катастрофического. Да, маме было плохо, она не вставала, ей нужно было помогать садиться, «ходить» в туалет. Но, во-первых, санитарки всё равно кормили больных, во-вторых, когда нужно было, и мне приходилось искать медсестру, чтобы поставить капельницу, укол или позвать врача, с таким же успехом можно было забить в мамин телефон номер поста дежурной медсестры, в-третьих, всё равно при мне мама стеснялась ходить в туалет, в-четвёртых, за последние несколько лет мама столько лежала в больницах, и как-то обходилась без постоянного присутствия родственников.
Какие убогие оправдания. Как противно вспоминать свои мысли, своё нежелание сидеть с мамой круглые сутки. Но без этого картина была бы не полной.
Конечно, если бы я мог отмотать время назад, с теперешним знанием будущего, я бы ни на минуту не оставлял маму, я бы сидел рядом, держал её тёплую рук, как она того хотела, говорил с ней, утешал.
Подать стакан воды, салфетку, покормить с ложечки, устроить поудобнее, укутать, подоткнуть одеяло, вынести бутылку из под катетера, проветрить палату, позвать вовремя медсестру – это всё, конечно, важно, но, всё же, главное было не это. Думаю, ей просто было легче оттого, что кто-то находится рядом. Иногда, для человека это важнее лекарств.
Когда мне было лет тринадцать, произошёл случай, который запомнился мне очень отчётливо на всю жизнь. Каждый год мы с мамой ездили в глухую деревню Курмач-Байгол к бабушке и дедушке – маминой маме и маминому папе. Чтобы туда добраться, от Горно-Алтайска надо пролететь до районного центра Турачак на самолёте АН-2, или вертолёте. Из Турачака до Курмач-Байгола можно было добраться двумя путями – на почтовом вертолёте, который не всегда брал пассажиров, к тому же зависел от погоды, или на автобусе добраться до села Бийка, оттуда до Курмач-Байгола по прямой пешком или на лошадях 27 км. Но в тайге дороги редко бывают прямыми.
В тот год мы, мама, я и мамина сестра – тётя Васеня добирались из Бийки до Курмача в два этапа. Какое-то расстояние мы проехали на лесовозе. Дальше надо было идти пешком. Мама сказала мне, а тётя подтвердила, что идти нам осталось каких-то пять километров. Мы бодро пошагали. Сначала всё шло хорошо. И дорога-то была не трудная, и день был прекрасный, и не жаркий и не холодный. Но через какое-то время я понял, что мы уже прошли пять километров, а путь наш не закончился. Я подождал ещё какое-то, как мне показалось, продолжительное время, и спросил, сколько нам ещё идти. И тут я узнал, что идти нам ещё километров десять. Пять и пятнадцать километров для меня тогда были большой разницей.
Я заявил, что меня обманули. А мне сказали, что ничего страшного, зато, мол, я заранее не переживал, что мне предстоит такой длинный путь, и что теперь осталось совсем не много. Возмущённый обманом, и таким отношением к себе, я просто отказался идти дальше и сел на камень. Мама с тётей сделали вид, что идут дальше, а я, мол, как хочу, и пошли. Но я был не преклонен. Им пришлось вернуться за мной. Конечно, я позволил себя уговорить. А что оставалось делать? Не возвращаться же обратно с половины пути. Но на подобные вещи я реагировал очень остро.
Именно по этой причине меня и раздражает, когда врачи не говорят пациенту о его страшном или опасном диагнозе. Я всегда должен знать, если это возможно, сколько мне предстоит пройти. Рассчитать свои силы, настроиться. Решая за меня, манипулируя мной, путём сокрытия какой-то информации, человек низводит меня до состояния несмышленого, неадекватного, недееспособного ребёнка. Так же поступают и власти, когда скрывают от населения какую-то важную информацию, якобы этому населению во благо.
Конечно, подростковая реакция на такой обман – гнев, нерациональный протест, это тоже не самая правильная форма поведения.
Когда тетя Оксана, говорила мне, что на следующий день сменить меня в палате у мамы, а на следующий день у неё оказывались неотложные дела, и мне светило ещё одно дежурство – я возмущался.
Однажды, когда я было очень занят в университете, мне позвонила Оксана и сказала, что я должен срочно приехать к маме и побыть с нею до вечера, так как Оксане нужно было отлучиться. Я сказал, что не могу, сказал, что днём с мамой ничего страшного не произойдёт, ей, тем более, накануне стало лучше. «Ну, как знаешь», - сказала Оксана и бросила трубку. Через пять минут она снова позвонила мне и сказала, что маме плохо. Я сказал, что нужно звать врача, пусть что-то делают, а я как смогу, освобожусь – сразу приеду. Через пять минут Оксана снова перезвонила и сказала, что мама умирает.
Я подозревал, что это неправда. Не таким был отчаянным голос тёти Оксаны, какой, по моему мнению, должен быть у человека, когда его сестра умирает. И всё же, несмотря на мой скепсис, представьте, что вам говорят такие слова.
Я был у мамы в палате через двадцать минут. И что же? Мама чувствовала себя относительно хорошо, приступа не было, она ела, разговаривала. Я спросил: «И кто же тут умирает?» На что тётя Оксана сказала: «Ну, а я-то я могла сказать? Иначе бы ты не приехал сейчас». А мама добавила: «Не ругай, Оксану, сынок, это я её попросила». Я сказал: «Ну, вы даёте! Ну ладно, мама, ты попросила, но, Оксана, ты-то разве не понимаешь, что должен испытывать человек, когда ему по телефону говорят, что его мама умирает?»
Я почувствовал себя опять тринадцатилетним подростком, которого обманули, чтобы принудить к какому-то нужному кому-то действию.
26
Из маминого дневника
11 апреля 1996 г.
Сегодня мне 44 года. «Поздравили» меня воришки, вытащив из сумки 80 тысяч и ключи в кошельке.
Купила плитку шоколада и пошла к Самуновым. Чаем поили, успокоили, отвлекли. Спасибо добрым людям – полегчало.
Брать Володя выписался из больницы и уехал на выходные домой.
25 июля – 8 августа 1996 г.
Лежала в кардиологии. Было плохо, но благодаря врачам, сыну, друзьям и родным стало лучше, полегчало.
И ещё: неожиданная знакомство с очень синеглазым человеком, который пожалел меня, когда я вышла из процедурной с исколотыми до синяков руками. Зовут Пётр. У него у самого очень больное сердце.
Серёжа вчера пришёл из похода. Господи, спасибо тебе за то доброе, что всё-таки есть в моей жизни!
20 августа 1996 г.
Ночую одна, сын караулит домик своего хореографа – Галины Ивановны.
2 сентября 1996 г.
Выехали 27 августа на Бийку. Провела вечер со своими. Ночевала у молодёжи, понянчилась с двоюродной внучкой – маленькой Сашей.
Моросил дождь. С Васеней спали на нарах под навесом, а Алексей на сене снаружи, а остальные, ягодники, в избушке и сенках. Под утро пошёл дождь, а в пятницу – снег.
Вчера снега не было и мы смогли хоть немного ягоды набрать. Хорошая компания подобралась из оптимистов (кроме меня, наверное) – всю дорогу шутки-прибаутки, смех. Отдохнули.
Дома. Сын начал работать в гимназии. 24 часа нагрузки – многовато, по-моему, для начинающего педагога. Но всё равно – доброго начала, удачи, сын!
3 сентября 1996 г.
«Нет у любви бесследно сгинут права…» (В.Тушнова, «Сто часов счастья»)
А у нас сколько часов было? И будут ли ещё? – сижу в размышлениях. А вот где сейчас объект наших дум – синеглазый «молдаван»? Крутят тебя барнаульские эскулапы? Удачи тебе!
Короткое лето – на долгие лета,
За долгие лета мои без тебя,
За то, что узнала тебя по приметам,
Что, узнанный, ты не замедлил с ответом,
Пусть поздно, но всё же узнала тебя… (В.Пьянкова)
9 сентября 1996 г.
Понедельник. Живём совершенно без денег, в долг. Выручает бийкинская картошка. Стоит ведро груш, а сахара нет. Понемногу сушу.
Сижу на кухне (благословенное во все времена место!). Листаю книгу «Сто часов счастья» опять ища созвучие своему настроению.
Увидеть и рвануться навстречу.
Всё сейчас. Ничего потом.
Презирая молву, целый вечер,
Словно вечность – с тобою вдвоём… (М.Тарасова)
А в мире: вывод наших войск из Чечни, Майкл Джексон собирается в Москву. Президент готовится к операции на сердце. Забастовки, голодовки. Люди совсем не получают зарплату.
25 сентября 1996 г.
Осень. Похолодало. Устаю. Побаливаю.
29 сентября 1996 г.
Соседка Люда в больнице. Проведала её. А дома ошарашил сын новостью: по описанию – приходил Пётр.
1 октября 1996 г.
Наконец - встреча. Петр приходил ко мне на работу. Оказалось, он только уезжает в Барнаул на операцию. А я думала, уже уехал. Удачи тебе, синеглазик! Держись за жизнь, дружок!
11 октября 1996 г.
Пятница. Приезжала Люся.
На дворе бабье лето, дамы некоторые до сих пор в туфлях. Но всё равно эти туфли, это тепло – с грустинкой, как бы понарошку, ведь лето-то ушло…
19 октября 1996 г. Съездила на Бийку на годовщину нашей сестры Любы. Из Курмач-Байгола был брат Володя. Оксана осталась, а мы с Таней вернулись в город.
Дома, несмотря на включённое отопление – холодно. Прибрала в комнатах. Постирать бы надо, но порошка нет, а на порошок нет денег.
13 ноября 1996 г.
Среда. Стали отключать электроэнергию.
У меня заскакало давление – 140/80, для меня до сих пор имевшей 90/70 – это жестковато.
27 ноября 1996 г.
Среда. Лежу в неврологии. Одышка.
21 декабря 1996 г.
Суббота. За окном – метель.
26 января 1997 г.
Воскресенье. Не писалось. Новый год встречала у Нины Рыспаевой, а дома у нас – сын с друзьями.
На сессии была Оксана с сыном Костиком. В день её отъезда заседала «тройка» (Оксана, Нина Рыспаева, Марат П.) и приговорили меня полечить нервишки.
29 января 1997 г.
Среда. Отец прислал нам 100 тысяч «гуманитарной помощи». Как они кстати! Мой долг уже перевалил эту сумму.
Сын работает ещё дополнительно. Поддержать бы его хорошим питанием да и одежду бы обновить.
27 февраля 1997 г.
Племянница Таня закончила медучилище и уехала домой на Бийку.
Весь день валил снег.
23 марта 1997 г.
Весна. В больнице брат Володя готовится к ВТЭКу.
10 апреля 1997 г.
Встретила Петра в поликлинике. Ну а где ещё два хворых человека могут встретиться. Молодец – выдержал операции!
11 апреля 1997 г.
Пятница. Мне 45 лет.
15 апреля 1997 г.
Вызвали из Бийки по рации – папе плохо, велели подождать Оксану из Сугаша и приезжать. Доехали до Верх Бийска, дальше пешком до Тулойского моста. Отдохнули и двинулись дальше. Машин мало – выходные. Но всё же повезло, подбросили. А утром снова 15 км на машине и дальше пешком до Курмача: Люся, Оксана, я и Михаил Пахаев.
На следующее утро полетели на вертолёте с отцом в больницу. Ночь была ещё та: уколы, кислородная подушка, почти не спали. С рассветом папе полегчало, даже шутить начал… Решили, что я могу ехать домой, Оксана осталась одна
26 апреля 1997 г.
Утром 17 апреля папа умер. Если бы знать. Я даже плакать не могу. Надо заказать фото на памятник.
7 июля 1997 г.
Прооперировали сестру Васеню. А 30 мая «распяли» на докторском столе и меня. «Спасибо» эскулапам – удалили всё, что «не нужно» и всё, что «нужно» женщине. Сижу дома живая.
В конце мая Серёжа съездил в Самару на фестиваль молодёжи «Студвесна» со своим танцевальным коллективом «Ва-банк».
18 июля 1997 г.
Пятница. Вчера племянница Таня легла в роддом.
Сломан телевизор. Для ремонта нужны деньги.
19 июля 1997 г.
Суббота. Таня родила дочь. Завтра пойду знакомиться с новорождённой. Дай вам Бог, девочки, здоровья и счастья!
16 августа 1997 г.
9 дней провела в урологии.
Сын в походе.
На днях забегал «друг» - майор Анатолий, занять «десяточку» на билет домой, едет от матери к себе в Эликманар, там ждёт жена.
А в моей душе пусто. До больницы как-то не думала о Петре, а сейчас ясно вижу: чужой, просто красивый и яркий мужик. У каждого из нас своя жизнь. Общего ничего нет и быть не может.
10 октября 1997 г.
Пятница. Замучил кашель. Оксане сделали операцию на почках.
В кабинете у подруги Нины взяла газету и наткнулась на такие строки: «Неравные битвы с бедами и болезнями люди ведут в одиночку, за закрытыми дверями своих жилищ, за теми окнами, за теми окнами, которые до утра подают никого не интересующие сигналы SOS». Да.
Но. Когда я пришла из больницы пешком, деньги кончились (так как в обед проездила туда и обратно – до больницы на автобусе), то сын подарил розу! Сказал – это со вчерашнего их выступления. Боже, как же давно мне не дарили цветы! А тут прямо в будний день – такая роскошная роза.
Вот тебе, Лина, и вся философия жизни. Стоит ли жить? – живи и не дёргайся.
1 января 1998 г.
С новым годом, сынок мой, мой дорогой человек! Пусть будут у тебя здоровье, счастье и друзья!
Пришла от Груздевых, сижу на любимом кресле в любимом месте – на кухне. Предвкушаю послушать новую кассету с любимыми песнями, а потом почитать Шукшина «Любавины».
А 25 лет назад в этот день я вышла замуж.
27 февраля 1998 г.
От зимы остался один день. Перечитываю Ф.Абрамова «Пряслины».
18 мая 1998 г.
Понедельник. На улице дождь. Праздники прошли.
Сын собирается поступать учиться далеко-далеко. Эмоции излишни. Пока реальность – материальное. Расстояние. Москва – это всё-таки так далеко. Но, если нужно?.. Такие у нас дела.
20 июня 1998 г.
Суббота. Вся в мыле – два раза вызывала «аварийку»: соседи сверху подтопили, прибирать пришлось. Ох-ох, этот первый этаж!
Сижу в комнате Серёжи. Господи, помоги моему мальчику – пусть сбудутся его мечты.
Взяла подработку – набирать «Книгу Памяти» о воинах-афганцах. А на работе я как бы в отпуске. Отпускные деньги взяла, оформила вместо себя подругу Нину, но продолжаю работать. Нужны деньги на дорогу до столицы-матушки.
31 мая были дополнительные выборы в ГД РФ. В поддержку Лапшина приезжал Зюганов. На встречи с ним на площади довелось «поручкаться». А вечером он был у нас на ТВ в прямом эфире.
3 июля 1998 г.
Пятница. День Республики Алтай. А в прошлый выходной было 70-летие города. А в Усть-Коксе праздник Эл Ойын. И весь «высший свет» республики сейчас там.
Ну, а мы хоть безденежные – укатили в град-столицу, вот вам! Удачи тебе, сынок!
Букет луговых цветов! (ах-ах, как он хорош!) получила сегодня от дружка своего «птичкина-синичкина». Спасибо – букет достал всех, замучили: «От куда, от кого?»
Смешные люди – это от друга.
10 июля 1998 г.
Пятница. Стоит жара. Пришла с прямого эфира. Стряпали с племянницей Леной пельмени. Оксана уехала домой – ей дали инвалидность.
Завтра в Москву уезжают Руслан Ш. и Петя А., передала с ними сыну 200 рублей (ох, ба-а-альшие деньги, но – пригодятся, поди).
(продолжение следует)
На фото: мой отец, мама, дед Яков (мамин отец)