2.5. Замерзшие стрелки часов.
Прошло два томительных дня ожидания свиданья с Фотиной. Лёнька назначил ей свидание у остановки автобуса, перед булочной, перед хорошо освещённой витриной магазина на углу. Это было удобно, потому что справа была привокзальная площадь и огромные куранты на фасаде трёхэтажного здания вокзала были видны издалека, чуть-ли не от парадного его общежития, и можно было с большой точностью «опоздать» ровно на пять минут, чтобы показать девчонкам свою «звёздность». Поэтому Лёнька всегда назначал здесь свои свидания. Кроме того рядом был сквер, длиннющий, до самого моста через Двину украшенного колоннами с рострами и рестораном «Двина» слева внизу, на набережной, так что было очень удобно, красиво и романтично, но всё же, главное, близко от его общежития. Лёнька всегда дорожил своим временем.
Но сейчас, несмотря на лютый февральский холод, он примчался за пятнадцать минут до назначенного времени и подпрыгивал на ледяном ветру, дующем с привокзальной площади.
Его серое демисезонное, драповое пальто в косой рубчик выдерживало натиск и было «ветронепробиваемо», как бронежилет, но вот туфли-лодочки на высоком каблуке для танцев, не выдерживали никакой критики. Они моментально замёрзли и «задубели» вместе с ногами и превратились в монолитные ледяные ходули.
Он выглядел, как истинный студент «продающий «дрожики» «оптом и в розницу», как могли шутить его безжалостные коллеги с факультета. Особенно язвил демобилизованный с флота капитан-лейтенант Кулагин за то, что Лёнька никогда не одевал его только что купленные туфли, несмотря на один размер ноги.
Этот изувер, выбирал тех мальчишек у которых нога была на размер больше и давал на танцы свои новые туфли– разнашивать. Бедные ребята, соблазнившись на новую блестевшую лаком обувь, соглашались, а потом с проклятиями, хромая, возвращали её жестокому хозяину.
Лёнька со своим «сорок третьим» всегда исправно «посылал» его, за что тот так невзлюбил его.
Но сейчас и его собственные разношенные мокасины превратились в кандалы и стреножили ноги с каждой минутой – всё больше и больше. Стрелки вокзальных часов не торопились, они тоже словно замёрзли, пройдя цифру «семь» и теперь стояли. Ленька вглядывался и вслушивался, пытаясь обнаружить признаки жизни курантов. Он уже не надеялся услышать их бой в семь часов, как вдруг что-то несмазанно заскрипело и Лёнька начал считать удары. Есть всё-таки правда на земле даже у привокзальных часов. На этот раз они не ошибались. Лёнька заволновался и начал вглядываться в подходящих женщин.
На свою беду он совсем не представлял образ существа женского пола, которого хотел видеть. Помнил только имя: Фотина-Света. Поэтому жадно он бросался на каждую встречную фигуру, пытаясь заглянуть под капюшон или под платок, отчего встречные женщины шарахались в сторону, как от чумного. Наконец и часы на башне оживились. Они тоже задвигались и уже приближались к половине восьмого вечера. Фотина безнадёжно опаздывала и Лёнька сжал в кулак свою гордость и решил умереть на свидании от «замерзания», как полярник Георгий Седов. Жаль, что с ним не было его любимой собаки-хаски «волкоеда». Он никогда не видел своей девушки в зимней одежде, они ни о чём не успели договориться, поэтому ею могла быть любая, идущая навстречу или мимо, что он загрустил. Но надежда цеплялась за каждый порыв ножевого ветра и, казалось, собралась «умереть последней», и после него, как кто-то осторожно тронул его за рукав и коснулся его плеча. Лёнька открыл «умирающие» от замерзания вежды», которые вдруг полезли ему на отмерзший лоб и мгновенно ожил!
Высокая девушка в пушистом оренбургском платке и в красном осеннем пальто запахнутом правой рукой, стояла перед ним, чуть сутулясь под ударами февральского ветра. Она смущённо улыбалась.
- Лёня, извините, такой холод! Я думала Вы не придёте. Зинка выгнала меня. Хотя время свидания прошло. Вот я и прибежала. Ведь здесь недалеко, через мост. Я живу временно в общежитии Управления связи, на третьем этаже. Где и все курсанты повышения квалификации начальников отделений связи. Ленька аж закашлялся. Ну и ну! Как всё просто. Он мог бы тысячу раз видеть её за эти два с половиной дня, если бы знал. Он ведь часто бывал там. Но это очень далеко если пешком. Как же она добралась, обязательно спрошу. Наверное, такси.
- Фотина, не оправдывайтесь. Главное, что я дождался Вас и почти живой. Не знаю, почему, но я потерял все мужские качества и удивился на себя, когда собрался на полярную зимовку здесь у порога булочной, голодный и холодный. Жаль, что у нас здесь нет полярной ночи, а то смог бы напоследок полюбоваться северным сиянием, пока лёд сковал бы мои глаза.
Всё шутите, фантазёр, как мальчик Кай, сквозь лёд во всём теле!? Просто, Вы мой герой, - горячо сказала Фотина, - и нужно отогреть Вас. Побежали в булочную! Она подхватила его под руку и он на несгибающихся конечностях поковылял за ней и ввалился в стеклянные двери. Тепловая завеса при входе слегка оживила его и напомнила о простых радостях жизни. В замерзшее сердце, как из капельницы стала поступать кровь и растекаться по жилам. Лёнька образно представил это и понял, что лицо его розовеет то ли от поступающего тепла, то ли от заботливой руки Фотины гладящей его волосы. Он пытался пошевелить пальцами ног, но кровь туда ещё не «докапала» и они были «скованы льдом». «Фантазёр» - говорила и его мама Аня в этих случаях, и тогда когда он зимой влетель в прорубь пруда в шестилетнем возрасте и соседский подросток Серёга спас его.
- Мой, бедный герой, как же Вы замёрзли! Какая же я бестолковая!- причитала она, - никакой ответственности.
Лёнька вспомнил, как «динамил» девчонок на свиданиях и теперь сам находился в их «шкуре». «Да, - подумал он , - больше никогда так поступать не буду!» – твёрдо решил он.
Ленька отметил про себя, что она отличалась тем, что точно и незатейливо проникала в суть явлений и незатейливо, и точно формулировала свои мысли в самой сложной ситуации, принося покой и определённость.
-«Обстоятельная, надёжная девушка!» подумал Лёнька, но промолчал. Он успокоился и предложил взять кофе и булочку в кафетерии, который был здесь же, в булочной и красиво назывался: «Кофе-клуб». Это позволит хоть чуть-чуть согреться, так как никакой мочи не было сделать и двух шагов к стойке бара.
- Да, давайте присядем!» Я так виновата перед Вами, но вы устояли, как полярник.
Ага, как Георгий Седов, - я думал об этом! На самом деле студент-полярник в танцевальных тапках! – пошутил он и удивился совпаденью их мысленных образов: - «Опять телепатия?» – подумал он.
- Ну, не сердитесь, Лёнечка! – а то и я буду чувствовать себя виноватой ещё хуже, чем сейчас.
Лёнька заказал ей чащечку кофе с пирожным, а себе огромный бокал какао с молоком, с колбасным бутербродом и маслом похожим на «счастье», которое ему, ой, как было нужно в этот момент, потому что Фотина ещё не была его счастьем, хотя и подавала надежды, с юмором думал Лёнька, постепенно отогреваясь. Он так и хотел «сморозить» девушке за стойкой и попросить «счастья», но во-время одумался. «Не поймут, у них свои заботы: план, выручка, и – домой! – а я здесь со своими отмороженными приколами и сам отмороженный» - он засмеялся смешной ситуации разыгранной им в своём воображении.
- О чем это Вы, Лёнечка!? – Можно я Вас буду так называть! – тихо спросила она.
- Да! Это согревает! – засмеялся он. Через пять минут они уже весело смеялись по самому незначительному поводу. Хоть они были ещё юными, почти «тинами», но всё же легкий стресс ожидания и ответственности за опоздание уже поселился в них и теперь выпаривался маленькими порциями из их сердец с каждой весёлой шуткой. Наконец их сердца очистились от обид и недомолвок и они были девственны и чисты, как первый снег и могли, как дети, радоваться, глядя в глаза друг-другу. Да, собственно, они ещё и были детьм. Просто им хотелось побыстрее стать взрослыми.
Им было весело от этого происшествия этого морозного вечера двадцать пятого февраля.
Они эмпирическим путём шуток и всхлипываний от смеха пришли к утешительному выводу что во всём виноваты стрелки вокзальных часов, что примёрзли к циферблату и Лёнька из-за них чуть не замёрз. Это вызвало новую волну нервического извинительного хохота. Лёньке было хорошо и весело с ней. Она была такая простая и умная, что Лёнька никак не мог привыкнуть, что такое может быть. Он вспоминал Нинку и ему почему-то было стыдно, хоть и пока безотчётно. Но «простушкой» её, Фотину, никак не назовёшь, как строптивую красавицу Нину. Просто, Фотина была «свой парень» - дитя своего времени, как говорили у них на военном факультете их высшего спецколлежа и, как потом пришёл Лёнька к выводу в своих собственных размышлениях, вспоминая этот вечер.
Их готовили к выпуску и направляли в войска для пополнения ПГД – превентивных групп десанта, короче, оперативной радиоразведки. Перед этим они проходили ещё один курс спецподготовки в войсках, где им давали новое звание старший лейтенант, а кому повезёт по результатам зачётов, и капитана – досрочно и они начинали сразу участвовать в спецоперациях радиоразведки и спутникового радио-визуального обнаружения целей. Но это, то есть выпуск, должно случиться ещё через несколько месяцев, после сдачи и защиты курсантами и Лёнькой, в том числе, зачётной дипломной работы.
Лёнька вернулся из своих размышлений за стойку бара, к спутнице: - «Фотина, как мы проведём сегодняшний вечер. Уже восемь вечера и поздновато и в кино и в театр, да и с билетами будет аншлаг, но ещё можно попасть на танцпол в клуб студентов-медиков, можно в Дом Офицеров, где я месяц назад ещё играл в диксиленде, но меня заменили из-за экзаменов в коллеже.
- В коллеже? Это около Двины?
- Да!
-Вот как мир тесен! Так мы же соседи!
- Тем более лучше, и мы вместе пойдём до самого дома.
- Здорово! Тогда давайте в Дом Офицеров.
На том и порешили, тем более, что у Лёньки было не просроченное удостоверение, разрешающее посещение на «два лица» любых мероприятий, кроме официальных совещаний командования военного округа.
Они вышли на морозный воздух и февраль показался им не таким уж и лютым.