Распахнули решетку отсека и по одному начали выгонять. Всех посадили на корточки. Пересчитали по головам, тридцать два человека. Наконец нас подняли и выстроили в две шеренги. Я осмотрелся. Мы оказались в так называемом конверте. "Конверт" -это въезд в колонию. Двое огромных ворот, между ними пространство. Метров десять в длину и столько же в ширину, по бокам две смотровые площадки.
Когда из зоны или в зону заезжает машина, груженная неважно чем, будь то продукты питания или продукция, изготовленная заключенными, с этих смотровых площадок охранники тщательно ведут досмотр. Сам не видел, но многие, даже среди офицеров колонии поговаривали, что когда заключенный умирает на территории зоны, его соответственно,после освидетельствования врачей, выдают родственникам. И самое жуткое действие происходит как раз в "конверте". Желая убедиться в том, что освидетельствование врачей не куплено, труп протыкают шомполом, как кусок мяса.
Ворота в конверте действуют по принципу: если одни открыты, то вторые автоматически закрываются. Так не получится, что одновременно будут распахнуты двое ворот, машине на скорости уже не проскочить. Колония, в которую я попал, входила в тройку лучших зон в государстве по системе безопасности.
Зона была построена в 60е годы 20го века. В Советские времена ко всему подходили очень тщательно. На систему наказания работали целые институты, даже место постройки было выбрано не случайно. В народе это место называли "ведьмин яр".
С годами, проведенными в этой колонии, я на себе испытаю это страшное название. Если жара- то плюс сорок, если ветер- то с ног сбивает. Аномалии сплошь и рядом. Колония располагалась на окраине города. И я своими глазами видел не раз, когда над колонией бушевала гроза, над городом светило солнце.
Подошли три офицеров, одна из них - полная женщина, майор. Женщина громко представилась:
- "-Майор Остапенко Ольга Григорьевна, начальник спецчасти. Я буду по одному зачитывать фамилии, подходим ко мне на расстоянии вытянутой руки, без резких движений. Собаки отреагируют на любое не очень плавное движение. Называем срок, статья, а я сверю ваши физиономии с фотографиями в личном деле"
Мое личное дело оказалось в мешке одним из последних. Начинало смеркаться. Майор долго всматривалась мне в лицо, сверяя оригинал с фото. Фотография в личном деле была сделана сразу по прибытию в СИЗО, с тех пор прошло 11 месяцев. Вместо 105 кг веса, осталось 80, видно эти изменения и пыталась свести в одно целое Ольга Григорьевна. Я заложил руки за спину. Лейтенант, стоявший рядом с майором, сразу напрягся.
- Осужденный, руки держать перед собой, чтобы я видел.
Молодой пацан, видно, сразу после армии. А сколько в нем ненависти и чувства вседозволенности. Он один из тех, кто может вершить судьбы на этом маленьком участке земли. Меня очень задел тон его речи. Уже практически год за колючкой, а все еще никак не могу не обращать внимания на бесцеремонный тон по отношению к себе.
Поражало то, что чем выше звание, тем проще общаться, а всякая мелюзга так и норовит самоутвердиться за счет тебя. Я посмотрел в глаза этому лейтенанту, видно в моем взгляде бегущей строкой отразилось все то, что я думаю о нем. Он не был еще матерым надзирателем и поэтому стушевался, отвел взгляд.
Мы взяли сумки и в сопровождении конвоиров побрели в сторону быткомбината. Вели нас через предзонник. Это такой маленький коридор, с двух сторон обнесенный колючей проволокой. Последний участок перед запретной зоной.
Мы шли вдоль периметра. Передо мной открывалась вся панорама колонии: огромный плац, видны бараки и еще какие - то строения. Скоро этот маленький городок станет моим домом. В зоне шла вечерняя проверка. Пока завхозы еще не собрали заключенных в цивилизованное построение, зеки толпой стали подходить и сквозь решетки осматривать нас, вновь прибывших.Кто-то крикнул: "Блатные на этапе есть?"
Мы все промолчали, так как не понятно, кто и зачем интересуется. Нас подвели к маленькому одноэтажному строению. Быткомбинат в себя вмещает парикмахерскую, баню, каптерку для личных вещей, прачечную и т.д.Первым делом мы вывалили содержимое наших сумок на стол. Пошла обычная зоновская разводка.
Подходит завхоз быткомбината, "козёл» на котором клеймо ставить негде, и начинает рассказывать историю о том, что
:"-Землячок, все равно красные сейчас все отберут, давай за пару пачек сигарет и чая я, к примеру, возьму у тебя спортивный костюм, хоть что-то останется, а так менты все равно не пропустят".
Я на это не купился, меня разведут уже потом, на карантине. Всех нас побрили наголо и загнали в душ. По идее нам должны были выдать лагерную робу, но в стране царила разруха и нищета и многие колонии пошли на смягчение режима содержания. А именно, разрешалось носить "вольную" одежду. Одно условие, чтобы все было темное. Многие продали свои вещи завхозам и остались ни с чем, хотя на шмоне менты забирали только цветные вещи.
Нас опять построили в шеренги по двое, и повели на карантин.
Карантин- это отдельный барак. Этапники находятся на карантине шесть - семь дней. Это как- бы адаптация. Тебя водят в столовую, с тобой общаются оперативники. А когда подходит к концу недельный срок, тебя вызывают в кабинет к начальнику колонии, где определяется, на какой отряд ты попадешь в зависимости от профессии, которую ты назовешь при составлении анкеты.
Слава Богу, на сегодняшний день это наша конечная остановка. Я присел на нару. Жутко хотелось кушать. Все время этапирования я общался с двумя ребятами. Не то, что они были близкие мне по духу, но не "серая масса", которая только и думает, как бы чифирнуть и стрельнуть сигарету. Мы сидели и лихорадочно соображали, где раздобыть еду. В итоге, через полчаса общими усилиями мы нашли три луковицы и несколько растворимых бульонов. В бульоне сварили лук кипятильником и вприкуску с пайковым хлебом сьели вареный лук. Это не выдумки, лук был вкуснее картошки.
В 19 лет, когда организм растет, ему очень трудно обьяснить, что еду взять просто негде. Он 24 часа в сутки требует жиры и углеводы, а в ответ получает сырой хлеб и вареный лук, залитый сверху, если это можно назвать, бульоном.
С утра ко мне подошел завхоз карантина и пригласил попить чаю к себе в каптерку. Я проследовал за ним, но пить чай с ним отказался, так как уже знал, что мне с ними не по пути. Он долго рассказывал, что зачем мне ломать себе судьбу и растопыривать пальцы, когда можно жить припеваючи, как он.
Он действительно жил припеваючи. В его каптерке был телевизор, холодильник, а на электрической плитке, на огромной сковороде жарилась картошка с салом. Я сидел, слушал, а организм дурел от запаха нормальной еды. Просидев полчаса и поняв, что от меня он ничего компромиссного не услышит, он перешел к делу.
Сказал, что он хоть и "козел" по масти, но братву уважает. Сейчас как раз поднимается с ямы Камиль, смотрящий за восьмым отрядом. Не мог бы ты ему подогнать спортивный костюм на выход. Я молча вышел и через минуту принес ему костюм. Он удивленно на меня посмотрел, видно готовился к более продолжительным дебатам. Я поинтересовался:
-Это точно, для смотрящего?
Он чуть-ли не поклялся, хотя в лагерной жизни есть неписаный закон: козлам веры нет. Но мне было простительно, ведь я всего лишь этапник. Шесть дней карантина пролетели как один день. Все под копирку.
На шестой день моего пребывания в колонии ко мне на свидание приехал отец. ОН приехал в тюрьму и ему там сказали, что меня уже нет, что перевезли в другой город. Он поехал в другой город, там долго не мог добиться,куда меня отправили. В итоге нашел нужную колонию.
День был не свиданочный, но отец добился разрешения. Меня вывели на полчаса, и по телефону, впервые за пять месяцев, которые прошли после суда, я смог увидеть отца. Полчаса... Мы мало говорили, просто сидели и смотрели друг на друга.
Спустя годы, когда я сам стану отцом, я стану понимать, какое это тяжкое испытание, видеть своего ребенка за стеклом и разговаривать с ним по телефону с ограниченным временем. Я брел со свидания опустошенный, даже голод куда-то исчез. Я нес полную сумку продуктов, а кушать как-то не хотелось, чему несказанно обрадовались мои знакомые по этапу.
Наутро нас повели на распределение. Седой полковник поговорил со мной минуту, что-то написал в личной карточке, а сидящий рядом майор негромко произнес-
«Я к себе его на отряд заберу, попытаюсь вправить мозги»
После собеседования нас строем отвели на помещение карантина. Потихоньку стали собираться завхозы. Теперь из карантина мы поступаем в распоряжение завхозов отряда. Я попал на 13й отряд. Основная масса осужденных работала на промышленной зоне, но были и так называемые "отрицательные элементы".
Это все мне поведал по пути в мое место проживания дневальный, молодой парень, совсем мальчик. Если меня в 19 лет трудно было называть мальчиком, то очень многие мои ровесники из-за нехватки питания и вообще экстремального вида жизни, тянули максимум на десятиклассников.
Мы подошли к бетонному забору, так называемый локальный сектор, а на жаргоне у зеков просто "локалка". В обычных колониях локальные сектора отгораживают от жилой зоны, просматривающейся сеткой. Но из-за того, что практически все свое существование наша колония вмещало в себя особый контингент и спецификация была другая, не усиленный режим, а особый, соответственно и забор был настоящий, не из сетки.
Особый режим дают за рецидив преступлений. Проще говоря, в колонии такого режима отбывают наказание люди, у которых отсиженных больше, чем у некоторых прожитых. Колония для них- мать родная. Когда такие люди в очередной раз освобождаются, они ощущают то же самое, что и рыба, выброшенная на песок. Они задыхаются. Задыхаются от всего: от непонимания и неприятия со стороны социума, задыхаются от милицейского беспредела.
Но как можно не задохнуться, когда ты возвращаешься в родной город и, приходя в отделение милиции дабы зарегистрироваться, слышишь от начальника милиции;
-"Времени тебе, три дня, куда хочешь, туда и езжай, но отчетность я в своем городе тебе портить не дам. Останешься - посажу".
Что делать человеку, даже такому потерянному и вроде бы давно потерявшему связь с нормальными людьми. А все очень просто... Понаблюдайте, как вроде бы уже полумертвая рыба ведет себя, попавши в родную водную стихию. Она в течении несколько секунд исчезнет в водной массе. Вот так и зека, полумертвые на свободе, но резвые и быстрые в зоне. Это его стихия и его мир.
Подошел контролер, исполняющий обязанности ключника, ключом открыл железную дверь. Я и еще два человека в сопровождении дневального прошли через локальный сектор и зашли в подъезд. Наш отряд располагался на втором этаже. Мы прошли в каптерку к завхозу. Началась обычная процедура для этапника: заполнение личных карточек и краткая инструкция на тему "тюрьма закончилась, здесь всё иначе".
Когда я находился на карантине, приходили в гости лагерные авторитеты. Один из них долго разговаривал со мной. Звали его Виталий, погоняло "Рыжий". Он был временным смотрящим за 8 отрядом , пока Камиль, которому я отдал костюм на выход из ПКТ, находился в камере. Он вычленил меня из этой массы и предложил подняться к себе на отряд. Но видно у него не получилось договориться с нарядчиком и я поднялся не на восьмой, а на тринадцатый отряд.
Закончив в каптерке с канцелярской волокитой завхоз с плебейским придыханием сообщил, что сейчас пойдем к смотрящему. Мы зашли в одну из жилых секций и прошли в самый конец, так называемый "босяцкий угол". Все правильные пацаны живут в конце секции в углах, а все отбросы лагерного общества в начале секций, на проходняке, или на "шарах".
-Меня зовут Слава, кликуха Афган.
Я смотрю за этим отрядом.
- Кто по жизни ?- обратился он к нам.
Честно говоря, мы все немного затушевались.Видя наше замешательство он еще раз поинтересовался:
-Кем жить на зоне собираетесь?.
-Ну, вроде, как пацанами. Слава и присутствующие с ним четыре человека дружно рассмеялись.
-Пацаны только из-за того, что стоя в туалет ходите? Или будете поддерживать воровские традиции? Смотрите, если назвался пацаном, то назад дороги нет. Есть конечно... но спрыгивание с масти может закончится не очень корректно по отношению к вашему здоровью. Так что, определяйтесь. Жизнь у "босоты" не сахар. Мусорам не кланяемся. Козлов долбим. На "кичах" "чалимся"".
Я внимательно осматривал смотрящего и его приближенных. На мученников они не походили. На Славе белоснежный спортивный костюм. Это притом, что за нарушение формы одежды в ШИЗО- на 15 суток. Остальная братва тоже особой скромностью в одежде не отличалась. Мне предстояло сделать выбор.
Меня не прельщали льготы в лагерном быту, но выбора особого не было. Два других оставшихся варианта особо не впечатляли: или быть марионеткой в руках администрации, или как обреченный, работать на промзоне между двух наковален, где с одной стороны менты, а с другой лагерная братва. Я выбрал первое.
- Я на тюрьме смотрел за хатой - и на следственке и в осужденке.
- Таких смотрящих за хатами пол зоны- кто барак метет, а кто обьедки на "помазане" собирает. Все блатные с тюрьмы приезжают, пару месяцев на зоне и половина переобувается.
Все это Слава говорил, смотря куда-то в сторону с видом человека, которому уже все давно надоело. Огромный шрам на виске, придавал Славе мужественный вид. Может ветеран «горячих точек», подумал я.
Запыхавшись, в разговор встрял материлизовавшийся из пустоты Рыжий:
- Слав, я Димона к себе забираю на отряд. Нарядчик, сука, продинамил, забыл придти сегодня на распределение, но я в течение недели закрою этот вопрос.
Видно двое смотрящих неплохо знали друг друга, так как это бесцеремонное вмешательство не повлекло за собой никакой ответной реакции. Слава просто сказал:
- Не вопрос брат. Сейчас я с ними договорю, можешь забирать к себе на отряд.
Потихоньку, все происходящее начинало меня напрягать. Моя судьба решалась, а моё мнение никого не интересовало. Но ума хватали не "быковать", а просто сидеть и ждать. На данном этапе покровительство власть имущих мне явно не помешает.После общения с братвой третьего отряда, я отправился на знакомство, с вотчиной Рыжего