Приехав к товарищу в Вологодскую область, уже на второй день я «купился» на обычное, знакомое до боли – «А слабо тебе?!»
– Запросто! – был мой ответ, потонувший в воспоминаниях нашего детства.
Всё кончилось тем, что на следующий день мы поехали на Плещеево озеро к Синь-Камню.
– Ерунда какая-то получается, – рассуждал товарищ, – собираюсь, собираюсь к нему, а годы идут. Все думаю – появится какая-нибудь оказия, вот я с ней и доберусь туда. А оказии все нет и нет. А годы идут и идут. То думал – поеду в Лавру, по пути заскочу. То думал – кто в Москву захватит. А, на хрена мне в Москву, ели мне надо к нему. А тут прикинул – сколько ты проехал, подумал – «бешеной собаке сто километров не круг»… Поехали?..
Поехали.
…О том, что на свете есть Плещеево озеро, я узнал пацаном. В фильме «Александр Невский» на секунду выскакивает заставка «Плещеево озеро» и сразу показывают молодого Александра, тянущего невод.
А может и не там! Читать я научился рано, поэтому читал все подряд. Может где-то попадалось и в другом месте.
…А Синь-Камень?.. Думаю, что про него знают все, кто хоть раз поверил в чудеса, кто захотел и не побоялся прикоснуться к неведомому, непонятному и таинственному, закрытому на семь замков и семь засовов, как дверь, за которой Кащей Бессмертный.
Дорога к Переславль-Залесскому удивительна.
Мне часто приходилось бывать в этих местах. Ростов, Углич, Кашин, Борисоглебский и другие города этого удивительнейшего края, к описанию мест которых очень трудно найти слова, мне хорошо знакомы.
Именно здесь остро и больно чувствуешь и понимаешь, что величие и мощь России в малых городах. В них её память, в них её душа и сердце, в них и её надежда.
О каждом можно было бы рассказывать отдельную историю.
Такова жизнь, что все они оказались бы грустными.
Здесь не покидает чувство, что присутствуешь при ампутации, которую сам себе проводит вполне здоровый человек, улыбаясь и подшучивая над собой, на потребу смотрящих, застывших в ужасе.
Бывая в этих местах с перерывами в пять – десять лет, видишь многое, чего бы не очень хотелось.
Хотя есть, что радует и вселяет надежду. Но, когда начинаешь размышлять над увиденным, понимаешь, что это все очень похоже на благородство разбойника, отобравшего у тебя всё, а потом, сжалившись над тобой, вернувшего толику, достаточную лишь, чтоб ты воспевал его благородство.
Все это напоминает доброту "вояки", сидящего на завалинке с шашкой в руках, просто прогнавшего матюгами пацана, осмелившегося попросить кусок хлеба, а не причинившего ему увечий. «А мог бы… А что мешало шашкой зарубить?»
…Солнце уже было близко к сентябрьскому зениту, когда, поставив на обочину машину в длинный ряд таких же искателей чудес и приключений, мы медленно шли сквозь ряд прилавков с сувенирами.
Толпящаяся ватажка в стороне озера ясно указывала то место, где был он.
Не желая вливаться в толпу, мы задерживались у прилавочков, разглядывая предлагаемое «на память».
Здесь торговали всем, что может понравиться, или на что может «упасть глаз» оказавшегося здесь.
Никогда и нигде ранее не разглядывал товар «коробейников» с таким вниманием, здесь же я вынужден был остановиться, что бы как-то переждать толчею около камня.
… У последнего, справа, я остановился и стал рассматривать нехитрый товар, «на любой возраст и на любой вкус», наблюдая за обстановкой «в районе Камня».
Мой товарищ, тоже не спешил.
– Ты думаешь, это когда-нибудь закончится, – спросил он, подойдя ко мне и кивнув в сторону озера.
Мне было хорошо видно, что посетители уже посидели, раза два, на Камне, поковыряли его тем, что попалось под руку, пофотографировались, бросили на него монеты и стояли в нерешительности и раздумье – «А что дальше?».
Наблюдая подобное во многих местах, не представляло никакого труда догадаться, что с минуты на минуту толпа повернется вслед первому, отходящему от Камня, и стройно потянется к машинам.
– Давай закончу, если они тебя раздражают, – сказал я и стал пристально смотреть на людей.
От группы отделился парень высокого роста в желтой майке туго обтягивающей его плечи и живот, на которой была нарисована нижняя часть какой-то неизвестной красавицы в красных колготках. Он поднялся на взгорок около камня, постоял, лениво повернулся в нашу сторону. Толпа вздрогнула и потянулись за ним.
– Здорово! – сказала с восхищением девушка – продавец. – А можно ещё что-нибудь подобное показать?
– Запросто, – сказал я, глядя на приближающихся ко мне. – Вы сейчас откладывайте в сторону, что я буду выбирать из товара, только покупать я это не буду…
– Как это? – было начала диалог девушка, но авангард уже подходил к прилавку.
– …И вот эту кружку гжелевскую отложите, – сказал я громко, протягивая ей снятую с прилавка кружку.
– А мне вот эту кошку, на память, – сказал товарищ, подыгрывая.
– И кошку, – сказал я протягивая ей другую кошку – очень симпатичную статуэтку.
– А мне ещё вот этот колокольчик глиняный, – сказал мой товарищ, и по выражению его лица я не понял – действительно ли ему понравился этот колокольчик в виде избушки, которым он махал около уха, или он «работает на публику».
– И этот, – сказал товарищ, «звеня» ещё одним в виде забавного ёжика.
– А мне «котенка», – раздалось у меня за ухом.
– Мне пять ленточек на дерево, – раздалось с другой стороны.
– Надо для полной силы семь, – тихо, но внятно произнес я, не поворачивая головы.
– Гражданин, если Вы не будете брать "избушку", то подайте её мне...
– А мне семь, – мимо меня протянулась чья-то рука.
– А мне… – послышалось уже за нами.
Около Камня не было никого.
Идущие «от него» своим гвалтом, отвлекли идущих «к нему», загородили узкий проход между прилавками.
И те и другие боялись, что кто-то другой купит до него именно то, что так нужно и необходимо в этой жизни.
… Камень был теплый и мягкий.
– Говорят надо на нем посидеть, – с сомнением сказал товарищ, глядя на меня – …а?
– А пописать? – вполне серьезно спросил я. – Про «пописать» ничего не говорят? Встань перед ним еще на колени… И объясни ему – почему?
Камень был весь усыпан монетами. Лежало несколько конфет, и ясно были различимы зерна риса. «Почему риса? А не бананы?» – пронеслось в голове.
Я присел около камня, тут же от боли вспомнив, про колено.
Весь бок камня был покрыт мелкими надписями каких-то имен, городов. Справа у низинки была хорошо видна отметина то ли скарпели, то ли зубила под которой был хорошо виден свежий скол.
– Господи, как же ты устал от всех их! Мог бы ходить – ушел бы, наверное. За что тебе это? – сказал я ему.
– Вот ведь судьба, – сказал товарищ, присев на корточках с другой стороны. – …Вот поэтому же я никогда не хожу в зоопарк.
– Да! Надо бы тебя на сани и зимой в озеро. Иначе замучают, – сказал я.
– Тонн восемь-десять. Не больше. Запросто можно бы было, – сказал товарищ. – Если сравнить с теми, что на Столбах, – малыш совсем. Там хоть их много, а тут совсем один. Как дельфин, выброшенный в бурю.
– Похоже, – согласился я.
– А денег-то насыпали, – товарищ брал монетки, свалившиеся с камня, и клал их опять на камень.
– В Хакасии у Хуртуях Тас дорога сплошным слоем покрыта, – почему-то вспомнил я Улуг Хуртуях Тас, священный тополь, степь, пряный запах полыни, стеклянную юрту. – Нужны они им. Что-то пятитысячных не очень много ни там, ни здесь. Видимо такие самим нужны!
– Язва ты, – тихо сказал мне товарищ с другой стороны камня.
Мы сидели, положив ладони на него, и казалось, что под ними, что-то мягкое. Я пытался вспомнить – откуда эти ассоциации? Потом вспомнил. Так под руками ощущается сафьян. Старый добрый сафьян, который еще можно найти на переплётах старых книг.
Цвет камня был тоже очень знакомым. Его нельзя было назвать ни серым, ни синим. Так выглядит дно горных рек, которые пробились через глину где-нибудь у Приполярного Урала. Или дно Пелыма, прямо под Шешин Ураем.
– Фотографируй, пока никого нет, – я кивнул на Камень.
– Неудобно как-то – деньги мешают, – ответил товарищ. – Смести бы надо. Да, неудобно...
– Сейчас люди подойдут. Не успеешь.
Он сделал несколько снимков.
Подошли люди.
Народу было немного. Места хватило всем. Все сели спиной друг другу на камень, положили руки на колени и притихли на мгновение, перед тем, как начать фотографироваться.
Мы пошли к озеру под стрекот реплик сзади.
Недалеко от тропинки в траве лежал клубок скомканной бумаги.
«Желаю чтоб…» – дальнозоркость позволяла прочитать, не нагибаясь, но дальше читать не стал.
– А куда их? – заметив мой взгляд, сказал товарищ, – Под камнем место надо освобождать для новых. Лучше бы сожгли, а то как-то… Он кивнул на пустые банки из-под пива валяющиеся рядом.
– Не самое подлое, что можно увидеть, – прокомментировал я, вспомнив дороги России. – Спасибо ярославцам, что огородили озеро, не дав на машинах подъезжать. Ты бы видел, что с восточным берегом Ладоги, с западным Онежского… Надо всю Россию делать заповедником. Или парком…
– Неужели так? – он остановился.
– Где люди могут подъехать – так. Где подойти – меньше. Куда тяжело добраться – почти чисто. Откуда можно не вернуться – там чисто. Ну, ещё чисто там, куда въезд тысячи полторы стоит.
Я вот думаю иногда – а что если сделать штраф за выброшенный мусор из машины тысяч сто? В машинах регистраторов стоит много. Снимков таких множество. Пустые бутылки, пачки из-под сигарет, молока – неотъемлемая часть обочины. Вот – сто тысяч и конфискация имущества. Интересно – выступила бы оппозиция против такого закона? И как бы это выглядело?
«Это много! Государственный беспредел! Что хотят – то с народом и делают!» – или как-то по другому верещали?
Вот, например – предоставил кто-то в полицию запись регистратора. Предоставившему – тридцать процентов от суммы. Лет пять на такой работе можно жить припеваючи. Представь в газетах – «Опять избили охотника за сорильщиками!» Контекст – «Развелось в стране сволочей – только и знают, что охотиться за простым народом. Уже и банку из-под пива не выброси. Менять надо президента!»
Если уж дурдом, то должен быть качественным, хотя бы в беспредельной красоте дурости.
– Да! С годами ты не становишься мягче! – хмыкнул товарищ.
Мы стояли у камышей, курили и смотрели на проплывающие недалеко яхты с полосатыми парусами.
– А с яхт… бросают бутылки? Как думаешь? – он смотрел в озеро.
– И с яхт бросают, – скорее себе, чем ему ответил я.
– Ну, что дальше? – товарищ смотрел на меня. – Может к вечеру поменьше народа будет. Может, закат встретим. В машине переночуем – потом рассвет и домой.
– Раз уж в Переславле, то давай на него посмотрим, – предложил я.
Мы подошли к улыбающейся продавщице.
– Ну, как? – спросил я.
– Фантастика, – засмеялась девушка. – Так вы что-нибудь у меня сами купите?
Я выбрал плетеную корзинку и несколько «магнитиков». Товарищ купил штук пять глиняных колокольчиков.
– Почему магнитики? – он удивился, глядя на меня.
– Чтоб не забыть знакомого одного.
Тот однажды утром звонит и говорит: – «Эх, и день замечательно начался. Холодильник что-то забарахлил. Думаю – «надо в ремонт». Снял магнитики с него, сижу, смотрю на него. Как первый раз его увидел. «До чего же у меня красивый холодильник! С батей ещё покупали. Красив, чертяка!» Включил его, а он возьми и заработай. Чудеса! Так легко на душе стало. Думаю – дай кому-нибудь позвоню. Звоню одному, другому, – трубку не берут. …Вот на хрена покупали телефоны, если трубку не берут. Отключи его и все. …Вот до тебя дозвонился. Надо же кому-то про холодильник сказать – а всем по «барабану». День-то какой! Ни с того, ни с сего – и так хорошо. Можно сказать – « За «просто так!».
А корзинку?.. Красивая. У меня уже две таких. Сам не захочешь за эти деньги плести. А кто-то же плетет? Пусть ему что-то от этих денег достанется. Пусть плетет!..
– Ты видел под Ростовом «косы» лука. Купим – в неё положим. Красиво будет. У нас такого лука нет, – улыбнулся товарищ.
– Такой лук тебе обойдется в рублей шестьдесят за килограмм. Купим на рынке, я тебе вечером за пивком сплету штук восемь. Будете всю зиму меня вспоминать, – засмеялся я.
– А… а ты умеешь. Ведь такие «косы» только под Ростовом, – удивился он.
– Это где ленятся – их нет. Вот под Ростовом – есть! Красиво ведь! Устрою вам мастер класс.
…Ты думаешь, – уменье всегда порождает желанье? Ты думаешь, что после этого и под Вологдой появятся «косы»?
Видя, что мы надолго задержались у прилавка, вокруг нас стала опять образовываться небольшая толпа.
Товарищ взял кошек, которые до этого рассматривал я.
– Красивые. Помнишь раньше в деревнях у многих стояли, – он посмотрел на меня.
– Помню. «Налетай, торопись! Покупай живопись!» Ещё бы коверчик с русалкой и лебедями на клеёночке, оленя на плюше, а на гобелене «Охотники на привале».
– Ты что-то против «Охотников…»?
– Нет! Только «за». Они лучше чем, многое другое сегодня на стенах.
Толпа оттеснила нас от прилавка. Мы попрощались с девушкой и поехали в Переславль.
…Чудный и замечательный город на самом юге Ярославской области. Почти окруженный территориями четырех областей он выглядел пограничной заставой.
К сожалению, пограничной заставой он только выглядел…
Можно долго рассказывать о городах, которые рядом с ним, которые за его спиной и рядом. Можно не думать о том, понимает ли слушатель или нет, что речь идет о том, что есть Москва и есть её братья и сестры, окруженные дорожными указателями деревень, между которыми уже нет ни одного жилого дома.
Можно говорить об осликах и верблюдах, сегодня ходящих почти по вершине Александровской горы, с которой когда-то, якобы, был и сброшен Синь-Камень, сторонниками новой веры и новых обычаев, на которой когда-то стоял, сидя на лошади тот мурза, которого "послал" Александр, стоя по колено в своей воде.
Можно говорить о "потешном" войске Петра, о том новом ощущении России, которое породило это озеро в нём, открыло окно ударом топора в другой незнакомый мир.
Можно! Только… нужно ли показывать на очевидное при невидимости его для многих сегодня?
…Уже к вечеру мы опять вернулись к Синь-Камню, в надежде, что народу стало поменьше.
Народу меньше не стало, добавился новый контингент из «Поедем, красотка, кататься», который небольшими группами сидел по склону, с нехитрой закуской, встречая закат.
…Или провожая день?..
– Ой! Вы вернулись? – встретила нас девушка-продавец.
– А что было делать, если почти у Ростова товарищ все-таки решил купить ваших кошек? – соврал я.
– Правда? – девушка недоверчиво посмотрела на меня и моего товарища.
Тот кивнул.
– Ну… вы…, – девушка поджала губы и покачала головой из стороны в сторону.
– И ещё я забыл вот его, – товарищ взял ещё один глиняный колокольчик.
– Давно вы здесь работаете? – спросил я, обратив внимание на красивое по моим меркам лицо и дружелюбный взгляд.
– Нет. Лето, – сказала она.
– Помогает? – я кивнул в сторону камня.
– Наверное. Могло бы быть хуже. А иногда просто хорошие дни бывают. Вот сегодня. Вы приехали. Здорово у вас все получилось. А вы, что про Камень думаете? Он, правда, может много? – вполне серьезно спросила она.
– Это длинно.
…А Вам это, правда, интересно? – в тон ей спросил я.
– Да-а-а, – почему-то нараспев ответила она.
Товарищ пошел к Камню.
– А Вас как зовут? – спросил я.
– Ольга, – ответила она.
– Конечно, он может много, Ольга! Только зачем ему это надо? Он каждый день слышит одно и то же – «Хочу, дай…». Сотни штанов разного цвета и покроя, разного размера, с разными "лейблами" на одном и том же языке каждый день полируют его поверхность, считая, что ему это приятно. Тысячи рук бросают ему ненужные им деньги, и тут же просят их для себя только в большем количестве, абсолютно не задумываясь о том, а где он их возьмет, у кого отберет для того, чтоб отдать им.
Он не понимает, что творится.
Просят счастья – сами не зная, что это такое. Просят здоровья – с сигаретой в зубах и банкой пива в руках.
Он мыслит образами, а к нему со словами. Он не понимает их. А самое главное – он не понимает, почему просят «для себя» люди, которые смогли, у которых хватило сил на это, добраться до него, а не просят «для тех», кто не может сюда ни придти, ни приехать.
…У вас есть сынишка? – мне почему-то показалось, что у Ольги должен быть сынишка.
– Да, – тихо сказала она.
– Вам кого легче представить счастливым – себя или его? – спросил я.
Ольга стояла, смотрела на озеро и думала.
– Его!
– Так вот и просите для него. Что там у вас? Что представили? Он улыбается? Он сильный? Высокий? Тугие плечи? Ровная осанка? Девчонки себя рядом с ним чувствуют защищенными? Парни становятся тихими? Что там ещё вы представили? Вот это ему, Камню, понятно. А «счастливый» – ему не понятно.
Но самое главное, Камень теперь понимает, что такое «хорошее» в вашем понимании, что не помешало бы и вам.
Его логика проста – что человек хочет для другого – то он дает и самому просящему. И в первую очередь – просящему для другого. Потому, что в первую очередь он понимает его.
Он понимает, о чем вы просите, поскольку вы это можете представить, а то, что вы можете представить – он может прочитать.
Человеку часто очень трудно рассказать о том, чего он хочет, чтоб его понял другой.
И просить лучше с карандашом в руке – так Камню понятнее. Потому, что когда вы пишете свое желание – вы уже ни о чем другом, кроме того, о чем пишете – не думаете. Где-то так… – сказал я.
– Значит, вы считаете, что Камень может, пусть не мне, пусть другим людям сделать хорошее? – улыбнулась она.
– Конечно! Для других и другим – может. Ну... между делом и для Вас такое же... Если Вам действительно это надо, – подтвердил я. – Ведь желая другим и «счастья», и «здоровья» Вы этак ненавязчиво просите и себе. Говорите – «...и я,...и я!» Слышите – счастия… здоровия… Он ведь понимает!
– Как это? А-а-а-а… Это хорошо!
…А можно я вам что-нибудь подарю? – спросила она.
– Можно, только не очень дорогое, и напишите, что-нибудь на нем, – согласился я.
Мы перебрали все магнитики, но ни на одном ничего ни с обратной, ни с лицевой стороны нельзя было написать ни ручкой ни карандашом. Вдруг меня осенило.
– Вот возьмите нож. И кончиком напишите на пластике, – я протянул ей свой нож.
– Ой! – испугалась она. – Я… им… не смогу.
– Сможете. У него самый кончик, как алмаз. Стекло режет! А уж на пластике-то… Пишите.
Ольга взяла нож. Взяла «магнитик» и что-то стала писать.
– Вот. Только тут не видно ничего, – она протянула мне нож и магнитик.
Я спрятал нож, наклонился, взял кусочек земли, потер его между пальцами и протер ими написанное.
Там было написано – «Спасибо!»
– Пожалуйста, – сказал я и посмотрел в сторону Камня.
Ольга посмотрела туда же.
Мой товарищ стоял один около него и смотрел на озеро.
Сквозь тучи одиноко пробивался луч заходящего солнца, чуть левее был Переславль с парящим «белым лебедем» храмов.
Где-то там была Москва, за спиной: Ростов, Ярославль, Вологда, Архангельск, Соловки, слева: Урал, Сибирь.