Борис БЕМ
Листая страницы молодости.
1.
Французская булка с аппетитной подрумяненной коркой, только что купленная в соседней булочной, таяла на глазах. Хлебное крошево не успевало долетать до земли: проворные, прожорливые воробьи хватали пищу на лету, пытаясь подцепить клювом крошки больше, и улететь с ними подальше. Там, в одиночестве, они торопливо расправлялись с едой и возвращались за следующей порцией снова и снова…
Глеб, молодой человек двадцати двух лет, с пышной кудрявой шевелюрой и внешне казавшимся беззаботным лицом, сидел в тихом садике, расположенном в глубине оживленной магистрали Кировского проспекта города Ленинграда. В руках он держал молодежную газету «Смена». Глеб любил этот садик, именно с ним были связаны самые лучшие его воспоминания о детстве. Мама частенько приводила его сюда. В теплые погожие дни парнишка с удовольствием гонял в садике обручи, катался вначале на трехколесном, а потом и на подростковом велосипеде, а зимой с ватагой таких же, как он мальчишек, азартно играл в снежки и с восторгом летел с крутой ледяной горки на санках.
Пригревало апрельское солнышко. Еще лежал местами почерневший снег, но сквозь оттаявшую землю уже пробивалась робкая зеленая травка. Умытая весенними дождями земля пропиталась влагой. Тут и там блестели чистые лужицы с купающимися в них лучами солнца.
«Как жаль, что этот садик скоро закроют на просушку», — с горечью подумал Глеб. Перед майскими праздниками закрытие на две недели всех садов и скверов в городе стало традицией. В эти весенние дни садовые рабочие подрезали разросшиеся кусты и деревца, только что проснувшиеся после зимней спячки, ремонтировали и красили скамейки, завозили и устанавливали детские качели. Пополнялись свежим песком и песочницы для малышни.
Глеб мечтательно взглянул на небо, — оно было по-весеннему высоким и чистым. Молодому человеку некуда было спешить. Совсем недавно он возвратился из дальних странствий, где около двух лет мотался по матушке Сибири. В армию Глеба не взяли по состоянию здоровья, но он сам себе устроил альтернативу: поехал добровольцем на одну из строек восточной Сибири. Кем только парнишке не пришлось побывать на этой стройке... Вначале Глеб работал просто подсобным рабочим, затем пришлось какое-то время помалярить, а уж только потом только его перевели в бетонщики. Но не прошло и года, как парня скрутил повторно проклятый ревматизм. А ведь из-за него, будь он трижды неладен, и выдали несостоявшемуся солдату военный билет запаса второй категории: «Годен к армии только в военное время». Дальше Глебу повезло — выдвинули его на комсомольскую, уже освобожденную работу, доверили молодому человеку работу в горкоме комсомола... Видимо, комсомольские дела с их интересными и захватывающими событиями настолько увлекли Глеба, что на этом поприще он смог зарекомендовать себя только с положительной стороны. Поэтому неудивительно, что первый секретарь горкома через два месяца предложил Глебу повышение — возглавить организационный отдел.
И все у Глеба шло «как по маслу»… В недалеком будущем светила пареньку карьера крупного комсомольского работника: должны были послать его учиться в высшую комсомольскую школу при ЦК ВЛКСМ. По крайней мере, намеки такие Глебу уже давались, но он взял и удивил всех — подал заявление о переводе на журналистскую работу в любую из районных газет таежной сибирской глубинки. Квалифицированных кадров в то время не хватало, — районы разукрупнялись, и редакторы стонали от нехватки молодых и зеленых «мастеров пера».
За новое дело Глеб взялся серьезно: он разослал письма с рекламными предложениями своих услуг в добрый десяток адресов редакций. В составленном резюме молодой человек отметил, что приходилось ему работать рабкором, что он имеет много публикаций на разные темы в периодике, и вообще, что он хороший, теплый и пушистый.
Предложения из редакций таежной глубинки стали приходить незамедлительно. Глеб был в легком недоумении, держа в руках около десятка писем. Какое же из них ему выбрать? Недолго думая, он перетасовал конверты, зажмурил глаза… и вслепую взял один из них. Выбор остановился на прямоугольнике с яркой красивой розочкой. Адрес на конверте Глеб не читал, но когда он вскрыл письмо, то очень удивился. Редактор одной районки писал, что газета выходит совсем недавно, кадров всего-то — он, да ответственный секретарь. С жильем — «глухо как в танке», а на квартиру можно рассчитывать в лучшем случае через год. Но Глеб, доверившись судьбе, собрал свои нехитрые пожитки, сел на видавший виды рейсовый автобус, и махнул туда, где закон – тайга, а бурый медведь — хозяин.
В той глубинке Глеб прошел хорошую школу. Писать пришлось обо всем: о перспективах развития и о проблемах на производстве, о выполнении планов в сельском хозяйстве. Не брезговал юный корреспондент и репортажами. Особенно хорошо у молодого человека получались очерки. На «Красной доске» редакции, где вывешивались лучшие написанные материалы, Глеб числился в передовиках. Но сколько всякой – разной литературы пришлось перечитать ему долгими бессонными ночами! В любую погоду корреспондент садился на свое верное транспортное средство — велосипед и объезжал машинно-тракторные станции и птичники, поля и молочные фермы, чтобы взять интервью у птичниц и полеводов, у доярок и трактористов. И, не дай бог, было сболтнуть ему что-нибудь невпопад или написать что-то лишнее...
Частенько, в самом начале своей корреспондентской деятельности Глеб попадал в довольно смешные ситуации. Примером тому было посещение одной из птицефабрик. Пока зоотехник увлеченно рассказывал молодому корреспонденту о птичьем производстве, об увеличении поголовья птиц, об их пищевом рационе, в голове Глеба крутилась одна мысль: «А сколько яиц в день может снести одна несушка?»
В своем интервью Глеб, не подумав, возьми и озвучь ее:
— А какова максимальная дневная яйценоскость несушек? Могут ли они приносить два, или, скажем, три яйца в день?
В ответ зоотехник добродушно рассмеялся и провел с молодым человеком небольшой семинар по птицеводству.
— Яйценоскость измеряется путём подсчёта годового количества снесённых яиц, — сказал он. — И у каждой породы кур он разный.
Этот случай послужил Глебу хорошим уроком, и свое дилетантство он стал прятать как можно глубже.
…Командировка, придуманная самим Глебом, затянулась. Подходил к концу второй год его сибирской одиссеи и однажды молодого человека, некогда романтика, потянуло обратно в родные пенаты. Глеб очень сильно скучал по городу Ленинграду, по своим друзьям и знакомым. В городе на Неве у него осталась девушка Алла, с которой молодой человек изредка переписывался. Нет, он не питал к ней страстной любви; молодые люди были знакомы давно и связывали их только ровные и дружеские отношения. Алла была моложе Глеба года на три, училась она в политехническом институте и так же, как и Глеб, связывать себя брачными узами не торопилась…
…Лютая сибирская зима почти сдавала свои позиции, когда в редакции, где трудился Глеб, организовали праздничную вечеринку, посвященную международному женскому дню. В окна ломился северный ветер, а в редакторской комнате было светло, тепло и уютно. Мужчины расстарались на славу: одна за другой открывались яркие коробки с наборами шоколадных конфет, «стреляло» и пенилось «Советское шампанское». Сильный пол был внимателен к своим милым коллегам – дамам: каждой женщине был вручен скромный, но приятный ее сердцу подарок. Произносились восторженные тосты, говорили высокопарные слова…
…На следующий день редактор по причине легкой головной боли на службу немного припоздал, а когда сел в свое рабочее кресло, то увидел на столе лист бумаги с ровным каллиграфическим почерком. Это было заявление Глеба об уходе, оно явилось для шефа бомбой замедленного действия.
Редактор пытался уговорить Глеба остаться; он даже предложил ему выпить по рюмашке, но парень отказался и настойчиво стоял на своем. Одному богу известно, какие в тот раз Глеб привел аргументы, но на следующее утро шеф подписал ему заявление даже без двухнедельной отработки.
Этим же вечером устроили пышную отвальную. Председатель месткома, машинистка Валя, выделила из скромного профсоюзного бюджета аж целых тридцать рублей, а утром с трещащими от похмелья головами вся редакционная братия провожала Глеба на автобус. Ему предстояла долгая, почти четырехсуточная дорога к отчему дому — в родной Ленинград…
…От французской булки оставался еще маленький кусочек. Глеб растер его в ладонях, и бросил «на драку» ненасытным воробьям последние крошки. Серые комочки – воробьи налетели на эти крошки всей стайкой, как будто до этого булки «в упор» не видели. Молодой человек поднялся со скамейки, — воробьи в суматохе разлетелись в разные стороны, а парень пошагал к своему родному дому…
В почтовом ящике подъезда Глеба ожидал сюрприз. Еще дня три назад он наведывался в газетный центр, который находится на Фонтанке рядом с Большим драматическим театром. Там он оставил свое резюме, в котором написал, что ищет место литературного сотрудника в одной из многотиражных газет. При этом молодой человек довольно скромно указал, что опыт работы у него имеется. На это резюме Глеба откликнулся редактор студенческой многотиражки электротехнического института; он и черканул Глебу открытку с номером своего телефона, чтобы предварительно договориться о встрече. Глеб позвонил ему в тот же день. Встреча была назначена на два часа дня у Дома книги — на углу Невского проспекта и канала Грибоедова.
Взяв с собой паспорт, трудовую книжку и подшивку со своими публикациями, молодой человек отправился на деловую встречу. К счастью, на углу проспекта народа было мало. Поэтому, когда из толпы вынырнул высокий и худощавый пожилой дядька в длинном старомодном плаще и трубкой во рту, Глеб сразу догадался, что он и есть редактор. Интуиция его не подвела. Уверенной походкой Глеб подошел к мужчине и представился.
— Марк Натанович Циперович, — ответил мужчина, пожав Глебу руку.
Они разговорились и редактор предложил Глебу прогуляться по Невскому проспекту. Дождика в этот день не намечалось, поэтому прогулка на свежем воздухе оказалась приятной для обоих. Глеб долго и подробно рассказывал о себе, о своих впечатлениях на прежнем месте работы, о суровой сибирской природе. Редактор его не перебивал, — он внимательно слушал Глеба, попыхивая массивной коричневой трубкой, которая очень даже подходила к его сосредоточенному лицу. Будь у него на голове еще и шляпа, то его запросто можно было принять за Конан-дойлевского героя — вездесущего Шерлока Холмса.
Глеб проводил редактора до проходной электротехнического института, и хотел было уже вежливо проститься, как тот неожиданно предложил подняться к нему в кабинет.
В маленькой уютной комнате, куда редактор привел Глеба, за столиком сидела молоденькая симпатичная девушка и стучала на пишущей машинке.
— Значит так, Глеб… Как я понял, документы у вас с собой? — осведомился редактор. — Тогда сразу пишите заявление. Но я хочу вас предупредить, оклады у нас небольшие. Ваш оклад будет составлять всего восемьдесят рублей, а премий у нас не предусмотрено. Но если мы с вами сработаемся, то я помогу вам изыскать дополнительно еще тридцать — сорок рублей.
О том, откуда, из каких источников изыщет он эти дополнительные средства, редактор загадочно умолчал.
— Да, кстати. Познакомьтесь, Глеб, это наша машинистка Марина.
Марина на минутку оторвалась от своей пишущей машинки и кокетливо улыбнулась Глебу.
— Очень приятно, — промурлыкала она.
— Девочка, ты смотри, не обижай парня — это наш новый литсотрудник. Ну, друзья, я вынужден откланяться, меня ждут великие дела, а вы, молодой человек, срочненько идите в отдел кадров. Оформляйтесь, как положено, и за работу. Мариночка введет вас в курс дела.
Редактор размашисто наложил резолюцию на заявлении Глеба и метеором умчался по своим делам…
Быстро оформившись в отделе кадров, Глеб вернулся в редакцию. Машинистка Марина отодвинула в сторону пишущую машинку и с любопытством уставилась на парня.
— Конечно же, это не мое дело, и не для протокола, но я хочу вас предупредить, что пришли вы на живое место.
Глеб удивленно поднял брови.
— И как мне это понимать?
— Дело в том, что литсотрудник — ваш предшественник, еще не уволился. Он отрабатывает последние деньки. И вообще, я вам не завидую. — Мариночка ехидно улыбнулась.
— Что же такое страшное меня здесь ожидает? — попытался шутить Глеб.
— Да страшного то ничего и нет, но я, например, с животом хожу, через месяц — в декретный отпуск. Так что вы будете здесь и жнец, и швец, и на дуде игрец!
«Да, — с горечью подумал Глеб, — вот и получил я «вводный инструктаж», ничего не скажешь». Молодой человек лихорадочно соображал, как бы ему отреагировать на эту информацию, и ему ничего не оставалось, как отшутиться:
— Ну что же, — это, очевидно, мой крест...
— Тяжелым будет ваш крест. Смотрите, не надорвитесь, — язвительно заметила Марина, поджав губки.
После такого «радушного приема» у Глеба напрочь исчезло настроение. Он сел за свой письменный стол и, чтобы как-то отвлечься, на листке бумаги стал рисовать всякие рожицы и замысловатые геометрические фигурки. За этим занятием и застал его стремительно вошедший в комнату молодой человек. Он направился прямиком к столу, за которым сидел Глеб. Парень выглядел совсем мальчишкой, он был примерно такого же возраста, что и Глеб. У молодого человека было простодушное открытое лицо, выразительные глаза и небрежно взлохмаченная челка.
— Представляешь, Сашка, — хихикнула Марина, — а на твое место уже взяли нового литсотрудника!
— Ну и отлично, — с улыбкой произнес молодой человек. Спасибо шефу. Значит, с завтрашнего дня я свободен как птица!
— Александр, — парень радушно протянул Глебу руку.
Глеб представился тоже и пожал руку Сашке. И, все же, ему было как то не по себе, он сидел «как на иголках», ерзая от волнения. В такую пикантную ситуацию Глеб попал в первый раз и, чтобы как-то разрядить обстановку, поинтересовался у коллеги, — не может ли тот показать, где тут у них находится буфет или столовая. Времени было уже около четырех часов дня; на встречу с редактором Глеб пошел на голодный желудок, и у него уже сосало под ложечкой. Парни уже спустились в холл, как вдруг Сашка неожиданно предложил:
— Глеб, а что если сейчас отметить наше знакомство? Шеф сегодня вряд ли появится; как мне известно, вечером его ждут в горкоме партии. А дела я передам тебе завтра с утра. Ты как?
— Вообще-то, я не против, — Глеб был рад такому повороту событий.
— Ну и ладушки! — подмигнул ему Сашка и побежал на второй этаж, чтобы предупредить Марину о том, что их сегодня уже не будет.
Когда он вернулся, молодые люди направились в ближайшую забегаловку. У Глеба в резерве было целых двадцать рублей, и он чувствовал себя почти что королем.
Ребята заказали два мясных салата, по жареному мясу и бутылку столичной водки. Глеб немного волновался и не знал, как и с чего начать беседу; ему хотелось расположить нового знакомого к себе, чтобы получить от него максимум информации. За него все решил Саша. Он оказался компанейским и открытым парнем. Видя, что коллега немного стушевался, Александр решил раскрепостить Глеба.
— Да расслабься ты, наконец, Глеб! И не переживай так. Я, старик, в тебе соперника совсем не вижу. На следующей неделе меня ждут совсем в другом месте. Там и зарплата больше, да и премии дают регулярно. Так что я нисколько на тебя не в обиде. А сейчас давай просто так посидим, потолкуем…
Новый знакомый поведал Глебу, что под руководством своего шефа Циперовича он отработал свыше полугода. И редактор просто достал его частыми придирками. И придирки эти были абсолютно не по делу. Иногда редактор заставлял его, Александра, сидеть вместе с ним и до самой полуночи. Ладно бы, еще делом заниматься, так нет — суеты было больше.
— Представляешь, Глеб, сижу я себе — работаю, а в конце рабочего дня, часов в пять прибегает шеф и прямо с порога: «Сашка, горит номер!» Я тогда посмотрел макет: к каждой полосе был уже сделан подбор материала, оставалось только заполнить «чердак» на первой полосе и несколько белых пятен на четвертой странице. В общем, наш редактор — слишком суетливый и нервный мужик. Чтобы с ним сработаться, нужны очень мягкий характер и железобетонные нервы. Внешне и внутренне шеф — настоящий трудяга, за общее дело болеет! Но, честное слово, — Саша ткнул себя в грудь, — платили бы мне вдвое больше, я бы один делал эту газету, а ему давал бы только подписывать.
Парни еще долго сидели за столиком шашлычной, неторопливо ведя беседу. Из разговоров Глеб узнал, что Саша собирается в этом году поступать в университет на факультет журналистики; у него же самого за плечами было уже три семестра журфака. И авторитет Глеба, когда он сказал об этом Саше, тут же подрос в его глазах..
Саша посоветовал новому коллеге взять не жесткую и не мягкую, а среднюю линию поведения с шефом.
— Самое главное, Глеб, ты слушай, что тебе говорят, но исполняй исключительно в интересах дела и по обстоятельствам. И ни в коем случае не давай садиться себе на голову! Ты знаешь, какой по счету ты литсотрудник? За два года работы уже третий! Вот такие дела… Тебя это не наводит на грустные размышления? — Саша вынул из кармана носовой платок и обтер свой разгоряченный лоб. — Словом, утро вечера — мудренее. Завтра я введу тебя в текущие дела и ознакомлю с перспективой. А пятого мая, как ты знаешь, страна празднует День печати. А какой будет еще праздник, знаешь?
— Нет, — честно признался Глеб.
— Ну, ты, видимо, из Урюпинска приехал, — это только там не знают. Пятого мая, к твоей осведомленности, страна будет отмечать стопятидесятую годовщину со дня рождения автора «Капитала». Так что предстоят большие торжества по поводу отца всесильного учения.
Глеб, признаться, к своему стыду, буквально забыл про юбилей Карла Маркса…
Из шашлычной молодые люди вышли под легким «шофе», и вели себя непринужденно, как закадычные друзья. У спуска в метро «Невский проспект» они тепло распрощались. Саша помчался к троллейбусной остановке…
2.
…На следующий день предшественник, как и обещал, ввел Глеба в текучку, передал ему отпечатанные материалы и клише для следующего номера. С Марком Натановичем Циперовичем Саша попрощался очень сдержанно….
Глеб с головой окунулся в новую работу и даже не заметил, как прошли майские праздники, и отгремел очередной салют Победы. За это время молодой газетчик вместе со своим шефом подготовил к печати три номера, среди которых был и юбилейный. Первая полоса газеты полностью посвящалась Карлу Марксу.
С приходом Глеба работа в редакции оживилась. Даже всегда серьезная Марина, вначале с некоторым подозрением относящаяся к Глебу, оттаяла и признала его как члена коллектива. Но первые три недели они почти не разговаривали, — Глеб готовил материалы от руки, правил их, снова переписывал, и лишь затем чистовики с безупречным каллиграфическим почерком ложились на стол машинистки. Когда закончились уже все майские праздники, и рабочий день прошел без суеты и волнений, у Марины, видимо, было хорошее настроение…
— Глеб, — неожиданно обратилась она к парню, — а почему бы тебе не начать надиктовывать свой материал прямо мне на машинку? — Марина окинула парня любопытным взглядом. — Все маститые журналисты так делают. Знаешь, сколько бумаги экономится при этом…
Молодой человек озадачился вопросом. Он знал некоторых журналистов, работы которых печатались под диктовку, но для этого нужно было соблюдать полный покой. Любой скрип двери или внезапный телефонный звонок мог оборвать тишину, а с ней и плавное течение мысли.
— Нет, это пока не для меня, — отказался Глеб, — вот, когда буду работать в большой газете, тогда и попробую…
Отношения с редактором у Глеба складывались тоже позитивно. Молодой человек приходил в редакцию всегда первым, а уходил, как правило, последним. Он любил работать в одиночестве. Машинистка Марина работала до половины пятого. Если у Глеба находились материалы или просто заготовки в корреспондентском блокноте, то он, зачастую, сам садился за машинку. За годы работы в Сибири парень освоил и это ремесло. Трудился Глеб порой до самого позднего вечера. За неполный месяц работы он успел перезнакомиться почти со всеми членами комитета комсомола и с активом студенческого профкома.
Редактор оценил работу Глеба, он водил его по институтским коридорам и представлял с некоторой гордостью:
— Познакомьтесь, — это мой новый литсотрудник!
А однажды, в комнате редакции, куда случайно заглянул секретарь парткома института, шеф, тепло взглянув на Глеба, провозгласил:
— Вот, — себе на смену кадры готовлю! Нужно уступать дорогу молодым…
К этому времени Глеб уже знал все привычки шефа, он даже предчувствовал, с каким настроением тот войдет в дверь.
Если шеф утром входил в редакцию, широко распахнув дверь, с присказкой: «Три тысячи чертей, Глебася, — номер горит!» — значит, предстояла суета.
Если же он входил тихо и неторопливо, начиная ласково вопрошать: «Глеб, отрок, где твой порох?», — Глеб улыбался в ответ и показывал пальцем на голову. По добродушному настроению шефа можно было судить, что нервотрепки сегодня не будет.
А бывали и такие дни, когда редактор начинал бушевать совсем не по делу, — просто так, в силу своего старческого характера. А по своим годам он был ровесником века. В минуты, когда шеф излишне нервничал и жестикулировал руками, Глеб выходил на лестницу перекурить, а когда возвращался, тот уже, приняв сосредоточенную позу, спокойно вычитывал материалы….
…Но однажды между шефом и литсотрудником возник первый конфликт. Причиной конфликта был уход в декретный отпуск машинистки Марины. Редактор предложил Глебу взять ее обязанности на себя до тех пор, пока он не подыщет другую машинистку. И, конечно же, обещал компенсировать зарплату за расширенную зону обслуживания, т.е. за совместительство. Но прошло недели три, — Глеб в конце месяца получил свой расчетный листочек, и там фигурировал только его нищенский оклад. Этим же вечером между шефом и подчиненным состоялся мужской разговор. И разговор этот впервые был на повышенных тонах.
— Наша газета — дотационная, — с пеной у рта доказывал свое редактор. — Ее тираж не продается, а распространяется среди студентов. Понимаешь, мы на бюджете, и лишних денег у нас нет! Ты сам знаешь, если надо платить пришлому фотографу за снимки и за клише, то я выкладываю наличными. Буквально рвусь на части! — шеф сделал страдальческую мину. — Поддержи меня в трудную минуту, Глебася! Я все тебе компенсирую, ты мне поверь!
Но Глеб, слушая шефа, рисовал в блокноте чертиков и угрюмо молчал.
Редактор ткнул себя в грудь и заявил:
— Слово бывшего морского офицера, что со следующего месяца ты будешь получать надбавку за расширенную зону! По рукам?
Запал гнева у Глеба пропадал, и он вновь поверил своему Марку Натановичу…
3.
…Близилась летняя сессия. Комитет комсомола института потихонечку укомплектовывал десант из добровольцев-студентов на ключевые строительные объекты страны, а в студенческом профкоме планировали мероприятия на летний период. Глеб довольно часто заходил по делам в профком института. Среди профсоюзных активистов из студенческой братии он выделил нескольких бойких парней и девчат, предложив им стать студкорами газеты. С нового учебного года молодой журналист намеревался начать выпуск литературной страницы. В один из дней к Глебу в редакцию заглянула великовозрастная студентка, на вид которой было около тридцати лет. Глеб вначале подумал, что она из преподавательского корпуса.
— Я — член профкома, учусь на четвертом курсе, — представилась девушка. — Зовут меня Оксаной. Могу я быть вам чем-нибудь полезной?
Оксана была девушкой невысокого роста с черными смоляными волосами, заплетенными в длинную и тугую косу. Глеба поразили ее распахнутые, внимательные карие глаза с длинными, густыми ресницами. Всем бы девушка была хороша да пригожа, если бы не ее нос, загнутый крючком вниз. Нос явно портил внешность Оксаны… Глеб предложил девушке тоже стать студкором газеты и сразу же озадачил ее первым заданием — написать заметку о студентах, сдающих экзаменационную сессию досрочно и, желательно, на «отлично».
На следующий день после обеденного перерыва Оксана, как и обещала, принесла в редакцию готовую заметку, написанную на нескольких листочках бумаги. Глеб стал внимательно читать. В заметке писалось, что пятеро студентов из группы радиотехнического факультета института сдали по два экзамена досрочно; одна студентка с другого факультета сдала полную сессию лишь с одной четверкой, остальные ее оценки были отличными. Примечательным оказался тот факт, что среди студентов – досрочников из шести человек — пятеро были с явно еврейскими фамилиями. Автором этой заметки была тоже студентка, — еврейка по национальности. Фамилия у Оксаны оказалась — Гольдштейн. Если вдуматься во все написанное выше и прибавить к тому, что пришла Оксана Гольдштейн к журналисту – еврею, у которого шеф был тоже еврей, то это было что-то…
Впоследствии молодой журналист очень удивился, узнав, что альма-матер имени Бонч-Бруевича в тот момент процентов на сорок состояла из студентов еврейской национальности. «Вот тебе и пятипроцентная принятая норма», — подумал Глеб. Позже выяснилось, что ректор вуза, старичок не из робкого десятка, на совещании в обкоме партии резко высказался о том, что у его студентов нет национальности. И не его беда, если евреи тянутся к знаниям и получают отличные оценки.
— С этим контингентом студентов просто приятно работать, — закончил свое выступление ректор.
Глеб поблагодарил Оксану за ее заметку и в знак признательности пригласил ее в соседний кинотеатр «Баррикада» на вечерний сеанс. Пригласил просто так, безо всякой задней мысли. Оксана, слегка смутившись, согласилась, и молодые люди договорились встретиться у самого кинотеатра. Глеб тут же позвонил в справочное бюро кинотеатра и узнал время начала сеанса. Рабочий день оказался не напряженным, шеф уехал домой рано, сославшись на плохое самочувствие. И это было Глебу на руку...
В кинотеатре «Баррикада» шла веселая и искрометная венгерская кинокомедия. После фильма Глеб вызвался проводить Оксану до трамвая. По дороге они забежали перекусить в сосисочную, чтобы утолить голод. На трамвайной остановке молодой человек поблагодарил девушку за приятно проведенный вечер, и они приветливо распрощались…
4.
… Как-то в конце июня, когда экзаменационная сессия была в самом зените, редактор, а было это в конце дня, вынул из портмоне пятьдесят рублей и протянул их Глебу.
— Держи! Это твоя компенсация: и за машинистку и вообще, за хорошую и отлаженную работу.
Глеб поблагодарил шефа, отметив про себя, что редактор все же не забыл и сдержал свое слово. Немного смущало только то, что деньги Глеб рассчитывал получить из институтской кассы, а не из личного кармана Циперовича. Но это, по мнению Глеба, уже не имело никакого значения, тем более, что деньги ему нужны были позарез и пришлись очень кстати. Обувь молодого человека к тому времени изрядно поистрепалась, а на покупку новых полуботинок сэкономить из зарплаты не получилось...
— Да, кстати, Глеб, скоро близится отпуск, — тем временем продолжал редактор, — жизнь в нашем институте замрет до августа. Я тоже уйду на два месяца. Газета не будет выходить аж до начала нового учебного года.
Редактор многозначительно посмотрел на литсотрудника:
— А ты, небось, тоже хочешь отдохнуть?
Глеб, честно говоря, об отдыхе даже и не мечтал, т.к. отработал он всего ничего — каких-то два с лишним месяца. Но в глазах парня мелькнул блеск.
— Дополнительные каникулы — это было бы здорово! Против них я ничего не имею.
— Хочу сказать тебе, Глеб, что поработал ты отлично, и я тобой вполне доволен, — заключил редактор. — С администрацией института я договорился, за июль ты получишь зарплату полностью, а в августе поможешь в работе приемной комиссии. Договорились?
— Премного благодарен, — шутливо поклонился Глеб, но в груди у него все пело и ликовало.
— Да, вот еще что… С сентября месяца ты, Глеб, будешь получать оклад в сто рублей, и тебе будет оплачиваться единая карточка на проезд. Ты доволен? А я, таким образом, буду перед тобой чист как херувим, и смогу со спокойной совестью отдыхать. И последнее, — вспомнил шеф, уже одевая шляпу. — Я пробил новую единицу фотокорра, правда, пока на полставки.
Сколько же приятной информации свалилось на литсотрудника! Жизнь, как говорится, налаживалась, и впереди маячили неплохие перспективы. «Отпуск!» — Глеб зажмурил глаза и представил себя загорающим на берегу небольшой реки: ласково пригревало летнее солнышко, от цветка к цветку порхали разноцветные бабочки, по высокому небу плыли воздушные облака, и голове Глеба не было ни одной тяжелой мысли…
…Уже поздно ночью, когда общественный транспорт прекратил свою работу, Глеб возвращался из Дома прессы в свою квартиру. Этот выпуск газеты задержался. Редактор подписал номер еще до полуночи и уехал домой, но Глеб долго и тщательно вычитывал оттиски. Захлопнул портфель он только после того, как его стал гнать домой ответственный за выпуск газет. Глеб в приподнятом настроении шел по ночным улицам Ленинграда, на душе у него было легко и спокойно — завтра последний рабочий день. И его незапланированный отпуск не какое-то наваждение и совсем не мираж…
5.
Наутро, когда привезли последний номер газеты, в голове у Глеба был полный бедлам. Во-первых, он до сих пор не знал, как правильно распорядиться предоставленной возможностью отдохнуть. Еще вчера вечером ему позвонила Оксана, и он поделился с ней своей радостью. Оксана предложила Глебу воспользоваться путевкой по линии профсоюза. Например, съездить отдохнуть в Дом отдыха.
— И стоит такая путевка недорого, — взволнованно убеждала девушка, — не свыше пятнадцати рублей за один срок, и это целых двенадцать дней. А если очень захотеть, то можно выпросить путевку на два срока подряд, — тогда вообще здорово получится!
Но Глеба все острее мучил финансовый вопрос. Съездить в Дом отдыха было бы неплохо, вот только на что? Отпускные ему не полагались. Поэтому, праздно прослонявшись в стенах института, он решил «примазаться» к какому-нибудь стройотряду и отправиться на трудовые заработки. С этой мыслью молодой человек и направился в комитет комсомола. А куда еще мог поехать Глеб? В его личной жизни пошел перекос. Его девушка Алла, с которой он переписывался, еще находясь на широких просторах Сибири, стала предъявлять к Глебу претензии. И эти претензии были весьма справедливые. За последние два с половиной месяца как парень устроился на работу в редакцию, молодые люди виделись всего лишь несколько раз. А все их общение сводилось в основном к разговорам по телефону. Алла делала попытки вытащить Глеба в театр или в филармонию, но эти попытки оказывались тщетными. Глеб, правда, обещал придти, и Алла его терпеливо ждала в фойе театра, но звенел первый и второй звонок…, Глеб не приходил, и купленные билеты пропадали. Молодой человек заработался настолько, что начисто забыл даже про Аллин день рождения, вспомнил о нем только поздно вечером. Хорошо, что догадался позвонить по телефону и на словах поздравил девушку. Алла, похоже, надулась, их отношения приближались к разрыву. «Ну, и ладно, — думал Глеб. — Время — лучший доктор. А недолгая разлука — наилучший способ для примирения!»
…Секретарь комитета комсомола Коля Рябцев, выслушав просьбу Глеба, смешался…
— Понимаешь, старик, все стройотряды укомплектованы еще весной, включая медперсоналом и даже поварами. Подожди, минуточку…
Коля набрал телефон местной АТС и связался с комиссаром объединенных студенческих отрядов Анатолием Головченко. Увы… Свободных вакансий не оказалось. И тогда комсомольский вожак, почесав затылок, махнул рукой и решительно произнес:
— Резервным поваром поедешь?
— Но я же совсем не умею готовить, — недоуменно пожал плечами Глеб.
— Ты только никому не говори об этом, — ссадят на полпути! Глеб, не дрейфи, — поезжай поваром, а там что-нибудь придумаем и сделаем замену. С раствором когда-нибудь имел дело?
— Обижаешь, начальник, да я целый год в Сибири бетонщиком пропахал!
— Это меняет дело. Иди тогда к комиссару отряда «Молния», он сидит сейчас в сто четырнадцатой комнате. Скажи ему, что я прислал. А сам я ему перезвоню.
Окрыленный, Глеб побежал оформляться…
Отряд, в который попал молодой журналист, должен был строить кирпичный коровник в Волосовском районе области. В стройотряде подобрались мастера своего дела. По приезду Глеб честно признался командиру отряда, что готовить он не умеет. Зато выдал заверение, что из него выйдет превосходный подсобник, который виртуозно может мешать бетонный раствор.
— Мешать вручную не понадобится, — улыбнулся командир. — Для этого есть электрическая бетономешалка. Лучше ты будешь главным на растворном узле и подчиненным тоже, — все в одном лице. Смекаешь?
…И понеслись будни. Глебу нравилась организация труда в стройотряде; быт и работа были налажены без лишней суеты. Каждый из студентов был на своем месте, и в этом была заслуга мастера отряда — молодого энергичного парня, инженера-строителя по профессии...
Кирпичик по кирпичику, и уже через две недели появились очертания будущего коровника. Работала студенческая молодежь по десять часов ежедневно. С работы ребята приходили усталыми, но вполне довольными. Суббота — короткий день, а вечером — баня. Воскресенье — законный выходной. Весь объем работы, включая внутреннюю отделку и электроснабжение, студенты должны были завершить в двухмесячный срок. У Глеба в запасе был всего лишь один месяц. Когда до окончания отпуска оставалось два дня, журналист выпросил у мастера день отгула на понедельник и поехал в институт. Там он нашел председателя приемной комиссии, долго что-то ему втолковывал и, надо же, ему удалось уговорить того закрыть глаза на прогулы Глеба. В приемной комиссии на общественных началах работало много студентов-старшекурсников, и присутствие — отсутствие одного человека никаким боком на режиме работы института не сказывалось.
Председатель приемной комиссии ободряюще похлопал Глеба по плечу и напутствовал:
— Ты — парень молодой, знаю — денежки тебе нужны, так что езжай, — вкалывай! А с больших барышей кружку пива поставишь!
— Ящик выкачу, — пообещал Глеб и, довольный тем, что все так легко и просто у него получилось, умчался на вокзал.
Он уже строил планы, что, заработав кругленькую сумму денег, купит себе новый костюм и пальто, а Алле что–нибудь из дорогой парфюмерии.
Председатель колхоза не мог не нарадоваться на качественную работу студентов. Еще в прошлом году силами того же отряда был возведен свинарник и силосный бункер, а сегодня, — вот он и коровник, почти под крышей….
…Уже много позже, на торжественной отвальной по случаю завершения строительства, председатель колхоза — хмельной и довольный, — с улыбкой до ушей провозгласит тост за ребят:
— И в следующем году приезжайте, бойцы! Дорогу нашу будете приводить в порядок, а то она у нас — яма на яме! Да и новые мастерские надо строить. Приезжайте, без дела не останетесь!
Близился новый учебный год. На Глеба нельзя было смотреть без жалости: худущий, с изможденным лицом, — он был похож на огородное чучело. Глаза у парня были воспалены от хронического недосыпа — в стройотряде ложились спать около часа ночи, поднимались в шесть утра. Если бы студенческая стройка затянулась еще недели на две, Глеб сломался бы просто физически, тем самым обмишурившись перед своими ровесниками.
«Слава богу, что работе пришел шабаш» — думал Глеб. По предварительным расчетам, согласно коэффициенту трудового участия, на его долю выпадало около семисот рублей. После всех вычетов, затрат на питание, а кормили здесь просто здорово, — спасибо повару и заботам председателя артели, — оставалось чуть больше пятисот рублей. Для Глеба это было целое состояние. Конечно же, заработки бывалых студентов – строителей оказались значительно выше Глебовых, но и, положа руку на сердце, квалификация мастеров была — не чета ему, разнорабочему на подхвате: «Мешай себе раствор и вся недолга…».
6.
— Ну, орел, дай-ка я на тебя подивлюсь, — редактор газеты заключил Глеба в свои объятия…
Марк Натанович только что вернулся с юга, его худощавое, гладковыбритое лицо покрывал ровный бронзовый загар. Отдых редактору явно пошел на пользу, — над брючным ремнем проглядывался довольно округлый животик.
— А ты-то чего такой худющий, неужели прямиком из Освенцима прибыл? — не совсем удачно пошутил шеф.
И его юмор имел под собой основу. Внешне Глеб выглядел не лучшим образом.
— Не в коня корм... — грустно поддержал его шутку бывший стройотрядовец, поделившись с редактором, как он провел свой отпуск.
— Ну, герой, да ты у нас — молодец! И здесь ты оказался прав, перемена труда — тоже отдых, да и в кармане не пусто! Быть может, угостишь после трудов праведных?
Глеб несколько смутился и почти принял шутку за чистую монету, хотя прекрасно знал, что Марк Натанович, его шеф, спиртное и на дух не выносит. Как говорил сам редактор: «Свое он отпил еще в молодости…».
…В тот же день Глеб познакомился и с новенькой машинисткой. Это была грузная тетя в возрасте, как видимо, пенсионерка. На вид женщине было чуть больше пятидесяти лет, она слегка картавила и всячески краснела при этом. Похоже, стеснялась своего произношения.
Глеб снова окунулся в омут привычных редакционных забот, работы у него хватало, и приходилось засиживаться до самого вечера. В один из вечеров к нему на огонек заглянула недавняя знакомая — студкор Оксана Гольдштейн. Девушка явно зашла не случайно, а тщательно готовилась к встрече: на ней красовалась яркая шелковая блузка с пикантным вырезом на груди. Блузка была заправлена в юбку-плиссе, смоляные волосы девушки прибраны в замысловатую прическу, а глаза и губы умело подкрашены. От Оксаны исходил тонкий запах дорогого парфюма. Глеб в это время был в кабинете один; машинистка ушла домой пораньше, да и редактор тоже взял себе привычку по вечерам на работе не задерживаться. Он и так постоянно закрывал своим телом амбразуру «дзота», когда с готовым макетом один раз в неделю ездил в газетный центр на выпуск номера.
— Привет, Глеб! — поздоровалась Оксана, — к тебе можно?
— Заходи, — кивнул головой Глеб, с облегчением отодвигая от себя недописанную статью.
Девушка присела на кончик стула, вынув из своей кожаной заплечной сумки-торбочки бутылку десертного вина «Токай» и два яблока.
— У тебя найдутся чистые стаканы? — деловито поинтересовалась она.
Глеб суетливо нашарил в ящике письменного стола две фарфоровые чашки и побежал их мыть. Оксана аккуратно нарезала яблочки ломтиками и разложила их на бумажной салфетке, как бы случайно оказавшейся у нее в сумке.
— Что за праздник сегодня? По какому поводу гуляем? — спросил воротившийся Глеб. В руках он держал две вымытые чашки.
— Как природа весной пробуждается от спячки, так и наш вуз после каникул, — загадочно улыбнулась Оксана. — Давай, Глебушка, выпьем с тобой за начало учебного года, — он у меня выпускной, а заодно выпьем и за твою первую рабочую неделю после отпуска.
Оксана наполнила чашки и предложила Глебу выпить… на брудершафт.
— Мы же с тобой и так на «ты», — удивился молодой человек.
— Брудершафт вдохновляет людей на поступки, — тихонько вздохнув, выдала Оксана.
— А почему так грустно?
— А с чего это ты взял, что я грущу? — девушка залпом выпила вино, икнула и захрустела ломтиком яблока.
— Тааак, — протянул парень, — даме мы пока что не наливаем. По-моему, ты и так пришла немного подшофе, не правда ли? Что у тебя случилось, Оксанка? Давай — выкладывай!
— Ничего у меня не случилось, — из глаз Оксаны брызнули слезы. Она продолжала грызть яблоко, не обращая внимания на соленые ручейки, бегущие по щекам, стараясь не смотреть на парня.
— И все-таки…
— Ну, если ты так настаиваешь, — буду с тобой откровенной. Как, по-твоему, дожить до тридцати лет и оставаться до сих пор в девках, — это, по-твоему, нормально?
— Ну, не знаю… — протянул Глеб, — я об этом как-то никогда и не задумывался.
— Вот-вот, — никогда не задумывался — передразнила его Оксана. — Не задумывался, потому что ты — не женщина. Так будь же ты смелее. Глеб… Мужик ты, в самом деле, или нет? — и Оксана, скрестив чашки, заставила Глеба выпить до дна, после чего полезла к нему целоваться.
Глеб опешил от такого наступления и напряг все свои мышцы, стараясь удержать Оксану на некотором расстоянии.
— Ну, возьми же меня, возьми, — Оксана разжала объятия и взъерошила парню волосы. — Глебушка, милый, я тебя очень прошу... Понимаешь, мне уже тридцать лет, и с каждой ночью я начинаю испытывать комплекс неполноценности. Эх, знал бы ты, как он мне мешает в жизни… Помоги мне, Глеб, я тебя очень прошу. Я хочу, чтобы первым мужчиной у меня был ты…
— Но ведь я не люблю тебя, чокнутая! — воспротивился, было, Глеб, выбираясь из объятий девушки. — Да к тому же у нас с тобой сумасшедшая разница в возрасте. Ведь перед тобой я еще совсем теленок.
— А я и не прошу тебя жениться на мне. Глеб! Просто разбуди во мне женщину, а я дам тебе слово, что никогда не свяжу тебя по рукам и ногам, — глаза Оксаны блестели от слез, ее голос дрожал от волнения.
Глеб выскочил на лестницу и побежал в спортивный зал, который к счастью был еще открыт, — шел только девятый час вечера. Он схватил первый попавший под руку спортивный мат и, крадучись, попятился назад к лестнице, боясь кого-либо встретить по дороге. Когда запыхавшись, видимо, от волнения тоже, Глеб ввалился в редакционную комнату, Оксана благодарно повисла у него на шее. Ее не нужно было долго упрашивать. Расстелили на полу мат, у Оксаны вдруг, откуда ни возьмись, появилась чистая белоснежная простыня и накрахмаленное полотенце. Видимо, она предусмотрительно взяла этот набор с собой. Постельное белье лежало отдельно в большом полиэтиленовом пакете и ждало своего часа.
Глеб в такой пикантной ситуации еще никогда не находился. Конечно же, он не был мальчиком в полном смысле этого слова. Случались у него контакты с женщинами и раньше, в Сибири, например. Но те контакты были по его желанию, он сам хотел тех женщин и они отвечали ему взаимностью. Сейчас же желание девушки взяло верх над его самообладанием и он, вспомнив пословицу, «чего хочет женщина, — того хочет бог», рухнул в «постель», приготовленную Оксаной. Девушка обожгла Глеба горячим жаром страстных поцелуев; пуговки на ее кофточке как бы сами собой расстегнулись, обнажив высокую грудь, и у парня, пронзенного током любви, возникла неуемная сила страсти.
— Выключи же свет, глупый, — шепнула ему на ухо Оксана.
Глеб, как в тумане, поднялся, нащупал на стене выключатель, и редакционная комната погрузилась во мрак…
7.
…После бурно проведенной ночи трудовая жизнь Глеба изменилась к лучшему. Он почувствовал себя героем из сказки: «Про курочку Рябу». Оксана Гольдштейн стала приносить парню «золотые яички». Разумеется, не в прямом смысле этого слова. Просто, как студкор, она развила широкую деятельность в пользу молодого журналиста. На каждом факультете подобрала по два – три инициативных студента и в редакцию бурным потоком повалили информаторы. По вечерам Глеб задерживался на работе и взыскательно отбирал новости для еженедельных обзоров. Стали поступать и проблемные статьи, освещающие учебный процесс, бытовые условия и досуг студентов. Авторами, к удивлению даже редактора, наряду со студентами стали и именитые преподаватели... Если раньше портфель редакции к очередному выходу номера газеты практически истощался, то сейчас у Глеба имелась возможность выбора. У него появился добрый запас проблемных материалов, а так же зарисовок и очерков. И редакция с утра до вечера гудела, как растревоженный улей…
Однажды шеф не выдержал такого напора и приказал упорядочить часы приема посетителей. Теперь Глеб два раза в неделю во внерабочее время проводил встречи со своими студкорами. С легкой руки литсотрудника они назывались «редакционными часами». Если раньше молодой журналист просиживал на работе, как правило, до восьми вечера, то с легкой руки Оксаны Глеб стал уходить из редакции в половине шестого вечера. По понедельникам и пятницам он немного задерживался в связи с «редакционным часом».
Но в личной жизни Глеба царила неопределенность… После возвращения из колхоза он недели две не показывался на глаза Алле. Затем совесть все-таки взяла свое, и молодой человек с тревогой набрал номер телефона девушки. Алла разговаривала с ним довольно холодно. Глеб назначил девушке свидание. Но, когда после долгой разлуки Глеб протянул девушке букет белых махровых гвоздик и упакованную в целлофан коробочку французского парфюма, — ее настроение к лучшему, увы, не изменилось.
В родной семье Алла воспитывалась по старорежимным дворянским правилам. Ее дедушка, будучи при последнем государе – батюшке имперским чиновником, прожил долгую жизнь и умер не так давно. Родители девушки — питерские интеллигенты — преподавали в Академии художеств. Отец Аллы защитил докторскую диссертацию и заведовал кафедрой. Девочка с ранних лет привыкла к устою семьи, и ее распорядок дня был строго регламентирован. Алла училась на третьем курсе экономического факультета большого Политеха, и ее день был загружен до предела. Помимо занятий в институте девушка исправно посещала государственные курсы иностранных языков и уже довольно сносно изъяснялась на английском и немецком языках. Мечтой студентки была научная карьера в Институте мировой экономики и международных отношений РАН. Алла выписывала большое количество тематической литературы, на ознакомление с которой уходили все ее вечера. Единственными свободными днями у нее были суббота и воскресение. Только эти дни она могла посвятить походу в театр или прогулкам по городу. Но два месяца, предшествующие летним каникулам, Глеб как в воду канул, он лишь изредка звонил девушке по телефону. А вот в старые добрые времена Глеб уделял подруге гораздо больше внимания… Алла была знакома с молодым человеком около пяти лет, тогда он оканчивал школу и поступал в вуз. Но с первого раза поступление оказалось неудачным: Глеб не прошел по конкурсу, и Алла по этому поводу тогда очень переживала.
А познакомились молодые люди на катке… Алла еще совсем неуверенно стояла на коньках, — она только осваивала их, — как Глеб предложил юной школьнице покататься вместе. Мальчик был внимательным и предупредительным, а главное — очень интеллигентным. Когда Алла познакомила своего нового приятеля с родителями, те были от него в полном восторге. Глеб покорил их сердца своим безупречным поведением, а также, не смотря на юный возраст, своей взрослой рассудительностью. Впоследствии молодой человек стал своим человеком в доме Аллы. Но почти три года назад Глеб уехал в Сибирь за романтикой, поступил заочно в университет и стал журналистом. За все это время Алла получила от него десятка два писем, а это не очень то и много. Глеб не любил писать письма… Зато он часто звонил девушке по телефону, восторженно рассказывал ей как он живет, как работает и как любит ее, Аллу... А вот как только он вернулся в Ленинград, словно подменили парня. Сколько раз молодые люди ни договаривались о встрече, Глеб постоянно подводил девушку: он или намного опаздывал, или же не приходил вовсе. О том, сколько слез пролила Алла украдкой, Глеб и не догадывался. Все свои каникулы девушка провела с родителями на даче в пригороде Ленинграда и даже не знала, что ее парень уехал на заработки со студотрядом. Однажды Глеб позвонил Алле домой с деревенской почты, но девушки в это время не было дома. Парень поговорил с ее отцом, от него-то Алла и узнала о делах Глеба…
В этот вечер молодые люди долго ходили по осеннему слякотному Ленинграду и Глеб, как и прежде, читал Алле стихи Константина Симонова. Он знал наизусть многое из произведений любимого автора. Сердце Аллы наконец-то оттаяло и она, разулыбавшись, нежно взяла парня под руку…
8.
…Оксана Гольдштейн приехала в город на Неве из белорусской провинции, но она мечтала и видела во сне себя ленинградкой. Вначале она окончила техникум связи и несколько лет проработала на производстве. Непреодолимая тяга продолжить обучение и получить диплом инженера привела уже далеко не юную абитуриентку сюда — в альма-матер на Мойке. Оксана жила в общежитии; девушка была добродушной и контактной, но она никогда не заигрывала с молодыми девчонками, была с ними подчеркнуто вежливой, незримо соблюдая дистанцию. С парнями, проживающими в общаге, девушка вела себя непринужденно, но все же давала понять, что она не является провинциальной дурочкой – простушкой. Жизнь у Оксаны была скромной; кроме стипендии в сорок рублей девушка получала еще рублей пятьдесят почтовым переводом от своих родителей. Деньги она тратила экономно, однако одевалась всегда модно и элегантно, не жалея средств на косметику. У этой студентки всегда можно было перехватить червонец до очередной стипендии…
…Оксана серьезно увлеклась Глебом, — девушка заходила в редакцию почти ежедневно. Из родни в городе у нее была только пожилая тетка, живущая в маленькой однокомнатной квартире. Раньше тетка работала паспортисткой и жила на служебной площади, а как вышла на пенсию, квартиру по выслуге лет за ней сохранили. Оксанина тетка частенько уезжала к своим родственникам в Белоруссию, и племянница всегда имела свои персональные ключи, — так — на всякий случай, чтобы посмотреть почту или полить комнатные цветы…
Глеб же к Оксане относился довольно прохладно. Душой и сердцем он оставался с любимой Аллочкой. Внутренне переживая, что подает Оксане надежду, он однажды честно рассказал ей о своих чувствах. Девушка внимательно выслушала его.
— Молчи, дурачок, — нежно прикрыв пальчиком губы Глеба, тихо сказала она. — Сегодня мне очень хорошо с тобой, и я счастлива. А что будет завтра, меня уже не волнует. Я обещала тебе, что не буду связывать тебя по рукам и ногам? Обещала! Вот, давай, тогда и договоримся, — пока я не встречу своего принца, ты останешься моим любовником. Пусть будни будут моими, а выходные дни — твоими. Хотя бы пока, временно… — Оксана так разволновалась, что на ее глазах навернулись слезы, и с накрашенных ресниц потекла тушь.
Два, а то и три раза в неделю Оксана и Глеб предавались любовным утехам то на квартире тетки, то у приятелей Глеба. К себе молодой человек Оксану пригласить не мог. Он жил в небольшой комнате коммунальной квартиры со своим пожилым отцом – пенсионером. В их коммунальной квартире жили склочные соседи, которые могли настучать Алле, а Глебу не хотелось терять свою девушку…
…Однажды, накануне октябрьских праздников, Глеб был приглашен на день рождения своим двоюродным братом Романом. Его брат был довольно статного роста, слегка полноват, с округлым лицом и аккуратной короткой стрижкой «под ершик». Работал Роман начальником отдела снабжения в одном из строительных трестов города. Он был человеком мягкого характера, а любимой его поговоркой было выражение: «Хорошего человека должно быть много». И все-таки у Романа был маленький недостаток: он немного тушевался при знакомстве с невысокими девушками, стесняясь своего роста и полной комплекции. Двоюродный брат Глеба жил один в прекрасной двухкомнатной, хорошо обставленной квартире. Родителей у него не было, они погибли в автокатастрофе, когда парню не исполнилось еще и тридцати лет. Родственник Глеба уже успел побывать «под венцом», но его семейная жизнь продолжалась недолго. Его молоденькая и смазливая жена была ветреного характера: не прошло и года после свадьбы, как она в одночасье влюбилась в смуглого кубинца – дипломата и укатила с ним на далекий остров Свободы. С тех пор никаких вестей от своей бывшей благоверной Роман не получал, но он все же не очень сильно переживал по этому поводу; в свои тридцать восемь лет мужчина был хорошо обеспечен: от родителей в наследство ему достались автомашина ГАЗ-21 и дача в Белоострове…
…На торжество к двоюродному брату Глеб пришел вместе с Оксаной. И хотя все его мысли были с Аллой, — он бы успел сообщить ей об этом приглашении, — в самый последний момент Глеб почему-то передумал. Ему было весело и уютно в компании гостей, а рядом с ним сидела нарядная и эффектная Оксана. Звучали красивые речи, играла приятная музыка, но у Глеба на душе скребли кошки — он думал об Аллочке.
Весь вечер именинник был в прекрасном настроении: Роман шутил, рассказывал анекдоты и веселил всю компанию. Объявили дамское танго, на танец Глеба пригласила юная белокурая бестия, очевидно, пришедшая с кем-то из гостей. Оставшись в одиночестве, Оксана оглядела разношерстную мужскую компанию. Она посмотрела в сторону Романа, и их взгляды встретились…
…Уже поздно ночью еле живой пьяненький Глеб, едва не потеряв шапку, плелся, пошатываясь и обнимая Оксану, в сторону стоянки такси…
9.
— Глебася, отрок, где твой порох? — редактор легкой походкой вошел в полуоткрытую дверь кабинета и направился прямо к столу литсотрудника.
Глеб поднял глаза — настроение у шефа было доброе.
— Порох держу сухим и готовлюсь к подвигам, — бойко ответствовал Глеб.
— Между прочим, Глеб, вчера о тебе спрашивали в секторе печати. Хотели переманить в одну известную многотиражку. Предлагали аж сто двадцать рэ в месяц…
Шеф выдержал секундную паузу и продолжил:
— А я сказал, что плачу тебе на двадцать рублей больше! Ха-ха… Тому редактору и возразить было нечем!
Глебу показалось, что эту байку шеф выдумал на ходу, чтобы привлечь внимание к себе: «Вот он — я, твой начальник, забочусь о тебе. И ты служи мне верой и правдой. А вместе мы — надежный и устойчивый творческий тандем».
Так это или нет, — Глебу размышлять было некогда. Однако слишком часто в монологах редактора молодой человек замечал эти барственные, чуть улавливаемые слухом нотки. Сегодня был последний день перед сдачей номера в печать. Первая полоса газеты была отдана под очередную годовщину Конституции; все материалы номера уже лежали в подборке вместе с макетом и клише на столе редактора. Шеф нацепил на нос роговые очки и, пользуясь тем, что машинистка в этот день на работу не вышла по причине болезни, раскурил трубку, принявшись за вычитку материалов. Он дымил и дымил… В редакторской комнате можно было уже «топор вешать», когда Глеб не вытерпел и распахнул настежь форточку. С улицы в комнату ворвались потоки морозного декабрьского воздуха. Прошло часа два, когда редактор, подняв глаза, изобразил на лице кислую мину…
— Глебася, опять в номере — полная синагога, только на развороте я насчитал двенадцать еврейских фамилий. Что, у нас в институте русских авторов нет?
— Марк Натанович, я авторов по национальностям не отличаю, — Глеб неохотно взглянул на шефа, отбивая удар. — Для меня существует один критерий — хороший материал или же плохой! И вы лучше меня знаете, что вуз наш — еврейский, в нем и профессоров – евреев работает больше чем русских. Да и мы с вами, уважаемый шеф, тоже евреи! И если вас, как редактора, мой ответ не удовлетворяет, то ищите себе русского литсотрудника! — Глеб в гневной запальчивости выпалил эту тираду слов и нахмурился. Еще несколько минут назад у него было хорошее настроение и, на тебе, он снова сорвался…
Редактор, не ожидая подобной реакции от младшего коллеги, весь как бы подтянулся, его напряженный лоб покрылся испариной, а в глазах мелькнул холодок недовольства.
— Ну, будя, Глебася, поговорили и будя! Чего нервничать понапрасну…
Литсотрудник исподлобья мельком взглянул на редактора. Лицо того помрачнело. Какой-то молодой хлюст повысил на него, старого газетного волка, голос. Редактор сидел несколько минут в растерянности, ведь он не привык, чтобы ему возражали. Но продолжать и разжигать страсти ему, видимо, не хотелось. По крайней мере, именно сейчас он больше всего хотел загасить еще не разгоревшийся пожар.
— Глебася, — пробурчал он, — я все понимаю, но, к сожалению, такая в стране идеология! И все же я попрошу тебя проследить, чтобы следующие номера не походили на синагогу. Договорились? — редактор подошел к столу литературного сотрудника и первым протянул ему руку…
….Оксана и Роман тайком обменялись телефонами. Девушка продолжала еще какое-то время встречаться с Глебом; их интимные встречи продолжались и далее, но носили уже далеко не систематический характер. Если раньше Оксана караулила Глеба чуть ли не в конце каждого рабочего дня, то теперь она появлялась на его горизонте все реже и реже. В последнее время общение молодых любовников ограничивалось одним свиданием в неделю…
Наконец-то вечно слякотный ленинградский асфальт покрыл толстый слой утоптанного снега. Отзвенели бокалы с шампанским, отыгрались представления у новогодних елок для ребятишек. В город должны были придти крещенские морозы…. А перед самым Новым годом к Глебу в редакцию заглянула Оксана и положила на его стол подарок — коленкоровую черную коробочку с электробритвой «Агидель».
— Спасибо, — растрогался Глеб. — У меня тоже есть для тебя подарок.
Девушка была приятно удивлена, когда парень вальяжно подошел к шкафу и вынул с полки большую коробку с импортным набором косметики. Оксана нежно одарила Глеба признательным взглядом и со всей страстью поцеловала его в губы. На вопрос Глеба, где она будет отмечать Новый год, девушка ответила, что она договорилась отпраздновать это событие с девочками в общежитии. Глеба такой ответ вполне устраивал. Оксана знала, что молодой журналист будет встречать Новый год в семье Аллы — вместе с ее родителями. Ведь это был очень хороший повод для Глеба, ему необходимо было укрепить свой пошатнувшийся имидж.
…Но, если честно, парню было не совсем с руки праздновать новогоднюю ночь в одной компании с родителями Аллы. Он испытывал комплекс вины и чувствовал себя напряженно. Для девушки Глеб купил достойный подарок. Это была золотая цепочка со знаком зодиака — «Тельцом». Сам Глеб по гороскопу был «Девой». Он уже знал, что эти два знака хорошо сочетались, об этом молодой журналист прочитал в одном из гороскопов...
Родители Аллы тепло встретили Глеба, и девушка старалась делать все для того, чтобы он чувствовал себя как дома. Молодые люди поднимали бокалы с шампанским за любовь и за счастье, танцевали, веселились у наряженной елки, а под утро вышли во двор и стали, как в детстве, играть в снежки. Было морозно: под ногами скрипел искрящийся снег, а в небе таинственно мерцали яркие звездочки. Стоя в обнимку, Алла и Глеб не могли оторваться друг на друга. Они и не заметили, как их губы слились в едином поцелуе…
10.
Роман, двоюродный брат Глеба, находился под впечатлением от первых встреч с Оксаной. Девушка поразила его не только своей женственностью и тактичностью, но и красотой. Чуть загнутый носик немного портил лицо Оксаны, но в остальном она была хороша. Молодой мужчина любил рассматривать женские руки; он хорошо запомнил слова покойной мамы о том, что о женщине можно судить по состоянию ее рук. И действительно, когда Роман видел, что у какой-либо девушки плохо сделан маникюр, т.е. ее ногти не обработаны пилочкой, или же, — еще хуже, — видна черная кайма под ногтями, его просто передергивало, поэтому интерес к такой девушке пропадал начисто… А у Оксаны пальчики были безупречными; чуть удлиненные и заостренные ноготки отливали серебряным перламутром. Безымянный пальчик украшало со вкусом подобранное золотое колечко с великолепным, чистой воды, бриллиантом.
Два раза Роман с Оксаной побывали в театре, а последняя их встреча состоялась в ресторане. В тот вечер молодые люди встретились у памятника Пушкину и, гуляя по проспекту, заметили интересную рекламу ресторана, на которой привлекательная блондинка жестом приглашала прохожих заглянуть на огонек. Молодые люди «купились» на эту рекламу, но не пожалели об этом. Они прекрасно провели время. В ресторане играла живая музыка, молодые люди танцевали, а между танцами Оксана рассказывала Роману о себе. Под звон хрустальных бокалов незаметно подкралась ночь, и молодой человек, удачно поймав такси прямо у подъезда ресторана, предложил Оксане поехать к нему домой. Девушка отказалась, изъявив желание ехать к себе в общежитие института. Роман не возражал. Он по-рыцарски проводил Оксану до самого крыльца. На прощание молодой человек, смущаясь, чмокнул Оксану в щечку. Девушка приветливо улыбнулась и, поднявшись на крыльцо общежития, послала Роману воздушный поцелуй…
11.
Редактор многотиражки — Марк Натанович Циперович сидел в редакционной комнате среди разбросанных на столе бумаг и пыхтел трубкой. В кабинете никого не было. Машинистку он отпустил на прием к врачу, а Глеб отпросился у него на пару часов. Парню нужно было восстанавливаться в университете на четвертый семестр.
Только что вышел последний номер газеты, посвященный дню Советской Армии. На ее страницах ветераны войны из числа профессорско-преподавательского состава делились своими воспоминаниями. Праздничный номер газеты был оформлен по-особому, — это постарался Глеб, нащелкав на фотопленку много интересных снимков. У редактора не было серьезных претензий к литсотруднику: дело он свое знал хорошо, материал подавал умело и доходчиво, кроме того увлеченно работал с активом.
… Но из головы редактора никак не выходила их последняя ссора…. Где-то упустил он парня, раз тот стал таким неуправляемым. А Циперович не любил, когда с ним вступали в пререкания. Еще в бытность морским офицером-политработником он привык подчинять себе людей с одного слова и без всяких дискуссий. «Сначала выполни приказ, а потом беги его обжаловать, если он неправильный. Слишком много свободы и самостоятельности дал он парню. Вот и расти смену себе на голову», — редактор задумчиво запыхтел трубкой. Марк Натанович к своему делу относился ревностно, но что греха таить, — материалы к печати в последнее время готовил Глеб, а он их только визировал. Вот и с нынешней передовицей на первой полосе вышла неувязка. Он, редактор, написал передовицу сам, и вроде бы успокоился, так этот молодой телок принялся ее править. Он, видите ли, нашел в ней несколько корявых фраз, поправил их и даже два абзаца добавил от себя лично. Когда же Циперович в типографии стал вычитывать оттиски, менять что-либо уже было поздно. Правда, сегодня утром литсотрудник поставил его, шефа, в известность, что немножко подправил передовицу. Объяснил он это тем, что после правки передовая статья стала намного читабельнее. «А что же будет дальше, — паниковал редактор. — Неужели яйца будут кур учить?»
…Еще в ту пору, когда Глеб только переступил порог редакции, Марк Натанович возрадовался, — что вот, наконец-то, у него появился молоденький и толковый мальчишка. Этого литсотрудника он собирался вылепить по своему образу и подобию, т.к. он — редактор — был уверен, что юнец будет слепо выполнять его волю. Эх, рано же он возрадовался! Если раньше Циперович приходил в редакцию и держал руку на пульсе, то сейчас, практически, Глеб взял инициативу на себя, — не сознательно, конечно же, но… к нему тянутся и студенты, и преподаватели. Вот, и литературную страницу в газете он же придумал…
Комната была уже вся в сигаретном дыму, когда редактор подошел к окну, чтобы приоткрыть створки. «Эх, найти бы мне способного, но более сговорчивого парня», — мысли Марка Натановича перебил телефонный звонок. Редактор привычно развалился в кресле и снял трубку…
12.
Оксана, к некоторому удивлению Глеба, стала навещать его все реже и реже. Если раньше она появлялась в редакции почти ежедневно, то теперь Глеб видел ее один раз в неделю, и то только мельком, — на ходу. Разгадка этой метаморфозы наступила в начале марта, на пороге Международного женского дня... Оксана позвонила Глебу и сама рассказала обо всем, что тревожило ее душу. В конце разговора девушка призналась, что она уже три месяца встречается с Романом. Это признание настолько удивило Глеба, что молодой человек чуть не потерял дар речи. С одной стороны, — молодой человек был доволен хорошей развязкой, но с другой, — он испытывал легкую ревность к старшему родственнику. Как выяснилось из телефонной беседы, Оксана уже третью неделю жила у Романа, тот был просто без ума от девушки, и влюбленные подумывали уже о свадьбе…
Редакционный стол Глеба как всегда был завален клише и отпечатанными заметками; он еще не успел разложить и разнести листки в отдельные стопки по полосам, — машинистка подала ему последние отпечатанные информационные материалы, как в кабинет вошел Циперович.
— Номер горит, три тысячи чертей! Что будем делать? — жестикулируя руками, раскричался редактор.
Он хотел сдать готовый макет пятого марта еще вечером, но клише фотографий не привезли вовремя, и сдача номера переместилась на утро.
Глеб в спокойной манере объяснил редактору, что паниковать нет причин.
— Марк Натанович, да что вы так беспокоитесь? Номер готов и уже вычитан, визируйте его на здоровье и, пожалуйста, — в набор…
Настроение у Глеба было хуже некуда. То ли Оксанин звонок стал тому виной, то ли приход редактора с вечным своим ворчанием… Литсотрудник передал шефу вместе с макетом стопку отпечатанных листков и клише.
— Это уже готовые материалы, они все тщательно вычитаны. Можете визировать. Марк Натанович, я поеду с вами в типографию, дождусь оттисков и буду «ждать до победы». Или же вы подписывайте этот номер и уезжайте домой отдыхать. Честное слово, что-то совсем неважно вы выглядите. — Глеб с сочувствием посмотрел на шефа.
Парень буквально вымучил свое искусственное сострадание на лице. Но, видимо, Глеб оказался плохим артистом. Циперович раскричался о том, что «яйца курицу не учат» и понес, и понес…
Глеб вынул из пачки сигарету и вышел в коридор. Спустя несколько минут из редакции, поправляя на ходу шапку и придерживая под мышкой свой пузатый, потертый временем портфель, пулей вылетел редактор…
13.
Припекало весеннее солнышко. Глеб только что выскочил из метро и торопливым шагом по Невскому проспекту направлялся к Мойке. Уже без малого год Глеб ежедневно отмерял шагами этот привычный маршрут. Был теплый апрельский день, самый первый день месяца, в нашей стране его называют Днем смеха. «Надо бы сегодня как-то разыграть Аллу», — с нежной улыбкой подумал парень...
…Теперь, когда Оксана нашла, наконец-то, свое заплутавшее счастье, у Глеба появилось значительно больше личного времени. Ах, как давно Глеб не появлялся на людях — в приличном интеллигентном обществе! Совсем недавно с Аллочкой он побывал на джазовом концерте. Это была их третья вылазка в свет в наступившем году. Молодые люди стали встречаться чаще, и душевное состояние парня пришло в норму. Он восстановился в вузе, на работе с шефом поддерживал ровные деловые отношения. А на редкие вопли редактора Глеб просто перестал реагировать.
Когда литсотрудник вошел в редакцию, машинистка и редактор были уже на своих рабочих местах. Глеб взглянул на часы, — их стрелки показывали без десяти минут девять. «Удивительная пунктуальность, — отметил про себя Глеб, — обычно шеф не намного, но все-таки опаздывает». В редакторской комнате на стуле посетителя сидел молодой, интеллигентного вида парень в коричневом свитере. На его носу сидели крупные роговые очки с дымчатыми стеклами. При виде Глеба молодой человек слегка привстал.
— Вот, познакомьтесь! — шеф взглянул на Глеба и тут же его взгляд переметнулся на парня. — Это наш новый фотокорреспондент — Игорь Петровский. Он — студент-заочник нашего вуза. Игорь уже несколько лет занимается фотографией.
Редактор также оповестил Глеба о том, что отец нового фотокорреспондента трудится ответственным работником в типографии и теперь у них отпадет вечная проблема с клише.
— Ты ведь помнишь, — обратился редактор к Глебу, сколько я мучился с этим делом?
— А как же, — вставил свои «три копейки» Глеб.
— Ты, Игорь, не волнуйся. Глеб у нас опытный работник, он покажет тебе институт, познакомит с интересными людьми…
«Значит, плакала моя надбавка в сорок рублей», — с сожалением подумал Глеб. И вдруг его осенило. Похоже, редактор копил на него обиду молча; он только сейчас выплеснул ее в хорошо отрежиссированном спектакле. «Я введу этого парня в курс дела, покручусь с ним месячишко, а затем он благополучно займет мое место». — Глеб со злостью прокручивал в голове возможно придуманный коварным шефом сценарий…
…Затаив глубокую обиду на редактора, Глеб, стараясь не подавать вида, продолжал делать газету. Новичок постоянно находился с ним. Фотограф не участвовал в творческом процессе, — эту часть работы Глеб выполнял интимно, — один на один с пишущей машинкой, и никто не имел право нарушать этот процесс.
Новый фотограф ходил с Глебом по кабинетам и кафедрам института, щелкая своим стареньким ФЭДом. Через несколько дней он показал ему профессионально сделанные сюжетные черно-белые фотографии. Журналист с неподдельной радостью поблагодарил коллегу за мастерство, а юный студент постепенно вникал в газетную кухню. Последние два номера газеты литсотрудник делал вместе с фотокорром. Занимался работой, разумеется, сам Глеб, а Игорь просто присутствовал при этом. Наблюдая со стороны, можно было понять, что новичок перенимает опыт, но как его можно было перенять, если журналистское ремесло парню доселе не было знакомо….
… В конце апреля, получив аванс в институтской кассе, Глеб пригласил своего юного коллегу куда-нибудь посидеть и отдохнуть, так сказать, от трудов праведных. Зашли парни в ту же самую забегаловку, которую год назад Глеб, оформившись на работу, посещал вместе с другим коллегой — Сашей… Молодые люди заказали бутылку «Столичной» и под нее все, что полагается. Глеб решил угостить студента-фотокорра на правах старшего. Парни разговорились, — юный коллега оказался простачком и после нескольких возлияний у него развязался язык. Оказалось, что об устройстве сына на работу Циперовича попросил не кто иной, а его, Игоря, отец. Редактор, правда, несколько дней думал, но потом тайно встретился с ним, Игорем, вне стен института. Он сам и предложил юному студенту место литсотрудника с условием обязательного освоения этого ремесла. «Главное, — это иметь желание», — сказал на прощание Циперович. Сейчас Игорь сидел за столом в шашлычной и виновато оправдывался перед старшим коллегой.
— Понимаешь, Глеб, — если бы я знал заранее, что иду на живое место, ни за что не согласился бы, поверь!
— Да верю я, старина, верю! Знаю, что ты здесь ни при чем. — Глеб ободряюще посмотрел на парня и налил еще по рюмашке.
Они выпили и зажевали уже холодным антрекотом.
— А скажи, Игорь, — распалился Глеб. — Ведь так поступить со мной могла только махровая сволочь, — ты не находишь?
Мальчишка, поперхнувшись кусочком еще неразжеванного мяса, в знак согласия кивнул головой…
14.
Наутро Глеб пришел в редакцию спозаранку, ему хотелось побыстрее привести в порядок свои бумаги. Он сел за пишущую машинку, и в течение часа вчерашние блокнотные записи превратились в блок информации. В груди Глеба клокотала обида на старика ¬¬– редактора…
Марк Натанович вошел в кабинет тихой и неторопливой походкой. Глеб, сидя за столом машинистки, вычитывал только что отпечатанный материал. Настроение у шефа было добродушное.
— Глебася, отрок, где твой порох? — забыв про свои стычки с молодым коллегой, редактор по привычке задал в своей манере утренний излюбленный вопрос.
— Где–где? — В Караганде! — неожиданно, с присущим ему темпераментом, выпалил литсотрудник.
Редактор недоуменно посмотрел на Глеба и молча сел в кресло. В голове же у литсотрудника было сумбурно. Он не знал, как ему поступить. Промолчать и «съесть» полученную вчера от студента информацию, — значит, через месяц быть изгнанным с позором. Если написать заявление об уходе по собственному желанию самому, — это значит, сделать неожиданный ход. Ни первый, ни второй вариант не были идеальными, но честолюбие Глеба взяло верх и он, настрочив заявление об уходе, положил листок на стол редактору. Слава богу, что в кабинете, к счастью, они находились одни. Машинистка опять отпросилась по личным делам, а фотограф печатал снимки в институтской лаборатории. Прочитав заявление литсотрудника об увольнении, редактор пришел в бешенство. Расчет Глеба оказался тактически точным. Шеф обрушил на молодого коллегу шквал громких презрительных слов, призывая его к порядочности. Марк Натанович еще долго сотрясал воздух, а потом, помолчав несколько минут, подытожил:
— Если ты и уволишься, — то только с волчьим билетом! Подумай, болван, недоучка, — ты уйдешь от меня с таким пятном, да тебя ни одна редакция не примет, уж я-то об этом позабочусь!
Глеб сидел за столом и в душе ухмылялся над стариком. С одной стороны, парню было его жаль. Ведь редактор все же сделал для него многое: он дал ему самостоятельность, поддерживал в его начинаниях. Но отступать было некуда. Глеб поднялся и вежливо, как ни в чем не бывало, передал редактору уже готовые, отпечатанные на машинке, материалы для очередных номеров газеты их своих запасников. Здесь литсотрудник не поскупился, — у него был приготовлен почти месячный задел.
— Спасибо вам за все, уважаемый Марк Натанович! — Глеб решил несколько смягчить вынужденное расставание и первым пожал редактору руку. — А за трудовой книжкой в отдел кадров я приду завтра. Вы уж не создавайте мне препятствий, пожалуйста! Всего вам самого доброго! — Глеб схватил портфель и чинно вышел из кабинета.
Циперович застыл в оцепенении в своем редакторском кресле…
Внизу, уже в холле института, Глеб случайно столкнулся с Оксаной; он поведал ей о разрыве с редактором и о своем уходе. Девушка вызвалась проводить парня до метро. Они шли по проспекту и говорили друг другу о наболевшем. На углу Невского и Думы молодые люди остановились. Оксана в последний момент поделилась с Глебом, что она честно призналась Роману об их прежних интимных связях.
— Нельзя строить новые отношения на вранье, — заключила девушка. — А тебе, Глеб, я безгранично благодарна. Ты помог мне вытащить счастливый лотерейный билет, — такое не забывается никогда.
В глазах Оксаны заблестели слезы, и она крепко обняла парня на прощание…
15.
В подземном переходе Глеб нашарил в кармане двухкопеечную монету и позвонил Алле. Девушка, к счастью, случайно оказалась дома. Глеб поделился с ней свежей новостью и предложил встретиться в их любимом месте — в садике на Кировском проспекте.
Уже подсох мокрый асфальт, а на деревьях зеленели первые побеги. Садовые скамейки блестели от белоснежной эмали. У входа в садик Глеб натолкнулся на свежевыкрашенную черной краской цепь, к середине которой была прикреплена дощечка с традиционной для этого времени надписью: «САД ЗАКРЫТ НА ПРОСУШКУ».
«Черт побери», — как же он позабыл об этом… Подбежала взволнованная Алла. Глеб манерно развел руками:
— Журналист из меня кончился! Теперь я буду, как Остап Ибрагимович Бендер, переквалифицироваться в управдомы! — торжественно произнес он.
— Вот и здорово будет, — засмеялась Алла. — Чаще буду видеть тебя дома, горе ты мое луковое!
Они нежно взялись за руки и побрели на свой второй «запасной аэродром» встреч — в Парк имени Ленина…
г. Кельн, Германия, январь 2001 года.