У Марины Устимовны и Павла Демьяновича вырастала единственная дочь, поздний ребенок.
Иногда, приходя «на подпитии», отец начинал любопытствовать:
- Нинка! Сколько двоек в дневнике?
Девчонка, знай, смеется. Знает, что ничего ей за плохие отметки не будет. Что отметки, если у нее за обложкой дневника уже фотографии парней припрятаны!
И была бы Нина красавицей – другое дело. Красивым девкам хлопцы проходу не дают. А в уродливой Нинке что они нашли? Глаза навыкате, черные, блестящие, рот большой – от уха до уха, никогда не бывает закрытым: то зевает, когда скучно, то смеется, когда даже не смешно. Она смеется, а весь класс просто трясется в неудержимом хохоте. Такое бывает среди детворы, палец покажи – смеяться будут. А тут не палец – Нинка-комедия…
Фотографии в дневнике – неспроста. Парни, попадая на место солдатской службы в дальнем краю, часто обмениваются с друзьями адресами знакомых девчат. Видимо, снова ж таки для смеха, кто-то кому-то дал адрес Нины.
Переписка затянулась. Тринадцатилетняя девчонка рассказывала подружкам, что к ней в гости солдат приедет. Те с виду будто и завидовали ей, но, отойдя в сторону, извивались от хохота: нашел красавицу!
Как бы то ни было, а в селе стало известно, что из автобуса на окраине сошел юноша в военной форме. Осмотрелся по сторонам и стал расспрашивать, где живет Нина Павловна? Встречные мальцы побежали впереди солдата, указывая дорогу. Но самые быстроногие успели сообщить новость и Нинке.
Выбежала она гостя встречать. Добежала до края огорода, потом что-то задумала, спряталась в кукурузу.
Только солдат отыскал нужный двор, а она из кукурузы:
- Гав-гав!
Посмотрел парень и обомлел: что за привидение? Платье у нее зацепилось за репейник, в волосах – бадыль кукурузный, глаза горят, рот хохочет – от уха к уху. Гость почесал затылок – и дал стрекача! Пешком к райцентру побежал. И ни разу не оглянулся.
А девка не растерялась:
- Подумаешь, не этот, значит другой-десятый мне подыщется!
И они находились. Хоть и побаивались Павла Демьяновича. Чуть сумерки сгустятся, Нинка – на гулянку, а оттуда – уже не одна. «Хи-хи» да «ха-ха»… Лезут вдвоем на чердак, там сено сушится – толкутся в нем до утра.
Отбоя от парней и вправду не было. Только вот жениться никто не хотел. Гулянка за гулянкой да еще и рюмка для храбрости… А на утро голова трещит, а рядом в сене – такое чудовище… Бр-р!
Гуляет Нинка, даже женатые пытаются к ней подкатить, попасть на заветный чердак.
Марина Устимовна будто и не замечает, надо ведь когда-то и зятя дождаться. Если не гулять дочери, то откуда ему взяться? Демьянович слышит суды-пересуды от людей, выпьет чекушку – и забудет. Что ж в гульни позорного? Водит парней – пусть водит! Зато после восьми классов уже на ферму пошла, мать подменяет. Жилье, двор – все, как у других, не хуже. Стыдиться нечего. На то она и молодость, чтобы игривой да веселой быть. Отыграет – не вернешь.
Встретился Нинке на ферме парнишка невысокого росточка. Приметила, что заглядывается на нее.
- Кто ты есть? – задела его локтем, проходя с полной корзиной силоса. – Че на дороге стоишь?
- Я, Нина, к тебе примаком пойду. Не боись, все о тебе знаю, но мне безразлично, с кем ты и как. Прими меня, трудиться буду, как муравка!.. Муравей, значит.
Кто-то подслушал тот разговор и прилипло к хлопцу прозвище – Муравка! Сколько потом ни жили, трое детей нажили, а сельчане иначе и не называли – Нинкин Муравка. Запивали они вдвоем очень часто. Их на собраниях разбирали, в стенгазете критиковали – чего только ни было! Детки в школу приходили неряшливыми, никто их об учебе не расспрашивал. Разве что дед, когда сильно его развезет от водки.
Муравка-Муравкой, но были у Нинки и другие мужики. Для нее это просто забава. Летом Муравка в степи до поздней ночи трудится, ведь он – сварщик. А она тем временем «хи-хи» с женатыми. Жены приходили на ферму, скандалили, проклинали Нинку. Ведь их мужья, едва побывав с ней, будто с ума сходили: кто не пил, начинал выпивать, не просыхая, кто дорожил работой – становился лентяем, спал беспробудно где-нибудь в коровьем корыте.
Но всему бывает конец. Муравка внезапно заболел. Пытался пересилить болезнь, проспиртовать ее. Ничего не получалось. Садился на велосипед – и в райцентр, к врачам. Ехать далеко. Останавливался передохнуть, присаживался на краю дороги, тяжело дышал. Сам не верил страшному диагнозу. Врачи сказали: рак горла.
Со временем определили его в онкоцентр, родня посещала, сокрушались, охали… Недолго продержался – помер Муравка. Мало кто и знал его настоящее имя. Вот как бывает.
Дети подросли. Старшая, Оля, просилась учиться после девяти классов – на парикмахера. Старики отпустили, ведь мать вообще не заботилась о будущем дочери. Без водки и дня не могла прожить. Уже и ферма опустела, колхоза не стало. А она дружков находит в парке возле магазина, вдоль речного берега…
Дочь только начала учиться, а тут случилась беда: дед умер. Марина Устимовна, похоронив мужа, перекрестилась. Не жизнь была с ним, а сплошная мука. Пьянство совсем сбило его с толку. А был ведь хозяин что надо!
Внучку пришлось забрать из города. Двум братикам нужна была помощь и забота. Бабка уступила уговорам вдовца из соседнего села, перешла к нему жить. Матери также нашлась пара – освободившийся из мест заключения уголовник.
Если б не пожаловалась Оля в сельский совет – дети померли бы с голоду. Мать пропивала все деньги, которые выделялись государством за потерю кормильца. Бывший узник, поправившись при супруге, начал ее гонять да избивать, ему тошно было слышать неудержимый беспричинный хохот, видеть немытую посуду, пауков на потолке…
Власть лишила Нинку ее материнских прав. Деньги стала получать Оля. Принялась хозяйничать. Иногда подсобляла бабка. Ребята выгоняли корову на пастбище, следили за маленькими козлятами, кормили курей. Мать и не наведывалась: жили где-то в шалаше, о них и люди стали забывать. Разве только тогда вспомнят, когда те наниматься на работу придут: худющие, согнувшиеся, как столетние старики. Волосы у них – поседевшие.
- От водки поседели, - рассуждают соседи.
Не сильно-то и соглашаются на такую подмогу: что они умеют по хозяйству? Даже грядку прополоть не способны. Доживают…
Встречают ровесницы Нинку – едва узнают. Совсем не смешно видеть ее глаза навыкате. Хоть она и не прочь снова прикинуться той бесшабашной гуленой, которая смешила все село. Растягивает свой рот, а вместо улыбки – горькая гримаса. Нашел-таки ее общественный позор. Догнал на старости…