Вечеринка была в разгаре. Праздновали тридцати пятилетие Генки, Геннадия Петровича, временно исполнявшего, вот уже полтора года должность начальника налоговой. Компания подобралась соответствующая: блатота и начальство. Хряк исподлобья посматривал по сторонам, натыкаясь на встречный взгляд пробовал улыбаться, якобы радуясь и приветствуя, в душе люто ненавидя всех и вся. Зависть грызла его. Генка, бывший на побегушках у него, стал начальником. Барин, блин. Лёха зло ругнулся, правда тихо, под нос себе. Три года отсидки не сделали его добрее, а чувство, что его обманули, только ещё больше злило его.
Ещё Танька добавила настроения. То льнула к нему, похотливо зыркая. Он аж сглотнул, вспомнив, как посреди танца она увлекла его в какую-то подсобку, и набросилась, так словно это она три года сидела в кутузке, а не он. Как стонала и изворачивалась постанывая в его руках, возбуждая до предела. И вдруг обмякнув вся, хрипло начала проситься: не надо, пусти, слышишь... пусти. Он не обращал внимания, принимая её слова за блажь, тогда она зло зашипела: пусти, заору. Дура, чёртова, дрянь, су...
Он налил себе ещё, но водка его не брала. Холодно скользнув змейкой, она затаилась где-то внутри, нисколько не опьяняя, и не давая привычного расслабления.
Музыка перешла с громкого громыхания на тихую медленную. Мимо прошла раскрасневшаяся Танька, слегка покачиваясь, но не от выпитого, но плавно, с грацией гипнотической, заставляющей смотреть на неё не отрываясь, лишь мельком глянув на него. Мурашки прошли по телу от того взгляда, как он знал его, и то, что он обещал. Злясь на неё, и восхищаясь, Хряк всё больше мрачнел. Из задумчивости его вывел мелькнувший силуэт и платье.
Она танцевала с Генкой, обвивая его, и нашёптывая что-то на ухо, от чего тот гоготал.
Хряк добавил ещё, но и эта порция канула бесследно. Что за дерьмо здесь подают? Но водка была классная, не будут же начальству палёнку совать. Видимо злость гасила алкоголь, он пил и не пьянел, голова была чиста, работала, как часики. Ковыряя закуску, Лёха, мрачно поглядывая на парочку, окончательно решил, что дарить «Беретту» не станет, жирно слишком. Хватит и сотки, предусмотрительно приготовленной в кармане. Решив, что больше ему здесь делать нечего, он подошёл к танцующим, и к негодованию Таньки прервал танец, вручая конверт имениннику и прощаясь. Генка засовывая конверт в карман, обхватил его за плечи руками, сказал, что никаких до свиданий. Лёха, не ожидавший такого оборота, мучительно искал выход из создавшегося положения. Припираться с Генкой, ему резона не было. Мне нужно, Ген. У меня в машине пистолет новый, вот дали испытать, и если что то завтра или деньги, или пистолет отдать нужно. Вспотев, от лжи, Хряк сказал первое, что пришло на ум.
Ха, и только? Так сейчас и испытаем. Генка хлопнул его по спине, с видом барина, вызвав тошнотворное чувство садануть ему в дых, но Лёха лишь растерянно улыбнулся, думая: вот влип...
Рядом с загородным кафе, в котором гуляли, был заброшенный торфяник, превратившийся со временем в достаточно большое озеро. Туда и отправились, прихватив с собой бутылки вместо мишеней. По дороге компания выросла, кто-то сообразив, что в темноте не постреляешь, вернулся за машиной, чтоб фарами подсветить.
Бутылки закончились быстро, как принесённые, так и те, что подобрали на берегу. Вошедшему в раж Генке хотелось ещё стрелять. Загоготав, он предложил по фарам стрельнуть, компания подначивая владельца джипа, поддержала именинника. Побледневший зам. нач. Биржи трудоустройства, засуетился, перепугавшись не на шутку. И только, чей-то голос, сказавший: смотрите-ка, лебеди, отвлёк робингудов, от возможной расправы над внедорожником. Некоторое время было тихо. Генка, которого просто распирало, нетерпеливо подрыгивал ногой. Ну, чего стоим? Кто за бутылками сбегает? Охочих, как-то не выявилось. Создалась неловкая пауза, которую разрядил сам виновник торжества. Издав излюбленное: ха! Он довольный пришедшей в голову идеей, сказал: чего там бегать, по живым мишеням постреляем. Ну-ка расшевелите лебедей, кто-то бросил осколки бутылок, кто-то камни. Лебеди недовольно шипя, стали отплывать от камышей.
Шести прицельных выстрелов хватило. Фары высвечивали шесть комков, плавающих по чёрной поверхности озера. Наступила тишина. Кто-то нервно всхлипнул. Ну, чего стоим, идём гулять, там уже столы накрыли по-новому. Генка старался придать своему голосу весёлые нотки, но сам понял сколь натянуто получилось, и замолчал. Ладно, пошли. Там правда уже накрыли.
Но веселье скомкалось. Вскоре почти все разошлись, в том числе и Хряк, отобрав пистолет у Генки, по хозяйски положившего его себе в карман.
Пришедшие на утренний лов рыбаки застали жуткую картину. Кто-то убил пару и лебедят, которые были почти ручными, их кормили с рук свистом призывая к берегу. На них приезжали смотреть из города. К ним привыкли и присвоили имена, на которые лебеди отзывались так же, как и на свист. Взрослые люди плакали не стесняясь. Вскоре прибыла милиция. Зная уже точно, чьих рук это дело, они сновали по берегу, расспрашивая столпившихся людей с напускной деловитостью, прозрачно намекая, что дело глухое. Через полчаса убрались, составив обтекаемый протокол.
В тот же день, кто-то, где-то, кому-то проболтался. И к обеду в прокуратуре и в милиции лежали заявления с указанием «героев» бойни. Но дело было спущено на тормозах, в связи с недоказуемостью. Ещё некоторое время общественность пробовала возмущаться, но и это стихло. Людям объяснили, что по закону их могут привлечь и упечь, эти доводы угомонили самых горячих.
Прошло около двух месяцев, Хряк, первое время нервно спавший, и чувствующий, если что, то стрелки переведут на него, а в этом он не сомневался, памятуя свою отсидку, немного успокоился. Но пистолет со всеми запасными магазинами, а их было шестьдесят! закопал в лесу, обливая сердце кровью. Он ему обошёлся в кругленькую суму. Новость, что у зам. нач. Биржи сгорела новенькая, только отстроенная дача, не встревожила его. Списали на проводку, и халатность шабашников, которых теперь не сыщешь.
Ночью сработала сигнализация, спросонья глянув в окно, Лёха чертыхнулся, фонарь не работал, но машина была на месте, поблёскивая дорогим лаком темнела привычными очертаниями.
Утром, разбуженный протяжным звонком, он бросился с плохими предчувствиями к окну, от увиденного аж взвыл – машина была обезображена какими-то пятнами (как показало расследование облита кислотой), лобовое стекло в трещинах. Сомневаться не приходилось, кто-то не надеясь на органы, наказывал участников расправы над лебедями... Ни один не миновал расправы, в той или иной степени.
Последним пострадал Генка. Его нашли возле гаражей, на охраняемой территории, сильно избитого, и с залитой монтажной пеной в сидячее место. Врачи спасавшие его, говорили, что найди его чуть позже – не спасли бы уже, разорвало бы все внутренности.
Четверо из стрелявших, покинули город. Держался Хряк, ему было жаль бросать магазин (Генка сдержал слово, и отплатил ему за молчанку, по делу о рэкете), но после двух неудавшихся поджогов съехал и он, еле продав (говорят, по бросовым ценам, имущество и бизнес).
Генку не трогали. Видимо решив, что с него достаточно пожизненной первой группы – ни сидеть, ни спать на спине он уже не сможет. С должности его то же попросили.
Милиция, не смотря на все старания, так и ничего не добилась таская рыбаков и ярых общественников. Ни уговоры, ни угрозы ничего не дали.
Весной, на торфяник прилетели лебеди.