Что нужно человеку, у которого есть все?..
Этот город никогда не спит. То есть вообще. В этом городе ты чувствуешь такую необъяснимую свободу, такую легкость, такое острое ощущение жизни, что становится неясно, как можно было существовать все это время раньше – вне его, и еще более неясно – как существовать вне его теперь, когда ты знаешь, как может быть, а не как есть?
Однажды в этом городе я встретила удивительного, великолепного, обожаемого много лет человека. Не в смысле – узнала его близко, а всего лишь встретила на улице, как простого смертного. Вообще отличительная черта этого поражающего своим нравом мегаполиса – в нем ходят люди, которых ты сотни, тысячи раз видела в глянце, интернете и прочих СМИ, видела и иногда даже восхищалась. Ходят просто так, прямо по улицам, застревают на переходах, сидят в парках на лавках или гуляют с детьми и собаками, ездят в метро. Не приглаженно-причесанные и отретушированные стилистами-визажистами-фотошопами, а естественные, заспанные и взъерошенные, часто – в жутком каком-то тряпье, без дежурных заученно-вымученных улыбок. Такие, что и не узнаешь сразу – земные, обычные люди, как твой сосед по лестничному пролету, например.
Он шел по противоположной стороне улицы, засунув руки в карманы драных истертых джинсов, слегка раскачивающейся походкой, в неизменных своих желто-коричневых, ужасных ботинках, знакомо косолапя. И это очень бросалось в глаза, гораздо сильнее, чем в фильмах, но совсем его не портило – стремительный, резкий в движениях, очень красивый, намного красивее, чем на экране. Он был явно не в настроении, сильно небрит и нарочито неопрятен, что, впрочем, никак не выделяло его из общей массы людей, а наоборот. Ветер застревал в его лохматых черных волосах, полах мятого пиджака и длинном сером шарфе, небрежно обмотанном вокруг шеи.
Он полностью ушел в себя, не замечая заинтересованных взглядов и направленных на него камер телефонов, не слыша клаксонов и фамильярных криков с просьбой попозировать – за двадцать лет он привык и устал от этого. Единственное, о чем говорила вся его отстраненная, чуть сжавшаяся от холода фигура – пожалуйста, только не лезьте, оставьте в покое. Сколько же терпения надо иметь! А я шла за ним, параллельно ему, как завороженная, и все ждала, когда же появится осмысленность во взгляде его необычных глаз – почти восточных, неповторимого цвета темного гречишного меда, и он психанет наконец, и пошлет всех жаждущих куда подальше привычным жестом левой руки.
Но нет, до «факов» в тот раз дело не дошло. Мне тоже, кстати говоря, очень хотелось подойти, сказать что-нибудь ободряющее, и почему-то именно ободряющее, так невесело и потерянно он выглядел в то пасмурное американское утро, попросить автограф. Но я так и не решилась на это, видя, с каким каменным лицом и усталым выражением «задолбали» он минует назойливые взгляды и просьбы…
Что нужно человеку, у которого есть все?
Наверно, ему нужно простое человеческое счастье. Которое почему-то, по какому-то жестокому верховному замыслу, для него не доступно. Не дается. Напротив, на долю этого потрясающе красивого мужчины – экзотической, завораживающей, неправдоподобной красотой – выпало столько бед, что хватит на несколько жизней. Плата за успех, славу? Не слишком ли высока? Ребенок и любимая женщина умерли, уже очень давно. Младшая сестра много лет борется с лейкемией. И одиночество. При слепом обожании миллионов женщин всего мира – такое оглушающее, тотальное одиночество. Но почему?! Талантливый, многогранный, щедрый до абсурда, совсем не по-американски, почти всегда улыбчивый и доброжелательный, но очень закрытый и даже загадочный. Наверняка ведь он страдает от этой своей неразделенности, время от времени обида на весь мир, такая трогательная растерянность вдруг проскальзывают из ниоткуда, становятся чересчур явственными – в интервью, на ивентах, даже в его ролях. Может, и хочет жить по-другому, но не знает - как, не умеет… Какие-то неправильные, злые ангелы летают над ним.
Как же сильно, со всей душой, я желаю ему счастья! Непонятый, непохожий – грациозный волк-одиночка. Чтобы в его существовании появился когда-нибудь тот искомый смысл, который заберет тщательно скрываемую пустоту и затаенную боль из его глаз. Чтобы он перестал наконец думать, что вся суть жизни сводится всего лишь к тому, чтобы, прожив один день, добраться до следующего. Чтобы среди сотен тысяч обезличенных, ничего не значащих, он нашел наконец одну, которая здесь – для него.
2012