Про Серёгу Кузькина спрашиваешь? Уволили его. Месяца три назад. По статье. За нарушение трудовой дисциплины. Говорили ему – не высовывайся. Да чего теперь! Уволили... Там ведь вот как получилось.
Пришел он в наш отдел года два или три назад, точно не помню. В коллектив вписался легко, работал отлично. Вроде неплохой человек. Правда, странности у него были. Даже не то чтоб странности, а... Словом, интеллигентный он был слишком. У нас у всех высшее образование, но интеллигентов, по-моему, нет. Этому в институтах не учат, этим надо или родиться или самому как-то стать – чёрт его разберет. А он был как раз такой вот... Как бы объяснить? Ну, что не матерился он, это как бы и так понятно. Ещё он джаз на пианино играл. Вот ты умеешь джаз на пианино? Я даже собачий вальс не умею, а он – джаз! Потом это... Рисовал. На планёрке, пока начальник речь толкает, народ обычно – кто дремлет, кто просто по сторонам глазеет. А Серёга, тот всё время в блокнотике рисовал. Ловко у него получалось, прямо как на гравюрах старинных. Потом всем портреты раздавал. У меня дома где-то тоже такой портрет на листочке есть, он и меня рисовал. Еще он свободно разговаривал на английском и немецком. И никогда не кичился этим, хотя как-то обмолвился, что с детства считал знание языков обязательным для образованного человека.
И вот представь себе, несмотря на такие совершенно гуманитарные закидоны, был он очень даже башковитый, если даже не сказать талантливый технарь... Вот ты сейчас спросил про него, а я думаю, когда же всё началось?
Помню, как-то собрался наш отдел на юбилей. Вообще, у нас на работе с этим делом строго, но когда юбилей, то начальство делает вид, что ничего не видит, а мы, соответственно, делаем вид, что ни разу не пьём. Ну и тогда тоже – обстановка праздничная, женщины салатик крошат, мы столы сдвигаем, стулья таскаем. Начальник наш пробежался по всем вышестоящим – мол, если что срочное, то звоните на сотовый, а так – после обеда у нас все ушли на фронт. Сели, разлили по первой, пошли поздравления. От профкома, от руководства. Открытки, цветы, конвертик с пятисоткой. Дальше – как обычно: очередной тостующий встает и рассказывает что-нибудь хорошее про юбиляра, а тот, соответственно, благодарит. И так поздравляют его. Сейчас модно поздравлять стихами. Обычно это что-то вроде вот такого:
Без лишних слов, с глубоким чувством уважения
Позвольте от души нам поздравить Вас в день Вашего рождения!
Что пожелать Вам в этот день, дорогой наш юбиляр, каких же благ, какого счастья?
Чтоб никогда не унывать, не знать болезней разных и несчастий,
Желаем всем нашим дружным коллективом мы Вам не знать также волнений и помех,
И всегда по жизни чтоб здоровье, радость и успех!
Или вот еще такие стихи встречаются:
У каждого в жизни немало бывает
Торжественных, памятных дней,
Но хочется с чувством особым поздравить
Сегодня в большой юбилей!
Удачи пожелать непременно,
А дому – уюта, тепла,
Чтоб были в порядке всегда, неизменно
Здоровье, семья и дела!
Не знаю как кто, а я лично эту застольную поэзию не очень уважаю. И многие у нас тоже. Но терпят, даже делают вид, что нравится, хотя бы из уважения к тому, кто эту ересь зачитывает. Сомневаюсь я, чтобы это могло кому-то всерьез нравиться… Вот и Серёга Кузькин, помню, сидит, слушает, и его натурально морщит от всех этих «желаю -поздравляю», «юбилей - налей» и тому подобного. После очередного тоста схватил он салфеточку и давай на ней чего-то строчить. Когда до него очередь дошла, Серега встал и сказал:
– Товарищи, позвольте и мне тоже стихами...
Все только вздохнули – еще один Пушкин, ну да ладно. Серёга начал:
Шестьдесят – это дважды тридцать,
Дважды сила и дважды разум,
Это также повод напиться
Тоже дважды, и можно сразу!
Все заулыбались, а он продолжает читать – выразительно, с улыбочкой задорной:
Да минуют Вас сокращенья,
Дни без премий и прочая гадость –
Вместе с Вами мы все, без сомненья,
Испытаем великую радость!
И дальше в таком же духе, складно, в строчку, живо… Не гениально, но с юмором. И стихи не убогие, как в открытках печатают, а более-менее гладкие, будто сами льются. В конце он ещё так классно рифму завернул, что название нашей конторы полностью в строчку легло. Всем ужасно понравилось, особенно юбиляру. Хлопали громко.
…Прошло после того банкета какое-то время. Может месяц, может, два. И тут у Тони Кулаковой юбилей подкатил. Ей пятьдесят пять стукнуло – хорошая дата! Начальник наш к Кузькину подходит: мол, у тебя прошлый раз так здорово получилось, не мог бы ты нашей Анитонине Гавриловне чего-нибудь такого же написать?
Серёга парень добрый – отчего не поздравить! Если он тогда на салфетке такой шедевр настрочил, да ещё после (это как минимум!) пятой рюмки, то здесь – никакой спешки, заблаговременно, на трезвую голову. С профессиональными поэтами потягаться можно! Хотя те, кажись, на трезвую голову вообще ничего не писали… Короче, Кузькин постарался:
Ну что за день у Кулаковой!
Довольной можно быть собой –
Пятерки две, как две подковы,
На счастье дарены судьбой..
Ну и дальше такое же всё гладкое, уже точно не помню… тра-та-та… Потом довольно оригинально выдал про ее былые заслуги, типа:
Как флагман соцсоревнованья,
В труде достойнейший пример,
Она к тому ж имеет званье
«Почетный донор эс-эс-эр».
Пусть прочих всех заденет ревность –
Дай Бог, чтоб каждый так сумел!
Когда б была медаль «За верность»,
Отдел бы Вам её надел!
Заметил, как сыграл? «Отдел – надел»… Я б так не смог! И так вот весело и ровно до самого конца, где он опять, как свою фирменную штучку, название нашей конторы обыграл. Все в полнейшем восторге были.
И с тех пор на Серёгин талант появился спрос: как юбилей или что-нибудь типа того – к нему. Соседние отделы потянулись...
Поначалу его очень даже вежливо и робко просили, а он всегда жутко смущался, когда просят. И поэтому никому не отказывал, хотя это дело его заметно напрягало. А к нему уже обращались запросто, как к штатному поэту: «Надо бы написать поздравленьице такому-то». И это Серёга тоже терпел. Дошло до того, что начальники стали заказывать у него стишочки для жен, при этом уже не просили, а так… вроде как шашлык у официанта: «Сделай-ка мне к 20-му числу поздравление для моей Ольги Семённы, чтоб там про тепло, любовь, уют – понятно, да? Я тебе тут на бумажке написал – надо чтоб было, как она на даче огурцы поливает, какой у нее кот пушистый, какой внучок у нас баловник. Сообразишь. Всё, двадцатого я тебя жду, давай».
После таких заявочек вдохновение у Серёги, ясное дело, быстро пошло на убыль. При этом служебных обязанностей с него, как ты понимаешь, никто не снимал. Скорей даже наоборот: поскольку был он очень исполнительный, безотказный и надёжный, то валили на него всё подряд. Зарплату, разумеется, не повышали, премий не выписывали – а зачем, если он и так работает? Ему, кстати, и раньше из-за собственного энтузиазма приходилось нередко работу домой прихватывать: то он считал вечерами, то чертил, то какую-нибудь приспособу выдумывал за выходные. Нам это с самого начала непонятно было, мы ему говорили – тебе что, больше всех надо? Ну не высовывайся ты, все равно ж никто не оценит! Он всегда отвечал – «Это для производства надо!» или просто «Мне интересно!», и хоть ты что ему говори. Вообще, идеалист какой-то! А тут еще и поэзию на него навалили, причем – в обязанность. И тоже пришлось домой брать. Но это уже совершенно не понравилось его жене. И та принялась его потихоньку попиливать.
Короче, стал наш Кузькин мало-помалу ломаться. Попытался отказывать. А так как он, судя по всему, никогда прежде этого не делал, то взять и просто послать человека нафиг у него не получалось. И вот как-то пришли к нему тётки из соседнего отдела, у них там очередной юбилей назревал. И резво так к Серёге, мол, вы нам к такому-то числу стишков напишите, да смотрите, постарайтесь! Кузькин – как отбрил: «Не могу, некогда, не буду». Тетки возмутились страшно: «Да как вы можете, да наша юбилярша такая заслуженная, у нее даже почетная грамота собачьего общества есть, а вы ей каких-то несчастных строчек пожалели!» И ушли.
Серега распереживался, что отказал, боялся, что людей обидел, и всё у нас спрашивал – я, дескать, им что, поэт что ли? я ж не обязан! Мы ему – молодец, что отказался, конечно, не обязан, давно надо было так!
Тут телефон звонит, и вызывает его к себе наш зам по работе с персоналом. Серега пошел. Вернулся оттуда сам не свой. И вдруг такими матюгами разразился, что мы аж офонарели. Мы ж слова «задница» от него не слышали! Интеллигент абсолютный! И – такое, такое, блин, словообразование завернул!
Оказывается, те, значит, тетки из соседнего отдела нажаловались на Серёгу этому долбаному заму по борьбе с персоналом! А он, как назло, оказался муж той самой юбилярши. Ну понятно, да? И стал он в простой пролетарской манере, популярным русским языком объяснять Серёге, дескать, ты должен, ты обязан, к тебе коллектив обратился, а ты тут возомнил о себе, да кто тебе дал право коллективу отказывать… Ну и так далее. Серёга слушал-слушал, и вдруг прорвало его: «Никому я ничего не должен и не обязан, и видал я вас и всю вашу общественную работу вместе с вашей юбиляршей в …» – пардон… Короче, он прямо так в лоб и сказал, где конкретно он их всех видал. Хлопнул дверью и ушел.
И вот он нам всё это рассказывает, а у самого, бедняги, руки трясутся, даже заикаться начал. Наши дамы валерьянку ему намешали в кружечке – ну дуры, догадались мужика валерьянкой успокаивать! Дали мы ему стакан водки и конфетку какую-то. Проглотил. Трястись перестал, но видим – не проняло. Еще стакан налили – вроде как полегчало. Но он же, паразит, раньше никогда столько сразу не пил! И развезло его. Сперва язык стал заплетаться, потом расплакался. В общем, посадили мы его в кресло, там он и вырубился. Ну, думаем, слава богу, пару часиков поспит, глядишь, в себя придет.
И тут к нам в отдел целая делегация нагрянула. Персональщик обиженный притащил с собой зама генерального директора, ну и нашего начальника отдела, естественно, куда ж без него. Разбираться с Серёгой пришли. А тот готов. Спит себе, похрапывает. Атмосферу вокруг уже надышал соответствующую. Стали они его будить… Блин, лучше бы не трогали! Распихали беднягу. Тот глаза продирает и громко так, отчетливо произносит: «Какого – гм, гм, говорит, – вам от меня надо? Идите все на…». Ну вы поняли. И опять спать завалился. Так вот, понимаешь… Пьяный интеллигент – опаснейшее создание! Непредсказуемое.
Словом, назавтра приказ на Кузькина был вывешен на всеобщее обозрение. Никакие прежние заслуги не помогли. Наоборот, заговорили, что наконец-то его истинная сущность проявилась. Мол, всё под культурного маскировался, а сам оказался алкаш. Да много чего болтали...
Главное, мы ведь предупреждали мужика – не высовывайся! Был бы как все, работал бы себе потихоньку. Но куда тебе! Так и пёрло из него - то джаз на пианино, то шпрехен-зидойч, то дую-спикинглиш. Со стихами своими вылез зачем-то. Вот кто его просил? За что боролся, на то и напоролся!
Где он сейчас, я не знаю. Кто-то говорил, что он то ли в Москву, то ли ещё куда уехал, вроде бы неплохо устроился. Врать не буду. Я вот так думаю сейчас – может, и правильно его уволили. Ему же лучше сделали. Тут от него толку все равно бы не было. Что ни говорите, случайный он был у нас человек. Какой-то не такой… А всё же скучновато без него.