Она хотела, по крайней мере, уколоть Танкреда, отомстить ему хотя бы словами за невозможность отделаться от него. Наружно, казалось, к ней возвратилось хладнокровие, и, подняв голову, ледяным тоном, она произнесла:
— Хорошо, граф, я уступаю, так как понимаю, что право сильного всегда одерживает победу. Отняв у меня все: мои документы, мой покой и мою свободу, вы ведете меня, как пленницу, в ваш замок, чтобы разыгрывать роль женатого человека. У вас в самом деле талант замечательного комедианта; после того как я видела вас играющим с таким совершенством роль холостяка и жениха вашей кузины, я едва узнаю вас в роли добросовестного и повелительного мужа. Так как иначе поступить нельзя, я последую за вам, граф, и буду разделять удивление ваших слуг при виде вашего возвращения из гостей женатым на мне.
Она поклонилась почтительно прелату, покачивающему головой, и вышла из кабинета. Танкред, не ответивший ни слова, пожал наскоро руку прелата и последовал за Лилией. Надев свое пальто, он предложил руку жене, но она, делая вид, что не заметила этого движения, продолжала застегивать свою мантилью.
— Эта ничтожная формальность входит в роль, которую нам предстоит играть, Лилия, — сказал граф с усмешкой. — Вы не можете сойти с этой лестницы и подняться в Рекенштейнский замок иначе, как под руку с вашим мужем.
Молодая девушка ничего не отвечала, но упорно не желая опереться не предлагаемую ей руку, почти бегом спустилась с лестницы и вскочила в экипаж графа с такой поспешностью, что он не успел помочь ей. Смеясь от души, Танкред сел возле нее.
— Боже мой! Лилия, какая поспешность; я никогда не видел в вас такого проворства, — заметил он с лукавой улыбкой.
Ничего не возражая, Лилия вжалась, насколько было возможно, в угол кареты. Голова ее кружилась. Она не предвидела такого окончания дела. И быстрая, энергичная решимость Танкреда, необходимость моментально повиноваться ему внушали ей такую к нему злобу, что она забыла свои слезы и душевные страдания при мысли о разводе. Все ощущения последнего времени вместе с тем, что она испытала в это утро, совершенно расстроили ее.
Граф тоже задумался, стараясь привести в порядок хаос своих мыслей. Упоительное чувство счастья преобладало над всем. Кошмар печальной жизни с женой, которую надо было выносить из чувства долга, устранен навсегда. А осуществление мечты приобрести Нору, казавшейся столь далекой, совершилось вдруг так неожиданно и внезапно. Ему не предстояло более бороться с препятствиями, преодолевать сопротивление; женщина, которую он боготворил, которая покорила его своим умом так же, как и своей красотой, — принадлежала ему, и никто не мог вырвать ее из его рук. Из всех женщин он выбрал бы это гордое и очаровательное существо, стряхнувшее с него скуку пресыщенного человека. Молодая девушка постоянно язвила его, не выказывала ему ни малейшего чувства, а между тем научила его ценить общество женщины действительно образованной и умной. Ах, как ему надоели амуретки с приторными кокетками, которые только и умеют говорить о тряпках и о чувствах; как ему надоело одерживать над ними победы! Что касается Лилии, он надеялся утешить негодование ее молодого сердца; а помимо этого камня преткновения, будущее представлялось ему безоблачно ясным. Он вздохнул полной грудью и бросил сияющий взгляд на свою молодую жену. Только в эту минуту он заметил, что она была вся в черном. Мысль, что она войдет в его дом, одетая в траур, сжала его сердце тяжелым чувством.
Танкред взглянул на улицу и увидел, что они едут мимо цветочного магазина; он дернул шнурок, вышел из кареты и через минуту вернулся с бесподобным букетом роз и нарциссов и подал его Лилии.
— Позволь мне предложить тебе эти цветы, чтобы немного оживить твой мрачный туалет; и пусть они будут символами счастья, которое тебе предназначено внести в этот дом, куда ты войдешь госпожой.
Молодая женщина кивнула головой и взяла небрежно в руку букет. Но она не имела времени отвечать, так как карета остановилась у подъезда и лакей выбежал отворить дверцу. К его удивлению, равно как и к удивлению всех других лакеев, собравшихся в вестибюлях, граф проворно выпрыгнул из экипажа, подал руку мадемуазель Берг, которая стояла бледная, с букетом в руках.
— Можете поздравить нас, Мюллер, вот моя жена, графиня Рекенштейн, — сказал весело Танкред.
Лилия поблагодарила старого служителя, растерянно и смущенно проговорившего какое-то приветствие, ответила легким наклоном головы на низкий поклон других слуг, затем, опираясь на руку мужа, поднялась, как во сне, по широкой лестнице.
При входе в большой зал Сильвия, бледная и встревоженная, ждала незнакомую невестку. Увидев Нору под руку с Танкредом, она вскрикнула от радости и удивления. Лилия, еще более взволнованная, уронила свой букет и бросилась в объятия милой девушки, которая, не зная, кто она, всегда оказывала ей искреннюю дружбу. Обе они не сказали ни слова, но губы их слились в долгом поцелуе.
Танкред молча поднял букет и положил его на стол. Но Сильвия, заметив по выражению лиц, что бурная сцена разыгралась между молодыми супругами, воскликнула минуту спустя:
— Нет, я не могу прийти в себя! Нора, моя любимица, оказалась Лилией. Ах, как могла ты, плутовка, быть такой скрытной и столько времени не признаваться мне?
Потом, кидаясь на шею брата, шепнула ему лукаво:
— Ну что, ты все еще недоволен? Все еще находишь ее некрасивой до отвращения?
— Как знать, если не наружность, то, быть может, душа ее некрасива. С самого начала она проявила враждебное ко мне отношение, — ответил граф, уходя из комнаты и оставляя приятельниц одних.
— Ваша враждебность, надеюсь, будет непродолжительна, — сказала весело Сильвия, обнимая невестку. — Танкред, я уверена, раскаивается в своей виновности перед тобой. Впрочем, ты довольно жестоко наказала его; он очень страдал и теперь отдаст тебе все свое сердце. Такая красивая, умная, кто может видеть тебя и не полюбить!
— Я не хочу его любви! — вскрикнула Лилия, и горячие слезы брызнули из ее глаз. — Если бы ты видела, как он насмехался надо мной перед прелатом. Вместо того чтобы извиниться, он мне приписал вину во всем и заставил меня следовать за ним, грозя властями, если я не соглашусь. Ах, я не хочу и повторять тебе всех оскорблений, какими он меня осыпал, этот фат, привыкший к поклонению женщин. Но я не слепа. И если на его стороне закон сильного, на моей стороне — нравственный закон; и я внушу ему, как держаться относительно меня. Он очень ошибается, если думает найти во мне покорную супругу, которая примиряется по первому знаку, как героиня комедии.
Сильвия глядела на нее с удивлением. Ужели эта спокойная, рассудительная Нора говорила с ней с таким лихорадочным волнением, с дрожащими губами и пылающим лицом? Чтобы дать разговору другой оборот, она сказала:
— Пойдем, сними шляпу и манто; ведь ты дома. Я покажу тебе комнаты, которые мы с братом приготовили тебе.
— Ты — да; но могу себе представить, с каким рвением Танкред готовил помещение для урода. Если бы ты видела, с каким ужасом и отвращением он глядел на дверь, когда я входила. Появление чумы он не мог бы ждать с большим страхом. Ах, не говори мне о нем!
Тем не менее прелестный уголок, в котором ей предстояло жить, произвел на нее приятное впечатление. И поблагодарив еще раз Сильвию, она сняла шляпу и перчатки.
— Ну, вот ты и водворилась, хотя и не вполне, — заметила, смеясь, мадемуазель де Морейра. — Теперь я напишу записку Элеоноре, чтобы объяснить ей твою метаморфозу; сама ты не можешь в настоящее время ступить ногой в ее дом. Вместе с тем, я велю сказать Нани, чтоб она прислала твои вещи, так как приданое может быть готово только через несколько дней; а завтра мы переговорим с моей портнихой о твоих визитных платьях.
Через четверть часа Сильвия вернулась со смехом.
— Вещи твои приехали вместе с Нани, которую Элеонора вышвырнула за дверь заодно с твоими сундуками. Если ты довольна этой девушкой, так ты оставишь ее у себя. Она мне сообщила, что баронесса упала в обморок, узнав, кто ты; а когда она пришла в себя, с ней сделался страшный нервный припадок.
Вдруг Сильвия, сторожившая у окна приезд Арно, вскрикнула:
— Ах, Лилия, вот доктор! Какой у него счастливый, беззаботный вид. Бедный! Я решительно не знаю, как сказать ему правду.
— Я сама объясню ему, какая неодолимая сила не позволяет мне исполнить данного слова, — ответила Лилия, сдвинув брови, меж тем как Сильвия поспешно уходила.
— Обе графини в красной гостиной, — доложил лакей, встретивший Фолькмара.
Молодой человек, исполненный любопытства, проворно прошел две комнаты, предшествующие названной гостиной, но на пороге последней остановился удивленный, увидев Лилию; бледная, в белом платье, она стояла опершись на кресло. Доктор окинул взглядом комнату. Где же графини: Сильвия и жена Танкреда? И зачем Нора, такая нарядная, здесь, на семейном обеде?
Вдруг адская мысль мелькнула в его голове. Нора говорила о какой-то тайне и носила обручальное кольцо. Что, если она жена Танкреда?
— Нора, что значит ваше присутствие здесь? — вдруг вымолвил он прерывистым голосом.
Лилия поспешно подошла и протянула ему обе руки.
— Фолькмар, простите меня! — прошептала она трепещущими губами и устремляя на него умоляющий взгляд. — Помимо моей воли, я виновата перед вами. Я желала развода и была уверена, что получу его, но граф не согласился разойтись.
Бледный, как смерть, молодой человек прислонился к дверям. Ему казалось, что пропасть раскрылась у его ног, поглощая его будущее, его счастье, его надежду; не произнося ни слова, ни упрека, он молча опустил голову.
Лилия, тревожно следившая за ним, коснулась его руки, меж тем как слезы катились по ее щекам.
— Не огорчайтесь так, если в вас сохранилась хоть тень дружбы и любви ко мне. Вы молоды, и жизнь вознаградит вас. Но видеть, что вы страдаете из-за меня, мне так тяжело.
Голос ее прервался от волнения.
Фолькмар с живостью взял ее трепещущую руку и прижал к своим губам.
— Успокойтесь, я знаю, что вы не хотели сделать меня несчастным. И я понимаю, что Танкред, не желавший развестись с женщиной, которая ему не нравилась, не разойдется с вами. Это моя злая судьба, — сказал он с горькой улыбкой.
В эту минуту в соседней комнате раздались поспешные шаги, и вошел Танкред. Он тоже был бледен, и лицо его выражало тяжелое волнение. Как только он вошел, Лилия выдернула свою руку из руки доктора и, бросив враждебный взгляд на мужа, повернулась и ушла, прошептав: «Пусть объясняется как знает».
Несколько минут царило гнетущее молчание, нарушаемое лишь тяжелым и прерывистым дыханием обоих молодых людей.
— Евгений, какая трагическая судьба делает меня разрушителем твоего счастья! — воскликнул наконец Танкред. — Боже мой, я вижу, как ты страдаешь; я чувствую себя вором относительно тебя, а между тем могу ли я поступить иначе! Евгений, ужели я должен лишиться тебя, как друга? — спросил он, бросаясь в кресло в нервном волнении.
Фолькмар быстро поднял голову.