Глава 15. Предательство

Весенняя Поганка
… 20-е декабря. 20.40.
 Света Марьянова бежала навстречу своей судьбе – к памятнику Вернадскому. Было холодно – градусов десять мороза, снег валил хлопьями с темного беззвездного неба, при выдохе пар шел изо рта, руки предательски замерзали до боли, а под ногами ощущалась скользкая ледяная корка, но Света не обращала ни малейшего внимания на подобные мелкие неприятности. Счастье проникало в каждую клеточку тела, наполняя девочку ощущением небывалой легкости и приятного тепла. 
   Макс, наконец, одумался. Исправился… И это было самым важным, самым главным. Ее мир не умирал, не рушился, в нем просто временно наступала зима. Но холодная, морозная, снежная зима не длится вечно, ей на смену неизменно приходит солнечная, жизнерадостная весна …
Макс сегодня сам позвонил ей. Позвонил и деловито предложил встретиться на бульваре Вернадского, у памятника. Света понятия не имела, что Макс забыл в такой глуши, но...
С приятным волнением предвкушала их встречу. Они не виделись уже больше двух недель, и Света так отчаянно скучала…
Спеша на бульвар, она явственно представляла себе, как он ласково обнимает ее, нежно целует и с придыханием восклицает: «Прости меня, Светочка! Я был таким глупым, что чуть не потерял тебя… Только сейчас я осознал, как сильно ты нужна мне! Ты нужна мне, как воздух, и я не могу без тебя жить…» - что-то в таком роде. От этих мыслей у Светы на лице непроизвольно появлялась счастливая улыбка, а по коже бежали мурашки, но не от холода. Господи, хорошо-то как!..
… Ровно без десяти девять, как и было оговорено, девочка подошла к состредоточенно разглядывающему камень ученому, и блаженная улыбка, сияющая у нее на лице, медленно завяла. В глубине души она до дрожи боялась, что парень не придет, но Максим был здесь. Он ждал ее. И не один.
«Зачем он припер сюда друга?» - билась в голове досадливая мысль. Если Максим притащил с собой приятеля, значит, наверное, не намерен говорить с ней о любви, а хочет просто погулять…
Подойдя поближе, она, не стесняясь, оценивающе, критически оглядела спутника Максика. С трудом удержалась, чтобы не фыркнуть от разочарования.
Он ей не нравился. Тощий, прыщавый очкарик лет двадцати. Глаза нервно бегают - явно трус по жизни... В тоненькой черной курточке и перчатках. Интеллигентик, ботан. С такими отношения у Светы никогда не складывались.
Задохлик, тихонько кашлянув, отвернулся от нее - должно быть, он тоже остался не в восторге от Светы.
- Привет, Максик, - Света, не обращая внимания на нежелательного экземпляра, попыталась обнять любимого, но Макс неожиданно резко схватил ее за руку, и довольно болезненно сжал.
- Пошли! - неожиданно злобно процедил и решительно поволок Свету в неизвестном направлении - Святошинский район девочка знала очень плохо.
- Не поняла... - мысли - одна неприятнее, тревожнее, страшнее другой - медленно, напряженно ворочались в голове. - Ты что, сбредил? А ну пусти меня, говнюк! - крикнула, яростно попыталась вырвать руку, но безуспешно - Максим держал крепко, и силы у 19-летного парня было, несомненно, куда побольше, чем у хрупкой Светы...
Отвратительный очкарик зашагал рядом, с живым любопытством посматривая на «влюбленную парочку».
- Куда ты меня ведешь?! – взволнованно кусая губу, отчаянно вопрошала Света, не оставляя попыток вырваться или хотя бы замедлить ход Макса. С тревогой огляделась по сторонам - безлюдно, ни души, и помощи в случае чего ждать неоткуда. Оно-то и неудивительно, морозный зимний вечер, но... – Куда? Зачем?
- Сейчас увидишь, - пробормотал Фадеев. – Тут еще недолго осталось идти…
- Кретин!.. – бросила Света горько. Тихонько всхлипнула. Внутри ее разъедала боль, разочарование, обида. Не такой... не такой, черт подери, ей представлялась их встреча. Слезы обманутых ожиданий, лелеяных надежд застилали глаза. – Придурок чертов!..
- Что ты сказала? – устало повернулся к ней Макс. Его тяжелый взгляд не предвещал ничего хорошего, и Свете внезапно, чуть не впервые в жизни, стало по-настоящему страшно.
Черт подери... Она, что... и в самом деле, в плену... у своего парня?
А с ним еще и паскудный шибздик. Их двое. Они старше и сильнее. А что... что будет, если они вздумают изнасиловать ее?
Света ощутила, как муражки ужаса побежали по спине. Вздрогнула всем телом, сглотнула слюну. Ладони вспотели. Попыталась отногнать от себя мысль о групповом изнасиловании, но она достаточно прочно засела в голове...
Черт подери... Это же надо так влипнуть. И что же... что же теперь делать?! 
Через пятнадцать минут Максим привел заклякшую от ужаса Свету в тускло освещенный, дурно пахнущий, исписанный неприличными словами подъезд "хрущевки". Остановился в нерешительности (ни на секунду не отпуская, впрочем, Светиной руки), повернулся к противному интеллигентику.
- Валер, тут?.. - осведомился деловито.
Валера покачал головой. Глянул на Макса строго, досадливо, как учительница глядит на школьника, что десятый раз кряду не выполнил домашнее задание.
- Нет. В подвале…
Света ощутила острую боль в груди - сердце провалилось, кажется, куда-то в пятки... Губы задрожали, глаза расширились от страха.
Нужно, не теряя времени, звать на помощь. В доме есть жильцы, они, услышав ее крики, несомненно спасут ее...
Нужно собраться и громко крикнуть. Всего лишь громко крикнуть...
Но Света, закусив губу до крови, молчала. Ни звука не слетело с губ. Мысли взволнованными птицами бились где-то в голове, но язык в самый неподходящий момент отказал. И тело тоже. Света замерла.
Красный панический свет горел в голове, парализуя все мало-мальски разумные мысли, всю волю к сопротивлению...
Макс кивнул и решительно потащил Свету к лестнице в затхлый, сырой, мрачный, кромешно темный подвал. Вот тут-то жажда жизни и дала о себе знать - Света, наконец, снова обрела способность мыслить и действовать.
Но было уже слишком поздно.
Света завыла, сначала тихонько, жалобно, затем... Затем, окончательно придя в себя от стресса и потрясения, она, несомненно, закричала бы громко, так, чтобы все жильцы дома - от первого до пятого этажа - выскочили бы на лестничные клетки и помчались вниз - в подвал, - выручать ее, но...
Все прекратилось еще на этапе слабого подвывания. Мощный удар по щеке едва не свалил девочку с ног. Вернее, свалил бы, если бы Макс не держал ее за руку. Теплая струйка крови полилась из левой ноздри. Света ощутила, как влажная рука грубо зажала ей рот. Макс поволок ее по лестнице вниз, дверь сзади со скрипом закрылась, перекрывая последний, неяркий лучик света...
С полминуты они находились в кромешной, всепоглащающей тьме, затем Валера, каким-то чудом нащупав выключатель, включил свет.
Старая лампочка над их головами горела тускло, неярко, но и этого освещения оказалось достаточно, чтобы Света разглядела всю убогость, сырость, заброшенность этого Богом забытого небольшого подвальчика. Стены были обложены белой потрескавшейся от времени плиткой. Кое-где кафель отвалился и плитки валялись прямо на каменном полу. Подвал тянулся небольшим, узким коридорчиком на несколько метров влево, а затем заворачивал в вправо. На стене напротив Светы висела пожелтевшая от времени, оборванная бумажка, кажется, календарь... "88" - гласили две потускневшие красные циферки в самом верху бумажки.
Пустой, гулкий коридор, спертый воздух, лампочка, освещающая все пространство оранжево-коричневым, тревожным светом, календарь времен Советского Союза – все это было больше похоже на фильм ужасов, кошмар... Раньше тут, в этом  подвале, должно быть, располагалась какая-то контора, возможно, домоуправление, но как давно это было? Двадцать лет тому назад? И... как часто сюда заглядывает кто-нибудь из жильцов дома?..
Света нервно сглотнула слюну и ощутила, как паника и отчаяние медленно, но верно захлестывают ее. Черт подери,  ее вполне могут убить в этом проклятом месте, и никто никогда даже не найдет ее несчастного, изувеченного тела…
Света вдохнула поглубже и попыталась успокоиться. Слезами, как известно, делу не поможешь. Паникой тоже.
Максим неожиданно с силой прижал ее спиной к холодной стенке. Пальцы сомкнулись у Светы на плечах, ногти даже сквозь тонкую курточку довольно ощутимо впились в кожу. Света медленно подняла взгляд, полный ненависти, на "любимого". Максим скользко, похотливо усмехался.
- Ну что, крошка, сделаем это прямо здесь? Как считаешь?
Света почувствовала, как слепая, неконтролируемая, горькая ярость захлестывает ее. Черт подери... ну почему? За что? Она ведь так любила его... так верила ему... а он...
Да если бы всего месяца два назад Свете сказал бы кто-нибудь о том, что Максим попытается изнасиловать ее в подвале, она бы, не задумываясь, презрительно рассмеялась наглецу в лицо.
У них ведь... было все так хорошо... Они ходили в кино, смеялись, дурачились, держались за руки, целовались, обнимались... И Максим всегда-всегда был с ней нежен и ласков...
Неужели... неужели это все было лишь нелепой, жестокой игрой? Но - зачем, с какой целью?
Этого не может быть. Это все какой-то дурной сон, кошмар.
Ничего не соображая от боли и разочарования, Света, сжав кулаки, бросилась на Макса. Пыталась ударить как можно больнее, плюнула в лицо, громко закричала:
- Да пошел ты, урод поганый! Урою, ты ***...
Неожиданно сильный удар кулаком в живот снова впечатал Свету спиной в грязную стену. Света охнула от резкой боли и затуманенными, отчаянными, стеклянными от потрясений глазами пораженно взглянула на Фадеева, словно видела его впервые. Струйка слюны побежала изо рта, но Света не обратила на это ни малейшего внимания.
- Ублюдок! - заорала в бешенстве и снова подскочила к Максу с кулаками. Неожиданно вмешался мерзкий очкарик. От его удара по лицу Света резко врезалась спиной в плитку и медленно съехала по стенке на пол. Из носа и губы тоненькими струйками текла кровь.
- ***, - материлась Света, с трудом поднимаясь на внезапно ослабевшие ноги. В голове трепыхалась одна единственная мысль: "Только бы не изнасиловали... Что угодно, только бы не..."
Она знала - такого сокрушительного позора ей не пережить.
Они били ее. И Фадеев, и интеллигентик. Били долго, по разным частям тела, с какой-то непонятной озлобленностью. От каждого удара внутри все словно бы начинало гореть адским пламенем, боль проникала в каждую клетку, молекулу тела, и с каждым ударом она ощущала, как неумолимо покидают ее силы, как стремительно она слабнет...
Физическая боль каким-то причудливым способом смешивалась с душевной, и картина мира терялась, расплывалась перед глазами.
Но Света не сдавалась, собрав силы, кое-как, дрожащими ногами вставала с ледяного каменного пола еще раз и еще, пытаясь ударить обидчиков... Но с каждым разом подниматься оказывалось все сложнее и сложнее.
И, видит Бог, она обреченно, безнадежно боролась до последнего. Она не сдавалась до самого конца.
Все ее лицо уже было в крови, кровь стекала на единственную тонкую зимнюю курточку, на каменный пол. Зашлась в приступе сильного кашля. С кашлем выходит слюна и кровь. Все плывет перед глазами, голова кружится.
Резко глотнула ртом воздух, стало невыносимо жарко... Боли уже не было, странная расслабленность и приятная легкость охватили тело.
Перед глазами - улыбающееся лицо Лиды. Мамка не пьяная, радостно улыбается, тянет руки к Свете, хочет обнять...
"Прости, мам... Видно, не смогу я уже о тебе позаботиться... Как же ты там без меня будешь?" - с отстраненной, спокойной грустью и болью думает Света.
Слабость, словно бы ко всем конечностям гири стокилограммовые подвесили. Не пошевелиться уже. Ну да... ладно.
И еще спать хочется. Тепло... и спать хочется. Глаза сами закрываются... и темнота манит, затягивает... Уютная, теплая, приставучая темнота. Бороться все сложнее и сложнее. Да и надо ли?
Но зато - меня не изнасиловали. Зато - я не сдалась, боролась до последнего. Слышишь, мам? Ты можешь мною гордиться...
А сейчас... Не могу больше сопротивляться. Не могу, мам. Прости.... 

 
… Валера, увидев, что Света потеряла сознание, нервно сглотнул, смахнул рукой пот со лба.
Кажется... Кажется, пол дела уже сделано, но...
На губах у Фадеева играла странная, рассеянная усмешка, глаза возбужденно блестели...
Внезапно Максим наклонился и одним движением разорвал хлипкую окровавленную курточку Светы.
- Идиот, что ты делаешь... - пораженно прошептал Валера, с силой отдернул руку Максима от Светиной одежки. - Ты что, спятил?
- Валер, не занудничай. Раз уж так получилось, давай трахнем ее... - буднично предложил Макс. Не колеблясь, разорвал на груди у Светы тонкую кофточку с нарисованным мишкой. Под кофточкой у девочки оказался лишь ярко-зеленый лифчик. - А то ведь она мне так и не дала ни разу...
У Валеры вид полуголой, окровавленной девочки не вызывал абсолютно никакого желания, но Максим, видно, был другого мнения… Должно быть, вид беззащитной, покорной Светы его возбуждал. Наверное, ощущение безнаказанности совсем свело его с ума.
- Не смей делать этого, - обалдело пробормотал Валера, с ужасом глядя на одногрупника. Но он знал уже, что если Фадеев всерьез намылится сделать... эту отвратительную, гнусную, кошмарную вещь, то он, Валера, не сможет никак помешать ему. Элементарно не хватит сил, да и... Валера не льстил себе - не хватит смелости.
- Не получишь денег! - неожиданно выпалил студент нужный аргумент - рука Максима резко застыла в милиметре от Светиной груди. Макс, нахмурившись, повернулся к Валере, и внезапно они отчетливо услышали тихие шаги на лестнице. Напряглись, замерли, настороженно глядя на лестницу, словно она могла нести какую-то неведомую угрозу.
- Здравствуйте, зайчики, - мелодично, нежно пропели от двери. В проход впорхнула Настя Ветковская. Она  улыбалась. Как всегда элегантная, в длинном черном плаще, лакированных сапожках на каблучках, эта девочка совершенно не подходила для такого убогого, затхлого места.
 - Ветковская... - ошалело прошептал Максим. Глаза широко раскрылись от удивления, парень озадаченно почесал рукой макушку. - Ветковская... значит, это ты?..
Настя перевела на него изумленно-насмешливый взгляд.
- О чем ты говоришь? - тихонько засмеялась. - Я просто решила... сходить погулять с Максимом Фадеевым. Так уходя, и сказала маме.
 - Ладно, - выдохнул Максим, махнул рукой. - Не важно. Просто давай сюда мои деньги. Полторы штуки долларов.
Несколько мгновений Настя с веселым удивлением смотрела на него, затем, откинув голову назад, расхохоталась.
- Ну что ты... мне всего тринадцать лет... и я такими средствами не располагаю, - пробормотала сквозь смех. Отсмеялась, внезапно стала очень серьезной, сумрачной. - Кстати... зачем тебе такая сумма?
- Не твое дело, - процедил Максим. Лицо исказилось от гнева и злости. - У тебя, что, нет с собой денег? Да я тебя сейчас...
Он яростно кинулся было к Насте, но Валера неожиданно резко преградил путь, загородив девочку своим телом.
- Даже не думай трогать ее, - отчеканил, бросил тяжелый взгляд на Максима. Максим растерялся на мгновение - такой смелой выходки он от хлюпика Валеры не ожидал... С ума сошел, что ли, ботаник? Да ведь Максим его одним ударом уложить может...
Настя спокойно, бесстрастно вышла из-за плеча Валеры. Мягко положила руку на плечо отчаянному очкарику. Взглянула на него с теплом и благодарностью. 
- Позаботься о Свете, - приказала.
- Настя... - взволнованно прошептал Валера, но Настя на него уже не смотрела - перевела пристальный взгляд на Максима.
- Зачем тебе нужны деньги? - вкрадчиво повторила вопрос. В глазах - грусть и сочувствие, ни тени страха или подозрения.
- Не твое дело, - снова неуверенно пробормотал Максим. Неожиданно не выдержав Настиного внимательного, холодного, пронзительно проникающего в самую душу, лишающего воли взгляда, сжался, лицо приобрело растерянное выражение. - Я...
 - Кокаин - всего лишь правдоподобная иллюзия счастья, эфемерный мираж успеха, Макс, - прикрыла глаза, скорбно покачала головой.
- Да что ты... - Максим прищурился, отвел взгляд, закусил губу. - Да что ты можешь знать об этом?! - отчаянно крикнул. Слезы неожиданно выступили на глазах. - Я...
- Пойдем, Валера. Нам больше нечего здесь делать, - задумчиво провела ладонью по вспотевшему лбу Максима, осторожно зарылась в густые русые волосы. С жалостью посмотрела. - Еще не поздно остановиться.
Валера осторожно взглянул на избитую Свету. Она лежала тихонько, не подавая никаких признаков жизни.
Кровь все еще текла, и под девочкой уже образовалась небольшая ярко-алая лужица. Лицо заливала смертельная бледность. Глаза закрыты,  давно лежит без движения. Полуголая грудь судорожно вздымается.
Валера осторожно, бережно взял безвольное, практически невесомое тельце на руки. Решительно пошел к лестнице. Настя двинулась за ним.
- Куда вы ее... - беспомощно пробормотал Макс.
- Надеюсь, у тебя хватит сообразительности никогда больше не тревожить ее, - спокойно бросила Настя уже у выхода, не оборачиваясь.
Хлопнула старая железная дверь - они ушли. Максим уселся на холодный каменный пол, закрыл лицо руками, тихонько всхлипнул.
- Ублюдок, предатель... - прошептал горько. Слезы заливали глаза, мешали думать...
Проиграл. Кажется, он все проиграл. Настоящий лузер.
Практичный Валерка хорошо учится, он, несомненно, станет отличным архитектором, мастером своего дела. А он, Максим... он скоро умрет. Если не найдет в себе сил отказаться. А он не найдет - никогда не отличался сильной, незгибаемой волей к победе. Нет, ему уже не спастись...  Будет тайком выносить деньги из родительского дома до тех пор, пока...
Максим лег на ледяной пол. Прижал колени к животу, обхватил их руками. Горько, иступленно зарыдал.



***

... Инна Ветковская отчетливо услышала, как в коридоре хлопнула входная дверь. Облегченно улыбнулась. Наконец-то. Наконец-то дочь вернулась.
Высунулась из спальни, двинулась по коридору необъятной квартиры. Босые ноги утопали в мягком, мохнатом ковре.
По дороге услышала, как ровно плещется в ванной вода. Разочарованно вздохнула. Значит, Настя пошла купаться и поговорить сегодня уже не удастся...
Собиралась было вернуться обратно в спальню, но взгляд случайно упал на гладкий линолеум. Кровь. Ярко-алые капельки - от крохотных, почти незаметных, до пятен, размером с пятикопеечную монету или даже...
Замерла. Прижала руку к губам. Из груди рвется крик ужаса, сердцебиение участилось, глаза широко раскрылись от страха.
- Настя! Настенька! - закричала отчаянно, бегом понеслась к ванной. В голове бьется одна-единственная мысль: "Господи, только бы с ней все было хорошо... Только бы моя девочка была в порядке..."
Запыхалась, раскраснелась, пока бежала. Из глаз - предательские слезы. Судорожно забарабанила в запертую дверь ванной.
- Настенька, умоляю, открой!
Замок незамедлительно отворился, дверь приоткрылась, удивленное Настино лицо показалась в проеме.
- Чего ты кричишь? Лизу разбудишь, - ласково улыбнулась, укоризненно покачала головой. Пригляделась к матери повнимательнее - Инна жадно ловит ртом воздух, лицо красное, испуганное, растерянное, тихонько всхлипывает, в глазах застыли слезинки. - Мама... - нахмурилась, прикрыв за собой дверь, сухая и одетая, целая и невредимая, торопливо двинулась к Инне.
Крепко обняла, прижала к себе. Успокоительно погладила по волосам.
- Что случилось? Пальчик порезала? - мягко, сочувственно спросила, пристально вглядываясь в материнское лицо - слезы неожиданно заструились у Инны по щекам.
- Там... я думала, ты ранена... Так испугалась, так испугалась, - испуганно лепетала Инна, прижимаясь к Насте.
- Не бойся, родная. Это не моя кровь, - механически заботливо поправила халатик на груди у матери.
Инна побледнела, губы задрожали. Со страхом взглянула на дочь.
- Но... как же так... А чья, доча? Я...
- Ты сейчас отправишься спать, мама, -  устало покачала головой. - Ты ведь не хочешь снова в больницу?
- Нет, конечно, но... - пробормотала, растерянно улыбнулась. - Со мной уже все в порядке. Сердце совсем не болит...
- Слава Богу, - Настя облегченно улыбнулась, но оставалась очень серьезной. - Но тебе все еще нужно много отдыхать. Завтра утром я все тебе объясню, а пока... Пойдем, - она решительно потянула Инну за руку по направлению к спальне.
Инна вывернулась, напряженно рассмеялась.
- Какая ты у меня противная, доча, - все спать мамку гонишь, ничего не объяснишь... Я ведь волнуюсь... Сама понимаешь, - снова нахмурилась, горько вздохнула, озабоченно почесала рукой затылок...
- Мама... спать, - с нажимом, строго приказала Настя. Инна растерянно пожала плечами и уныло побрела по направлению к спальне. Она знала - если дочь говорит таким безапеляционным тоном, то с ней лучше не спорить...
Однако, проходя мимо кухонной двери, Инна в нерешительности остановилась.Развеяв сомнения, юркнула в кухню.
Достала из холодильника копченую форель, густо намазала арахисового масла на тост, засыпала кофе в кофеварку - несмотря ни на что, очень хотелось устроить желудку праздник. Пусть и небольшой.
Ей нельзя пить кофе - у нее больное сердце.
Ей нельзя есть на ночь - у нее лишний вес.
Но... какое все это имеет значение, когда налаженная жизнь медленно, но верно рушится?
Тяжело опустилась на стул. Рассеянно покрутила в руках солонку. Безвольно откинулась на мягкую спинку стула. Механически откусила кусочек поджаристого хлеба. Мысли медленно, лениво шевелились в голове, словно колорадские жучки в картошке.
Село... Поле... Картофель... Как давно это было. Будто бы в другой жизни. Воспоминания, различные картинки из долгой жизни проносились в голове...
… Маленькой Инночке четыре годика. Папа, заливисто смеясь, подбрасывает невесомую девочку высоко в воздух и ловит, снова подбрасывает и ловит… Инна весело визжит от удовольствия. Вокруг лес, природа тиха и гармонична, цветет июнь, порхают бабочки, пахнет сиренью и травами…
 … Вот, она, семилетняя, радостная и усталая, прибегает вечером домой. Длинный, теплый, летний день - для ребенка - целая вечность! За это время она так набегалась с ребятами по селу, столько приключений у них было, столько тайн и загадок они разгадали, что, кажется, на десять сказок хватит. Мама, улыбаясь, гладит девочку по растрепавшейся косичке и ставит перед ней десерт – малинку, плавающую в молоке…
… Вот ей уже десять, и она сосредоточенно, методично собирается в школу, ведь завтра – первое сентября, пятый класс… А пятый класс – это не шутки, она уже почти взрослая… Лето как будто бы еще в разгаре, но в воздухе уже чувствуется невидимое, неуловимое дыхание осени… Инне отчего-то становится грустно…
… Инне четырнадцать, и она, сидя с подружками на хлипкой лавочке возле дома и обсуждая какие-то незначительные мелочи, украдкой наблюдает за Игорьком – самым красивым мальчиком в Мироновке. Игорь – загорелый, мускулистый, спортивный, поджарый, нагловатый паренек пятнадцати лет отроду. Инна не питает сладких иллюзий - Игорь никогда не посмотрит на нее так, как ей того хотелось бы. За Игорем все девчонки бегают, так с чего бы это ему смотреть на Инну, обычную, ничем не примечательную?.. Листья на дереве над лавочкой - зеленые с желтыми пятнышками - колышутся, трепыхаются на ветру... Середина сентября…
… Ей семнадцать лет, на пироне она прощается с незаметно поседевшей мамой. Мама гордо, радостно улыбается, но в глазах - печаль, слезы отчего-то текут у нее по лицу. Вот, ей Богу - чудная женщина. Чего же плакать-то? Инне выпал счастливый билет... Инна уезжает учиться в Киев, в торгово-экономический институт… Небо над их головами тоже плачет – вяло моросит мелкий осенний дождик. Ничего удивительного – начало октября…
… Студентке Инне Завадько уже двадцать, и на парах она витает в облаках. Ей не до учебы. Еще бы – ведь она, наконец, встретила Его. Его зовут Виктор Ветковский, Ему двадцать пять, Он красив, умен, обаятелен, прекрасно воспитан, имеет нестандартное чувство юмора, у Него отличного подвешен язык, Он романтичен, начитан, увлекается искусством, отец у Него - большая шишка в партии и...Одним словом, в Нем, кажется, совсем нет недостатков. А Его бездонные синие глаза… она просто утопает, растворяется в них. И не нужно ей учебы, быть всегда с любимым - ее единственное желание... Только Он. В Нем одном - вся ее жизнь.
А Он тоже любит ее. Это Чудо. Настоящее Чудо. Он обещает ей, что они скоро поженятся. Что будут богаты. Он…
А ей не нужно денег - она уже и так богаче всех на свете. Потому, что Он с ней.
Он – волшебник. Она доверяет Ему во всем. И ради Него готова на все. А за окном - осень, дождливая сырость, грязно-желтая, влажная листва, дороги скользкие - середина октября…
… Инне Ветковской двадцать семь, и она с всевозрастающей тревогой ждет мужа. На дворе - лихие 90-е, на старом, потрепанном коврике в крохотной гостинной играет трехлетняя Настенька... Каждый раз, когда Витя уходит на работу,  сердце Инны начинает разрываться от беспокойства. Все знают, что строить бизнес в новой независимой Украине сложно, да и попросту опасно… И, хоть ему и помогает влиятельный отец, опытный партийный руководитель, но...
Вдруг Витю убьют? Инна отчетливо понимает, что не переживет этого. Просто не переживет - отправится вслед за мужем.
Но уговорить Витю не уходить... ей не по силам. Она давным-давно утратила всякое влияние на мужа, стала для него кем-то навроде домашней собачки.
Настенька, покряхтывая от напряжения, влезает на маленький, жесткий, продавленный диванчик, и молча уютно мостится рядом с Инной. В руках малышка крепко держит толстую, тяжелую книгу – детскую энциклопедию. Нетерпеливо открывает ее, и начинает деловито водить крохотным пальчиком по строчкам, смешно хмуря бровки. Глаза - синие, холодные, бездонные, проницательные, серьезные, жесткие - дочь унаследовала от отца…
"Малыш, почитать тебе?" - ласково спрашивает Инна, гладя дочь по нежным, мягким белокурым волосикам, какие бывают только у детей раннего возраста. Кроха отрывается от книги, удивленно и как будто бы даже раздраженно смотрит на мать. "Сама!" - отрубает малышка.
Инна напряженно улыбается, умиленно качает головой. Непонятное, сложное, иностранное слово - "вундеркинд" - уже начало входить в обиход дворовых мамочек...
Насте всего три года, а она уже потихоньку читает... Это Чудо. Настоящее Чудо.
Когда Инна в два года и девять месяцев начинала знакомить малышку с буквами, она не думала, что кроха и в самом деле, так быстро, играючи, беспроблемно овладеет этой сложной наукой - чтением...
Витя считает, что Инне не нужно работать, а только лишь заниматься домом и ждать его с работы. Инна, скрепя сердце, соглашается с ним. Она слишком любит его, чтобы спорить.
За окном – деревья голые, без листвы, холодный пронизывающий ветер завывает … а что ж вы хотите, ноябрь уже начался…
... Домохозяйка Инна тридцати лет отроду, уже немного располневшая и раздобревшая, советуется с мужем по вопросу выбора школы для Настеньки.
Природа грустит - выпал первый робкий снег, подморозило, дорога покрылась скользкой ледяной корочкой... Дети с удовольствием лепят снеговиков, а взрослые недовольно кутаются в шубы...
Бизнес потихоньку налаживается - Витина небольшая компания по производству продуктов питания крепко стала на ноги и приносит хозяину хоть и не слишком впечатляющий, но стабильный доход. Живут небедно - ездят за границу по два-три раза в год, позволяют себе качественные вещи и продукты, продали старенькую квартиру с плохой мебелью, скопили на новую - пятикомнатную...
Настя - очень начитанная, нестандартно мыслящая девочка, с необычайно высоким показателем IQ - об этом им с Витей долго и путанно рассказывает преподавательница курсов по подготовке детей к школе. Закончив рассказ, она по-дружески дает им координаты какой-то школы для одаренных детей с углубленным, усложненным изучением предметов. Школа находится на другом конце города, и пройти собеседование (а вернее, экзамен) туда очень сложно, но это все - мелочи. Школа явно выращивает будущую элиту общества, и это не может не радовать Виктора.
А Инна... это странно, но у Инны нет стойкого мнения насчет желаемой школы для дочери. Для нее не важно, в какую школу будет ходить Настя - в престижную или не очень. Главное, - чтобы дочь росла здоровой, доброй, смелой и отзывчивой, любящей людей, животных и природу вокруг, остро чувствующей человеческое горе и мирскую несправедливость, умеющей понять и утешить человека в трудную минуту, и никогда-никогда не причиняющей ни одному живому существу боли и зла...
А еще - здоровье отчего-то начало барахлить, подводить Инну. Иногда она просыпается среди ночи, задыхаясь, с бешено стучащим сердцем и поднятыми к подушке руками... 

… А вот Инне уже тридцать пять лет. Они с мужем на кухне – пьют чай с конфетами и попутно взволнованно обсуждают семейные дела. Опять... Опять встал ребром вопрос о школе для Насти.
 В этом году дочь оканчивает пятый класс, а дальнейшего образования их «умная» школа не предоставляет. Виктор выражает желание отдать Настю в математический лицей, например, 145-ю школу.
Инна (кажется, впервые в жизни) позволяет себе спорить с ним. Ей больше по душе общеобразовательная, демократичная школа, расположенная неподалеку от дома.
Хочется показать дочери, что в жизни бывают разные дети. В том числе и глупые, грубые, несчастные, замкнутые - из бедных или неблагополучных семей. Нельзя же, в самом деле, воспитывать дочь так, как воспитывали Будду! Это неправильно...
В престижных школах в детях подавляют активность, делают их апатичными, безразличными ко всему. Еще бы - ведь они, эти бедняги, едва успевают выполнить вечером объемные домашние задания!
- Пойду в общеобразовательную, - неожиданно спокойно, твердо и однозначно подает от двери голос Настя. Улыбаясь, внимательно, холодно смотрит на отца. - Ты же не будешь сильно переживать, правда, папочка?
Виктор Ветковский - к тому времени уже умудренный опытом, достаточно влиятельный владелец крупной компании, строгий, требовательный муж, но... Перед своей маленькой принцессой он абсолютно беззащитен - стоит юной Настеньке вот так вот, прищурив глазки, посмотреть пристально на отца, и тот уже несется выполнять любой каприз обожаемой девочки... Инна даже немного завидует Настиному таланту "строить" папу.
Внезапно из детской доносится отчаянный, требовательный крик годовалой Лизоньки, и Инна стремглав мчится к младшей дочери.
Здоровье все чаще подводит Инну. Из-за него, предательского, Лиза появилась на свет путем кесарева сечения (правда, в лучшей клинике города - за это Виктору пришлось выложить кругленькую сумму)... Врачи и вовсе отговаривали Инну рожать... сердце-то больное, аритмия, серьезные нагрузки противопоказаны... но она рискнула. И не пожалела.
Крепко прижав к себе малышку, Инна тихонько подходит к кабинету мужа - осторожно уточнить, что же они все-таки решают насчет места учебы Настеньки...
Из-за двери - тихий, слащавый, похотливый голос:
- Зайка... моя милая... я так тебя хочу... Любочка, киска моя, - ворковали.
Инна неловко замерла с дочкой на руках. Ребенок тихонько посапывал, не догадываясь о том, какая лавина противоречивых чувств обрушилась в это мгновение на его бедную мать.
Инна побледнела, поднесла дрожащую руку к губам. Нет, этого не может быть. Просто не может. Виктор никогда бы... Здесь, должно быть, какая-то ошибка... Страшная, нелепая ошибка...
Грудь словно бы сдавили тисками, воздуха стало резко не хватать, спину чуть пониже и чуть правее левой лопатки пронзила резкая боль, голова закружилась, и Инна едва успела схватиться за стену, чтобы не упасть. Падать в данный момент ей не позволялось ни коем случае, ведь у нее на руках - хрупкая кроха...
- Нет... нет... нет... - отчаянно шепчет пересохшими, посиневшими губами.
Как же так... Она на все была готова ради него...
На окне мороз рисует причудливые узоры...
 
… Инне тридцать семь лет, она, сгорбившись, сидит на кухне, быстро поглащает тост за тостом, мелкими, судорожными глотками пьет кофе и плачет. Крупные слезы, вопреки ее воле, текут по пухлым, бледным щекам.
С изменами Виктора она смирилась. Проглотила их, словно горькую таблетку. Даже не подала виду, что в курсе его любовных похождений. Потому, что любила его.
Потому, что боялась потерять его. Знала - ей без него не жить. И, если он подаст на развод...
Скоро они расстанутся навеки - это Инна чувствует интуитивно. Виктора не остановит ни болезнь Инны, ни дети... Он бросит ее, и тогда...
Тогда Инне придется выживать самой. Но Витя же сам миллионы раз твердил ей:"Женщина работать не должна"... И как же... как же тогда...
Мы в ответе за тех, кого приручили, не так ли?
Но с другой стороны... С другой стороны, Витю можно понять. Ему - всего сорок два, он еще, что называется, "в самом соку", он умен и богат, умеет красиво ухаживать, и вокруг него вертится уйма молоденьких, красивых, целеустремленных девушек... А дома... а дома - старая, глупая, больная, толстая жена, умеющая рассуждать лишь о хозяйстве. И очень тяжело не поддастся соблазну...
Поэтому... поэтому Инна ни в чем мужа не винит. Сама, несмотря на боль, ушла бы от него, не мучила бы его своим ненужным присутствием, но душевных сил, смелости не хватает... И дети... Проклятая, проклятая слабость!
Зачем природа создает таких непутевых, ни на что не годных людей, как она?..
Слезинка покатилась по щеке, оставляя мокрую дорожку на бледной, жирной коже, и упала в чашечку с недопитым кофе, но Инна этого даже не заметила.
Ее страдания смешны. Страдания молоденькой, стройной, длинноволосой блондинки со взглядом, устремленным ввысь - да, это печально, это трогает, у людей от сочувствия и понимания аж слезы выступают на глаза... Не успеет расплакаться куколка - уже спешат к ней помощники, добрые люди...
А страдания толстухи-домохозяйки? Они смешны и неуместны, они не воспеваются ни в фильмах, ни в книгах...
Ну и что с того, что некую Инну бросил муж? Правильно, поднимай свою жирную задницу, откормленная, богатая сука, и иди работай. Желательно, физически - чтобы знала, почем фунт лиха... Нечего тут ныть - душевные страдания оставь худеньким юным красоточкам. Для тебя в литературе - другие роли. Например, неестественно злобной, тупой хозяйки-самодурки, жестоко измывающейся над бедной, высокоинтеллектуальной, романтичной, доброй и (конечно же!), красивой горничной...
А разве толстуха может страдать? А если и может - то кому это интересно? Такие, как Инна, сочувствия не вызывают, людским пониманием и одобрением не пользуются...
И все равно... все равно, она - самая счастливая на свете, у нее есть настоящее, ни с чем несоизмеримое богатство - дети. Ее девочки.
Такой отзывчивой, заботливой, доброй, способной старшей дочери нет ни у кого. Такой здоровенькой, мягкой, ласковой, покладистой, младшей дочери нет ни у кого...
Однако о проблемах с любимым человеком невозможно забыть. Ни на минуту. Все эти два года Инна регулярно слышала в своей голове приторно-сладкий голосок Вити: "Любочка, киска моя...". Ощутимое физически напряжение постоянно висело в воздухе, сильно давило на Инну, и ей все тяжелее становилось делать вид, что все в порядке, доверчиво улыбаться, весело щебетать с мужем, нежно прикасаться к нему... Но приходилось. Хотя бы ради детей.
Они давно спали с Витей в разных комнатах. Инна свое "переселение" мотивировала больным сердцем...
Бесконечное напряжение, упрямое подавление эмоции и чувств, невозможность высказать наболевшее - все это, действительно, негативно повлияло на здоровье Инны, и в октябре (после того, как однажды она неожиданно потеряла сознание) ее положили в больницу.
Виктор оплатил лечение в дорогой, частной клинике с комфортными условиями обитания, но так ни разу за две недели и не навестил ее...
Инне было бы очень тоскливо, одиноко и больно, несмотря на телевизор в палате, какую-то новомодную высокую кровать, туалет с подогревом и роскошную широкую ванну. Но... к счастью, Настя приходила каждый день, несмотря на протесты Инны, находилась с матерью от открытия до закрытия больницы, не оставляя маму одну ни на минуту. Уже от одного присутствия дочери Инне делалось легче, спокойнее на душе, напряжение и скованность уходили, уступая место приятной расслабленности. 
Настя держала мать за руку, терпеливо успокаивала ее, ласково увещевала, морально поддерживала. Порой рассказывала Инне веселые, смешные истории. Кое-когда просто читала книги вслух.
Настя частенько брала с собой маленькую Лизочку - такие дни и вовсе выдавались для Инны настоящими праздниками. Веселая, жизнерадостная, невинно лепечущая малышка - прямо-таки олицетворение силы жизни...
Настя очень любит маму - это Инна знает точно. Любит... но не уважает.
Да и... если так подумать - разве Инна достойна уважения? Всю жизнь только и делала, что пряталась от суровой, непредсказумой реальности за надежной, непоколебимой спиной мужа... 
А у Насти - другой путь, иное предназначение. Она не такая, как Инна... счастье-то какое, что не такая... И Инна не может... не вправе тянуть эту сильную девочку за собой - вниз.
Отпустить... Как же важно вовремя найти в себе силы - и отпустить... Наблюдать снизу, как резко, уверенно бабочка воспаряет высоко-высоко ввысь, к синему небу и яркому солнцу, к неведомым краям и цветущим деревьям... Наблюдать - с горькой, но все-таки - радостью...
Отпустить - теперь это, похоже, все, что Инна может сделать для старшей дочери.
А Лизонька... "Мама, мама" - кричит кроха, и на ее пухлом личике расцветает счастливая, беззаботная улыбка, малышка крепко обхватывает маленькими ручонками мягкий, колышущийся живот Инны, доверчиво прижимается к нему... Для Лизы Инна - самая красивая на свете.
Малышка нуждается в матери, и именно это заставляет Инну бороться, трепыхаться на плаву, не дает окончательно расклеиться и потихоньку зачахнуть...
Чтобы там не произошло, Инна не имеет права оставить девочку без поддержки и внимания. Это ее долг - вырастить дочь достойным, добрым человеком.
Трехлетняя Лиза развивается не так стремительно, как ее старшая сестра, особых способностей ни к чему не проявляет, но разве в знаниях счастье?..
 
***
... - Мама! - настойчиво вырвала Настя Инну из тяжелых, сладко-печальных раздумий. Инна вздрогнула, суетливо вытерла слезы. Настя укоризненно покачала головой, с упреком посмотрела на нее так, как взрослые люди смотрят на маленьких непослушных детей. - Ну, что же это... Тебе нельзя пить кофе, - без лишних слов, стремительно подлетела к столу, забрала из-под носа у Инны крохотную чашечку, безжалостно вылила остатки кофе в ослепительно белую раковину.
- Не серчай, - виновато улыбнулась Инна. - Я... просто... - слов, чтобы описать дочери душевное состояние, не находилось. Ну, да оно и к лучшему. Незачем Насте ее беды и переживания.
- "Не сердись", мамуль, - добродушно смеясь, с любовью поправила дочь - Настя никогда не могла долго и серьезно злиться и обижаться на Инну. Механически сунула маленькую кружечку в посудомойку. Спустя мгновение добавила к чашке еще и тарелочку, на которой в недалеком прошлом лежали тосты.
- Прости... - беспомощно пробормотала Инна, кусая губы. Опустила взгляд.
Настя изумленно повернулась к ней, окинула мать тревожным взглядом.
- Мамочка, ну что с тобой? - улыбнулась ободряюще, легонько похлопала Инну по пухлой руке. - У нас с тобой все хорошо...
И тут - Инну словно бы прорвало. Не в силах больше сдерживаться, она, бессильно опустив лицо в ладони, тихонько, обреченно, безнадежно заплакала.
- Мама, - испуганно пробормотала Настя. Наклонилась, взволнованно заглянула Инне в лицо. - Что случилось?
- Папа... меня больше не любит, - почти неслышно, с болью прошептала Инна. Осторожно подняла взгляд на Настю - ни один мускул не дрогнул на лице у дочери. Она... она, без сомнения, знала и раньше об изменах отца. Не хотела говорить Инне - жалела ее, но теперь...
 - Об этом тебе сам отец сообщил? - как-то глухо, безразлично и отстраненно осведомилась Настя. Отвела взгляд от Инны, но Инна все же успела заметить холодную, расчетливую, беспощадную жестокость, спокойную, деловитую ярость в синих глазах. На мгновение Инну даже сковал инстинктивный страх, но затем она с досадой прогнала нелепое, неуместное чувство. Дочь - она ведь и мухи не способна обидеть, не то, чтобы...
Однако, на всякий случай стоит провести воспитательную беседу.
 Робко взглянула девочке в лицо.
- Нет... это я сама... сама додумалась, но... - в глазах - волнение и страх, - ...но... ты же все равно любишь папочку, правда? И я люблю его... Он ведь... ни в чем не виноват... это я, я сама... А месть... она...
Настя горько улыбнулась. Рассеянно, на автомате, приобняла мать.
- Конечно, я люблю его. И месть никогда не принесет человеку счастья - знаю. Но я найду способ сделать вас с Лизой счастливыми, слышишь, мама? Я смогу позаботиться о вас... Поэтому, прошу - не волнуйся и не плачь. Мы что-нибудь обязательно придумаем. Вместе, - эту грустую улыбку, этот ласковый, нежный, печальный взгляд, эту теплую, мягкую ладошку и себя на плече Инна отчетливо помнила до конца жизни.
- Яка ж ти в мене чудова, донечко, - растроганно пролепетала - в моменты сильного волнения она ничего не могла поделать с собой - переходила на родной украинский. - Ні у кого на світі такої, як ти, нема... Я, напевно, не заслуговую тебе...
Настя напряженно рассмеялась.
- Пойдем спать... Ах да - в нашем доме неделю поживет моя одноклассница...