ПРЕДИСЛОВИЕ.
Напряжение полезно и желанно редко, например, в электросети или при подъеме штанги тяжеловесом. Куда чаще нас может порадовать напряжение других, но не нас самих.
Подавляющее большинство людей, собственное напряжение не радует, а огорчает. Другое дело – расслабление! В этом неловко признаваться, а порой и не стоит, но любое расслабление приносит удовольствие, негу, наслаждение. Чтобы скрыть прямую заинтересованность в подобных ощущениях, можно спрятать за румянцем смущения суть, накинув на нее, как на лицо юной красавицы вуаль иносказания или применив малопонятное чужое слово релакс.
Его, это слово, римляне вместе с идеей республики привезли в дар французам на первый взгляд это обычное слово relaxare — laxus «освобождать», но и ему французы вскоре нашли новые грани смысла, украсив римскую лаконичность новыми возможностями. Они предпочли с этим словом расслабляться, ослаблять и открывать. Во времена Святой инквизиции душа у них видимо находилась в равновесии настолько, что все новые грани смысла они прикладывали лишь к предметам, не тревожа себе души.
А через пять веков поиска и смятения, крестовых проходов, возрождения и угасания империй и республик, им до боли захотелось стать менее формальными в своей короткой жизни. Тогда они решились приложить релакс к своему телу, чтобы, в конце концов, он проник в их души, подарив им и ей желанное равновесие после поражения в битве со славянами.
Пройдя неторопливо долгий путь открытий всех значений слова, нация знающая толк в наслаждении, еще через век познала самый главный его смысл: релакс нужен для того, чтобы стать менее напряженными в бесконечной борьбе за место под солнцем.
Победившие славяне не сразу приняли французское толкование слова принимая их достижения: культуру и республику. Они долго испытывали смущение и не желали признать свое тяготение к жизни без напряжения. Только их современники стали видеть в слове релакс только расслабление и единое состояние счастья и умиротворения.
Сегодня разбогатевшие потомки победителей Наполеона научились плести филигранно кружева из наслаждения и умиротворения, чтобы в полной мере познать современный релакс, возведя его в ранг культа и цели бытия, отбросив в историческую древность истории все остальные грани смысла латинского слова.
Оттого сегодня многие из нас мечтают окунуться в стихию релаксации без лишнего напряжения. Не все достигают такого совершенства в расслаблении и неге, чтобы окунуться с головой в релаксе. Это огорчает, и порой убивает их, заставляя проклинать свою судьбу и жизнь в целом.
Однако не стоит столь расстраиваться из-за недосягаемости благ современного релакса. Быть может, его нега доступна всем, если познать очарование простых и доступных каждому из нас явлений?
Всего четыре изначальные стихии: Вода, Огонь, Воздух и Земля могут подарить каждому желанный релакс ежедневно. Об этом было известно еще со времен древней цивилизации Шумеров. Любой может сегодня проверить мудрые и старые формулы Аристотеля, где определённое сочетание основных качеств этих стихий — тепла, холода, влажности и сухости делают стихии настолько доступными, что свою релаксацию можно не прекращать вовсе. Эти формулы настолько просты, что их логику может проверить на себе каждый из нас:
• Холод + сухость = Земля
• Холод + влажность = Вода
• Тепло + влажность = Воздух
• Тепло + сухость = Огонь
Стихия первая: В О Д А
Потух экран, но Петр оставался неподвижен и задумчив после всего увиденного и услышанного. Так редко за последнее время телевидение его радовало тем, чтобы заставить хоть как-нибудь реагировать на смены картинок в телевизоре. Но сегодня вечером, он впервые за много лет был озабочен.
Мысли роились и путались, но удивление Петра не покидало. Отодвинулась куда-то в сторону смятение его души и усталость от проблем быта, неудовлетворенность работой и жизнью. Разум напрягся, пытаясь осознать информацию, полученную от телепередачи про реставрацию главного храма в древних Афинах – Парфенона.
Нет, Петра не занимала история памятника, которые древние греки возвели в честь всему чистому и девственному в их мировоззрении. Он интересовался архитектурой и ее историей не так, чтобы полтора часа об этом слушать и смотреть. Тем более, что смотреть на малопонятные руины культового сооружения было скучно.
Его поразило совсем иное в рассказе о проблемах реставрации. Ум и сознание Петра было отточено таким образом, что его интересовала лишь техническая сторона во всем вокруг.
Удивление было вызвано тем, что уже более двух тысяч лет человек владеет технологией строительства сооружений из камня, которая позволяет получать точность изготовления элементов конструкции до одной двадцатой толщины человеческого волоса, который обычно не толще миллиметра.
Может быть, кого-то другого это не могло взволновать до удивления, но Петр был поражен. Он еще долго не мог заснуть, взволнованный новым знанием. Поразительно было для него то, что древние афиняне в то время не обладали современными знаниями и техникой.
На следующее утро, разбуженный будильником, он встал с трудом. Сказалось многое, что он пережил за последние дни. В том числе и вчерашняя бессонница, вызванная мыслями и размышлениями.
Чтобы привести себя в бодрое состояние, Петр решил прибегнуть к старому и проверенному методу. Он принял горячий душ.
После нескольких летних месяцев, когда по не понятным ему причинам, профилактические работы коммунальных служб вместо двух недель внезапно выросли до двух месяцев.
Тело, истосковавшись по горячим колючим струям душа, испытывало истинное наслаждение от ощущений, которые медленно возвращались из тайников его памяти. Ощущений было так много и они так разились, что у Петра захватывало дух от удовольствия и эмоций.
С одной стороны, было очень приятно от процесса очищения кожи и всех ее пор и волосиков от наслоений пота и пыли. Не совсем так. Петр не был бомжом, он эти месяцы, как и всегда исправно мылся под холодной или теплой водой, в душе ванной комнаты или под летним душем, но не было того ощущения чистоты до скрипа, как он чувствовал кожу после действия горячей воды.
С другой стороны, тепло горячих струй медленно нагревало тело внутри сквозь кожу, не обжигая как под лучами палящего солнца и не лаская, как родные нежные руки женщины. Это было не мене приятно, но совсем по-другому.
Давление тонких упругих струй воды несло свои ощущения, создавая приятный массаж в круге на коже, где струи встречали мягкое препятствие тела и меняли свою траекторию, разбрызгиваясь на тысячи капель внизу вокруг ног. Перемещая круг рукой, и меняя положения всего тела, Петр совмещал эти независимые движения в одно и перемещал круг массажа по всему телу, давая возможность каждой составляющей его получить свою долю приятной неги.
Нега растекалась и от струй по волосам головы, где они смешивались с пенящимся шампунем, окутывая шею, грудь и верхнюю часть спины шипучим покрывалом тепла.
Насладившись всеми ощущениями в отдельности и различными их сочетаниями, мужчина наслаждался теплом внутри себя, которое со временем принесли струи горячего душа во все части тела. Теперь, уже само тело источало тепло, выплескивая его наружи, где оно встречало новые горячие струи, чтобы смешавшись повторять бесконечно все сначала раз за разом.
Нега от множества ощущений, сплетенных в одну удивительную эмоцию, отключало сознание, наполняя его чудесным блаженством и не давая мыслям беспокоить. Это было приятно и удивительно. Казалось, что тело приобретает невесомость и начинает парить в клубах пара, брызг и тепла, забывая о точках опоры ног об кафель ванной.
Наступил момент, когда слабость наполнила все мышцы тела, не давая им напрягаться даже для поддержания необходимого равновесия тела в положении стоя. Петр очнулся и с трудом сдвинул с сознания пелену волшебного блаженства, чтобы одним движением сменить горячие струи на ледяные.
Несколько мгновений тело замерло, не успевая переключить свои температурные рецепторы на новые ощущения, чтобы дождаться сознанием новых импульсов о происходящем снаружи тела. В следующие секунды все сознание наполнилось истошным криком внутри себя и заторопилось, подавая свои бесконечные команды мышцам тела, выйти из внезапного леденящего холода воды.
Петр взял ситуацию под контроль и не дал телу выйти к теплу. Тогда подсознание приняло ответные действия на непослушание тела, заставив кровь понести тепло к коже, пытаясь через созданный тепловой барьер не дать холоду проникнуть внутрь нагретого тела. Всю кожу одновременно обожгло жаром, словно ее закутали в огромный спиртовой компресс или внезапно погрузили в кипяток. От возмущения кожа покраснела еще больше, чем от принятого накануне тепла горячих струй.
Но и тут, Петр своевременно нанес удар по стандартной тактике подсознания, призванной постоянно защищать внутри тело от воздействия стихий снаружи. Он резко вернул тепло струям и дождался того, пока новое ощущение пекла сменилось на ощущение блаженного тепла и неги.
Повторяя несколько раз свой цикл обмана подсознания контролем сознания, он довел их обоих до истерики и ощутил, наконец, полный контроль над собой и всем свои телом. Тело, уставшее от издевательства струящейся воды, напружинилось, готовясь к новым испытаниям, а сам Петр ощутил бодрость и чистоту внутри и снаружи, очищаясь от всего лишнего и не нужного в своей душе.
И он приступил к новому испытанию древних формул Аристотеля, натирая в этот раз всю кожу тела махровым полотенцем до состояния свистящей сухости, увлекая с каждым новым движением кровь внутри сосудов, тем самым помогая своему сердцу прокачать ее по системе хитросплетений подкожных и глубинных магистралей своего тела. Петр освобождал дорогу жидкому транспорту – крови, мудро делящей запасы энергии между органами его тела.
Массажируя сквозь кожу сосуды тела, он словно дворник ранним утром очищал улицы города для бесконечного потока горожан и их машин, давая свободное пространство неизбежному мусору нового дня.
Теперь, потратив много времени на релаксацию после травмы души, доведшей его тело и сознание до состояния апатии, и уже не задумываясь, мужчина завершил свой утренний туалет. А уже через несколько минут Петр бодро шагал, спеша начать новый трудовой день, где единой целью для него было желание обрести кредит для финансирования жизни в следующем месяце жизни. Он торопился внести нанимателю свой залог: личное время, силу и опыт.
Это было так буднично, привычно и обычно, что его спасти могла лишь новая релаксация. Только так он мог избежать той новой волны апатии, которая грозила разыграться и бросить Петра в новую пропасть депрессии и уныния, доведя саму его жизнь до исчезновения всей ее ценности.
На этот раз для релаксации он выбрал отвлеченные размышления во время пути к жертвенному алтарю. Там его ждал жрец, готовый в очередной раз умело завлечь в свой лабиринт приманкой выживания, чтобы изъять без тени сомнения все ценное, что он пока еще имел в своих активах жизни.
Чередование остановок и движения в ежедневном хаосе стремления горожан добраться до алтаря сводило его с ума своей безысходностью и неотвратимостью. Понимание того, что только так он может выжить в навязанных ему синдикатом жрецов условий для выживания в мире, созданном ими для своей наживы за счет граждан, опрометчиво давших им эту возможность, унижало и возмущало Петра своей наглостью и несправедливостью.
Не добавляло ему покоя его собственное бессилие в том, чтобы что-либо изменить в участи своей и миллионов соотечественников, которые смиренно двигались рядом, безропотно стремясь совершить возложение свою дань на алтарь жрецов, установивших свою власть мародеров.
Петр вспомнил вчерашнее восхищение древним миром гармонии, порядка и справедливости, которое отняло его сон ночью. Гармония и совершенство древних была во всем: в труде, в делах, в думах – во всей жизни граждан республики. Приобретенное вчера знание поражало его, гражданина страны современной демократии, где для выбора нового главного жреца понадобился гнев всей страны, чтобы был услышан голос их большинства.
А в маленькой стране из одного города было достаточно мирного собрания горожан в одном месте, чтобы голос каждого их них был услышан и понят. Там, где принятая смета расходов страны была доступна каждому, написанная и обновляемая на камне возле входа в то главное святилище. Святилище свое граждане построили голыми руками за девять лет, собрав всем миром не только деньги на это, но найдя и пригласив две сотни лучших и умелых мастеров из разных стран.
Уже тридцать лет потомки тех людей сегодня пытаются повторить их достижение. Но пока они поняли лишь одно, что их опыта мало для этого. Они лишь сумели за это время скрупулезно восстановить навыки и приемы древних, чтобы имея на вооружении их опыт, суметь реставрировать без ущерба здание из мрамора и повторить его архитектуру без прямых линий и углов, тем самым, вернув миру совершенство человеческой мысли и рук.
Погрузившись в раздумья, Петр не замечал вокруг автомобилей и людей. Он уже забыл о цели своего путешествия, как не думал о дне вчерашнем и завтрашнем. В эти минуты сознание будто покинуло его тело и воспарило над проблемами дня сегодняшнего. Взгляд из глубины сознания был устремлен в будущее по той дороге, которая освещалась светом Парфенона.
Отчего люди так забывчивы и недальновидны? В чем причины того, что многие полученные знания за два с половиной тысячелетия утрачены полностью, и теперь никто не пытается пробовать жить и работать так, как это могли люди в глубокой древности?
Рука привычно потянулись к коробке сигарет, но обнаружив, что она пуста, вернулась на руль. Впереди тревожно мигал сигнал поворота на машине впереди в красном сиянии светофора.
Хорошо ли то, что люди привязали себя к достижениям цивилизации столь крепко, что даже движение нам указывает мертвый электрический глаз, не давая нам шевельнуться без команды. Мертвый плоский экран телевизора вчера поведал Петру историю, которая лишила сна вчера и наполнила мыслями утром. А сейчас перед глазами моргнул экран мобильного телефона, засвистав мелодию вызова, которая резко оборвала. Жрецы требовали его присутствия. Алтарь раскрыл объятия, требуя дань.
Разозлившись на его требования, Петр решил обрести сиюминутную свободу и воспротивиться порядку мародеров. Он неторопливо закончил маневр поворота и подрулил к табачной лавке возле начала аллеи, ведущей в парк.
За спиной остался путь, который был преодолен Петром не заметно. Подсознание управляло движение всю дорогу, высвобождая пространство для полета мыслей в его сознании и выключив для спокойствия стук внутренних часов, бездумно отсчитывающих время до начала обряда жертвоприношения.
Протест сознания был принят Петром, и он решительно зашагал мимо лавки в парк, не обращая внимания на первые крупные капли дождя. Не обращал он внимания и на поток воды, хлынувший из мрачной тучи над головой. Он все так же свободно и решительно шагал в сторону крон деревьев в конце аллеи.
Первые холодные капли на его лбу быстро скатились по щекам, чтобы через минуту превратиться в струи, которые нарисовал летний ливень на его лице. Вода смыла с лица хмурость, давая расцвести улыбке из далекого детства, когда дождь не был причиной уходить домой.
А наоборот, давал силу воды телу, чтобы то, весело подпрыгивало и неслось по свежим лужам, шлепая босыми ногами со всей силой по воде, чтобы облако поднятых брызг смешивалось с каплями неба в один вихрь, который разрезала грудь, полная восторга и воздуха с озоном.
Детский восторг вернулся в напряженное сознание взрослого мужчины, наполнив Петра чувством той свободы и беззаботности, которыми было полно забытое детство.
Он шел все дальше и дальше вглубь пространства, накрытого густыми кронами по мягкой дороге из травы вместе с детством, наполненный его свободой и безмятежной радостью. Шел и чувствовал всем телом открывшейся внезапно вкус жизни, подставляя лицо с открытым ртом струям живительной небесной влаги, давшей жизнь ему и всему вокруг.
Стихия вторая: В О З Д У Х.
Петр уже привык к тому, что вкус жизни последние годы стал с ним играть непонятную игру. То он был осязаем и ярок, то исчезал совсем, заставляя самого Петра менять настроение от эйфории до глубокой депрессии и апатии.
Вот и сегодня, вчерашнюю томную грусть, от которой сжимало грудь, заставляя радоваться каждому новому вздоху, сменила необъяснимая радость. Всего лишь ночь крепкого и здорового сна изменила направление вектора его настроения на противоположное.
Утренняя прохлада вместе со свежим воздухом, очищенным росой от нагара вчерашнего смога города, вливал в него ароматы ранней осени. Колебля сухие листья на ветвях руками легкого ветра, он собирал ароматы всего живого в мертвых камнях улиц и домов мегаполиса, чтобы составить свой авторский букет аромата этого утра.
Петр сегодня был вынужден выйти затемно, чтобы успеть обогнать пробки на пути к совещанию, которое обещало мало радостного, но было обязательным для него. Временной зазор дополнительного времени для гарантии своего присутствия он увеличил так далеко, что состоялось свидания с ночью, которая очистила воздух перед умыванием в утренней росе.
Аромат сухих листьев увядшего лета щекотал в легких Петра, заставляя его то и дело откашливаться, пока он преодолел короткое расстояние до авто. Сев в него и закрыв за собой дверь, Петр привычным движение руки открыл настежь сразу два окна так, чтобы сквозняк сменил воздух в салоне.
Удивительно, но эта привычка появилась давно. Петру казалось, что в салоне малолитражки слишком мало пространства для полноценного дыхания. Ему подсознательно хотелось его увеличить, как только его свобода ограничивалась объемом салона машины.
Воздух. Отчего он так мало занимает его мысли, хотя для жизни он куда важнее, чем, например вода. Любопытно, отчего стихия, которую унизили в звании "до смеси газов", так мало его интересует? Казалось бы, без него не прожить и нескольких минут, да и с ним, если воздух отравлен, жизнь завершается быстро.
Нет воздуху места в одах и сонетах, как нет в иной мудрости народной. Все, что он порождает и что нам несет: ветер или облака, аромат или видения, влагу, холод или тепло, пыль или снег, дождь или туман – все это мы любим, почитаем и боготворим. Но сам воздух не удостаивается нашего внимания. Разве только в моменты, когда мы его лишаемся. О нем мы изредка вспоминаем в минуты, когда чего-то лишены и понимаем, что он нам необходим так же, как то многое, что менее его значимо в нашей жизни.
Мы потешаемся над ним, утверждая, что не можем прожить без него, как без любви, как без вдохновения, как без многого еще, без чего живем долгие годы вместо нескольких минут удушья. Можно не сразу заметить дефицит чего-то нужного для нас, но спертость или зловоние мы замечаем сразу, как и аромат и благоухание.
Ну вот, цель поездки достигнута, и Петр неторопливо покинул салон автомобиля, чтобы встать, потянуться и наполнить свои легкие воздухом раннего утра, после утомительного путешествия по «тянучкам» и «пробкам» каменной обители миллионов тех, кто утратил способность оценить силу и ценность стихии, дающей каждому ежеминутную возможность жить.
Воздух, наполнив легкие ароматами, раздвинул их до хруста ребер и вплеснув в его кровь кислород в таком количестве, что закружилась голова, которую заботливая «смесь газов» тут же озадачила новой информацией, даря ароматы осеннего утра.
Их, ароматов, было много и разных. Одни поведали Петру, что он все еще в городе, другие, что листья на деревьях еще есть, но уже готовятся к путешествию на землю, способные ее укрыть и защитить от ветра, снега, дождя, льда – всего того, что сулит уже близкая зима. Третьи, ему рассказали о той надвигающейся на мегаполис катастрофе кислородного голодания, которую с мазохистской настойчивостью приближают сами его жители. И лишь один аромат, напомнил ему юность и ту, которая наполнила ее очарованием светлых воспоминаний.
Той ранней осенью в юности Петр переживал свою первую любовь. Скромный бюджет студента не позволил ему тогда осыпать любимую щедрыми подарками и проводить с ней время в уютных, но непозволительно дорогих местах. Сейчас, будучи зрелым мужчиной, которому стало доступно многое, он понимал, что в том и было очарование и волшебство первой его любви. Это было искренне и нежное романтическое чувство юноши не омраченное еще корыстью и выгодой, не запятнанное распаленным похотливым желанием, не обремененное грузом ответственности и обязательств.
И то, что они с девушкой часами бродили безлюдными аллеями осенних парков, без устали говоря о всяких глупостях, скрывая, свое желание прикоснуться друг к другу, стремление испытать волнение первого поцелуя, как раз и было самым важным и главным в тех первых чувствах. Вся трогательность и неповторимость их отношений тогда состояла в чистоте и искренности помыслов, в робости первых желаний, в любопытстве и пытливости, в стремлении познать друг друга.
Петр окунулся в свои воспоминания, внезапно остро ощутив ностальгию ранней весны сейчас и той, что давно минула. Запах листьев, еще не прелых, а сухих, ярких, цветных, хрустящих и воздушных, наполнял неповторимым ароматом воздух раннего сентябрьского утра.
Удивительным образом аромат, окрашивая воздух, воздействует на сознание, меняя настроение и воскрешая память, как осенняя паутинка между ветвями дерева проявляется после тумана в ярком луче солнца, блистая хрустальным бисером своих линий и кругов.
Безрадостное совещание с обязательным его присутствием давно уже началось, но аромат сентября, попав с единственным глубоким вдохом возле автомобиля на парковке, не давал Петру покоя до сих пор. Вслед осени первой любви, проявилась другая осень в сентябре, уже горькая и тяжелая.
Видимо, так уж устроена человеческая память, чтобы проявлять воспоминания чередуя печаль с радостью, заставляя нас сушить слезы улыбкой, чтобы вдоволь насмеявшись, загрустить вновь. Порой кажется, что память нанята нашей судьбой, чтобы щадить и оберегать нас от опустошения и разрушения, не давая в печали впадать в отчаяние, а в радости не доходить до безумия.
Сентябрь, спустя десяток лет, был столь же волшебным, как и в пору первой любви Петра. Но его душа не знала покоя и благодати после страшного конца августа. Для него ночь, делившая в тот год лето с осенью, разделила и его жизнь на два сезона: до и после. В последний день лета тогда забрал его безмятежную светлую молодость. В первый день осени Петр встретил свою старость, не успев насладиться зрелостью. Тело утром первого сентября еще оставалось молодым, но душа за ночь состарилась. Так случается порой, когда нежданно обрушивается беда, причиняя горе всем вокруг, ломая их судьбы раз и навсегда. В ароматы того сентября влился сладковато-приторный запах смерти. Он напомнил Петру запах какого то цветущего растения. Вот только какого?
Это был тонкий сладковато-пряный аромат, смесь нескольких ароматов сразу в необычных пропорциях: аромат хризантем смешивался с запахом свежевскопанной влажной земли. Причем, аромат был холодным, как воздух, в котором он смешивался. Зловещий аромат смерти в воздухе, тогда принес ему жуткий холод, пробирающий до костей, хотя погода была теплой и летней в ту ночь и в тот день.
Аромат в тот день, как и холод, что он принес с собой, буквально вцепился в Петра. Жуткий странный холод, как и аромат, исходил от той, с которой он разделил свою молодость на две равных половины в надежде, что и старость свою они разделят пополам.
Недавно, где-то Петр прочитал, что, как живые, так и мёртвые муравьи выделяют специфические химические соединения, которые некоторые биологи окрестили, как «запах смерти», но у живых муравьёв этот запах «завуалирован» другими ароматическими соединениями («запах жизни»). Когда муравей погибает «запах жизни» улетучивается и остаётся один «запах смерти», для других муравьёв это сигнал, что пора выносить «усопшего» за пределы муравейника.
Это его убедило в своих догадках, что аромат в ту осень ему не померещился, а был на самом деле. Да, раз у муравьев он есть, значит, люди тоже могут иметь свой аромат накануне прощания с миром, как имеет аромат человеческое тело при своей жизни, отличный от всех остальных.
Запах тела помогает нам отыскать свою половинку среди миллионов других, чтобы на клеточном уровне проверить нашу способность зародить новую жизнь. Букет ароматов каждого из нас сближает и отталкивает вопреки желанию и воле разума. Он есть, как и холод, которым они укутывают себя и своих близких в последнюю минуту.
- Удивительно, сколько важных и нужных задач выполняют ароматы и запахи для меня, если задуматься и все проанализировать, - размышлял Петр, сидя на совещании, чтобы занять себя хоть чем-нибудь.
Влажность помогает воздуху удерживать в себе ароматы жизни и смерти, а тепло разрушает их. Вот почему в зной, когда воздух сух, то он безвкусен без ароматов, как кипяченая вода лишается после дружбы с огнем своего вкуса.
Совещание окончилось, и Петр шел в свой кабинет, минуя по дороге кафетерий, который его встречал ароматом свежего кофе. Соблазн был велик, и он не устоял. Столики у окна были уютнее остальных, за один из них и присел Петр, чтобы выпить чашку ароматного «Эспрессо».
Странно, но сегодня для Петра день задавался с утра необычным. Воспоминания, размышления и философия делали его отличным от остальных.
Аромат кофе возбудил и ободрил, заставив разум Петра заняться более жизнерадостными вопросами, которыми было наполнено его сознание еще со вчерашнего вечера.
Например, вопрос о том, каков тот огонь, который зажигает нас для созидания и борьбы. Тот, что для нас сильнее страсти, похоти, радости обладания благами, деньгами, властью.
Нет, не тот, что забирает у зерен аромат для напитка, а тот животворный огонь, способный пылать в нас всю жизнь, давая нам могучее стремление к Вечности, к познанию тайн Бытия. Тот, что гаснет в нас с уходом жизни, наполняя пространство вокруг тонким сладковато-пряным ароматом.
Некоторые утверждают, что люди, приравненные своей жизнью к числу святых, даже после смерти источали свои ароматы. Но Петра не очень занимала жизнь за пределами мира, в котором он жил. Его больше занимало то, почему стихия воздуха, дающая жизнь всему живому в этом мире, нами пренебрежительно забыта и отброшена, зачислена в число явлений, не заслуживающих нашего внимания?
Ведь только она, наполняющая наше бытие красками и цветом запахов и ароматов, несущая каждому из нас столько нужной и важной информации друг о друге и о том, что нас окружает, способна дать те силы, которые зажигают в нас большой огонь Жизни.
На этой мысли кофейная пауза в рабочем дне Петра истекла отпущенным временем, закончив его сегодняшний день для размышлений и воспоминаний. Наступил период жертвоприношения на алтарь Бытия, который давал кредит для жизни в следующем месяце. Рабочий день, хоть и с опозданием, но неотвратимо начался после релаксации ароматами утреннего воздуха.
Стихия третья : О Г О Н Ь.
Колеса своей стертой резиной усердно огибали все четыре траектории асфальтового покрытия скоростной трассы к теплу юга страны. Они стучали и подпрыгивали от возмущения на каждом сантиметре дороги, то ли от несоответствия стоимости качеству этих сантиметров, то ли от поверхности самого покрытия "автобана Европейского уровня", то ли от бесконечных латок, ухаб и бугорков на их пути, которые не имели начала и конца.
А может они возмущались тому принуждению, на которое их обрекал Огонь, что бушевал бесконечными взрывами топлива во всех четырех топках под капотом немолодого автомобиля? Как знать, что стало причиной их возмущения, но хозяин всей армады, сидевший за браздами правления, не обращал на него внимания. Его внимание было приковано к тому, как бушующий Огонь «добивает» дырявый глушитель в его автомобиле до состояния «немедленной замены».
Такое положение вовсе не радовало Петра, зато радовала конечность пути и его цель: они вместе вели к даче, о которой он уже тосковал всю неделю. Прошедшая неделя не выделялась среди прочих ничем особенным. Она, как все предыдущие, и как, скорее всего, и все последующие недели была заполнена бытовой и служебной суетой. И как все недели года мотивировала отдыхом и свободой после в выходные дни.
Ничто не могло Петра отвлечь от стремления достичь своей цели как можно скорее. Все попытки его остановить были обречены на провал. Ему весь путь грезились радостные картины грядущего отдыха.
Сознание и тело требовало релакса после напряжения и стресса будней в большом мегаполисе. Каждый новый километр, отделявший его от границы каменного мешка среды обитания горожанина, наполняло восторгом.
Огненный закат пятничного солнца ему напоминал пламя поленьев в мангале во дворе, где он мечтал уже через час готовить на огне останки невинного животного для приема внутрь.
Бутылка марочного вина достойной выдержки, лежа на сиденье рядом, словно мобильный навигатор указывала своим блестящим горлышком направление движения к месту погребального костра для поросенка.
Подбрасываемая на сиденье бросками колес, она неизменно замирала в нужном направлении, как компас, стремясь помочь Петру не сбиться с пути.
Закат спрятал огненное светило за макушками сосен в лесу, в который свернул автомобиль Петра. Сбросив скорость, он открыл окна встречному ветру, который тут же стал надувать воздухом салон, видимо, приняв его за резиновый шарик. Вместе с прохладой, воздух принес в прокуренный салон запах хвои, воды озера и земли, усердно выталкивающей наружу грибы, а те игриво подмигивая из травы разноцветными шляпками, смущались и прятались в тень сумерек.
Петр поймал себя на мысли, что уже забыл как давно, он не собирал грибы в лесу. Раньше ему нравилось часами бродить между сосен, высматривая их подо мхом и сухими ветвями. Он любил ходить за грибами с раннего детства, когда был еще жив его отец и у них автомобиль имел вид американца, называясь русским именем «Победа».
Рассматривая лес в сумерках за открытым окном, Петр вспомнил ту поездку в воскресенье, когда они впятером собрали столько грибов, что не знали как с ними управиться. Их было столько, что они лежали горой на брезенте от машины, заполняли весь огромный багажник и все ведра и корзинки, которые его семья взяла с собой. Такого количества маслят, Петр больше в жизни своей не видел.
Лес вдоль дороги сразу спрятался за огромный забор частных владений, передав эстафету пруду, перегороженному дамбой и новым разнообразьем заборов. Петр подумал, глядя на село перед дачей и на заборы новых поселенцев, что в удивительное время ему приходится сегодня жить.
Страна, в которую его переселили, за двадцать лет смогла разрушить все то, что деды отстроили голыми руками в тридцатые, а отцы восстановили вновь в пятидесятые, после кровопролитных мировых войн и голода оккупации под гнетом разных завоевателей. Оба раза им для этого понадобилось всего десять лет, как и тем древним жителям Афин, которые строили свой храм Парфенон.
Но самое странное было то, что кроме заборов и негодных дорог за эти годы ничего не было построено нового и удивительного. А те, наши предки, все делали сами: от самолетов до лампочки, не доверяя свое дело никому, даже самому опытному и умелому.
Нет, Петр себя не относил к числу тех удивительных людей, но он твердо знал, что такие люди жили на этой земле, как жил его старик тесть, которого он недавно проводил. Он первым учуял его аромат хризантем с запахом свежевскопанной влажной земли и последним бросил три горсти земли на его могилу.
Теперь только он в ответе перед потомками за все то, что происходит на земле предков. И за эти бесконечные заборы в багрянце заката солнца и за судьбу такой страной страны.
Еще несколько минут, и Петр уже открывал сетчатые ворота на свою улицу в дачном поселке. Здесь все было родным ему до слез, и он это родство здесь испытывал при каждом касании со всем, что его окружало.
Через полчаса дрова весело пылали в мангале, ожидая шампура и отдавая тепло рук трех поколений прохладе вечерних сумерек. Петр наслаждался теплом огня, которое несли его телу остриженные ветви деревьев сада, посаженного им вместе с сыном и тестем.
Блики от пламени освещали площадку отдыха, наполняя сознание Петра радостью, суля желанное наслаждение от вкуса вина и шашлыков. Огонь в мангале медленно сжигал стресс недели, обещая ему релакс необходимых сил для следующей рабочей недели в каменном лабиринте древнего города. Он выжигал в душе раздражение и неудовлетворенность после прожитой недели, наполняя высвобожденное пространство приятным ощущением неги от близости грозной стихии, укрощенной Петром во благо себе.
Огонь укротил свой гнев, потратив силы на сухие поленья. Угли после его пиршества и вакханалии, покрылись блуждающими язычками. Казалось, что огонь лакомился остатками пиршества, ощутив блаженство от сытости, наслаждаясь послевкусьем пира, отодвигая сырость и промозглость ночи за пределы освещенного им круга.
Романтический вечер подошел к концу, и Петр, обретя, наконец, покой и тепло, оставил все заботы напряженных рабочих дней недели в завораживающем танце языков пламени.
Ощущение гармонии, наполнило негой все тело, сняв его усталость. Чувство комфорта и защищенности подарило успокаивающее потрескивание огня и расслабленность от солнца, растворенного в бокале добротного вине. Теплое дыхание пламени его успокоило, забрав из его сознания все заботы и беспокойства.
Петр встал, потянулся, разминая мышцы тела, и зашагал в сторону дома, чтобы дать возможность сну навалиться на него полностью. И он не заставил себя долго ждать, бережно и нежно укутав через полчаса сознание, наполняя его сладкими мечтами и сказочными видениями.
Утро следующего дня развеяло остатки сонной неги ночи, даря Петру звенящую тишину, нарушаемой лишь пением яркой птицы на ветке дерева за окном. Ее восторженное пение было вызвано вкусом красного яблока на ветке возле нее, которое она с наслаждением клевала.
Петр любил яблоки, и потому разделял птичий восторг, жмурясь от солнечных лучиков, которые ветка, потревоженная птицей, пускала в веселый хоровод на стене спальни.
Новое наслаждение утра ему подарила роса на траве тропинки, которая нежно и бережно омыла ступни его ног. Приятная прохлада от ног поднялась вверх по всему телу, даря ему бодрость после здорового сна и отдыха в тишине.
Немного позже, Петр вновь обратился к магии огня, чтобы привести в порядок всю территорию вокруг дома. Костер из опавших листьев и скошенной травы, наполнил все пространство между деревьями едким туманом дыма, скрыв от взора лесистый склон за озером и журавля в небе, который проводил утреннюю тренировку перед долгой дорогой вдоль "автобана Европейского уровня" на юг. Ему было значительно радостнее лететь навстречу новым приключениям и теплу южных краев, чем колесам, отбивающим бесконечную чечетку в честь строителей.
Костер разгоревшись, быстро уничтожил следы осени в саду и вызвал у Петра слезы своим дымом от жара горящих летних воспоминаний о тепле и солнце. Это были легкие слезы, которые вызывает радость и сладкая грусть, когда душа полна блаженством и удовлетворением, покоем и гармонией.
- Удивительное свойство стихии огня: греть и жечь, чистить и мусорить, беречь и уничтожать. И это касается всего, к чему он прикасается языками своего пламени, добрыми и злыми, - с этой мыслью, Петр устав от теплой сухости огня, направился вниз по склону к тому месту, где он мог сполна насладиться животворной влажностью земли.
Стихия четвертая : З Е М Л Я.
Склон холма был крутой, весь поросший многолетним разнотравьем. Пастбище для крупной скотины местных селян было передано в пользование дачников уже давно, лет тридцать тому назад. Обращенный на восток, он освещался солнцем лишь до полудня, отдыхая всю вторую половину дня в тени от его палящих лучей.
Когда Петр увидел впервые свой участок, он представлял собою довольно жалкое зрелище. Бывший хозяин не питал любви к земле, а потому, чтобы избавиться от бурьяна нанял пахаря из местных. Что случилось затем, доселе неизвестно, но в памяти осталась картина, которую нарисовал вместе с лошадью пьяный мужик сохой на гладкой зелени пастбища.
На этом холсте следующие десять лет уже Петр рисовал свою картину более простыми приемами. Его руки меняли кирку на лопату, а лопату на тяпку и грабли, преобразуя склон в узор террас. Каждую террасу он украшал плодовыми деревьями и кустами, укрепляя их дерном, который добывал тут же, снимая верхний слой земли перед перемещением кубометров грунта в им определяемое место.
Этот процесс землеройного творчества шел неторопливо месяц за месяцем, отнимая время и силы. Как ни странно, но сам процесс и его результаты доставляли Петру огромную радость. Физические нагрузки, которым он себя сознательно подвергал, закаляли его тело, наливая мускулы упругостью и силой. Сутулая его спина, от работы сидя, крепла и выравнивалась.
Летний душ освежал разгоряченное тело, смывая соль от пота и пыль от земли. Солнце и воздух придавали за летние месяцы коже нужный оттенок, который конкурировал с возможностями СПА – салонов, которыми увлекались модницы в последние годы.
Выравнивая борозды алкоголика, он строил террасу за террасой, оставляя за собой фруктовый сад, который подрастал ежегодно, обещая однажды удивить Петра разнообразием плодов. Все вместе это давало ему те ощущения радости, силы и бодрости, которые не могли дать тренажеры спортзалов и массажи СПА – салонов. Ему нравилось видеть результаты своих усилий, которые превращали изуродованный холм в цветущий сад.
Но всему есть начало и есть конец. Закончился в какой-то год и его холм. Вот тогда он и решился взяться за дорогу между дачными участками, которая давно превратилась в овраг, куда соседи тайком сносили мусор. Сад подпитывал его плодами, а возраст требовал активного физического труда для поддержания в нужной форме тела и духа, которые все больше с каждым годом подвергались испытаниям на прочность жизнью в мегаполисе.
На дорогу понадобилось лето, три машины щебня и гравия и вторые ворота с его участка. Уже в сентябре, он выезжал через свои ворота по своей дороге с улицы, где красовался его сад с дачным домиком. Большинство соседей его считали чудаком, который вместо помидоров с огурцами выращивал траву на участке и строил из оврага для всех дорогу.
А Петр себя чудаком не считал. Для него чудаками были те, кто словно лошади бесцельно бегали по кругу школьного стадиона или таскали железо по спортзалам, щедро оплачивая предоставленную им такую возможность. Помидоры он любил с юга страны, а огурцы предпочитал соленые и бочковые, не желая тратить свои усилия на жалкие попытки переквалификации из бизнесмена в агрономы, считая, что уж лучше из плохого спортсмена стать хорошим землекопом.
Наступил год, когда все деревья в его саду решили его отблагодарить за потраченные силы и годы в физических упражнениях с непригодной для земледелия почвой. В тот год, он узнал вкус и цвет всех плодов в своем саду и научился их сохранять на долгие месяцы. Его сад так утолил Петру жажду соком своих плодов, что он надолго забыл про воду и другие напитки.
Не раз и не два горожанин в третьем колене набирался сил на земле, которая дала ему возможность трудиться и наслаждаться своим творчеством с лопатой в руках, рисуя свою нескончаемую картину на холсте из земли в двенадцать соток крутого склона.
За два с лишним десятка лет, он заслужил славу чудака и остался один на своем холме из террас, в окружении соседских вдов тех мужиков, с которыми начинал освоение дачной целины. Все сверстники обогнали соседа-чудака на дороге жизни, пересекая раньше его финишную прямую.
А Петр все также ежегодно приезжает выходными днями весной, летом и осенью на свою вечную стройку для общения с той стихией, которая дарит ему сочную влагу в ответ на тепло его мозолистых и крепких рук, подкладывая под босые стопы утомленных ног мягкий ковер многолетнего газона из луговых трав.
Земля на склоне холма не перестает омывать своей чистой росой его жгучие мозоли, натертые городской суетой в тисках условностей и узости границ от различных рангов и статусов общества, потерявшего свои корни и смысл бытия.
ПОСЛЕСЛОВИЕ.
В момент, когда чувство голода велико, вкус еды не столь важен, сколь важно ее наличие. Стоит лишь испытать утоление голода, как вкус становится самым важным в пище.
Наслаждение и удовольствие приносит послевкусие, которое остается уже поле окончание еды. Так и послесловие, остается в качестве награды за прочитанное, как послевкусие от еды. Очень хочется добавить немного ко вкусу сказанного, чтобы усилить наслаждение, если удовлетворения хватило для того, чтобы дойти до послесловия.
Возможно, формулы Аристотеля не столь актуальны сегодня и не являются новацией в качестве технологии современного релакса. Стихии все так же, как и тысячи лет назад, не подвластны силе и разуму человека, а живут своей логикой, не принимая во внимание его желания и мечты.
Все попытки человека усмирить стихии не увенчались успехом. На время, смиряя свою силу и мощь, стихия нет-нет, да и вырывается из его оков, давая ему понять «кто в доме хозяин».
И тогда, человек возводит для себя крепости, чтобы спрятаться в них, словно страус головой в песок, изображая свою независимость от стихий. Крепости эти, как и песок в замках на взморье, рассыпаются при первом легком прикосновении к ним любой из стихий, демонстрируя человеку всю неразумность его попыток.
А человек, словно неразумное дитя, продолжает начатое дело, не желая усмирить гордыню и признать поражение. Борьба не приносит желаемых результатов, истощает силы и рушит гармонию душ людей.
Упрямство и неразумность действий давно уже пора прекратить людскому племени. Куда логичнее и вернее, направить усилия на мирное дружеское содружество человека со стихиями природы. Научится бережно и разумно пользоваться этой дружбой для обоюдного благополучия и радости.
Нет, человечество уже давно умеет жить такой мирной жизнью с природой, его породившей и дающей ему все необходимое для жизни. Но все чаще, человек, забывает о том, что со стихией нельзя враждовать из-за ее могущества и независимости.
Что может быть проще того, чтобы уметь черпать во всех стихиях жизненную силу для гармонии и радости бытия своего? Ведь это так просто и так доступно для каждого человека!
Может быть, это глупо и смешно, столько времени и сил тратить на поиск и добычу драгоценного металла, чтобы отлить из него чашу для нечистот, вместо того, чтобы использовать для этой цели почву, которая с радостью примет от нас нечистоты как дар для релаксации силы плодородия?
Давно пора человеку научится получать для себя наслаждение более простыми и естественными способами? Уверен, что сладость послевкусия от наслаждения не зависит от способа, который позволил это наслаждение испытать!
К таким выводам, привели размышления Петра, когда в полдень первого рабочего дня недели, после релакса филигранью стихий в выходные дни, закончилась научная конференция, посвященная новым методам исправления ошибок природы в сердцах новорожденных. А вот ему, Петру, внезапно, до боли в груди захотелось, найти метод исправления ошибок в умах взрослых и больных людей, которых могут радовать золотые унитазы.