Я стою на обрыве и не помню, как попал сюда. Вокруг никого нет. Я плачу. Жгучее солнце снаружи, зияющая пустота внутри. У меня больше не осталось сил. Совсем. Что мне делать?
Каждый день я захожу в город, деревню или просто постоялый двор и рассказываю людям о том, что у них внутри. Говорю им о добре, которое есть во всех нас, о том, как оно стремится вырваться наружу, какое счастье и чувство гармонии переполняет человека в этот момент. Я рассказываю встречным, что если они все разом перестанут воровать, обманывать и просто вести себя вопреки совести, то их жизнь, полная тяжб и невзгод, станет легче и радостней.
Богатые и преуспевающие люди, что ездят на повозках и везут за собой бедных слуг, слышат от меня о том, что постоянное потребление богатой пищи не заполнит пустоту внутри них. Я пытаюсь объяснить, что в любое мгновение они могут покинуть эту землю, и все те вещи, в ценность которых они верят, приобретение коих стоило им целой жизни, останутся здесь и, быть может, даже достанутся их соседям, тем самым соседям, с которыми они всю жизнь соревновались в красоте одеяний и блеске драгоценных камней.
Отец, я очень стараюсь подобрать правильные слова.
Я подхожу к крестьянам, чья жизнь предопределена с момента рождения. Эти люди работают с рассвета и до самих сумерек, поэтому они с неохотой отрываются от работы чтобы выслушать меня. Я стараюсь не отвлекать их слишком долго. Ты знаешь, Отец, среди них иногда встречаются весьма достойные. Те, которые выполняют свою работу прилежно и с особым старанием каждый день, даже когда за ними не следят. У таких людей я прошу кров на ночь. Мне доставляет огромное удовольствие разделить с ними пищу и беседу и, ты знаешь, в такие вечера я засыпаю со спокойной душой.
Но, увы, обычно все иначе. Крестьянские дети смотрят на меня со страхом и отвращением. Я медленно подхожу к ним, я улыбаюсь, но их страх не уходит. Взоры их родителей источают озлобленность на весь мир за свою судьбу, за то, что им приходится пахать с рождения и до самой смерти. За то, что они прекрасно понимают, что их дети и внуки проживут такую же жизнь и они не могут ничего им оставить, не могут дать своим детям тот шанс, которого, как они считают, никогда не было у них самих. Этим людям я пытаюсь рассказать о смирении, объяснить им, что в нем они найдут успокоение и покой. Я раз за разом повторяю одни и те же слова о том, что никто не виноват в их текущем положении, что они могут встать и уйти на новое месте хоть сегодня, попробовать начать заново свою жизнь где-то еще. Я умоляю их быть смелыми и не бояться пытаться, пусть даже эти попытки могут и не привести их к чему-то лучшему.
А еще среди крестьян мне иногда попадаются беззубые старики с длинными бородами и выцветшими глазами. В этих глазах я не могу найти ничего, кроме безграничной тоски и боли от осознания собственной слабости и немощности. Отец, я не знаю что сказать этим людям. Раз за разом я пытался заставить себя подойти к ним и вымолвить хоть слово, но оцепеняющий страх непременно настигал меня и сковывал. В те моменты я чувствовал себя как эти старики, слабым и беспомощным, и плакал от бессилия. Отец, я думаю, что ты, в своей бесконечной мудрости, ошибся с выбором и послал того, для кого эта ноша неподъемна.
Иногда мне счастливилось встречаться с воинами. В разговоре с ними я всегда начинаю с того, что искренне восхищаюсь их смелостью и готовностью пожертвовать собой ради близких. После этого я пытаюсь донести до них ту мысль, что, несмотря на их жертвы, их борьба никогда не закончится, что насилие не может принести ничего, кроме еще большего насилия. Я призываю их отказаться от войны и искать мира. Обычно, после моих слов эти воины насмехаются надо мной. Они называют меня трусом, неспособным постоять за себя. Иногда они даже начинают злиться и бить меня за эти слова.
Отец, я верно следовал твоим заветам и всегда отвечал добром на причиненное мне зло, лаской на гнев, милосердием на злобу. Год за годом я нес слово твое всем, кто готов был выслушать меня. Некоторые люди просто отмахивались от меня, как от мелкого насекомого, что прилипает к потной коже в знойный день. Другие, чей разум открыт и ищет правды, слушали с интересом и даже расспрашивали меня о тебе. Кое-кто видел во мне обыкновенного шута, безумца, который говорит то, чего и сам не понимает. Были и те, кто падал на колени и божился стать праведником, дабы искупить грехи и обрести мир в своей душе.
Не знаю, в силе ты постигнуть ту боль, которую испытываю я, видя, что, несмотря на то, что я делаю, несмотря на слова людей, видевших меня, мир не меняется. Люди по-прежнему также слепы в своих страстях, они все также жестоки к окружающим и беспощадны к своей душе. Я начинаю думать, что все мой действия не несут никакой пользы и не способны изменить этот мир. Не знаю, быть может ты изменил свой Великий План и нашел другой способ привести чад своих в лоно света, потому что, как не больно мне это признавать, моя жизнь, жизнь простого человека, коим видят меня все, неспособна изменить что-то в сердцах людей. Отец, мне кажется, я теряю веру.
Поутру я отправляюсь в Иерусалим, как и всегда я буду вести беседы со всяким, кто готов будет услышать Слово Божье. Отец, если ты по-прежнему веришь в меня так, как верил, доверяя миссию по спасению людей, прошу, дай мне знак. Покажи, что надежда еще есть, что не до конца еще зачерствели сердца людей, что, быть может, удастся мне достучаться до них, найти правильные слова, показать им истину и помочь обрести мир.
Я не знаю, что будет дальше. Думаю, ты понимаешь, что я готов на все, дабы суметь сделать то, что должен. Отец, пожалуйста, помоги мне. Пожалуйста.