Сидя возле окна, и вглядываясь вдаль, хотелось восхититься видом, но что-то неуловимое мешало, не давало расслабиться и просто наслаждаться им. Огни, напоминавшие большие созвездия, рождали в сознании картины, в которых я был пассажиром космического корабля, идущего по направлению к только что освоенной маленькой планете, которая находилась за миллионы световых лет от нас. Скорость поезда и то время, которое я уже провел в обыденном средстве перемещения, только подтверждали эти мысли. Световые часы (они же дни) казались бесконечными, казались крупицами песочных часов, которые отмеряли время твоей жизни, их было так много, а времени на жизнь так мало.
Пейзаж за окном никак не хотел меняться, как будто бездарный художник из одного своего творения в другое рисовал картины, которые его волновали, но почему-то эти проблемы на протяжении его творчества не менялись. Бедность, уныние, безысходность – читатель, не раз ездивший в поездах может и сам продолжить тот список бессмыслиц, создаваемых Творцом. В любом случае шансов на спасение у него было не много. Но иногда все же ему удавалась красочная картина – но и она в какой-то момент переставала радовать глаз, когда приходило осознание, что это лишь еще один способ замучить зрителя восемнадцатью версиями холста.
На двухсотом километре лес сменили горы, повеяло свежестью, и сонный, неприветливый снег сменился слепящим, радующим глаз торжеством и благородностью светом. Часы показывали одиннадцать часов вечера, свет фонарей был густым, он переливался мириадами различных оттенков, которые скорее мешали наслаждаться снегом, чем подчеркивали его свежесть и юность. Ночь вступила в свои права, но сон, ходивший с ней вместе, уступил свое право властвовать надо мной беспокойству и исчерпывающей бодростью тела и духа.
Обдумывая планы на завтрашний день, я решил, что обязательно сделаю что-нибудь важное, чтобы хоть как-то наверстать то, что уводил от меня поезд, то, что он запрещал мне даже попробовать произвести на свет. Безделье и бездеятельность никак не сочетались с моим настроением. Люди, лежащие вокруг меня, видели уже n-й сон, даже во сне мозг не перестает решать проблемы. Для него нет преград, в отличие от меня.
Скрип верхней полки напоминал музыку, который в купе со стуком колес проигрывал мне концерт, давая возможность моему телу погрузиться в легкую, однообразную дремоту, что нисколько меня не радовало.
Я вышел в тамбур и закурил, дым сигареты наполнил хоть на одну минуту мое бытие смыслом – убивать себя, тоже действие, убивать себя. Тоже самое происходило, наверное, и в других поездах, в других тамбурах, в других мирах и вселенных. Я чувствовал себя Прометеем, прикованным к жизни, только вместо печени, каждый день во мне заново вырастала надежда, которую склевывали вороны обыденности.
Жажда действия захватила мое сердце.
Вернувшись к себе в купе, я решил, что обязательно напишу все то, что меня тревожит. Голос внутри гнал меня от одной фразы к другой, от одной мысли к третьей, меня захлестнула волна эстетического удовольствия от того, что я не художник, рисующий бездарные, однообразные картины перед моими глазами за окном. Фразы сплетались у меня в голове одна за одной, и я едва успевал их записывать.
Жажда действия делает меня таким какой я есть, всего, до единой капли. Стук колес, скрип верхней полки, унылые картины – ничто не способно меня изменить.
Переложив груз переживаний, одолевавших меня, на бумагу, я немного успокоился. В мою голову и сердце пришло умиротворение и покой, верный голос разума говорил мне, что теперь я могу не обращать внимания ни на что вокруг, пусть все, что есть вокруг, обратит внимания на меня.
Заалевший рассвет дал мне сигнал к окончанию ночи, теперь все опять будет по-новому, теперь все опять будет.
4 января 2011 года