Свидетели
Решил один солдат, казах по национальности, «закосить» под суицид. Ну, и за минуту до команды «Подъем» аккуратно нарисовал на левом запястье две тоненькие царапины лезвием. Даже одна капля крови выступила.
Когда по подъему рота вскочила и начала одеваться, Кильдибаев остался лежать в постели. Сержант Бабаев, увидев, что солдат не встал, сразу закричал:
– Эй, Кильдибаев! Какого хрена лежишь, а? Что, команда «Подъем» тебя не касается? А ну вставай, давай быстро!
«Самоубийца», скорчив страдальческое лицо, продолжал лежать. Сержант подскочил к кровати и сорвал одеяло с лежащего солдата.
– Э-э-э! – сказал самым жалостливым голосом, на который только способен, Кильдибаев и протянул навстречу сержанту оцарапанную руку.
Но поскольку царапины были столь ничтожные, и капля крови всего одна, то сержант ничего этого не разглядел. Он своей рукой оттолкнул в сторону руку солдата и схватил того за шиворот.
– Вскочил, я тебе сказал! – снова крикнул сержант, начиная сердиться.
– Э-э-э! – снова протянул поцарапанную руку Кильдибаев.
На этот раз сержант царапины заметил и все понял правильно.
– Вены порезал, да? – сочувственно спросил он.
– Да-да! – радостно утвердительно закивал головой солдат.
– Эй, Гопал! – позвал Бабаев другого сержанта по имени. – Иды сюда. Тут Кильдибаев вэны порезал!
– Гдэ лэзвие? – спросил второй сержант солдата.
Сержанты скрутили «косаря» и, вывернув ему руку наружу дугой, несколько раз сильно ударили его лезвием по венам и на запястье и на внутренней поверхности локтя. Кровь фонтанировала сантиметров на пятнадцать вверх, а Кильдибаев орал так, как будто с него живого сняли скальп и стали сдирать кожу, попутно посыпая рану солью и поливая кислотой.
На крик в спальное помещение прибежал взводный, который был ответственный на подъеме.
– Товарищ прапорщик! – радостно доложил сержант Бабаев, взяв под козырек, – рядовой Кильдибаев сэбэ вэны парезал!
Сержант Багателия при этом только беспомощно развел руки, словно говоря, что они, для предотвращения попытки суицида, ничего сделать просто не могли.
– Твою дивизию! Как порезал? – ужаснулся прапорщик, и, увидев воочию глубокие порезы, постель и нательное белье солдата, залитые кровью, ужаснулся еще больше. – Сам порезал? Кто-нибудь это видел?
Вся рота закивала головами и охотно подтвердила в один голос:
– Да! Всэ видели! Сам парэзал!
И когда днем приехали всякие комиссии, в том числе и представители из военной прокуратуры гарнизона, то все солдаты подтвердили и устно и письменно, что Кильдибаев сам себе вены порезал, и вообще раньше в разговорах говорил о самоубийстве и сильном нежелании служить в родной Советской армии.
Кильдибаева уволили через психиатрическое отделение госпиталя. Больше таких случаев в роте не было. «Косарей» в армии не любят, так что, если у кого из солдат и были подобные мысли, то они получили очень наглядный и убедительный пример того, что с ними будет. Не очень педагогично, зато очень действенно! К тому же к характеристике, с которой уволили Кильдибаева больше подходит название «волчий билет».
Да, чуть не забыл! Через полгода Кильдибаев приехал в часть проситься, чтобы взяли его обратно на военную службу. Он очень хотел служить в милиции, а туда уволенных из армии через психиатрическое отделение не берут. И вообще, он срочной службы не отслужил, так что про милицию ему пришлось забыть. Обратно на военную службу его, конечно, не приняли.
Вечером этого дня, когда Кильдибаев «порезал» вены, меня позвали в канцелярию к старшине роты.
– Честь тебе выпала, Иванов, – язвительно сообщил старшина роты, и я насторожился. Как оказалось на этот раз зря. – Будешь членом жюри судить КВН в ДК «Строитель» сегодня в 16.00. Понял?
– Понял, чего же здесь непонятного? – усмехнулся я.
– Жаль, что наша часть не играет, имели бы хоть одного своего судью!
Зато играли части, в которых стажировались Лео, Рома, Веня и «замок». Все они сообщили мне, что подсуживать нужно именно их частям. Кроме них и председатель жюри раза четыре напомнил мне, что высокие оценки нужно непременно ставить войсковой части 19359.
– Хочу подчеркнуть, товарищ сержант – войсковая часть 19359.
Во время выступления команды этой самой части председатель жюри (кстати, гражданский из ДК «Строитель») прямо подскакивал на месте и восхищался.
– Здорово! Вот молодцы! Первое место за ними, вне всякого сомнения!
Однако судил я так, как считал нужным. У меня, как я сам считаю, очень неплохое чувство юмора, и судил я по одному признаку: смешно – не смешно. А еще команда, за которую советовал голосовать председатель жюри, иногда откровенно пошлила. Соответственно я им выше «4» оценок не ставил, а один раз даже влепил «3» балла! Надо было видеть лицо председателя жюри!
– Что ты творишь, курсант? – хмуро сказал председатель жюри. – Ты что, не от мира сего? Я же тебе ясно сказал за кого нужно голосовать!
– Не давите на меня, – смотрю я на него, но он тоже не отводит глаз.
– А то что? – сварливо спрашивает он. Ух, как же он на меня зол!
– А то встану и сообщу во весь голос, что КВН судится нечестно и предвзято. Что вы мне поставили задачу вывести в победители команду войсковой части 19359.
После моих слов председатель сник и больше меня не трогал, хотя по-прежнему подскакивал и открыто всячески выражал поддержку своим фаворитам. Однако зря он старался – его команда заняла второе место. Наверное, не один я старался судить беспристрастно. После КВНа на меня налетел Лео.
– Симона, я же тебе говорил, чтобы ты за нашу команду судил!
– Лео…
– Понял, – поднял руки вверх Лео, – да понял я, понял. Не надо меня никуда посылать и тем более рукам волю давать. Невозможный ты человек, Иванов. Ну, хоть бы раз отступил от своих дурацких принципов.
Лео обиделся, впрочем, и как Веня, Рома и «замок», но уже через несколько дней мы все вместе стояли на морвокзале и любовались праздничным салютом в честь Дня Советской Армии и Военно-Морского Флота.
– Я и не ожидал, что это так красиво, – восхищенно признался Лео, – по телевизору одно, а наяву – совсем другое дело.
Салют действительно был великолепен – на фоне ночного неба взрывались разноцветные огни и рассыпались разными узорами. Мы с удовольствием любовались салютом до конца, а потом купили тортов, лимонада и пошли ко мне – отмечать 23 февраля и петь военно-патриотические песни. Нет, соврал, для себя ребята еще принесли «шило», то самое, которое вытекает из мешка.
Фристайл
– Слышишь, курсант, – цедя слова сквозь зубы, окрикнул меня старшина роты старший прапорщик Никитин. – У меня для тебя есть хорошая радость. В воскресенье в загородном парке будут соревнования по лыжным гонкам.
– И что? – заинтересовался я, не понимая пока, в чем собственно заключается обещанная радость.
– Ты поведешь команду нашей роты, будешь старшим. И будешь бегать вместе со всеми на лыжах. Надеемся, что ты займешь одно из призовых мест, – откровенно ехидничает старшина.
– Зря, – со вздохом отвечаю я и радуюсь тому, что прапорщик Никитин моим ответом сбит с толку.
– Что зря? – начал волноваться старший прапорщик, и глаза у него сразу стали неспокойные. Классный вопрос, молодец товарищ старший прапорщик!
– Зря надеетесь, – уточняю я. – Вы что, забыли из какого я училища? Я же в Крыму учусь. Так что лыжи только по телевизору вижу, когда соревнования по фристайлу смотрю. И вообще, я такой же военнослужащий срочной службы, как и солдаты, как же я старшим пойду?
И я, не скрывая улыбки, жду ответа. В общем, пришлось старшине самому старшим идти. Бегать он, правда, не бегал, но обиду на меня затаил. А вот Бао добровольно вызвался принять участие в этих соревнованиях. Не знаю, как ему это удалось, но съезжая с горки (здесь их называют сопками) он уснул на лыжах, упал и заработал трещину в предплечье.
– Да как же это вообще возможно? – не сдерживаясь в выражениях, распинается наш руководитель стажировки полковник Ленский. – Нельзя спать на лыжах, это же и коню понятно!
– Так точно. Коню понятно, – охотно соглашается с ним «замок», – а вот курсанту выпускного курса Марковскому – все еще нет.
Поскольку шинель на гипс Бао одеть не может, придется ему половину стажировки просидеть в казарме. А прапорщик Леха Забелин, когда узнал, что старшине в его выходной пришлось присутствовать на соревнованиях, долго смеялся, а потом сказал:
– Недальновидный ты человек, Никитин! Не боишься, что этот курсант через полгода придет служить в нашу роту? С его способностями он быстро станет командиром роты, и что тогда?
– А что тогда? – недовольно отвечает старшина, хотя вопрос риторический.
– Как, что тогда? – насмехается над старшиной Забелин. – Не понимаешь? Вешаться тебе тогда придется!
Уже вечером за чашкой чая, я вспомнил этот их разговор, и спросил у Забелина, почему он считает, что я стану командиром роты.
– Я ведь будущий замполит, – напомнил я ему.
– Да какой ты замполит! – махнул было рукой Забелин, но потом, словно опомнившись, поправился: – Нет, ты не подумай, замполит из тебя выйдет хороший, очень хороший, но командир из тебя выйдет просто замечательный! Вот вспомнишь мое слово. И если ты честный человек, выставишь мне пол литру! Ну, что, Фристайл, ты честный человек?
– А почему Фристайл? – спросил я, отхлебнув чая, но тут, же понял, что этот вопрос тоже риторический.
Забыл рассказать, что еще в первый день своего пребывания на севере я пошел в магазин «Арктический». Обилие рыбы и морепродуктов сразу захватило и пленило меня. Очень многие названия рыб я вообще видел и слышал первый раз в жизни. Ежедневно я приходил в магазин «Арктический» и покупал по два-три наименования их продукции на пробу: по двести, по сто пятьдесят грамм. На стажировке я пробыл сорок пять дней, но всего ассортимента магазина так и не перепробовал.
Во время своего первого посещения «Арктического» я обратил внимание на такое блюдо, как рыбные пельмени. Как человек русский, а по рождению сибиряк, я, конечно же, пельмени люблю и не смог устоять перед соблазном попробовать невиданное доселе блюдо – рыбные пельмени.
Пельмени я варил прямо в методическом классе казармы, где и проживал, благо электрическая плита, кастрюля и прочая посуда в роте имелась. Пока пельмени варились, я смотрел концерт на мурманском телеканале.
– Все у нас, как полагается – ширь снегов во все концы.
Километры разбегаются, словно белые песцы.
Проплывет светило сейнером и опять полгода ждать.
Только если болен Севером – ты придешь к нему опять!
Но когда я попробовал, есть сваренные пельмени, они оказались такой гадостью, что, ни в сказке сказать, ни пером описать.
– Я, как северным сиянием, бородою весь оброс.
Сотня верст – не расстояние! Минус тридцать – не мороз!
Кто сказал – природа голая спит медведем круглый год?
Рубит уголь, ищет олово, здешний стоящий народ.
Я взял тарелку с пельменями и с отвращением понес их к мусорному ящику, стоявшему недалеко от входа в казарму. Из канцелярии доносится все та же песня. Надо же, здесь и песни транслируют соответствующие.
– Северяне ценят мужество и доверие в любви.
Ценят тесный локоть дружеский, ценят правду меж людьми.
Было смелых только семеро, а теперь – не сосчитать!
Если крепко болен Севером – ты придешь к нему опять!
В это время из канцелярии роты вышел прапорщик Алексей Забелин. Он втянул носом запах от моей тарелки и спросил.
– Рыбные? Слушай, Фристайл, а ты что, их варил?
– Нет, – возмущенно ответил я, едва сдерживая свое негодование, – я их так, сырыми ел! Прямо замороженными!
– Да ты не горячись, – миролюбиво сказал Забелин, – рыбные пельмени нужно жарить! А к вкусу и запаху вареных рыбных пельменей нужно долго привыкать, но можно так и не привыкнуть.
Попробовал я пожарить, и оказалось, что в жареном виде рыбные пельмени просто замечательные! Рыба в тесте, совершенно без костей, причем теста мало. Для закуски это просто незаменимая вещь! Будете на севере – обязательно попробуйте, не пожалеете!
Сытый и довольный ехал я рейсовым городским автобусом на встречу с Изольдой. На остановке у БМК (базового матросского клуба) в автобус вошло трое курсантов-пятикурсников высшего военно-морского училища, таких раньше называли гардемаринами. Они сразу уставились на мои строительные эмблемы на петлицах.
– Кто знает, это что за эмблемы? – тихо спросил один из них.
– Трудно сказать. Музыкально-тракторное, что ли? – неуверенно улыбнулся второй, понимая, что его предположение нелепое.
– А может машиностроительно–филологические? – уже открыто пошутил третий.
– Может спросить его? – кивнул в мою сторону один из курсантов.
– Неудобно как-то, – поежился первый.
– Спрошу, ты же знаешь, что я не меньше тебя любопытен! А то жалеть буду, что так и не узнал.
Тем не менее, не смотря на заявление, спрашивать меня, этот гардемарин тоже не торопится. И только когда я уже выходил на остановке «Улица Кирова», первый курсант все-таки не выдержал и спросил:
– Сержант, ты в каком училище учишься?
– В ветеринарно-педагогическом, – отшутился я, но поскольку оставлять ребят в крайнем изумлении не хочется, я в дверях задержался и сказал, – это эмблема стройбата.
– А-а, – как-то непонятно, но, впрочем, уважительно сказал первый гардемарин.
Я посмотрел поверх домов – северное сияние залило своим светом половину неба. Ветер дует такой, что шумит в ушах, а в глазах стоит туман от слез.
Неуклюже, шаг за шагом, преодолевая сильные порывы ветра, я шел к дому Изольды. По дороге, в самом начале улицы Кирова я увидел магазин «Электрон» и от любопытства зашел в него. Если честно, то и погреться хотелось. Только-только я подошел к прилавку и стал рассматривать телевизоры, как в магазин влетела румяная с мороза женщина лет тридцати. Она так бесцеремонно оттолкнула меня от прилавка, что я, было, решил, что она хочет со мной познакомиться. Но на самом деле я ей просто мешал.
– Товарищ продавец, – напористо начала она, – у вас есть песня «На дальней станции сойду?» Я всякий раз умираю в том месте, где трава по пояс!
Я улыбнулся и вышел из магазина. Мать Изольды сказала, что та заболела, и у нее высокая температура, и к ней нельзя. Я пристально смотрел на нее, отмечая некоторое несоответствие в ее замешательстве и приветливости. Было в ее голосе что-то фальшивое. Обратно в роту идти было легче, поскольку ветер дул в спину. День окончился бестолково.
Вечер я коротал у телевизора в компании прапорщика Леши Забелина, а потом всю ночь ворочался в постели, думая об Изольде.
Я был недоволен тем, что обещанное свидание так и не состоялось. Я выглянул в окно – ночь укрыла все своей тьмой. Северного, точнее, полярного сияния больше не было, видно потемнело или магнитная буря прошла. Луна и звезды прятались за низкими, густыми облаками. Почему-то ощущалось какое-то беспокойство.
Вор
Было воскресенье, и меня вызвали в канцелярию. Когда я вошел в канцелярию роты, то все наши прапорщики были уже в сборе.
– Присаживайся, курсант, – разрешил старшина роты, указывая кивком на стул.
– Я сержант, – поправил я его, присаживаясь возле Забелина.
– А без разницы, – поморщился старшина как от зубной боли. – Дело, вот какое. По плану у нас запланирована борьба с воровством. Все вы знаете, что у нас в роте есть вор. Как мы с вами ни старались, но вычислить его своими силами мы так и не смогли.
– Аналитики хреновы, – без злости подумал я про себя. Впрочем, не мне их судить, ведь еще неизвестно, как бы там у меня вышло, будь я на их месте.
– Вчера я обратился по этому поводу в милицию, – сообщил старшина, и прапорщики беспокойно заерзали на стульях.
– Может не стоит сор-то из избы выносить? – спросил Забелин.
– Мы и не будем. Я в милицию к знакомому обратился, так что дальше него это не пойдет. Вот что он мне дал – упаковки трех и пятирублевки.
Упаковки были банковские и склеенные между собой под косым углом.
– Это муляж, – объяснил старшина, – «кукла». Если упаковку порвать, то из нее выливается краска розового цвета. Смыть ее ни растворителем, ни мылом нельзя. Так что кто вор вскоре станет очевидным.
– Должно сработать, – одобрил Забелин, – наш вор и червонцами не гнушается, а тут сразу 800 рублей! Что делать будем?
– А ничего. То есть я эти деньги отдам Гамидову, он ими посветит всем в расположении, мол, на подарок маме, сестрам, а потом их положит под подушку, и будет периодически проверять их наличие или отсутствие. Потом проверим у солдат руки. Ну, должен же вор попытаться разлепить эти упаковки? Неудобно ведь их прятать, если они сложены вот таким образом? И вообще, лучше, когда упаковки отдельно.
– Должен купиться, – согласился прапорщик Метров, – что ж, зови Гамидова.
Гамидов сделал все как надо, и вся рота знала, что ему старший брат прислал деньги на подарки родне.
– А то уволят, э, – объяснял Гамидов, – дэнги дадут в послэдний дэн. Я могу ничего, и купить не успэть. А здес в магазинах выбор хороший, да!
После этого он спрятал деньги под подушку. Трижды проверял их наличие, и только в четвертый раз – уже перед самым построением на обед – деньги пропали. Через час после обеда прапорщики выстроили личный состав роты и стали проверять руки, но у всех руки были безо всяких следов краски.
– Не может этого быть, – сказал старшина. – Дежурный по роте! Именной список личного состава сюда!
Стали проверять личный состав по списку и оказалось, что отсутствуют двадцать семь человек. Стали их собирать, менять с наряда по КМТС. Собрали двадцать шесть человек, но у всех руки оказались чистыми.
– Кого нет? – скрывая дрожь в голосе, спрашивает старшина роты
– Рядового Тарасюка, – ответил ему Забелин.
Тарасюк явился за одну минуту до ужина. Руки он прячет глубоко в карманах.
– Руки-то из карманов вынь, – добродушно сказал Никитин, – ты не делай вид, что не слышишь меня. Руки-то вынь!
– А что такое? – нахально спрашивает Тарасюк.
– А ну-ка, ребятки, – приказал старшина роты, и сержанты Бабаев и Багателия, схватив Тарасюка, наклонили его вперед и вытащили его руки из карманов. Естественно, руки были ярко-малинового цвета.
– Ну, вот ты и попался, – удовлетворенно констатировал прапорщик Забелин. – Знакомьтесь, товарищи сержанты, это и есть наш с вами вор – Борис Тарасюк! Однако пора идти в столовую. Рота! Выходи строиться на ужин! Дневальный! Тарасюк остается с тобой, и чтоб ни на шаг от него, понял?
Когда рота вернулась с ужина, то застала Тарасюка лежащим на полу и харкающим кровью. Избит он так, что сам даже встать не может. Дневального рядом не оказалось, его нашли в туалете, этажом ниже.
– Бестолочь! Я же тебе сказал – ни на шаг от него! – закричал Забелин.
– Приспичило мне, товарищ прапорщик, ну что же я его с собой в туалет поведу? Неудобно как-то, – не скрывая улыбки, отвечает дневальный.
Точно, попробуй, придерись к нему!
– Кто его так? – требовательно спрашивает прапорщик. – Кто?
– Кого его? Не видел, – улыбается дневальный. – Я же здесь был!
– Как это им удалось? Вроде все на ужин ходили, а на тебе, – удивляется старшина.
Виновных в избиении вора особо не искали, так что лично для меня так и осталось тайной, кто, и главное, как умудрился избить вора, когда, казалось, вся рота была в столовой, а за ней следили все прапорщики роты?
На следующий день я решил пройтись по магазинам, чтобы выбрать маме подарок. Выходя из дома торговли, я лоб в лоб столкнулся с флотским патрулем – старшим лейтенантом и тремя матросами. Просветы на погонах у офицера были желтые, а это означает, что он точно к нашей строительной комендатуре никакого отношения не имеет.
– Товарищ курсант, – остановил меня офицер. – Начальник гарнизонного патруля старший лейтенант Утесов. Ваши документы.
– Сержант Иванов!
Делать нечего, хотя увольнительной записки у меня нет, но я с уверенным лицом снял перчатки и полез во внутренний карман п/ш за военным билетом. Начальник патруля в это время рассматривал мои эмблемы на петлицах. Было ясно, что он не может вспомнить, что они означают.
– Товарищ сержант, а из какого вы училища?
– Из Симферопольского высшего военно-политического строительного училища, – четко доложил я.
– Ой, блин! Да иди ты! – лицо старшего лейтенанта почему-то даже сморщилось. – За мной!
И он вместе с патрульными исчез в доме торговли. Я рассмеялся после его слов и весело проводил их взглядом. Однако без увольнительной записки в военном городе гулять небезопасно. А на подарок маме я купил зонтик, а то дома они в дефиците.
С утра, после развода меня снова вызвали в канцелярию роты.
– Скажи, курсант, – нервно барабаня пальцами по столу, спрашивает старшина роты, – ты знаешь народную мудрость: «Как 23-е февраля встретишь, так 8-е марта и проведешь?» Короче, мы все в Мурманск за выпивкой, а ты остаешься в роте за главного.
Я же с Украины!
На войсковой стажировке мы столкнулись с тем, что в Североморске уже есть ночное телевидение. У нас в Симферополе такого еще нет. Про Гайсин я вообще молчу! Прихожу я из города глубоко за полночь, а в канцелярии роты, где я прохожу стажировку, сидит командир взвода прапорщик Забелин, ответственный в эту ночь, и смотрит ночную программу.
– Эй, курсант! – кричит прапорщик. – Ты телевизор смотреть будешь?
– Буду, – не отказываюсь я. – Только разденусь.
– Ты совсем-то не раздевайся, – смеется прапорщик, – только верхнюю одежду сними. Этого будет вполне достаточно!
Дневальный по роте скалит зубы от этой шутки. Сбросил я шинель, кашне, шапку, поясной ремень и перчатки, помыл руки и захожу в канцелярию. Взводный как раз собирается пить чай.
– Ты чай будешь? – спрашивает он меня, как радушный хозяин.
– Буду. Спасибо.
– Угощайся, Фристайл, – приглашает взводный. – А ты чего на меня таким зверем смотришь? Не нравится прозвище? Ну, уговорил, уговорил, не буду больше!
На столе стоят тарелки с нарезанным хлебом, салом и луком. А сало нарезано такими кусочками, которые вдвое меньше чем ириски «Золотой ключик» или «Кис-кис», помните такие? Взял я кусок хлеба и стал на нем выкладывать сало в два слоя. Взводный с нескрываемым удовольствием, но молча, наблюдает за мной.
После того как я съел несколько таких бутербродов и выпил чай, я поблагодарил взводного. А он спрашивает:
– Слушай, а ты всегда так сало ешь?
– А что ж вы хотите, я же с Украины.
– Ну, ты даешь! – наконец восхитился и засмеялся он.
К делу это, безусловно, не относится, но когда я через два года перевелся служить в этот город, то мы с Лешей Забелиным стали хорошими друзьями. На следующую ночь я так же за полночь явился в роту. Ответственным по роте стоял уже другой взводный, прапорщик Метров. Увидев меня, он любезно предложил:
– Курсант! Приходи пить чай. Телевизор посмотрим, поболтаем о том, о сем.
– Приду, – охотно пообещал я.
Я вошел в канцелярию и окинул ее взглядом. На столе уже стоит целая буханка хлеба и несколько больших кусков соленого сала.
– Режь, как хочешь, – приветливо улыбнулся взводный.
– Что, уже пересказали? – улыбнулся я.
– Ага! – довольно ответил прапорщик. – Этого будет достаточно?
Меня так и подмывает спросить прапорщика, что его так веселит, но он словно чувствует это и сам объясняет.
– Подобное радуется подобному, – подмигивает он мне, и нарезает себе сало крупными кусками.
– Товарищ прапорщик, – заглянул в канцелярию дежурный по роте, – вас к городскому телефону.
– Есть, – машинально ответил прапорщик и направился к тумбочке дневального, на которой стоит телефон. Однако в трубке он услышал уже только гудки.
– Значит так, – решил лишний раз проинструктировать наряд прапорщик, – команда «Але» выполняется бегом, понятно? В следующий раз именно так и поступайте. Надеюсь, запомнили? – терпеливо и настойчиво разъясняет прапорщик свою мысль. – А то у меня от вашей бестолковости руки и ноги опускаются!
После своей зажигательной речи прапорщик вернулся ко мне.
– Ты знаешь, курсант, кого называют эгоистами? Это люди, которые любят себя больше, чем других эгоистов! А я не эгоист, поскольку помню о тебе, вот! Угощайся, не скромничай!
– Вы хотите сказать, что любите меня? – рассмеялся я.
– Ну, или так, – подмигнул мне прапорщик. – Давай уже будем пить чай, пока он не остыл. Или ты пьешь и холодный чай?
Он надел очки, взял хлеб с салом и стал смотреть телевизор. Через минуту он снял очки и со вздохом сказал:
– Телевизор сломался, даже глаза заболели.
– Какой телевизор? – осторожно спрашиваю я.
– Как какой? Этот, или ты здесь видишь какой-то другой телевизор?
– Прекрасно он показывает, – удивляюсь. – Товарищ прапорщик, а вы свои очки надевали?
– Сейчас посмотрю. О! Нет! Это очки старшины! А вот и мои очки! – прапорщик Метров нацепил на нос свои очки и снова уставился в телевизор. – Совсем другое дело! Спасибо, курсант! Теперь смогу всю ночь спокойно смотреть телевизор! Надо же, как все просто оказалось, а я бы, пожалуй, сам не додумался! Только ты никому не рассказывай про то, как я опростоволосился с очками, добро?
Я пообещал и до самого сегодняшнего дня эту священную тайну хранил! Тем более что прапорщика Метрова вы вряд ли знаете.
Вытрезвитель
Часть, в которой проходит стажировку Лео, находится через забор от роты, где стажируюсь я. А в столовую наша рота ходит в часть к Лео. Так что видимся мы с ним ежедневно, причем по несколько раз на день.
Сегодня пурга, и я решил никуда не ходить, но ко мне в гости пришли Лео, Веня и Рома. Как радушный хозяин, я накрыл стол. Гости тоже пришли не с пустыми руками, так что в столовую можно на ужин и не ходить.
– Ужас, какое неправильное место, этот север, – сыплет словами Веня. – Ни осени, ни весны, ни вечера, ни утра нет. О чем только здешние мужчины говорят с женщинами при знакомстве, на первом свидании, ума не приложу!
– Нечего приложить, поэтому и не понимаешь, – шутит Лео.
По всему видно, что Веня завел бесконечно долгий разговор. К тому же его речь извергает поток повторений.
– Зато на севере загребают деньги лопатой, – говорит Лео.
Тут дверь широко раскрылась, и заглянул прапорщик Забелин, как всегда веселый и шебутной. Он придирчиво осмотрел нас, а потом изрек:
– Привет, алкоголята! Я-то думал, что они тут ведут нездоровый образ жизни, хотел к ним присоединиться, а они тут чай пьют! Детский сад!
– Так мы нальем, – радушно предложил Веня.
– Не травите мою душу, – преодолел искушение прапорщик. – Я сегодня с рулем, поэтому не пью!
Прапорщик исчез, а через минуту от щедрот своих принес нам банку вишневого варенья и буханку свежего белого хлеба. Веня, было, засомневался, есть ему или говорить, и решил совмещать два дела.
– Что ни говорите, – вещает Веня, хотя кроме него никто ничего и не говорит, – но север это настолько колоритно! Да! Я разговаривал с телефоном, – не подумав, ляпнул Веня, – он обещает, что пурга завтра будет еще сильнее.
– С телефоном разговаривал? – встревожено переспрашиваю я. – А он с тобой? Так, Шарикову больше не наливайте!
– Знаете, – не обращая внимания на мои слова, продолжает, как ни в чем не бывало, Веня, – а мне на севере понравилось. Здесь есть много плюсов. Например, упал и сразу можно приложить к ушибу лед! А еще в холод легко отличить умную девушку от не очень умной. Умная – она, в шапке, а дура – с прической!
Снова вернулся прапорщик Забелин. Он насупился, чтобы выглядеть деловым.
– Товарищ курсант, – обратился он ко мне, с самым что ни на есть серьезным видом, – который сержант Иванов, не желаете ли вы случайно поприсутствовать на вечерней поверке личного состава? Ах, не желаете? Я почему-то именно так и думал!
– Ну, если вы без меня не справитесь…
Забелин не выдержал, рассмеялся и удалился. Чего он заглядывал, я так и не понял. Может, правда, беспокоится, чтобы мы тут пьянку не устроили? Через минуту из коридора донеслась ругань прапорщика. Сегодня он высказывается очень откровенно. Самое легкое слово, произнесенное им, было «скотобаза». Веня тут же, не проронив ни слова, выскочил из комнаты в коридор. Мы, понятное дело, последовали за ним.
– Товарищ прапорщик, – волевым голосом произнес Веня, – стремясь к простоте и доходчивости в своей речи перед военными строителями нельзя опускаться до примитива. Слово, оно ведь как пуля, вылетит – не поймаешь. Мы должны быть в авторитете у солдат, и, заметьте, без всякой матерщины! Что касается нетерпимости к инакомыслию…
Если раньше Веня проявлял склонность к непредсказуемым высказываниям, то теперь и его поступки вызывают удивление, так как предположить, что Веня сделает в следующую минуту, нельзя.
– Чего, чего? – удивился Забелин. – Иванов, он у вас что, на самом деле, дурак?
– Нет, просто у него папа – генерал, – охотно ответил я.
После этой новости на прапорщика нахлынула тяжкая волна раскаяния. С чувством глубокого удовлетворения и исполненного долга Веня вернулся в комнату.
– Рома! – с порога возмутился Веня. – Ты уже «приворожил?»
– Кого? – невинными глазами смотрит Рома на Веню, хотя он, разумеется, понимает, к чему тот клонит.
– Кого! Мою булочку! Вконец бессовестный ты человек, Рома.
Рома погладил тугой, как барабан, живот и флегматично сказал:
– Зато теперь можно существовать!
Веня откусил слишком большой кусок хлеба, намазанного вареньем, и на какое-то время замолчал. Я не мог не воспользоваться столь удобным моментом.
– Веня, ты, конечно, способен болтать до утра, но нам пора спать! Суровая и монотонная военная жизнь диктует нам свои неумолимые законы!
– Ну, раз уж нас гонят, будем собираться. Это абсолютно нормальная практика, когда тебе затыкают рот. Рома, в часть пойдем прямо или с приключениями?
После ухода моих приятелей, Забелин снова заглянул ко мне.
– Иванов, у тебя совесть есть? Ах, нет! Ты знаешь, я тоже пришел к такому же выводу! Предупреждать нужно, – хрипло говорит он. – Кстати, только у этого курсанта папа генерал?
– Нет, – улыбаюсь я, – в нашем взводе еще у одного курсанта папа тоже генерал.
Забелин больше ничего не говорит, удрученно качает головой и уходит. Я расстилаю постель и ложусь спать. На уме отчего-то все время вертится фраза: «Добрым молодцам урок».
Однако уснуть не удалось из-за нездорового смеха в коридоре за моей дверью. Это рядовой Михальчук напился до того состояния, что на ногах стоять уже просто не может. Вернее, он все-таки каким-то чудом на ногах держится, а должен был бы уже упасть. Его все смешит, особенно серьезные лица прапорщика и сержантов, и он весело смеется, время от времени покачивая головой.
– Ну-ка, ребятки, – сказал прапорщик сержантам, – помогите ему раздеться до нижнего белья.
Сержанты, видимо, в отличие от меня уже знали, что происходит, и никаких вопросов уже не задавали, а сразу приступили к делу. Я с вопросами тоже воздержался, решив, что все равно сейчас все сам увижу. Когда Михальчук остался в одном «кимоно» и белых тапочках, его под белы рученьки вывели из казармы и, оставив на свежем воздухе, закрыли дверь на засов изнутри. Температура снаружи сейчас минус тридцать пять градусов.
– Пойдем, курсант, чаю попьем, – предложил прапорщик.
– А как же он? – кивнул я головой в сторону входной двери казармы.
– Никакая холера его не возьмет, через час будет, как огурчик. Вот тогда впустим, накажем и поговорим. Поверь, у меня достаточно причин, чтобы обойтись с ним подобным образом. В общем, это не должно тебя удивлять или огорчать. А солдат должен в полной мере осознать свою неправоту. Сам!
Отрезвел солдат гораздо раньше – он бегал, шумел, ругался, прикрывая руками от мороза свое драгоценное место, потом угрожал, потом просил его простить и просто впустить его в роту. Через сорок минут прапорщик Забелин сжалился, и дверь открыли. Правда, перед этим специально выстроили роту, чтобы они посмотрели на своего товарища. Товарищ прижался к батарее, втянул голову в плечи и дрожал всем телом.
– В следующий раз, – назидательно изрек прапорщик, – тот, кто из вас решит привести себя в нетрезвое состояние, так легко не отделается! Дежурный по роте!
– Я! Ефрейтор Калитвинцев, – отозвался дежурный.
– Как согреется этот пьянчужка, пусть наденет мундир и явится пред мои светлые очи в канцелярию роты. Я ему сделаю вливание, чтобы он не посмел больше пьянствовать на службе. Поприсутствуешь? – спросил у меня прапорщик.
– Нет. У меня свидание, – улыбнулся я.
– Тогда не смею задерживать. К тому же, если честно, то мне привычней и сподручней беседовать без посторонних глаз и ушей. А тебе приятного отдыха! Ох, молодость, молодость! Где мои 22 года?
Прапорщик сокрушенно покачал головой и направился в канцелярию, а я, надев верхнюю одежду, поспешил на свидание с Изольдой. Проходя мимо канцелярии, я увидел прапорщика, который углубился в чтение передовицы газеты «Правда». Вернулся я очень поздно и застал неугомонного прапорщика, отчитывавшего дневального, который спал, стоя на тумбочке.
– Ночью на тумбочке спится, понятно, хорошо, это я понимаю. Но вы учтите, кто попадется еще раз, разбужу раз и навсегда. Так и зарубите себе насовсем, понятно?
Старший брат
Я пришел на переговорный пункт на улице Северная Застава, чтобы позвонить домой, но пришлось долго ждать. День я выбрал неудачно – понедельник. День боевой и политической подготовки на флоте, день, когда особенно зверствуют патрули. В обязательном порядке заглядывают они и в такие «злачные места», как главпочтамт и переговорный пункт.
Вот и сейчас, открылась дверь, и в дверях нарисовался гарнизонный патруль во всей красе. Начальник патруля был такой огромный и широкий, что заполнил собой весь дверной проем. Только у головы светилось два просвета. Нет, он не был толстяком, он был богатырь, и Шварценеггер рядом с ним казался бы юным, хрупким младшим братишкой.
Начальник патруля – капитан-лейтенант с желтыми просветами на погонах лениво глянул на меня и тут же отвернулся. Ему и без меня хватило дела. Вот мичман привел матроса на переговоры и тут же был записан в лист начальника патруля. Так и не поговорив, мичман с матросом убыли восвояси.
Вот старший лейтенант прибыл с той же целью, но у него был документ, подтверждающий то, что он имеет право сейчас находиться в городе.
Забыл сообщить, что переговорный пункт на Северной Заставе состоит из двух помещений. Вот во второе помещение и вышел патруль, когда произошла забавная встреча. Двое по виду гражданских мужчин, увидев друг друга, бросились в объятия! Как оказалось – одноклассники и оба коренные североморцы.
– Ты как? – спрашивает один из одноклассников. – Чем занимаешься?
– Я окончил институт, работаю на РЭС, а ты?
И тут в помещение вернулся патруль. Начальник патруля лениво осмотрел присутствующих.
– А я окончил военное училище, служу здесь.
– Так вы – офицер? – заинтересовался начальник патруля, который старший брат Шварценеггера, и активно занялся своими прямыми обязанностями. – Ваши документы? И почему же вы сейчас в часы боевой подготовки находитесь на берегу, да и к тому же в гражданском платье?
– Товарищ капитан-лейтенант! Давайте выйдем на минутку.
Они вышли на лестничную площадку, а когда вернулись, то начальник патруля стал что-то неторопливо записывать в свой лист, а офицер, одетый в гражданку, перекладывая дипломат из руки в руку, несколько раз нервно повторил:
– Ну, ни хрена себе!
– Товарищ старший лейтенант, – поднял голову старший брат, – держите себя в руках, не то я буду вынужден препроводить вас в комендатуру гарнизона.
Меня все еще не соединяли, а «клиентов» начальника патруля не было, и он несколько раз лениво поглядывал на меня. Так что относительно его намерений я нисколько не обманываюсь. Наконец он созрел.
– Товарищ курсант! Подойдите ко мне.
Я сделал вид, что меня это не касается. Начальник патруля повторил свое распоряжение.
– Это вы мне? – нагло улыбнулся я.
– Вам, кому же еще? Здесь военнослужащих больше нет.
– Товарищ капитан-лейтенант, у меня, между прочим, воинское звание есть, – недостаточно уважительно ответил я.
На этот раз начальник патруля отнесся ко мне с уважением и не стал настаивать, он встал во весь свой благородный рост и величественно глянул сверху на мои погоны.
– Товарищ сержант, – сказал он, не повышая голоса, припомнив, как это звание называется в армии, – подойдите ко мне. Строевым не нужно.
Я последовал его совету, спокойно подошел к нему, и, приложив руку к шапке, доложил:
– Товарищ капитан-лейтенант, сержант Иванов по вашему приказанию прибыл.
Начальник патруля сдержанно улыбнулся и тоже козырнул.
– Начальник гарнизонного патруля капитан-лейтенант Иванов! Ваши документы, товарищ сержант.
Что и говорить, я оказался в затруднительном положении, так как у меня есть только военный билет и допуск на секретные объекты, который мне не пригодился, так как я попал не в секретную часть, вернее в часть, где нет секретных объектов.
– Что это? – с недоумением смотрит мой однофамилец на мой допуск.
– По этому документу я вожу солдат на работу, – уверенно соврал я.
– У меня нет оснований вам не доверять, товарищ сержант, – улыбнулся он, хотя основания у него, разумеется, есть. – Но у вас должна быть либо увольнительная записка, либо маршрутный лист, либо отпускной билет, либо командировочное удостоверение.
– Я тоже так говорил своему командованию, но мне сказали, что этого вполне достаточно, – совершенно честно говорю я ему.
– Что ж я запишу ваши данные, в какой части вы стажируетесь? Обещаю, что вам ничего не будет, а командованию вашему помощник коменданта гарнизона популярно объяснит, с какими документами вы можете находиться в городе.
Он записал номер моей части и отпустил меня восвояси. Начальник патруля снова вышел в соседнее помещение, и тут появились пять курсантов пятого курса военного морского училища. Они пренебрежительно глянули на меня, высокомерно бросили «сапог» и проследовали к окошку.
И тут вернулся начальник патруля, с удовольствием оглядел новоприбывших нарушителей и приказал:
– Товарищи курсанты! Ко мне! Ваши документы.
– Понимаете, товарищ капитан-лейтенант, – попытались выкрутиться они.
– Понимаю: документов, позволяющих вам находиться сейчас в городе, нет? Что ж, следуйте за мной.
И он без лишних разговоров увел всех пятерых в военную комендатуру гарнизона. Теперь пришла моя очередь пренебрежительно посмотреть на этих курсантов, которые оказались, так сказать, «гвоздем программы».
А на следующий день меня вызвали в отряд, и замполит части строго спросил:
– Сержант, ты почему слоняешься по гарнизону без документов?
Я рассказал почему, и замполит, посмеявшись, выписал мне командировочное удостоверение на все время моей стажировки – до 3 марта! С этим документом я не боялся ни патрулей, ни старших офицеров и даже раз десять ездил в Мурманск на зависть всему взводу!
Рекламные плакаты
Начальник политотдела СВМС (Северовоенморстроя) в 20.00 подошел к подоконнику, на котором он оставил свою полковничью каракулевую шапку, с «ручкой», то есть с козырьком. Уже протянул руку к ней и вдруг с удивлением обнаружил на подоконнике плотный сверток плакатов. Полковника бросило в холодный пот. Он вдруг вспомнил, что это не просто плакаты, а реклама, извещающая избирателей, то есть взрослых жителей Североморска о том, что завтра в Доме офицеров состоится встреча избирателей с кандидатом в депутаты – командующим Северным флотом адмиралом Громовым!
Встреча уже завтра, а избиратели об этом не очень-то догадываются, поскольку рекламные плакаты все еще находятся в кабинете начальника СВМС! Полковник стал думать. Как оказалось, в политотделе кроме него самого и дежурного уже никого не было. Шустрые подчиненные, получив «добро», давно уже исчезли.
Дежурным по отделу оказался замполит нашей части, в смысле части, где я прохожу стажировку. Поскольку часть находится в 18 километрах от города, а в самом Североморске есть только одна рота, в ней один прапорщик и я, то именно мне и выпала честь развешать в срочном порядке эти рекламные плакаты по всему городу с населением в сто тысяч человек.
Я уже собирался на свидание к Изольде, когда меня срочно, как величайшую драгоценность, препроводили в политотдел. Там начальник политического отдела в высоких словах напомнил мне о демократии, шагающей по стране, и о моем высоком гражданском долге.
После ухода начальника наш замполит все это перевел в более привычную плоскую, приземленную и понятную форму.
– Значит так, сержант, ты коммунист? Очень хорошо. Тебе выпала честь выполнить почетную миссию. Если до утра плакаты висеть не будут – висеть будешь ты, причем за такое интересное место, что Ивановых, на которых испокон веков держится вся Россия, родится меньше. Все понял? Молодец. Это не тот случай, когда можно просто поставить галочку. Плакаты должны висеть и висеть вовремя!
– Есть. Раз должны, значит, будут висеть, – с легкостью пообещал я.
– Скатертью дорога. Доложишь, когда окончишь. В любое время, понял? Но крайний срок исполнения: 7.00 завтрашнего утра. Топай уже, не мозоль мне глаза. В твоем распоряжении, если подумать, не так уж много времени.
Пришлось свидание отложить. Одному с плакатами крайне неудобно, это я сразу понял и потому направился в роту, чтобы взять кого-нибудь в помощь. К моему счастью, ответственным был прапорщик Забелин – самый толковый из всех наших прапорщиков. Он без вопросов дал увольнительную единственному коммунисту из солдат – азербайджанцу Гаджиеву.
Уже через полчаса стало очевидно, что подвига мы не совершим, то есть за час-два никак не управимся, и предстоит нам долгая и не очень веселая ночь. Дело усугублялось большими расстояниями, которые нужно пройти пешком, морозом, при котором ни клей, ни пластилин не клеили. Пришлось вернуться в роту, чтобы набрать канцелярских кнопок, гвоздей и молоток. Пользуясь, случаем, я перезвонил Изольде.
– Привет, Изольда, ждешь? Не жди, я сегодня занят.
– Любопытно узнать кем? Уж не другой ли?
– Помнишь, я тебе рассказывал, что под нашей ротой находится редакция газеты «Строитель» и типография? Так вот, я заказал у них плакаты метр на метр с текстом: «Я, курсант СВВПСУ Толик Иванов, люблю Изольду, которая живет по улице Кирова, дом такой-то, квартира такая-то и работает в магазине … и хочу на ней жениться». Вот сейчас пойду и буду расклеивать эти плакаты по городу.
– Врешь, – недоверчиво хмыкнула Изольда. – Не может этого быть.
– Почему нет? Просто ты меня совсем не знаешь. Вот выйдешь утром – на твоем подъезде тоже будет такой плакат, тогда и поверишь.
– Заинтриговал! Принеси мне один плакат прямо сейчас!
– Ладно, принесу, так и быть, – поколебавшись, пообещал я.
Гаджиев, который слышал весь наш разговор, дружелюбно улыбнулся и сказал:
– Товарищ курсант, вы идите на свидание, нам прапорщик еще одного помощника дал – моего земляка, мы с ним справимся, не сомневайтесь!
И я пошел на свидание. Изольда ждала меня, глядя в окно. Я приветливо помахал ей свернутым плакатом. Увидев меня, глаза ее приобрели заинтересованное выражение. Не успел я войти в прихожую ее квартиры, как она выхватила из моих рук плакат и развернула его. Увидев портрет адмирала Феликса Громова, она громко рассмеялась и сказала:
– Вот ведь была уверена, что врешь, а увидела в твоих руках плакат, засомневалась! Знаешь, а с тобой интересно и не скучно.
Два солдата – азербайджанцы в 30 градусный мороз всю ночь ходили пешком и прибивали плакаты, но поставленную задачу выполнили. Все осталось шито-крыто, и благодарность получил я. На следующий день я услышал, как рядовой Гаджиев рассказывал солдатам:
– Идем мы с курсантом по снегу, а ноги хрустят. Холодно, да!
Старшина роты, осуждающе качая головой, ужасно раздраженно говорит:
– Какой хитрый ты, Иванов. Что скажешь?
– Если вам больше нравится слово «хитрый», пусть будет хитрый, – равнодушно пожал я плечами, не испытывая ни особого уважения к старшине, ни чувства вины.
И тут, как, на зло, из строительной комендатуры позвонили в роту и предупредили, что от роты сегодня в гарнизонный патруль заступает начальник патруля. Поскольку офицеров в роте вовсе нет, значит заступать нужно кому-то из прапорщиков. Сидят они вчетвером и мучаются, кому же из них заступать. Идти в патруль по разным причинам никто не может. То есть, если честно, то не хочет.
– Слышишь, курсант, – окрикивает меня старшина. – Ты же все-таки без пяти минут офицер, выручай, а? Заступишь в наряд начальником патруля?
– Ну, раз надо, – не стал на этот раз выпендриваться я, – но только ведь не положено мне.
– Обойдется, – беспечно сказал старшина.
Я заступил. Но не обошлось. Примерно в течение часа я с двумя патрульными честно ходил по отведенному маршруту. А потом мы нарвались лично на военного коменданта гарнизона! От удивления у него даже челюсти свело судорогой, но потом он опомнился и потребовал наши документы.
Убедившись, что мы не в самоволке, а действительно патруль, комендант поразился еще больше! Сначала он устроил погром в строительной комендатуре за то, что те допустили военнослужащего срочной службы (меня, то есть) к несению службы начальником гарнизонного патруля. Выслушивать он никого не стал, а просто снял с наряда всю дежурную службу.
А моего старшину роты, который направил меня в патруль, просто арестовал и посадил на гауптвахту! Прямо в этот же вечер. Так что выходные старшина роты просидел в камере на губе. В общем, завидовать ему трудно.
Из-под ареста старшина роты примчался злой, как …. Даже трудно сказать как кто, только удивительно как он не отравился от собственной желчи.
– Из-за тебя все, слышишь, курсант! – орал он. – Это все из-за тебя!
– А почему из-за меня? И почему курсант? – спокойно парировал я. – Между прочим, у меня воинское звание есть. Я сержант, если уж на то пошло.
– За что я отсидел? За что? – не унимается старшина роты, глядя на меня горящим взглядом. – Ну, вот скажи мне, сержант, почему я сидел?
– Объяснить? Вероятно потому, что есть все-таки высшая справедливость, – философски заметил я, скрывая улыбку, готовую озарить мое лицо.
– Чего? – поперхнулся словами прапорщик. – Какая еще справедливость?
– Ну, вот смотрите, – начал терпеливо разъяснять я, – ведь если честно, то я не имел права заступать начальником патруля, так? Но я пошел вам навстречу, хотя имел все законные основания не делать этого. Вы и остальные прапорщики поленились идти в патруль, за это вас и наказали. При чем, же здесь я?
– Да если бы не ты… – не стал дослушивать меня старшина роты.
– Если бы не я, – продолжил я, – то вы бы просто заступили в патруль и все. Времени для того, чтобы сутки отстоять в патруле у вас не было, а вот чтобы отсидеть под арестом трое суток ведь нашлось?
Так мы ни до чего конструктивного и не договорились. На следующий день иду я по коридору и вижу – снова наши прапорщики сидят в канцелярии роты и чего-то там решают. Заглянул я в канцелярию и спрашиваю с садистским таким удовольствием:
– Может чего помочь нужно? Так я готов.
Прапорщиков как током ударило, а старшину так, того просто передернуло. Дернулись все, глаза выпятили и в один голос дружно замахали руками.
– Иди себе, иди! – дрожащим голосом закричал старшина. – Без тебя обойдемся!
– Ну, как хотите, – притворно вздохнул я, и не стал больше настаивать. Больше меня на протяжении всей стажировки припахать никуда и не пытались.
Курсовая
Еще в училище нас предупреждали о том, что свои курсовые работы мы должны защищать в политотделе СВМС. Как это будет происходить, никто не знает, а посему готовятся защищаться по старинке, то есть как в училище. А в училище как защищают? Написал работу толщиной в большой палец – пятерка, в указательный – четыре, а если всего с простой карандаш – совсем два балла.
– Товарищ курсант, вам тройка, – сообщает преподаватель.
– Товарищ полковник (подполковник) разрешите пересдать, – просит курсант, зная, что имеет гарантированную возможность повысить свою оценку.
– Что ж, не препятствую, – соглашается преподаватель, – приходите завтра.
Ночью курсант не спит, работа становится заметно толще, и преподаватель, взвесив ее на руке, с удовольствием отмечает:
– Ну, это совсем другое дело! «Хорошо» вас устроит?
Чаще всего курсантов устраивала получаемая отметка. По устоявшейся привычке все наши ребята выбрали себе темы для курсовых работ однотипные: «Классики марксизма-ленинизма о…» или «… в последних решениях партии и правительства».
Мне такие работы не интересны – и работать над ними не интересно, и даже уму они особо ничего не дают, так как все это мы не раз изучали, конспектируя первоисточники и повторяя перед каждым семинаром по гуманитарным дисциплинам.
Несомненно, есть разница, на какую тему писать работу. Поэтому я всегда стараюсь выбрать что-то интереснее, над, чем придется поработать. Благо, что почти всегда есть возможность выбрать такую тему. Я даже не могу себе представить, чтобы я писал что-то нудное, как другие. Вот и теперь я выбрал тему, которая на нормальном языке звучит просто: «Что читают военные строители».
Находясь на стажировке, я периодически заходил в части, где стажируются наши ребята: Веня, Рома, «замок», Лео. И в каждой части я заходил в библиотеку, расспрашивал библиотекарей и записывал их объяснения. Библиотекарям было даже приятно помочь, они чувствовали свою значимость и даже незаменимость. Я же им за их помощь несказанно благодарен. Я даже в часть, где прохожу стажировку, в Малое Сафоново специально ездил.
В результате родилась живая работа, почти не выдуманная. Конечно, кое-какие моменты я сфальсифицировал, например, что каждый воин-киргиз за время службы читает хоть раз их исторический эпос «Манас великолепный», а каждый грузин, «Витязя в тигровой шкуре». Впрочем, с идеологической точки зрения здесь все чисто и правильно, так что придраться не к чему. Кстати, эпос «Манас великолепный» не в каждой городской библиотеке есть, что уж говорить о библиотеке каждого ВСО (военно-строительного отряда!
В политотделе СВМС произошло нечто, чего не было в училище – все наши работы были прочитаны!
– Итак, что читают молодые воины во время КМБ (курса молодого бойца)? – лукаво спросил меня мой замполит части, доброжелательный и вдумчивый человек. Завтра ему предстоит присутствовать на моей защите курсовой работы в политотделе.
– Если честно, то только Уставы. Ну, и письма из дома конечно.
– А газеты, книги? – допытывается замполит, хотя ответ он и сам знает.
– Ну, на это у них еще нет времени. Разве что в туалете.
– Что верно, то верно, – притворно вздыхает замполит.
– Но если нужно, я что-нибудь придумаю!
– Нет, и так хорошо. А то выдумаешь еще, невесть что! Ты уедешь, а нам потом разгребать после тебя придется, – то ли шутит, то ли серьезно говорит замполит.
И вот пришел день защиты курсовых работ. Начальник политотдела СВМС сурово осмотрел нас – курсантов и сказал:
– В общем, если честно, то обсуждать нечего. Единственный человек, который сам написал курсовую работу, это сержант Иванов.
Я встал, якнул и скромно замер по стойке «Смирно».
– Остальные курсанты написали из учебников. Там, конечно, все правильно написано, но ваших умозаключений там нет и на грош, а хотелось узнать именно вашу точку зрения. В общем, разительный контраст с работой сержанта Иванова. Товарищ Иванов, вам мы уже поставили отличную оценку, но все-таки есть один вопрос и к вам.
Наши курсанты громко шушукались, обозленный Зона недовольно прошептал:
– Вот, Симона, вечно ему больше всех надо.
– Точно, – поддакивает Лис, – он же у нас не просто баловень судьбы, он еще и с претензией на исключительность.
Мне хочется спросить, кто им мешает стать таким же баловнем, но не успеваю.
– Товарищ Иванов, а как в роте, где вы проходили военную стажировку, дело обстоит с кинообслуживанием личного состава?
Замполит моей части, который до этого момента сидел гордо, как павлин, вдруг стал меньше в размерах, так как стал глубже опускаться под стол, пытаясь спрятаться за спиной, сидящего перед ним офицера. С растерянным выражением лица он ожидает моего ответа.
С кинообслуживанием в роте дело обстоит из рук вон плохо. Телевизор, разумеется, есть и работает, а вот кинопередвижку из отряда привозили и показывали фильмы крайне редко. Разумеется, политотдел знает об этом преотлично, и все равно я не стал долго раздумывать и решил блефануть.
– В роте есть кинопроектор, и на выходные дни из отдела привозят по 3–4 фильма, а для тех людей, которые находятся в наряде или на работе устраивают дополнительные киносеансы, – уверенно докладываю я.
Замполит части слушает меня с радостью и изумлением. Офицеры политотдела смотрят на меня и улыбаются. Все они улыбаются доброжелательно, и я их понимаю. Зачем им нужна неудобная правда о том, что совсем под боком в роте нет никакого кинообслуживания? Моя ложь им ближе, чем, правда. И их взгляды говорили мне: «Молодец, сержант! Наш человек! Так держать!».
Как это сказал наш начальник училища, когда был еще начальником политотдела про мое выступление на партсобрании? «Выступление товарища Иванова необъективное. То есть там все, конечно, правда, но нам это не нужно». Вот и здесь это тоже никому не нужно. То, что я говорю, все это им на руку.
А еще я недавно вычитал такие слова: «Я часто каялся в том, что говорил, но никогда – о том, что молчал». Так что, по-моему, моя маленькая ложь, это все равно, что молчание. Зам начпо поднял руку и спросил:
– И какая же киноустановка у вас в роте? «Украина – 5?»
– Никак нет! «КН-18», – четко доложил я.
Это я знаю наверняка, потому что из любопытства ходил смотреть, как выглядит эта самая «КН-18», так как в училище нас учили именно на «Украине – 5», и в политотделе СВМС это, разумеется, тоже прекрасно знают.
– Ну, хорошо, товарищ сержант, – поощрительно улыбнулся начпо, – можете садиться. Мне приятно, что мы в вас не ошиблись!
Остальных курсантов гоняли как сидоровых коз, задавая им по 20-30 вопросов. Положительных оценок было непривычно мало. Проще говоря, работы были оценены по достоинству. Мне очень интересно, в чем это там, на счет меня не ошиблись в политотделе, но спросить об этом мне некого.
Бао, выйдя из здания управления СВМС, выбросил в урну какой-то листок.
– Леха, чем это ты там мусоришь? – шутит «замок».
– Да я набросал себе некоторые фразы для ответа, но не пригодилось, – тяжело вздохнул Бао. – И для чего было мне бежать впереди паровоза?
– Что конкретно ты имеешь сейчас в виду? – удивился «замок».
Однако ответа Бао я слушать не стал. У меня еще есть время после защиты курсовой встретиться с Изольдой. Привык я к ней за полтора месяца стажировки. И я решил сделать ей предложение, тем более что и знакомство наше началось с моего обещания того, что она станет моей женой.
Я купил гвоздики (остальные цветы быстро портятся на морозе) и направился к ней на работу, благо ее магазин находится в двух минутах ходьбы от управления СВМС.
– Выходи за меня замуж.
– Хорошо! А когда свадьба?
– Сразу после окончания училища. Выпуск у меня 8-го июля.
На том и порешили, поцеловались, и я быстро сходил в роту, в которой проходил войсковую стажировку за своими вещами, благо от магазина до нее три-четыре минуты ходьбы.
Там меня ожидал приятный сюрприз. Несколько солдат роты, с которыми у меня сложились нормальные отношения, специально для меня в типографии газеты «Строитель» заказали 96-ти листовую тетрадь формата А-4 в грубой обложке. Только листы в ней не в клетку, а белые, да и бумага мелованная. А на обложке золотое тиснение «Рабочая тетрадь. Лейтенант Иванов Анатолий Иванович». Сказать, что мне приятно, это ничего не сказать!
– Будет тебе память о нас, – чуть не прослезился прапорщик Леша Забелин. – Держи краба, курсант! Ну, ладно, ладно, сержант! И чего ты все время обижаешься, все равно скоро лейтенантом будешь! Ну, не поминай лихом и скатертью дорога!
Стажировка окончилась. Впереди двухнедельный отпуск! В училище мы еще переночевали одну ночь, а на утро нас отпустили в отпуск. С вечера я отдал Славке Бахтину его сберегательную книжку, а он принес мне торт «Таврический» и три бутылки «Пепси-колы».
– Слава, это лишнее, – попытался, было, я отказаться. – Я же помог тебе от чистого сердца, а не за выгоду.
– Какая, блин, выгода? Торт? Я тоже от самого чистого сердца! Кстати, выгоду получили мы! Моя жена, уж извини за тавтологию, с выгодой продала часть порошка и мыла, так что мы еще и заработали на этом! Даже жалеем, что заказали так мало. Нужно было накупить этого добра на все деньги!
Обманутые Крымом
Мы с моим земляком из 34-й роты Толей Исаевым едем в отпуск вместе в одном вагоне. Вообще-то билеты у нас были в разные вагоны, но мы поменялись местами, и теперь едем рядом, в одном купе. Так что у нас теперь есть время поговорить, поделиться своими впечатлениями от только что закончившейся войсковой стажировки. В училище нам с земляком почему-то всегда не хватает времени для общения. Вернее, не почему-то, а потому, что я сержант, а наш ротный не любит сержантов никуда отпускать, а земляк мой писарь.
До Джанкоя нам поговорить не дала молодая семья с грудным ребенком, потому что ребенок почти все время громко плакал. Какое-то время мы стоически выдерживали его нескончаемый плач и крики, а потом Исаев не выдержал, и в сердцах сказал:
– Да успокойте же вы его! Это же уже просто невыносимо!
– Мы бы и рады, – улыбнулся молодой папаша, который, кстати, выглядит моложе нас, а его жена еще моложе, – но мы не знаем как. Понимаете, ребята, ребенка мы «купили», а инструкцию, что с ним делать, нет.
В Джанкое они к нашей нескрываемой радости, вышли, а к нам подсел майор-летчик. Он высок, еще крепок, хотя начинает полнеть. У него широкое лицо, густые брови, синие глаза и темно-русые волосы. А еще он под градусом.
– Здравия желаю, товарищ майор, – встали мы с Исаевым со своих мест и поприветствовали старшего по воинскому званию.
– Здравия желаю. Да садись вы, то есть присаживайтесь!
Он не стал брать постель, так как едет только до Запорожья. Зато чая он потребовал у проводника два стакана себе и по стакану для нас с земляком.
– Самое время почаевничать, – сказал майор, потирая руки.
Майор с большим любопытством глазел на наши строительные эмблемы. Когда мы присели к столику, он спросил, отхлебывая горячий чай:
– Курсанты, а вы из какого училища будете? – спрашивает нас майор то ли из вежливости, то ли ему это действительно интересно.
– Из Симферопольского высшего военно-политического строительного училища, – по-военному четко доложил мой земляк.
– А! – широко улыбнулся майор. – Так вы из обманутых Крымом!
– Как это? – заинтересовался я. – Что вы хотите этим сказать?
– Ну, давайте начистоту. Достоверно известно, что служба в стройбате сама по себе не из приятных, – начал майор, прихлебывая горячий чай, – так что по доброй воле мало желающих идти, служить в стройбат. Ведь у вас не редкость поменять за время службы двадцать мест! Дети школы меняют, жены зачастую работы не имеют. Вот и заманивают несмышленых юношей учебой в Крыму, чтобы шли служить в стройбат. А потом, раз – чудесная сказка заканчивается, и начинаются пустыня, горы, тайга, крайний север. Другие офицеры в городах служат, а ваш брат – вагончики, бараки и только перед пенсией перевод в город и пристойная жизнь. Вот и выходит, что вас обманывают Крымом!
– Я не вполне понимаю, – недоуменно говорит мой земляк.
Майор лукаво улыбается и принимается за второй стакан чая.
– Вы ошибаетесь, товарищ майор, – улыбаюсь и я, хотя я был неприятно удивлен его словам, – если бы было так, как вы говорите, то в стройбате других офицеров, кроме как выпускников нашего училища, и не было бы. А так в нашей стране строительных училищ хватает: командных, инженерных и еще одно политическое. И все они – не в Крыму! Так что просто нам повезло больше, чем курсантам других училищ, в том числе и не строительных!
– Все равно, – не сдается майор, продолжая посмеиваться, – если и не обманутые, то испорченные Крымом. Все вы тут – баловни судьбы. С этим, надеюсь, ты спорить не станешь?
Но я готов был поспорить и на тему нашей испорченности, тем более что я нисколько не сомневаюсь, что могу победить в этом споре. Однако майор, явно не желая больше с нами разговаривать, устроился удобнее и демонстративно уткнулся в газету, «не замечая» моих взглядов и уклоняясь от дальнейшего разговора, так что поставить финальную точку в споре мне не удалось. Я заказал еще чай, но майор кивком отказался. Вскоре наш попутчик и вовсе вышел. Перед тем, как попрощаться, он сказал нам уже на ходу:
– Вы учитесь на выпускном курсе, так что могу еще раз повторить, очень скоро вам придется убедиться в моей правоте. А пока просто поверьте мне на слово.
На этот раз я ничего ему не возразил, так как счел это нецелесообразным. Смысла в дальнейшем разговоре нет, все равно майор сейчас выйдет и все.
– Ну, все, кадеты, спасибо за кампанию, а теперь мне очень пора. Удачи вам. Даст Бог, свидимся когда-нибудь! Тогда и расскажите о том, прав я был или нет!
Майор подхватил свой баул и направился к выходу из вагона.
– И чего ты с ним спорил? – удивляется земляк после того, как майор вышел. – Ясно же, что он нам просто завидует. Действительно, не всем удается учиться в военном училище в Крыму!
Когда поезд тронулся, проводник принес нам четыре бутылки пива «Жигулевское» и пару хвостов вяленой рыбы.
– Ваш попутчик, майор, вам велел передать, – широко улыбнувшись нам, объяснил проводник.
– Мужик этот майор, – обрадовался Исаев, – надо же, приятно удивил!
Я пива не пью, а вот мой земляк выпил все четыре бутылки. Он все пытался убедить меня, чтобы я попробовал пиво, но мне даже сам запах пива неприятен и я отказывался.
– Очень жаль, – притворно сожалеет о том, что я не пью, Исаев, – ну ничего, мне больше достанется!
Выпив все пиво, Исаев завалился спать. Так что я лишился общества для общения, а другого просто не стал искать. Как это Мишка говорит: «С пивом рай и в шалаше», ну, и в вагоне, разумеется, тоже.
– Слушай, тезка, – поднял вдруг голову от подушки земляк, – или как там тебя? А-а! Вспомнил! Слушай, Симона, не знаю, как тебе, а мне приятно ощущать себя обманутым Крымом! А тебе?
– Не знаю, не думал еще. Да спи ты уже, пьянчужка! Нет на твою голову военного патруля!
– И никакого другого патруля тоже! А я не пьяница. Просто четыре бутылки пива, оказывается, это для меня многовато. Без тренировки-то!
– Ладно, пусть не пьянчужка, но балаболка! В любом случае спи уже!
– И что ты думаешь? – смеется Исаев. – Сейчас возьму и как усну!
И Толик практически мгновенно уснул и проспал до самых Зятковец, до станции, где нас встречали родители.
Последний курсантский отпуск
Я уже больше недели дома и вызваниваю своего лучшего друга Виталия Шепелева, чтобы он зашел ко мне в гости, а он все занят. Он теперь живет со своей женой в доме у тещи и тестя и меня к себе не зовет. А я все удивляюсь, неужели он не может пригласить меня к себе? Я попытался напроситься к нему, но получил решительный и недвусмысленный отказ.
Наконец, уже за пару дней до моего возвращения в училище, он нашел время и пришел ко мне. Я не выдержал и со всей присущей мне нескромностью, что называется, без обиняков, в лоб спросил его, почему мне нельзя приходить к нему домой? Ответ друга просто поразил меня. Оказывается, он еще до свадьбы рассказал своей жене, то есть тогда еще невесте, о том, как я сказал ему, что она шлюха, и будет такой всегда, и ничего хорошего из их брака не выйдет.
Теперь понятно, почему она не хочет видеть меня в своем доме!
– Однако, – оправившись от первого шока, сказал я. – Скажи, а не говорить ей об этом никак нельзя было?
– Зачем? У меня от жены секретов нет, – гордо ответил мой друг.
– Так ты ей рассказываешь буквально все? – поразился я, так как считаю, что есть все-таки вещи, в которые посвящать жен совершенно незачем. Доверяешь человеку, а он все выкладывает жене!
– Конечно, – с вызовом отвечает Вит. – Я считаю, что это правильно, и так должно быть во всех семьях.
– Скажи, – сдерживаю я улыбку, – а твоя жена так же откровенна с тобой, как ты с ней?
– Конечно, – довольным тоном вскричал Вит. – И она тоже!
Я промолчал и не стал говорить своему другу, что не далее, как вчера видел его жену в машине с другим мужчиной. И что они целовались, и он сжимал руками ее грудь, а потом они куда-то уехали.
– У вас вчера были гости? – невпопад спрашиваю я. А сам думаю о том, как это в моем друге гармонично сочетается глубокий, живой ум с такой вот «слепотой» и глупостью? Хотя, конечно, любовь это торжество воображения над интеллектом, а Вит, похоже, на самом деле любит свою жену. А еще, видимо не зря говорят, что в любовном треугольнике один угол всегда тупой. К сожалени, на этот раз это мой лучший друг.
– Нет, мы с тестем весь день его машину ремонтировали, а жена ездила в село к бабушке, лекарства отвозила. А что?
– Да нет, ничего, – ответил я и тут же перевел разговор на другую тему. Один раз я уже сказал ему правду, повторяться больше нет смысла. Кто знает, может в таких случаях действительно лучше промолчать? – Может, сходим в турпоход? Ну, хоть на денек?
– Нет, – решительно отказался Вит, – это раньше я мог бродить с рюкзаком и палаткой, а теперь у меня семья. Жене не нравится мое увлечение туризмом.
– А тебе? Тебе самому оно уже тоже разонравилось?
Вместо ответа Вит только вздохнул, и теперь он сменил тему разговора.
– Я работу думаю поменять. Меня давно зовут на завод «Гайсинмаш», обещают там поставить секретарем комсомольской организации. А через пару лет можно будет перебраться в райком комсомола. Жаль только, что у меня нет высшего образования, - вздохнул он. – Хорошо тебе, с твоим военно-политическим образованием можно сразу идти работать в райком партии, – завистливо вздохнул он. – Я бы на твоем месте уволился бы сразу после окончания училища, чтобы заняться карьерой в партии. Не понимаешь? Когда-нибудь твой спящий ум поймет, что я прав! Лишь бы уже не было поздно.
– Я будущий офицер, – гордо говорю я, расправив плечи, – и мое место в армии. Я ей нужен! И не обязательно в качестве замполита. Я офицер и это определяющее. Я не представляю себя вне армии.
– Кто же спорит? – смеется друг. – Только из нас двоих получился бы замечательный тандем. Мне не хватает твоей уверенности и решительности, а у тебя всего этого в избытке. Я бы даже сказал, что ты отличаешься определенным безрассудством. Я пытаюсь компенсировать свою нерешительность напористостью, но, честно сказать, у меня не очень получается. Подумай, а? Я, конечно, тоже не лыком шит, но вместе нам было бы намного легче пробиваться в жизни.
– Куда пробиваться? – искренне недоумеваю я.
– Эх, ты, влюбленный в жизнь романтик, не пора ли тебе избавиться от твоих романтических грез и понять, что нужно быть как можно ближе к власти?
– К кормушке, ты хочешь сказать? – подсказал я. – Интересно, и кто это так промыл тебе мозги?
– Нет нужды промывать мне мозги, – жестко говорит Вит, – у меня с ними и так полный порядок. Просто тесть раскрыл мне глаза на то, что такое жизнь и как нужно брать ее за рога. Нам нужно взять судьбу за шиворот, понял? А ты именно тот человек, который легко находит в себе силы идти против течения и добиваться всего, чего только захочет. А власть это новые горизонты, и какие горизонты! Ты же почти учитель истории, неужели ты не видишь, как все вокруг меняется? Так пробуждайся от своей исторической летаргии и учись смотреть на вещи реально!
Видя, что предложенный им разговор мне не нравится, он снова сменил тему.
– Слушай, – широко улыбается он, – твой папа еще не отказался от своей привычки?
– Какой именно? – улыбаюсь я, так как привычек у папы много. Он искренне считает, что хорошие привычки лучше хороших принципов.
– Какой именно папа? Или от какой именно привычки? – расхохотался Вит, и потом серьезно добавил. – Он же у тебя всегда много читал и с каждой получки покупал новую художественную книгу, не так ли?
– Нет, не отказался. Новые книги вон на той полке.
Вит встал с дивана и подошел к книжному шкафу, чтобы рассмотреть новинки, а я пошел на кухню готовить ужин. Вернее, ужин приготовила мама, а я просто накрыл стол.
Я носил тарелки, а сам думал о том, как мой папа любит читать. Он родился в 1941 году, и его детство прошло в трудные, голодные послевоенные годы. Он собирал в лесу землянику, грибы, хворост, носил их на рынок, чтобы продать, а на вырученные деньги покупал книги. До снега ходил босиком, предпочитал питаться пропаренной на тракторном двигателе сахарной свекле, хотя мог купить что-нибудь вкусное, но предпочитал читать книги.
За столом разговор с моим другом почему-то не клеился, и мы просто смотрели по телевизору футбол. Уже стоя в дверях, перед тем, как уйти, Вит вдруг сказал:
– Толик, ты не обижайся на меня, ладно? Ну, за то, что я жене все рассказал. Хотя ты о ней незаслуженно плохого мнения, ты остаешься моим самым лучшим, верным и преданным другом, правда, со сложным характером.
Я скупо улыбнулся и промолчал. А он снова вернулся к теме, которая волнует его больше всего.
– Хочешь добрый совет? Ты не спеши жениться, а когда будешь выбирать себе жену, то выбирай женщину с перспективой.
– Это как? – спрашиваю я, хотя и так понимаю, что он имеет в виду.
– Чтобы ты был уверен в своем безбедном будущем. Вон учись у нашей одноклассницы Новеллы, она вышла замуж за авиаконструктора. Ты и представить себе не можешь, какой это уровень жизни, какие там «бабки», с какими людьми она общается! Эх! – завистливо говорит он. – Какие у нее сейчас связи!
– Она по твоим словам прямо за принца замуж вышла, – не скрывая своего недовольства, говорю я.
– А то и почище! Многим принцам до наших ведущих авиаконструкторов еще далеко, в смысле, расти и расти! Вот это жизнь! Понял? Так что не торопись с женитьбой, выбирай невесту с приданым, а лучшее приданое это ее высокопоставленный папаша. Запомнил?
– Ты будешь свидетелем на моей свадьбе? – уклончиво отвечаю я.
– А то, как же? Я же обещал! – обрадовался Вит, пребывая в уверенности, что я внял его словам и говорю именно о предстоящей свадьбе с перспективной невестой. – Слушай, помоги мне.
– В чем? – улыбнулся я, вспомнив, как однажды я уже помог ему сделать одно «доброе» дело.
– Хочу поразить чем-то свою жену, ну или хотя бы сделать для нее что-нибудь необыкновенное.
– Например? – спрашиваю я, выигрывая время, чтобы выдумать причину для отказа.
– Ты знаешь, как появился первый автомобильный номер? Нет? В 1901 году берлинский коммерсант Рудольф Герцог на свое авто установил номер «ИА 1». ИА это инициалы его жены – Иоганна Анкер, а цифра «1» – что она у него первая и единственная. Представляешь? Вот бы мне что-то подобное выдумать! Ну, так как, ты мне поможешь?
– Нет, – решительно ответил я. – В этом деле ты на меня можешь твердо не рассчитывать.
– Невозможный ты человек, – покачал головой заметно растерявшийся друг, – ведь мог бы и соврать чего-нибудь.
– Нет, тебе не мог, – для полной ясности говорю я.
После ухода друга на душе у меня остался неприятный осадок. То ли мой друг так сильно изменился, то ли на самом деле жизнь меняется и меняется не к лучшему, но я этого не понимаю. И мне это не нравится.
Я долго не мог уснуть, а потом понял, что дело вовсе не в Шепелеве и не в переменах в стране. Новелла моя вышла замуж. Неважно, что выгодно вышла, мне не верится, что она тоже изменилась, как и Вит, и стала меркантильной. На какое-то мгновение мне стало интересно, за что мужчины нравились женщинам раньше, до того, как появились деньги? И почему я не авиаконструктор? Впрочем, важно только то, что Новелла теперь замужем и недосягаема для меня.
Сердце мое сжалось от тоски. Последние дни отпуска прошли для меня словно в тумане.