Родители ехали на деловую встречу с дядей Гришей, с детства я его так называю, в своем "мэрсе", как выражаются ребятишки , живущие по соседству. Мы с братом ехали на заднем сиденье, брат сидел молчаливо и смотрел в окно. Мне было жарко, я решил окно открыть.
-Леша, дует, закрой окно.
-Хорошо, мам.
Мама включила кондиционер, в салоне стало прохладно. За окном кустарник сменялся кустарником, деревья превращались в густую массу, которую уже нельзя было назвать совокупностью деревьев. Это было сплошное зеленое пятно. "Ну, куда он так гонит" - подумал я.
-Пап, скоро еще?
-Еще немного, Леш.
Я на самом деле чувствовал себя как-то неудобно. Мне даже было немного страшно: давно я не ездил в машине. А брат молча посмотрел на меня, в его глазах читалось "что ты как маленький?", впрочем, это не обидело меня: я и в правду производил такое впечатление. Война меня не тронула, как его. Хоть мы с ним и двойняшки, но сейчас уж точно никто не скажет, что мы похожи. Его суровое, взрослое лицо, его холодные глаза, видившие смерть товарищей, его руки с зарубевшей кожей, его истинно мужское тело, готовое в нужный момент броситься на врага. И я: худой студент, не начитавшийся технической и художественной литературы, вечно с рюкзаком за спиной, но слава богу без очков. Еще чуть-чуть, еще чуть-чуть, еще чуть-чуть...
Мы остановились.
-Вот и всё. Вылезаем. - скомандовал отец.
И мы все вышли. Я не думал, что мы едем в такой дом. Назову его дворцом. 2 лестницы полукругом выходящие на алеею, уложенную брусчатым кирпичом. Березы справа и слева на газоне и скамейки. Где-то справа журчал фонтан, где-то слева было озеро. А впереди был сам дворец: 4 белые колонны, 2 слева, 2 справа, а между ними большие двери из красного дерева метра 3 в высоту. 2 этажа, 2 крыла и центральная часть. Когда я взбежал на самую верхнюю ступень входной лестницы, двери открылись. Оттуда навстречу стучали каблуками дядя Гриша и тетя Лиза. Дядя Гриша был в черном костюме с красным галстуком, в черных, начищенных до блеска ботинках, и тетя Лиза в светло-зеленом платье в туфлях. Они шли как танцоры на выступление. Отец, ничем, кроме синего галстука, не отличавшийся от дяди Гришы пожал последнему руку и обнял тетю Лизу, мама, в своем черном платье с открытым плечом, поцеловалась в щечку с тетей Лизой и приняла объятия дяди Гриши. Мы с братом пожали дяде руку и обняли тетю Лизу.
- Как добрались? Не утомились. - спросил дядя Гриша.
- Нет, путешествие было приятным, правда, может, Лешке не понравилось, но, как видишь, он уже отошел.
- Может быть чаю? - с материнской заботой спросила тетя Лиза, у которой, кстати говоря, своих детей не было.
- Да, Лиз, пожалуй. Мне бы зеленый, мужу черный, с сахаром и лимоном. А мальчики сами скажут что им надо. - ответила мама.
- Нам черный. Мне с сахаром, ему тоже, только ему побольше, пускай принесут сахар и ложки, мы сами наложим себе. - ответил я тете Лизе за двоих.
Брат уже сидел на черном кожаном диване. Я присел к нему. На столике передо мной лежали какие-то журналы. Впереди виднелась дверь. Справа наверх вела лестница, перил я не увидел, недалеко от лестницы и чуть позади нас сидели родители и хозяева дворца за большим столом. Они были так далеко, что их практически не было слышно. Папа говорил, что этот стол был сделан из цельного куска дуба. Он был метра 2,5 в длину и метра 1,5 в ширину. По периметру располагались окна. Ламп было предостаточно и в центре зала на потолке висела огромная люстра. Я посмотрел на брата и ударил его по руке, по пятиминутке, мы так в детстве называли боковую внешнюю сторону бицепса, он улыбнулся и сказал: "А если я сейчас ударю?", и мы оба рассмеялись. Принесли чай. Поднос нам на столик, поднос родителям на стол. Время пить чай.
Я услышал какой-то свист, посмотрел на брата -он весь напрягся; посмотрел направо - лестницы уже не было. Там впереди было окно. Я подбежал к этому окну. Огляделся. Было безоблачно. На полянке, открытой взгляду, росли ромашки, а там за забором виднелся темный лес. Солнце светило ярко, что слепило глаза. Свист нарастал, он становился все громче и громче. Внезапно на небе появился самолет. Он не был очень близко к дому, но отдельные части самолета, такие как крыло, хвост, можно было разглядеть. Он быстро пролетел, свист начал становиться тише. Я провожал его взглядом и тут мой взгляд упал на что-то падающее с неба. Видимо самолет выбросил это что-то. Оно было небольшим, но падало вертикально вниз, никакой ветер не сбивал его направление. Открылся парашют, что-то начало падать медленнее. Я наблюдал. Через некоторое время я разглядел конверт.
- Там конверт падает. - прокричал я на весь зал.
- Какой конверт? - одновременно спросили тетя Лиза и дядя Гриша.
Родители в это время смотрели на них, довольным видим. Видимо все удалось. Хозяева дома, родители, брат подошли к окну и сами убедились, что падал конверт. Падал все так же, вертикально вниз. Мы все вместе проводили его взглядом до самой земли. Приземлился он где-то около леса.
- А не пойти ли нам на свежий воздух? - спросила мама.
Все согласилиь. Повернулись и начали уходить. Сделав несколько шагов, я повернулся и снова подбежал к окну. Смотрел на конверт и тут услышал хлопок, конверт лопнул и из него пошел дымок. "Ничего страшного" - подумал я. И тут у основания дымка зародилось что-то яркое как солнце и начало нарастать и приближаться. Я оцепенел: я знал, что эта волна убьет нас всех. Быстро подбежав к тому изцельногодубасделанному столу, я перевернул его одной рукой и толкнул вперед, крикнул "лови!". Брат поймал стол, к тому времени я уже подбежал, положил руку на голову брата и засунул его за стол. То же проделал с родителями и хозяевами дома. Эта яркая волна все приближалась. Белый свет начал ослеплять глаза. Я повернул голову и увидел своего брата, стоящего, причем стоящего сбоку от стола. Одной рукой он схватил свою фуражку, смял ее в руке. Опуская руку, он смотрел на меня. Тут он сказал: "Лешка, это война. Я не хочу ее снова, Леш" и заплакал. Только он поднял свою ногу, чтобы сделать шаг, как я схватил его за ухо и потянул за стол. Наверно в тот момент я мог оторвать ему ухо, потому, что как только я свернул ему ухо, он согнулся, и я смог затянуть его за стол. Родителей и хозяев дворца за столом уже не оказалось. Больше я их не видел.
"Брат, держись, брат" - повторял я, не отпуская его ухо. Он весь cъежился, вцепился руками в голени, мышцы его были напряжены. Становилось жарче. Светлее. "Брат, держись! Брат, держись! Брат, держись!" - кричал я что есть мочи. Во весь голос, так громко как я мог. Стало жарко как рядом с огнем, все тело жгло, я кричал, брат сжимал свои голени, сквозь закрытые глаза была видна лишь краснота. И тут все пропало. В одно мгновение перестало гореть тело. Я больше не слышал свой голос. Было темно.
Я не помню никаких чувств или ощущений. Просто в следующее мгновение я открыл глаза. Картинка не сразу встала на место: сначала троилось, четверилось ли, не знаю, потом двоилось, потом я увидел металлический потолок, приглядевшись, убедился, что это мозаика из каких-то маленьких металлических квадратиков; рукой ощутил холод металла справа. Такое чувство было, что я лежу на боковушке в плацкартном вагоне, только сбоку не окно, а лист стали. Я повернул голову, эти клеточки были по всей площади стены и потолка. Всё было такое синее.
Вдруг клеточки начали мигать: зеленый, потом синий, потом зеленый в другом месте, потом в другом, потом зеленых клеточек стало много и все они периодически включались и выключались. Я сел на койку. Опустил ноги на пол и стена загорелась красным, в тот же момент перед моими глазами пронеслось всё, что я смог вспомнить; я вскочил на ноги, которые, как оказалось, меня совсем не держали и, упираясь о стену, поковылял в проход. Началось пибикание, я упал, встал и поковылял дальше. с каждым шагом становилось все легче и легче, наконец-то я смог закричать и закричал: "ГДЕ МОЙ БРАТ!" На что мне ответило все тот же пибикание. Не знаю сколько я ковылял по этой штуке, но через некоторое время, там, вдалеке я увидел яркий-яркий свет, и понесся к нему, как будто это был оазис в пустыне. Проскочив его, наткнулся на своего брата. Он смотрел на меня с широкой улыбкой, я был безмерно счастлив. И тут мы упали. Пибикание тихонько становилось все тише и тише, в ушах свистел ветер, перед глазами открылось бесконечное небо: вдалеке заходило или восходило солнце, снизу легли облака. Вот бывает сидишь на земле и смотришь в небо, и кажется, что можно поставить длинную лестницу прямо к облаку, взобраться по ней и сесть на облако. А сверху же казалось, что облака смягчат удар, который был неминуем. Брат падал рядом и смеялся: смеялся во весь рот, смеялся до слез. Смотря на него засмеялся и я. И вспомнил такое странное воспоминание из детства: отец подбрасывает нас, и мы падаем со смехом на мягкую кровать, а потом бежим обратно к отцу, чтобы он повторил, завидуя тому, кто падает сейчас. А теперь мы падали вместе.
Я закрыл глаза, а открыл уже их на земле. Сквозь щели в ладони, я увидел старый знакомый двор, где мы провели свое детство. Опустив ладони, повернув голову то в одну сторону, то в другую, я убедился, что мы дома. Там откуда все началось. Вот здесь я прятался, когда мы играли в московские прятки, а вот здесь я считал до ста, пока прятались другие. Подняв голову, я удивился. Когда мы переехали в собственный дом, а потом уже, когда бабушка и дедушка умерли, мы с братом всегда проходили через этот дом, и я всегда смотрел на балкон, на окно кухни, которые были на самом верхнем третьем этаже, и я знаю, что и брат смотрел и вспоминал детство, вспоминал дедушку и бабушку, вспоминал как мы бежали, сломя голову, в эту самую квартиру, чтобы посмотреть покемонов, как мы на этом самом балконе начинали курить - малолетние бандиты. Теперь же балкона не было. Вместо него было присобачено 4 огромных кресла, просто огроменных красных деревянных кресла.
Брат стоял прямо напротив двери подъезда. Шапку он держал в руке, был напряжен. Он повернулся, сказал: "Пора" и пошел, я пошел вслед за ним. Зайдя в подъезд увидели спускающуюся по ступенькам Марию Ивановну, бывшую учительницу математики моих друзей. Она подошла к почтовым ящикам, нажала кнопку: ящик открылся, в нем ничего не было, и, не обратив на нас никакое внимание, пошла по своим делам. Мы начали подниматься. И вот уже через несколько секунд стояли у двери №22, брат держал правую руку на звонке. Он повернулся, посмотрел на меня, во взгляде читалось: "пойдем?". Убрав руку со звонка, он взялся за ручку двери и толкнул дверь. Дверь открылась.
- Закройте живо дверь. Зинаида занята - откуда-то слева донесся звонкий девичий голос.
Я увидел голову и увидел типичную секретаршу: в руках она держала папку с бумагами, глаза скрывали очки, худенькая с косой стучала ногой и ручкой по папке.
- Кто ты? - оказалось, что эта фраза вылетела из моего рта.
- Это кто вы такие? Вошли без стука, без приглашения, вам же не назначено. У Зинаиды все расписано по часам на недели вперед. Да как вы вообще посмели.
Брат смотрел вперед, не удостаивая своим вниманием эту секретаршу, и, посмотрев туда же, я понял почему. Зинаида лежала на сердцеобразной кровати, не скрывая своего морщинистого декольте, вместе с каким-то мужиком, который мирно похрапывал, держа свою руку под грудью Зинаиды. Она смотрела на брата, потом внезапно посмотрела на меня, слезы вместе с тушью текли по щеке, она пыталась что-то сказать; собравшись, выдавила своим срывающимся голосом "Вот и вы" и выдохнула. Секретарша онемела и вышла в зал. Мы пошли на кухню.
На кухне не изменилось ровным счетом ничего: все та же старая плита, все те же белые табуретки, всё тот же стол, край которого морозит кисть, все тот же холодильник, где всегда было мороженое, все тот же старый подоконник и чашки там же. Я взял чашку, налил воды. Брат сделал то же. Мы сели. На кухню вошла в красном халате тетя Зинаида, теперь я это знал, но не знаю откуда. И села на табуретку спиной к окну.
-Вы же знаете, что ваша бабушка умерла. Но она забыла вам кое-что сказать.
Она наклонилась ближе. В глазах ее я увидел блеск, который превратился в блеск солнца из окна. Я лежал на своей кровати, было утро.