Я встаю и не знаю, зачем я встаю. Глаза в зеркале смотрят на меня без особого интереса, возможно, даже с легким презрением. Зеркальная поверхность издевательски грязная, позади какое-то тряпье, служащее пейзажем для моего портрета. Я как будто жду ответа, пальцы скользят по стеклу, а оно холодное и бездушное, пустое, но привлекательное на первый взгляд, как и я. Разобьется и будет врезаться в мягкую кожу тех, кто на него наступит. Как и я.
Книги затыкают мне рот, чтобы я не рассказал правду о том, что произошло. Книги затыкают рот, потому что разум контролирует чувства, потому что он сильнее. Да, теперь он определенно сильнее. Потому что нет пользы от чувств, они никогда не были настоящими. Попалось бы настоящее что-нибудь.. Настоящее что-нибудь. Вздохи эхом отзываются по комнате. Легкие как будто содрогаются от давления в груди, навязчивого и больного, как моё уже мёртвое воображение. Кажется, из моей головы выпала незначительная деталька, и теперь в мире нет ничего для меня очень уж ценного.
В один момент всё стало отвратительным. Кто-то содрал с окна занавеску с георгинами, и теперь за окном кладбище. Кладбище, на котором похоронены все мои несбывшиеся надежды, вся моя вера. Изредка теперь можно приходить уже с уверенностью и класть перед могильными плитами цветы. Номер один, номер два, номер три.. Они все пронумерованы, у них нет имен, потому что не надо, образ каждого - нарицательный, лживый и общий. Вдруг, мне и про имя солгали тоже? Пусть хотя бы в мире мёртвых воцарится правда, почему нет.
Музыка играет в голове вместо умных мыслей, я всё стёр, всё закопал, всё неприятное и грязное по полочкам рассовал, рассортировал, что по имени, что по виду. Теперь мусор стал пристанищем музея, который никогда никем не будет посещен. Потому что я закрыл двери. Может, хотя бы пыль сожрёт это всё.. ?
В горле что-то застряло. Какое-то неприятное давление, какой-то надоедливый комок, который я бы с удовольствием выдрал, как кадык. А из груди выцарапал бы что-то болючее, дискомфортное.. Всё равно что кактус внутри растет, но я сомневаюсь, что из этого в будущем получится хорошая текила.
Страница за страницей листаются книги, подушечки пальцев стираются, а за ними следы, улики, прошлое. Однако вряд ли стертые подушечки помогут избавиться от этого кладбища, от этого музея, от этой чёртовой кунсткамеры.
Город стал постапокалиптическим. Урбанистический пейзаж как никогда уродлив, отвратителен, и именно поэтому, наверное, в нём Я властелин. Ни солнца нет, ничего, только неоновые вывески, которые, быть может, упадут вскоре, и нечему будет светить.
Но я улыбаюсь, потому что из зеркала на меня смотрит всё тот же человек с чёрными кругами под глазами, мертвенно-бледный, со взглядом, полным презрения ко всему живому, потому что нет надежды больше. Имя потеряло свой смысл. Вся идея, вся соль кроется в деревянном ящике, который стоит в комнате.
Поначалу у него не было крышки и вообще каких-либо границ - обычная дощечка с матрасом, простыней, парой подушек и одеялом, а потом вдруг.. Спальная рубашка стала саваном, а поза с руками на груди стала естественной и эстетичной. Одеяло накрывает также тепло, как толстый пласт земли на кладбище. Тихо в этой могиле, спокойно.
Я остался с тем, кто был со мной изначально, с кем я прошел очень много и вот чего достиг. Вот они, небеса обетованные, только ни яблок здесь райских, ничего - сплошное пепелище и грязь, смешанная с илом, и потому вонючая; смердит здесь кислым содержимым желудков человеческих и нет больше ничего, а названо это Небом, потому что так принято. Неважно, во что ты верил, мой новоприобретенный атеизм привёл меня сюда и я ни слова не сказал, потому что каждый получает по заслугам. Я Адам и Ева этих грязных перьевых облачных просторов, я змей-искуситель, родом с этого сожженного молнией дерева, я Бог, который впоследствии накажет меня за дерзость. Всё сомкнулось на Эго, всё по окольцовке.
И не требуется больше ничего, кипяток, размешанный с заваркой, сжигает пищевод вместе с колючками, запутавшимися в мышцах - наверное, они искали света - и бесконечные коридоры с покачивающимися лампами никогда не закончатся. Бессмысленное блуждание по темноте, откликающееся бессмысленным взглядом в глазах тех, кто на меня смотрит. Безобразные, хаотичные движения, чтобы разогнать кровь, ведь сердце уже отказывается её гнать. Желудок отказывается принимать пищу, легкие уже ничего не вдыхают, а разуму уже осточертело перемалывать то, что он переварил и выблевал - а ему опять подают то же самое, называя это кулинарным изыском.
И уже, кажется, можно всё. Можно лгать, можно трахаться, можно пить, сколько заблагорассудится, можно, чёрт возьми, накуриться какой-нибудь дряни... Потому что больше нет смысла. Скребешь стены, скребешь.. Бьешь об стол кулаками, бьешь.. А слышишь и чувствуешь только ты. Пустой постапокалиптический дом. Множество карманных часов висельниками свисают с потолка, давит время, напоминая о себе. Я молчу, уже ничего не говорю: ещё чуть-чуть, и со рвотой выйдет вся та грязь, вся та ненависть, всё то отчаяние, которое таят в себе тело и разум.
Не мой день, не моя ночь. Не моя минута, не моя секунда. Не моё отражение, НЕ МОЁ.
Думаешь, что ты демон, а потом знаешь, что ты демон. Разбиваешь себе голову, разбиваешь, а потом думаешь ошарашенно, что это за мерзость застилает тебе глаза. А это кровь, мой милый, теплая и тягучая. Лежи себе в уютной могиле.
Если выть, как банши, можно охрипнуть. Если чуть тише, то говорят, некрасиво, не надо, не стоит, не будет аплодисментов и цветов в конце. Скажи красиво, но бессмысленно, и, возможно, кто-нибудь оглянется. А осмысленно и не поэтично - несовместимо, ни в коем случае нельзя. Нельзя корябать ногтями цемент, потому что к горлу подступает комок, потому что все мышцы превращаются в струны капризной скрипки, находящейся в руках у неумелого музыканта. И всё скребет, воет, визжит, как молоденькая проститутка, и ты хоть затопи дом, который построил Джек, а соседи не придут - ни снизу, ни сверху, потому что кто-то давно утопился в ванной, кто-то повесился на собственных колготах, или, того хуже, сварился в кастрюле с куриным супом. Но я ненадолго.
Меня уже заждались, я слишком долго не ложился под этот тёплый земляной пласт, я так долго не утопал в забвении, не запихивал в глотку кислые книжные листы, не оглушал себя душераздирающими криками, и поэтому, наверное, часы тормозят. Стрелка часов ползёт издевательски медленно, кажется, по мере её замедления усиливается темп роста колючей проволоки. Кажется, она не растение, но на крови в качестве подпитки растёт отлично, но да это мелочи, и теперь...
Я слышу голоса
Слабее и слабей,
А мне всё веселей.
Я тоже подпою:
"Пам-пам-парам,
Я хороший человек!
Пам-пам-парам,
Был хороший человек!" ©