Наши дни

Белла Ольгина
Предупреждение: гей-тематика, рейтинг R.
От автора: продолжение рассказов "Я тебя..." и "Год спустя".

Меня будит настойчивое прикосновение горячих рук к спине - уверенные сильные движения, разминающие и расслабляющие мышцы. Он знает, что мне это нравится, знает, что меня это заводит. Еще на заре наших отношений он как-то выяснил, что спина – самая чувствительная часть моего тела, и теперь пользуется этим без зазрения совести. Что ж, пускай, я только «за».
Спустя какое-то время чувствую на себе тяжесть его тела и губы, прихватывающие мочку моего уха. Он легонько сдавливает ее зубами, касается языком, и я, не открывая глаз, сонно, но вместе с тем довольно улыбаюсь. И слышу, как он, заметив это, тихонько, немного иронично фыркает, но не отстраняется. Наоборот, лишь усиливает свой напор. Теплые губы и язык перемещаются на шею, плечи и лопатки, влажно и восхитительно проходятся по линии позвоночника, замерев на пояснице. Он просовывает ладони мне под живот, оглаживает большими пальцами бока, заставив тем самым меня немного приподняться. Пальцы смыкаются на моем возбужденном члене, и я шумно выдыхаю от удовольствия, зарывшись лицом в подушку.
Он входит медленно, словно дразня, притягивая меня к себе как можно ближе, вжимаясь в меня пахом. Мои пальцы под подушкой стискивают простыни, меня чуть потряхивает от накатывающего тягучего удовольствия. Он до самого конца держит неспешный и плавный ритм, в момент оргазма до боли стискивая мои бедра, и это так здорово с утра, вот такой неторопливый, почти ленивый секс…

Он всегда встает раньше меня, чтобы совершить свою традиционную утреннюю пробежку. Он без них не может, вне зависимости от того, какая на улице погода. Как он сам говорит, для него это не только поддержание хорошей физической формы, но и любимое хобби. Как теннис для нас обоих. Мы до сих пор ходим на корт по субботам. И он по-прежнему выигрывает. Но я уже иногда достаточно близко подбираюсь к матч-боллам и, возможно, однажды настанет тот день, когда я все-таки возьму реванш за все свои поражения. Наверное, когда это случится, мне станет немного грустно, так как это будет означать, что он тоже человек, а люди с течением времени стареют. Хотя для меня он и в шестьдесят, и в семьдесят лет останется тем, кто мне нужен. Похоже, я все-таки однолюб…
Я слышу, как он ходит по комнате, надевая свои любимые спортивные штаны, футболку и толстовку, а потом выходит, тихо прикрыв за собой дверь. Я знаю, что в прихожей он натянет кроссовки, сунет в уши наушники и выйдет из квартиры. После этого я успею недолго подремать, пока не начнет звенеть будильник. Вот тогда я встаю и иду в душ. Мне навстречу, зевая и потягиваясь, выходит Фроська и смотрит сонными, чуть прищуренными глазами. Она знает, что раз мы оба встали, значит, скоро будет завтрак. И, возможно, ей перепадет что-нибудь вкусное.

С пробежки он возвращается, когда я уже одет в свой рабочий костюм. Фроська сидит рядом со мной на его стуле и гипнотизирует разложенные на большом блюде бутерброды с колбасой и сыром. Вернее, колбасу. Булка и сыр ее, как барышню мясо едящую, не интересуют.
- Брысь, дармоедка, - говорит он, спихивая ее со стула и усаживаясь на него сам. – У тебя есть своя еда.
Кошка в ответ обиженно мяукает, но все же идет к своей миске, где лежит ее корм.
- Горнев, купи ей мяса, что ли, - произносит он, отпивая кофе и глядя, как Фроська хрустит кормом. – На одних сухарях далеко ведь не уедешь.
- Ты сам возмущался, что я ей вырезку покупаю, - напоминаю, тщательно делая невозмутимое лицо.
- Похоже, мне придется с этим смириться, - усмехается он. – Иначе она скоро на нас начнет кидаться.
- Думаю, первым в ее списке станешь ты. Как человек, ущемляющий ее права в этом доме.
- А они у нее есть? – скептично интересуется он, переводя на меня взгляд. – Дармоедка и есть дармоедка.
- Фрося, не слушай его, он просто старый зануда.
Фроська жмурится, словно подтверждая мои слова. Он снова только фыркает.

Вечером он приезжает, когда я уже дома. Фроська бежит к двери, едва заслышав звук поворачивающегося в замочной скважине ключа, и, как только он переступает порог, начинает тереться о его ноги, выпрашивая знаки внимания. И он ее даже не игнорирует.
- Привет, дармоедка, - говорит он, и я знаю, что в этот момент он берет ее на руки. – Что, наш принц давно уже дома? Как думаешь, может, его тоже в спортзал определить? Хоть немного мышцы накачает.
- Принцу и так хорошо, - отзываюсь я, выйдя в прихожую. – Но если ты меня поуговариваешь, я, возможно, и соглашусь.
Он глядит насмешливо, чуть выгнув бровь.
- Неблагодарное это занятие, уговаривать вас, Алексей Михайлович.
- А ты попробуй, - улыбаюсь я. – Знаешь, перспектива проводить время в обществе красивых парней с шикарными мускулами не кажется мне такой уж и плохой.
Он смотрит на меня, будто я сморозил глупость, – хотя так оно и есть, в принципе, - качает головой и, подхватив портфель, направляется в кухню. С кошкой в руках. Мне остается лишь проводить их взглядом.
В кармане моих домашних штанов тренькает мобильный. Судя по мелодии, это звонит бабушка.
Она спрашивает, как у нас дела, и когда мы сможем заехать к ней в гости. Я отвечаю, что раньше выходных не получится, так как у нас у обоих на работе завал. Я обязательно позвоню ей, как только мы будем знать точно, когда сможем нанести визит. Она не возражает, просит передать привет ему и, попрощавшись, отключает связь. Я кладу телефон обратно в карман и иду в кухню.
Его застаю за резкой куска говяжьей вырезки. Фроська сидит на его стуле и тщательно изображает на морде крайнюю степень преданности. А в глазах такой голодный блеск, будто ее вообще не кормили сегодня. И будто не она буквально десять минут назад слопала целое блюдце мяса. Вот ведь пройдоха.
- Екатерина Владимировна звонила? – спрашивает он, не отрываясь от своего занятия.
- Да. В гости звала. Поедем?
- В выходные, - лаконично произносит он, сваливая нарезанное мясо в блюдце.
Фроська реагирует молниеносно: на первой космической спрыгивает со стула и несется к тому месту, где всегда стоят ее миски.
- Разумеется, - даже не спорю я. – Мне самому не выбраться раньше субботы.
Он кивает, ставит блюдце на пол, и Фроська тут же набрасывается на вырезку.
- Вечно голодная обжора, - фыркает он, глядя на нее, и я даже не спорю, только улыбаюсь, тем самым соглашаясь с ним.
- А ты сам-то голодный? – спрашиваю, и он предсказуемо отрицательно качает головой.
- Единственное, что я хочу, это спать, Горнев, - говорит он, поворачиваясь ко мне. – Пойдем?
- Пойдем, - киваю я с улыбкой, зная, что именно спать мы будем чуть позже. – Но сначала я до душа дойду.
- Мысль хорошая, - одобряет он, направляясь к выходу из кухни, и добавляет чуть ехидно: – Только не задерживайтесь, Алексей Михайлович, иначе я заскучаю и действительно усну.
- Как скажешь, - снова улыбаюсь я.

Когда я выхожу из спальни и захожу на кухню, чтобы выпить воды, часы показывают половину первого ночи. Ефросинья спит на его стуле, но как только я включаю свет, сразу поднимает голову, смотрит пристально, с прищуром. «Снова развратничаете», - говорит ее взгляд, в котором светится что-то, слишком похожее на неодобрение. Я не сдерживаю улыбки, ласково треплю ее по голове.
- Развратничаем, - подтверждаю ее «слова».
Потом все-таки наливаю себе воды и делаю несколько глотков. Немного подумав, доливаю в стакан воды. Наверное, он тоже хочет пить, а мне совсем несложно отнести.
- Спокойной ночи, Фрося, - произношу я и, выключив свет, покидаю кухню.
Надеюсь, за эти несколько минут, что я отсутствовал в спальне, он еще не успел уснуть.