Вот и еще один день почти прогорел, лишь угольками кое-где теплится. Кажется, стоит их, не боясь обжечься, разбередить, и календари с ума сойдут. Солнце, устало зевая, вот-вот страницу наскучившей повести перевернет, а на улице, говорю же, никого.
Ворохом падают то ли листья, то ли чьи-то души, то ли письма мои к тебе неотправленные. Одно звонко смеется, встрече, стало быть, радуется и – на мое плечо. Все прожелтевшее насквозь, краем своим щекотным нашептать в ухо что-то пытается и дрожит, дрожит от холода и нетерпения. Беру его в ладони, дыханием осторожным согреваю, смотрю, как буквы берутся за руки и начинают хоровод водить.
Такое же редкое единение гласных и согласных (ухмылка на лице специалиста) я видел лишь однажды в твоей тетради за второй класс. Чуть позже, правда, оказалось, то был университетский конспект, но мне хватило осмотрительности и пары увесистых взглядов, чтобы не комментировать твои каракули. Не скрою, иногда жалею, что не набрал буквы те щедрой пригоршней. Просто, так думаю, моим с твоими было бы веселее.
Достаю из кармана стол, табурет трехногий, печатную машинку, банку с кизиловым компотом и твой велосипед. Его за папиросами отправляю, а сам усаживаюсь посреди перекрестка, берусь тебе новую сказку нестройно настукивать. Послушай, как она будет начинаться.
Жила-была мусорная фея. Много курила и безбожно пила. Счастье дарила, никогда не врала. Ночью гуляла, днем все спала. Детей не любила, хоть ростом мала. От горшка два вершка, зубы неровные, волосы малочисленные с опаловой (нравится?) проседью, музыкальный слух присутствует, но тем благоразумно и ограничивается.
А чем закончится она, пока могу лишь догадываться. Что там будет со всеми этими буквами? Встретит ли мое «я» твое «о»? Погладит ли твое «л» мое «н» по плечу? Узнают ли в обреченной толпе друг друга мое «д» и твое «а». Не знаю.