1.
О, коридоры, закоулки и сусеки великого и могучего…
Откуда есть пошли всякие слова да словечки?.. Откуда-откуда… Частью, конечно, от верблюда… Частью испокон веков были… А всякие поганые слова поналезли, невесть, откуда…
Каждый народ, да что там, народ, каждый человек, по-своему и видит, и слышит.
Взять, к примеру, хорошее английское словечко «пи» (pea), означающее горошину. Если русский говорит «похож, как две капли воды», то англичанин скажет «as like as two peas». То бишь, как две горошины.
По-русски частенько арахис зовут земляным орехом. Англичане же, ох, как любят горох! Орех, известно, по-ихнему, будет «нат» (nut). Арахис, соответственно, обозвали «пинат». То бишь, орех-горошина.
Ещё Макар Нагульнов, помнится, заметил: «…сам собою язык даже несколько похожий на наш. Много у них слов, взятых от нас, но только они концы свои к ним поприделывали.
…но куда же от них денешься? Эти слова по всему миру коренья пустили, хошь не хошь, а приходится их говорить».
Что мы знаем о первом апреля? Что-что… Кто-то, когда-то, назвал его днём веселья. А вот 1 апреля 1941 года родились сёстры-двойняшки Хидейо и Цукико Ито. Необыкновенно красивые и талантливые. С детских лет сёстры запели дуэтом, да так здорово, что уже в юности покорили весь мир.
Спорю на что хошь, вряд ли найдётся человек, не слышавший, хоть раз, мировой шлягер Ясуши Миягавы «Koi no bakansu».
Так вот, назвали дуэт близняшек на английский манер, «The Peanuts». Им, англосаксам, всё из этого названия понятно: неразличимы, как горошины, более того, как земляные орешки. Японцы же слушают и говорят совсем по другому. «The Peanuts» японцы записывают своими иероглифами, как Za Pinnatsu. Что читается, примерно, как «Дза Пиннац». Кто постарше, наверно, вспомнит, на советском радио и ТВ дуэт «горошинок» звали «Сёстры Пинац».
М-да… «У моря, у синего моря сидит рыболов дядя Боря». Примерно так распевали пацаны с бамбуковыми китайскими удочками. Ныне раритетными, как пластинки красавиц-близняшек на семьдесят восемь оборотов. Ну Пинац, да и Пинац, думали пацаны с удочками. Фамилия, как фамилия. Советский обыватель был человек прямодушный и простой, выкрутасов да кличек не очень-то воспринимал.
Не менее известна и популярна была в Европе и Америке сумасшедшая, сногсшибательная песенка сестёр, «Суку-суку». «А-я-яй, суку-суку» - пели сёстры-красавицы. И зрители неиствовствали от восторга. Но возникли непременные трудности транслирования по советскому радио. Какая-такая суку? Да и вовсе, суку-суку? Никаких сук!
Но советский народ услышал, всё же, суку-суку. Эту «Суку-суку» назвали «Бодрый танец». И пустили в эфир инструментал. Потом на «Суку-суку» написали слова, и песенку исполнила самая козырная в то время певица. Из «суку-суку» вышло буквально следующее: «А-я-яй, тебя люблю я. А-я-яй, ты всё молчишь. А-я-яй, тебя прошу я, не зови меня малыш».
Такая вот трансформация может произойти с разными иноземными словами да словечками.
«…но куда же от них денешься? Эти слова по всему миру коренья пустили, хошь не хошь, а приходится их говорить».
2.
Так сказал Ахилла Десницын даже не в прошлом, а в позапрошлом веке:
« - Как он мне это сказал, я ему говорю: ну нет, же ву пердю, это, брат, сахар дюдю.
...
- Что ты это... Зачем ты такие пустые слова научился вставлять?
- Да вы, душечка, отец Савелий, пожалуйста, не опасайтесь, теперь за слова ничего - не запрещается.
- Как, братец, ничего? слышать скверно.
- О-о! это с непривычки».
…Рассвет застал знатных собутыльников врасплох. Первый луч брызнул в подслеповатое окошечко кабачка «У Трёх Птиц». Тренькали шотфы и полуштофы. Клацали кружки и крынки. Валялись в полумраке кабачном, вперемешку царёвы соратники, пьяные графья, блудницы и чернокнижники.
… Светлейший князь Меньшиков тормошил пьяного чернокнижника и охальника Брюса:
- Пора пред очи высочайшие, вставай, мин херц, вставай. Пора на военный совет. Дранг нах Полтава!
Разлепивши едва чёрные охальные глаза, рек чернокнижник:
- Мин… хер? Ц…ц… ц… Ну и мин… хер… с ним. Дранг нах…
Светлейший трепал за плечо невменяемого Лефорта:
- Граф, туды тебя в качель, пора, граф, к батюшке, вставай, граф.
Лефорт ошалело спрашивал светлейшего, не понимая, где он, где светлейший, где вся камарилья:
- Во биз ихь? Во биз ду?
Что, по-немецки, как известно, означает: где я, где ты?
- Near bird- бормотал, слегка очухавшийся Брюс, – ниебёт.
Возля птиц, значит, по ихнему, по басурмански…
- Без их, без их… Да какой без их военный совет? Ну, как знаешь, как знаешь, вопиз-ду, так вопиз-ду… Сам с царём-то будешь объясняться, почему опоздал. Ишь, бусурман… вопиз-ду… - сердился светлейший князь Алексашка.
Приподнял кудрявую буйную голову генерал Гордон:
- Ху а ю? Who are you?
- Аю, аю, - отвечал светлейший. – Ты бы подымался, брат Гордон. На военный совет пора. А ты всё, хуаю, да хуаю…
- Ху зиз из? Ху из ай? – не врубался генерал, отвыкший от шотландского виски.
- Ес, ай ху, - отвечал из своего угла мутный Лефорт. –Же ву пер дю?
- Давно пердю, - сетовал светлейший. – Уже и не знаю, что делать. Ой, гневаться будет мин хер-ц… ой, не сносить мне светлейшей головы. Ху-й зис зер из… Бусурманы… ей бо, бусурманы… Ей, богу, придётся самому дранг нах… Аз есмь ху... Ес, ес, ай ху-й... Дранг нах...
И пошли, с тех пор, с того самого кабачка, гулять эти заморские бусурманские словечки по нашей земле.
«…но куда же от них денешься? Эти слова по всему миру коренья пустили, хошь не хошь, а приходится их говорить».
3.
«Майн герц. Мы по слову вашему здесь, слава богу, веселились довольно, не оставя ни единого места. …А при благословении пили на 1 вино, на 2 сек, на 3 ренское, на 4 пиво, на 5 мед, у ворот ренское, о чем доволнее донесет доноситель сего письма. Все добро, только дай, дай, дай боже видеть вас в радости. Сам знаешь».
(Из "Писем и бумаг императора Петра Великого", том 2, №489)
Так-то вот...