СОН VI. НОВОСЕЛЬЕ. 2000 г.
В первых числах сентября, после обильных дождей в конце августа, я обыкновенно люблю ходить в лес за грибами, не за всеми, правда, а только за опятками. Даже если мне попадается Белый, то я его не беру. Опята – моя страсть! Их можно жарить, солить, варить, всё это я с ними и проделываю. И какая радость потом – ощущать хруст грибочка на своих зубах! Так и в этом году путешествие в лес для меня не было исключением. Но на сей раз со мной приключилась, как сказал бы писатель-романтик прошлых веков, невероятная встреча. Точнее встреча вероятная: с человеком, – но рассказ его был невероятен…
В лесу пахло грибной сыростью, воздух был свежим, сапоги тонули в опавшей мягкой листве; довольно быстро я собрал большую торговую сумку жёлтеньких друзей; они были рассеяны повсюду, на стволах здоровых и павших деревьев; иной раз один торчит из-под коры, а под ней, если отломать её, ещё целый букет из двенадцати-пятнадцати солнечных грибочков.
Задолго до того, как выйти на поляну, я ощутил дым костра. Спиной ко мне сидела мужская фигура, в стильной, красно-белой ветровке, с надписью: «RUSSIA». Я подошёл и поздоровался. Оказалось, это был уже не молодой человек, лет тридцати-тридцати пяти. На моё предложение распить бутылочку перцовки, – я всегда её беру с собой, чтобы после азартного собирания отпраздновать где-нибудь на полянке свой увесистый урожай, – он отреагировал со сверкающими глазами, оживлённо поёрзав на стволе дерева, который служил ему лесным троном. Но даже и во вспыхнувших глазах его не сгорела печаль его, которую я усмотрел при знакомстве: «Олег», – и я протянул ему руку. «Борис», – ответил он мягко, несмотря на громкие и свистящие три буквы в его имени: «бэ», «эр», «эс».
Я разлил по пластмассовым стаканчикам, как говорится, «первую». ( Я всегда с собой беру три стакана; бутылка и они в рюкзаке за спиной позвоночник мой совсем не тяготят; а три надобно – понятно зачем: если встречу ещё двоих грибников, или один стакан треснет, то останутся ещё два! ) Мы выпили. Закусили большими сырыми опятами, они и в натуральном виде хорошо идут. Дорогой сердцу костерок, потрескивая, убаюкивал меня. Но: «Между первой и второй промежуток небольшой!» – отчеканил я, и мы выпили по второй. Третья и последующие уже не считались. Когда лес поплыл, стало тепло внутри, и солнечные лучики слепили глаз, – мой лесной друг разговорился.
– Я хочу тебе рассказать историю… такую вот… да… просто мне надо выговориться… хорошо?
– Хорошо, конечно, – ответил я, охочий до всяких историй, но и подумавши о том, что где-то когда-то в литературе я уже встречал «начало» такого вот начала.
– На днях меня пригласила моя бывшая девушка на новоселье. Так и сказала: «Новоселье!» Я долго её не видел, лет пять или шесть. Знал только, что у неё был муж, от которого на её женских плечах остался ребёнок. Когда она позвонила, мы с моей женой гуляли по гипермаркету. Сотовый заиграл песенку: «С днём рождения, Вика!» Я удивился. Столько лет, и вдруг! Она приглашала, как я уже сказал, на новоселье. Делать было нечего: я дал согласие. – «Можно с женой?» – «Нужно!» – смеявшись, ответила она и дала адрес. Я давно не был, нет, вообще никогда не был на подобных мероприятиях, сказал я жене. Я думаю, это должно быть грандиозно. Представляешь, будет её мать, бабушка, сын, многочисленные гости, и вот они открывают ключом новую или не новую, – какая разница! – но купленную ими квартиру, для неё новую, и запускают туда кошку… А кошек, всяких мышей и морских свинок с кроликами, она, я помню, обожала! «Да, конечно, поехали!» – как-то без энтузиазма ответила жена, и продолжала: « Тогда надобно бы ей купить к такому случаю подарки!» И мы взяли: ей – прихватки, полотенце и утюг, мальчику – машинку, к столу – два больших пирога, мясной и яблочный. – Воцарилась минутка молчания. Я разлил, мы выпили, затянулись сигаретой…
– Так вот, – продолжал он, – приехали мы на следующий день по указанному адресу. Явно, не новостройка. Дом 70-х годов прошлого века. Девятиэтажка. С однотонной, голубой, мозаичной мелкой плиткой по всему фасаду. Подъезд на домофоне, как и везде нынче. Может быть, даже, и видеокамера есть, я не заметил. Да и не до этого было – всё замечать. Явно только, что купила, а значит, хорошо работает, зарабатывает. Я позвонил. – «Кто?» – «Мы!» Поднялись на лифте на последний, девятый, этаж. Ещё раз позвонили, уже в дверной звонок. – «Кто?» – «Да мы, мы!» – и я вопросительно глянул на жену, видимо, уже тогда подозревая что-то не ладное. Она открыла… – я понял, что надо выпить и закусить; я разлил по стаканам, побольше, чем обычно, чувствуя явное напряжение в голосе моего нечаянного рассказчика, достал из сумки два опёнка – и мы тяпнули.
– Она открыла. Передо мной стояла та же девочка, какой она была в шестнадцать лет. Но ей уже было двадцать четыре. Есть, верно, женщины, к которым старость и годы подходят медленнее, чем к остальным. Глаза её, чёрные, как этот мой резиновый сапог, но были лишь с той бездонной глубиною, которой у этого сапога нет. Ватные брюки, или рейтузы, были тёмно-синего цвета, даже, как я потом их разглядел на кухне при дневном свете, грязноваты. Верх был праздничный, – белая блузка с пуговицами под жемчуг, – и сильно поэтому контрастировал с низом. Две верхние пуговки были расстёгнуты, и были видны её ещё молочные, белые, маленькие груди… О, как я их любил когда-то! Кому-то нравятся средние или большие, а я всегда сох по маленьким, с яичко… Ну, это уже не важно. Мы прошли на кухню. Сели за стол. Он был одной стороной поставлен к стене, поэтому три стороны для нас троих, как по заказу. Я сел у стеночки, у окна, Вика напротив меня, при выходе с кухни, жена, как судья, посередине, между нами. Я достал вино и сыр. Мы разлили, и чокнулись. Когда Вика вышла в туалет, мы недоумённо переглянулись с женой: не было той грандиозности, о которой я помышлял; не было ни её матери, ни бабушки, ни сына, ни многочисленных гостей, ни кошки, ни мышки с кроликом! После трёх бокалов вина, она провела нас в комнаты. Квартира была двухкомнатная. Здесь, в маленькой, я сделала ремонт, говорила она. Комната была в пурпурных, с чёрными узорами, обоях, какие обычно бывают в кино при показе борделей либо на диком западе, либо в китайском квартале, либо на планете икс в созвездии мавруса! – при последних словах Борис звонко рассмеялся. И во время этой паузы я разлил по стаканам. Мы выпили. Покряхтели. Я палкой пошебуршал в костре, встал, насобирал полусухих дровишек и бросил их в костёр: клубами пошёл дым, началось шипение, треск.
– Продолжай!
– Продолжаю! Да что продолжать! И так всё ясно! Большая комната была засрана. Со старой ветхой мебелью. У неё там на столе стоял компьютер, который она тут же погасила, как мы вошли. Значит, было что скрывать. Если в маленькой комнате кровать была ( а я заметил, что там из мебели была одна кровать! ) с нуля, чистые и красивые одеяло и две подушки, то в большой – всё грязное, слежалое, всё то, видимо, что было от прежних хозяев. От прежних, – так думал я, а оказалось, что от нынешних. Квартира была не её, она её просто снимала, как до этого снимала много других, договариваясь с хозяином об отделке, косметической, конечно, одной комнаты, которая была нужна ей для её действительно отличной, высокооплачиваемой, интересной работы…
– Ты хочешь сказать, что она проститутка?! – не удержался я.
– Да! – Это «да» было так сказано Борей, что я вздрогнул. Резко, мерзко, жёстко, жестоко, колко, твёрдо, громко, всех эпитетов будет мало, – короче, с ненавистью! А с другой стороны, подумал я, так говорят только те, кто по настоящему любит… Им больно, они сожалеют обо всём… Возможно, он думает, что он виновен в произошедшей перемене его бывшей подруги: не возьми он её в шестнадцать лет, то всё могло быть по-другому! Я сам лично знаю, и статистики тут не надо, что многие женщины идут по этому пути, если они отдались мужчине в двенадцать-пятнадцать лет. Да что тут говорить, каждый второй мужчина может признаться, если он прямодушен, конечно, в том, что у него была или есть такая вот набоковская лолитка. Но та вышла замуж, родила детей, переборола себя, а другие, не в литературе, а в жизни?! Редкие из них, как мать Гоголя, рождают гениев в двенадцать лет и при этом остаются верными надолго своему первому избраннику, не помышляя даже о разврате. Но то был 19-ый век, а нынче 21-ый! И Москва не большая деревня, а Вавилон! Огромное количество соблазнов и слабостей, за которые надо платить, и платить высокой ценой: своей жизнью, своим телом, шальными, бешеными, безумными деньгами! Много чем… – так думал я в минуту его грозного молчания.
– «Ладно, Борь, давай!» – «Давай!» – и мы выпили ещё.
Я спросил его, как они прощались. И он рассказал, что прощались они тепло. Когда он захотел её поцеловать в левую её щеку, то она дала правую, и наверняка, как почувствовал он, показала язык или скорчила гримасу его жене, стоявшей как раз по другую сторону от поцелуя. Это явно произошло, потому что жена потом была крайне недовольна Викой. Он не скрыл мне того своего желания, что он на этом печальном новоселье страстно её хотел. Хотел обнять, усеять её тело множеством горячих и сладких поцелуев, попросить прощения за всё… Но при жене он этого сделать не мог, не смог бы, даже при любом, самом огромном желании, дать волю своей нежности, страсти и любви.
Костёр догорал, мы выпили по последней и стали прощаться. Хотя дорога в город была одна, но мы из леса к ней пошли в разные стороны, каждый со своими мыслями, со своими надеждами.
Выйдя в открытое, огромное поле, я вздохнул полной грудью. Никого не было. Бори тоже. Он или опередил меня, или пока не вышел из леса. Солнце при своём закате за горизонт казалось ещё теплее, чем было в зените. Дневной мир замирал, просыпался ночной. Кое-где на небе просматривались ранние звёзды. На противоположной стороне от солнца белел месяц. До города ещё два километра, а там неумолкающий мкад, родная высотка, которую мы по старинке называем родным домом, тёплая постель, весёлые дети и мудрая жена.
Я проснулся, как обычно, в семь тридцать. Записал свой сон. Неужели и этот рассказ когда-нибудь станет литературой? Не дай бог! Почистил зубы, выпил кофе. Посмотрел на спящих жену и детей, улыбнулся им: счастливые, им спать, воскресенье. Быстро собрал судок. И с нескрываемой нежностью посмотрел на два таза опят, которые я вчера днём насобирал. Странно, реально не было Бори с его рассказом, а во сне он был, как наяву, и всё поведал. «Забавно!» – подумал я, и захлопнул дверь. Ах, Вика, Вика, была ли ты по-настоящему?!..