Брак по расчёту.
( Дашка-дурашка )
Шёл три тысячи десятый год. Земля по-прежнему колесила вокруг своей орбиты, грелась в лучах Солнца, терпеливо несла на себе человечество и, как могла, сберегала его.
Музыка гремела так, что, казалось. танцплощадка вот-вот оторвётся от земли со всеми танцующими и, раскачи-
ваясь на упругих звуковых волнах, улетит в ночное небо, усыпанное серпантином звёзд.
Наконец стихли последние аккорды, наступил небольшой перерыв. Даша подошла к подругам, принялась платочком вытирать вспотевшие щёки, убирать со лба слипшиеся волосы. Вскоре около них появился Виктор Ананьев – парень тридцати лет, высокий, стройный, худощавый.
- Ты здесь, как звезда первой величины. Нарасхват. Парни стоят в очередь, чтобы только потанцевать с тобой. – сказал он Даше, наклоняясь к ней и пытаясь обнять её.
- Не надо, - проговорила она с кислой улыбкой, увёртываясь из-под его руки.
- Надо. Надо. Следующий танец мой. И не отказывайся. Иначе применю силу, - сказал он полушутя, полусерьёзно, заглядывая ей в глаза и пытаясь дотронуться губами до щеки.
Опять грянула музыка. Ананьев подхватил Дашу на руки, донёс до середины танцплощадки, поставил на ноги, и они, подхватив музыкальный ритм, отдались танцам.
После дискотеки Виктор, провожая Дашу, пытался брать её под руку, прижиматься к ней. Но она просила этого не делать, отстранялась и шла от него на расстоянии.
- Ну что ты такая недотрога, словно боишься, что я тебя укушу или ущипну? Мы с тобой дружим уже почти месяц, а ты такая недоступная.
- Виктор, мы не дружим. Ты просто ходишь за мной и что-то добиваешься от меня. Ты приехал к нам на некоторое время. Поработаешь и уедешь к своей жене. А мне что делать? Воспоминаниями жить?
- Ты же говорила, что я тебе нравлюсь. Так чего же тебе надо? Вот и радуйся жизни, - сказал он с заметной гордостью и выпиравшей из него надменностью.
- Витя, что-то не помню, чтобы я говорила тебе о своей любви. Ты, конечно, видный парень, в какой-то степени нравишься мне. Но и только.
- Сколько раз я тебе говорил «не называй меня Витей»? Ну совсем, как с десятилетним мальчиком обращаешься со мной. В древней Франции много лет назад жил неплохой писатель Виктор Гюго. Французские слова имели ударение на последнем слоге. И красиво звучали. Вот и ты меня зови Виктором – с ударением на последнем слоге.
- Что-то не знаю такого писателя. Это когда было-то? Да мы его по-моему и не проходили в школе, - сказала Даша. К новым знаниям у неё интереса не было, читала мало, в школе училась плохо.
- Ну ты действительно Дашка-дурашка, - сказал Ананьев с улыбкой, пытаясь обнять и потискать её Дашу.
- Прекрати. Не надо, - говорила она, уворачиваясь от его рук. – Вот разводись со своей женой, женись на мне и тогда всё тебе будет от меня.
- Ты же меня не любишь.
- Вот тогда сразу и полюблю, - сказала она с улыбкой, сопровождаемой лёгким, хитроватым прищуром - Всё равно скоро уедешь…и вообще наши отношения какие-то несерьёзные, как и ты весь сам.
- Обижаешь. Вот в среду позвоню жене и поговорю с ней о разводе.
- Про среду и твоё желание поговорить о разводе я слышу уже не первый раз. Не верю.
- Напрасно. Напрасно. Ты должна мне верить.
- Ничего я не должна тебе. Ну, всё. Я пришла. Пойду домой.
Она попыталась сделать шаг в сторону. Но он ловко обхватил её своими ручищами, прижал к себе. Изо всех сил Даша стала вырываться из его объятий. Но он успел поцеловать её в шею, щёку, поймать губами мочку уха, пососать и слегка пожевать её. Даша всё же отвела его руки от себя, сказала строго:
- Не надо. Успокойся.
- Ну как тут можно успокоиться, если ты такая сексопильная? Когда прижимаю тебя, у меня внутри всё начинает гореть и по всему телу такая дрожь идёт… справиться с ней не могу.
Словно в подтверждении своих слов он завернул ей руки за спину и принялся целовать и прижимать её к себе. Она сопротивлялась. Он распалялся, терял контроль над собой
- Отпусти меня. Отпусти. Я сейчас закричу, - говорила она громко и с надрывом. Нехотя отпустил её. Задыхаясь от переполнявших его чувств, сказал:
- Ты настоящая Дашка-дурашка. Чего ты боишься? Ну ты же всё равно будешь моей. Запомни. Всё равно
«Ха…а. А девочка что надо. Тоже вся огнём горит. Губы-то, губы какие плотоядные! Надо только покрепче зажать её и потискать и тогда сразу тормоза отпустит. И всё будет, как со всеми, как и должно быть, - думал Ананьев о Даше, направляясь в общежитие, где он, приехавший из далёкого приморского края, жил уже не первый месяц. – А ведь девственница. Нетронутая. Совсем свеженькая. Неужели допустишь, чтобы кто-нибудь перехватил её у тебя? Ни за что… И таким образом она будет пятой, которую ты сделаешь женщиной и тем самым подготовишь к семейной жизни. Дурочки. Спасибо надо за это говорить. А они трепыхаются и дёргаются, как рыба на берегу. Ну ничего, ничего, Дашка-дурашка. Доберёмся и до тебя. Всему – время и небольшая подготовительная работа».
Утром следующего дня она, как обычно, вышла на работу в спальный корпус санатория «Эльтон», где трудилась санитаркой по третьему этажу. Весь день она мыла и убирала в комнатах жильцов, в коридоре пылесосила ковровые дорожки, вытирала пыль с подоконников и между делом думала об Ананьеве: «Конечно, ничего не скажешь, красавчик, только вот наглый и грубый. Наладил «Дашка-дурашка, Дашка-дурашка». Почему дурашка? Потому что не окончила университет? Так что ли? Окончу и может быть даже не один. Но вот что-то не тянет меня к Ананьеву. Смазливый, но и только. Какой-то преснятиной несёт от него. Ничего особенного. Ничем не задевает. А наглеет с каждым днём. Сегодня вечером опять начнёт приставать и лезть в трусы. А может быть сегодня не пойти на дискотеку? А что делать вечером? Дома сидеть и скучать? Нет. Нет. Пойду. В крайнем случае, если будет приставать, надаю по рукам. Поймёт и прекратит».
В конце смены на этаже, где работала Даша, появился новый мужчина с небольшим чемоданом, представился:
- Седых Вадим Петрович. Направлен в триста пятый номер. Вы покажете мне его?
- Конечно, конечно, - торопливо сказала Даша.
Он был среднего роста, коренастый, напоминал то ли штангиста, то ли борца, имел широкую блестящую лысину до затылка, сухой крючковатый нос и тонкие, словно спрессованные губы. Эти черты его внешности не впечатлили и не задели Дашу. А вот глаза большие и ясные заставили её на мгновение-другое задержаться на них. Что-то в груди у неё ёкнуло и зашевелилось, неся в себе желание хоть ненароком, хоть вскользь глянуть в них ещё и ещё. Пока шли к номеру, глядела…ныряла в их то невзначай, то с откровенным, застывшим восторгом. Приходила в себя и с любезностью, какую не замечала у себя раньше, показывала номер и рассказывала о его возможностях:
- А это система связи: здесь и новейший компьютер, и выход в Интернет, кнопки вызова или официанта из ресторана, или дежурную санитарку по этажу. То есть меня. Только позовите. Приду немедленно и с большим удовольствием. Располагайтесь. Отдыхайте, а я пойду по своим делам.
Даша закрыла за собой дверь и неторопливо побрела по коридору. «Вот это глазища. Настоящие глаза-тормоза. Да какой тормоза!? Настоящие ловушки. Ни вырваться, ни оторваться от них», - рассуждала она. Вдруг обнаружила, что смена её окончилась и можно было идти домой. Но уходить не хотелось.
Посидела около дежурной по этажу, прислушиваясь, не позовёт ли её новый обитатель триста пятого номера. Не позвал.
В этот вечер она осталась дома. Мать, увидев её скучающей у окна, сказала:
- А ты оказывается дома сегодня, не пошла на свои танцульки. Что произошло? Почитала бы книжку. Ума прибавится.
- Ладно. Спать лягу тогда и книжку возьму.
Поскучав у окна ещё некоторое время, она вышла на улицу погулять. Бродила по аллеям городского парка, всматривалась в мужчин в надежде увидеть того лысого и горбоносога, который сегодня появился у неё на этаже. Но так и не увидела. «Ну конечно же человек с дороги и вдруг пойдёт в твой городской сад по аллеям ходить. Вот они ему нужны…, - не злобливо выговаривала она себе. Подумала было не заглянуть ли ей на дискотеку? «Но там наверняка будет Виктор. Начнёт виться вокруг и приставать. Не хочу и не пойду», - решила она.
Утром Дарья, как обычно пришла на работу. Её тянуло в сторону триста пятого номера, хотелось просто постоять около его нового постояльца, посмотреть в его глаза, ощутить на себе их мягкий, добрый взгляд.
Вскоре её вызвала администратор корпуса, строго, но по-матерински участливо и проникновенно сказала:
- Дарья, предупреждаю: вчера у тебя в триста пятом номере появился новый жилец – какой-то очень важный профессор. Знаменитость. Будь предельно внимательной и обходительной и не забывай, что клиент всегда прав, даже когда совсем неправ.
- Хорошо, хорошо, Галина Ивановна, я сделаю всё, чтобы клиент остался довольным.
Даша была добросовестной работницей. Скоблила, чистила, мыла, как говорится, не за страх, а на совесть, выгребала из столов засохшие куски хлеба, пустые бутылки, заправляла постели. В триста пятый номер она заходила несколько раз. В последнее такое посещение её застал вернувшийся с работы Седых. Он остановился у порога и, покачивая головой с лёгкой, доброй улыбкой проговорил:
- Стерильная чистота. Это просто какая-то запредельная чистота. Это же надо так постараться, суметь навести такой порядок. Как на обложке глянцевого журнала.
- Проходите, проходите, - сказала Даша. – Можете не разуваться. А хотите, как хотите. В шкафу есть тапочки. Можете их использовать.
- Спасибо. Не люблю тапочки. Предпочитаю носки и хорошо промытый пол. Всё это имеется. Я – Седых Вадим Петрович. Из глухой сибирской тайги. Приехал подлечиться эльтонскими грязями и поработать. А может быть точнее поработать и одновременно полечиться по возможности. На земле есть несколько таких соляных линз. Ваши – в числе лучших. Очень эффективные, с огромным, ещё не изученным потенциалом. Будем пробовать их воздействие на новых видов животных. У меня в заповеднике их предостаточно. Некоторые болеют.
- Какие могут быть новые животные, если всё давно открыто и описано? – спросила Даша, пожалуй, больше для того, чтобы задержаться и постоять около Седыха.
- Наш биозавод и заповедник при нём выращивают новые виды животных, каких природа ещё не создавала. А также мы помогаем коренным обитателям приспособиться к новым для них условиям – к субтропикам. Дело в том, что много веков в наших краях были сильные морозы. Генетически многие животные ещё не перестроились, процесс приспособления продолжается, и мы им в этом помогаем. Впрочем, что мы стоим? Давайте присядем, пожуём бутерброды, попьём кофе.
Вадим Петрович достал из холодильника колбасу, батон,, пакетики с кофе. Даша проворно наделала бутербродов, разложила их на тарелке, сказала:
- Вадим Петрович, а может быть я принесу вам из ресторана первое и второе блюда и вы , как следует, поедите.? Ведь целый день были на работе. Это недолго. Пять минут и всё будет на столе. Так я принесу?
- Нет, нет. Спасибо. Мне и этого достаточно – пожевать, да кофейком взбодриться. Садитесь и вы. Давайте вместе пожуём, поговорим.
- Спасибо. Нам это категорически запрещено. Я на работе. Пойду по своим делам. Если понадоблюсь, кнопка вызова – перед вами, - сказала Даша и хотела добавить «только позовите, прилечу, как на крыльях». Но не добавила, Постеснялась.
Она ушла Вечером погуляла по городку, в надежде встретить Седыха. Не встретила. Заглянула на дискотеку и увидела Щеголева в кругу девчонок. Обошла его со спины и ушла домой. Следующий день у Даши был нерабочим. Она осталась дома. С утра испортилась погода: небо затянулось сплошной пеленой туч, потемнело, подул прохладный степной ветер, редкие деревья зашумели сочной листвой. Даше послышалось в них что-то тревожное и непонятное. Оттого что вчера вечером она не увидела Вадима Петровича и вряд ли увидит сегодня, ей стало грустно, даже тревожно, почему-то подумалось, что он уехал или непременно уедет сегодня. «Ну почему уехал? Приехал же поработать и подлечиться. Да нет. Не может быть, чтобы вот так – только приехал и сразу – уезжать, - разговаривала она с собою и чувствовала, как тревога всё больше накрывала и давила её. К середине дня ей стало совсем невмоготу, и она пошла в свой корпус, встретилась с дежурной по этажу и под надуманным предлогом выяснила, что Седых не уехал и по-прежнему занимал триста пятый номер. У неё отлегло от сердца, полегчало на душе.
Вечером усилился ветер, стал накрапывать дождь, нависшие тучи обещали большой ливень. Даша осталась дома и, послонявшись по квартире, занялась делом, которым обычно любила заниматься в свободное время. С малолетства она интересовалась взаимоотношениями мужчины и женщины, мечтала о мальчике, который был бы от неё без ума. Придя из школы, вместо того, чтобы садиться за уроки, она сочиняла и отсылала письма знакомым ребятам с обязательными приписками: «Лети с приветом, вернись с ответом», «Жду ответа, как соловей лета». В письмах, отсылаемых в бумажных конвертах, иногда рисовала сердце, пронзённое стрелой и писала: «Здесь я уже поцеловала, поцелуй и ты». На конверте нередко рисовала фигуру почтальона и добавляла: «Почтальон, ширьше шаг. Убивает нетерпение». Ответные послания, доставленные ей на бумаге или по элетронной почте она тщательно переписывала и складывала в папку. Когда не хотелось делать уроки и съедала тоска, она перечитывала переписку и сочиняла новые письма. Любила также заниматься приворотными травами. Читала о них книжки и статьи в журналах. Разбиралась, какие травы, как действовали, и верила, если суженый попробует приготовленный ею настой, а ещё лучше, если и она отхлебнёт, то возникнет между ними обязательно любовь до гроба. Была уверена, что самый сильный настой из белой и зелёной степной полыни. План присушить Седыха, сделать его своим сложился у неё относительно легко. Так как она имела доступ в его номер, решила плеснуть ему в компот или борщ приготовленный ещё несколько дней назад настой из полыни, собранной недалеко от солёного озера.
Пришла мать с работы.
- Опять сидишь дома и киснешь? Пошла бы на дискотеку, а то девки уведут у тебя твоего Анания. Обвешан ими, как блинами.
- Не хочу. Пусть уводят.
- В кого же ты теперь-то влюбилась? Иль заболела? Возьми термометр и померяй температуру.
- Мама, ну перестань. На танцах пропадаю – плохо и дома сижу – тоже плохо. Уж нельзя и дома посидеть.
На следующий день ей всё же удалось плеснуть настою в компот Седыху. Выпил и ничего не почувствовал. «Ну и хорошо. Теперь, Вадим Петрович, ты мой…навсегда»,- с удовлетворением подумала Даша.
Вечером она погуляла по улицам городка, по аллеям парка, посидела на лавочке около отеля, где работала. Так и не увидела Седыха и решила заглянуть на дискотеку. Почти сразу встретила её завсегдатая Ананьева. Широко расставив руки, он поспешил к Даше со словами:
- Какие люди, наконец-то, появились у нас.
Они стали танцевать.
- Ты где была? Куда-нибудь уезжала? Я весь извёлся. Изболелся душой. Я не могу без тебя, - говорил он, изображая на лице страдальческую мину и всё чаще и плотнее прижимая Дашу к себе. Она то сопротивлялась, то была безвольной и податливой и чувствовала, как у неё внутри всё закипало и туманилась голова. В такие мгновения она чувствовала в себе сладкую нервную дрожь, обещающую чего-то неизведанного и приятного.
- Я никуда не уезжала и была дома. Виктор, а не много ли для тебя одного – жена, я и ещё женская половина дискотеки, готовая упасть к твоим ногам.
- С женою скоро разведусь. И ты напрасно мне о ней напоминаешь. Вот поеду домой и обязательно разведусь…в пятницу.
- Мне кажется ты перебрал уже все дни недели. Не верю тебе, - говорила Даша с лёгкой улыбкой, то ли упрекая Ананьева, то ли подтрунивая над ним, то ли выведывая, насколько он искренен.
И вдруг за спиной Ананьева она увидела коренастую фигуру Седыха. Он прошёл мимо как-то неудобно, боком, словно стесняясь, не посмотрев на неё. «Как же он оказался рядом? Наверняка высмотрел и подошёл неспроста. Это он подал знак – «я здесь и хочу быть с тобой», - подумала она.
После окончания танца Даша полушутя-полусерьёно сказала Виктору:
- Всё. Хватит. Я отдохну. И пока ты не разведёшься с женой, танцевать с тобой не буду.
Поглядывая по сторонам, она направилась к окраине танцплощадки, увидела Седыха. Подошла к нему.
- Здравствуйте, Вадим Петрович. Рада видеть вас.
- Здравствуйте, Дашенька. Здравствуйте. Как отдыхается?
- Да так…в целом нормально. Вадим Петрович, если потребуется моя помощь, я к вашим услугам.
- Это продолжение ваших обязанностей по отелю? - спросил он мягко и доброжелательно.
- Нет. Нет. Это я так сказать по инерции. Знакома с вами. Знаю, что вы приезжий, поэтому готова помочь вам.
- Ну что же, я непременно воспользуюсь вашим предложением и приглашаю вас к танцу.
Она согласилась и подумала: «Приворот начал действовать. Ура». Несмотря на кажущуюся неуклюжесть и неповоротливость, он был чутким к партнёрше, ловким и лёгким в танце. Движения его были уверенными. Даша легко их угадывала и уже с первых мгновений отдалась им полностью и, словно бабочка, порхала вокруг Вадима Петровича. В отличие от Щеголева он не прижимал её к себе, а, положив руку на талию, не опускал её ниже и не перебирал пальцами платье.
Вскоре он сказал ей:
- Вы великолепная партнёрша. С вами легко и приятно. Но у меня есть предложение. Давайте погуляем. Просто погуляем.
Она охотно согласилась.
- Как хорошо, что сегодня такая замечательная погода. Ни жарко. Ни холодно. Со степи тянет пьянящим ароматом. У нас в тайге совсем другие запахи. Тоже приятные, но другие. Милее и роднее сердцу – вырос и почти состарился в лесу. А ведь примерно тысячу лет назад здесь был совсем другой климат, - говорил Седых, идя рядом с Дашей. - Сейчас субтропики, а была зона полупустыни. Была несносная жара, свирепствовали суховеи, земля, выгоревшая на солнце, была так изрезана трещинами, словно переживала постоянные землетрясения. Сельским хозяйством здесь практически не занимались. Разводили овец да верблюдов. Люди здесь селились нехотя, зачастую просто в силу необходимости. Примерно ещё тысячу лет назад здесь господствовали кочевые племена, пришедшие с востока. По истории-то в школе проходили?
- Может быть и проходили, но меня это никогда не интересовало, более того возмущало, когда заставляли изучать то, что никогда в жизни не пригодится, не потребуется. Например, зачем грамматику языка изучать, запоминать, если стоит только нажать кнопку аппарата и из него выскакивают грамотно и красиво написанные тексты. Или вот сочинения…ну задолбали ими, замучили, а, спрашивается, зачем, когда стоит только задать аппарату тему и он тут же выдаст тебе сочинение…да ещё какое – грамотное, умное, без ошибок.
Седых промолчал, хотя на язык так и просились слова о том, что программы, которыми напичканы аппараты, написаны людьми и для этого надо учиться. Учиться надо ещё и для того, чтобы не останавливаться в своём развитии. Но ничего этого он не сказал: не хотелось превращаться в ментора-моралиста, когда хорошая погода, чистый воздух, напоённый ароматом степного разнотравья, а рядом такая хорошенькая, такая милая девочка. Но разговаривать с Дашей ему хотелось. И он сказал ей:
- Ваши рассуждения не лишены рационального зерна, но оно, очевидно, так глубоко сидит, что я никак не доберусь до него. Но надо подумать над тем, что вы сказали. В ваших рассуждениях что-то есть…что-то есть.
- В детстве я практически не училась, хотя и ходила в школу. А теперь вот учусь. Два раза в неделю хожу на занятия. Администратор отеля пригрозил: если не буду учиться, выгонит с работы. Вот и изучаю высшую математику, языки, красноречие, космологию. Очень нравится история освоения Вселенной, история различных цивилизаций на других планетах.
Слушая Дашу, Седых снисходительно улыбался, посматривал на неё, как маститый учитель на нерадивую, но приятную в общении ученицу. «Получила от родителей недоброкачественные гены отвращения к наукам и вот теперь мучается, преодолевая их», - думал он, идя рядом и иногда невзначай задевая её то плечом, то рукой. Ему очень хотелось и обнять её, и потискать, и поцеловать. Но он не позволял себе этого, считая, что, если и появится у него такая возможность, то это будет когда-нибудь потом, если они продолжат общение и оно будет желанным с её стороны.
- Всё правильно, - говорил он. - Ещё тысячу лет назад учёные доказали: чем меньше человек работает, тем выше его производительность труда, конечно, при условии, если всё остальное время он учится, развивает свой интеллект и разумно отдыхает. Да, конечно, космология – очень лаже интересная научная и учебная дисциплина. Это что-то наподобие географических исследований девятнадцатого века. Сегодня, конечно, всё сложнее и интереснее, потому что Вселенная бесконечна и не предсказуема. Полетать-то хочется?
- Нет. Но интересно. А вы, если не секрет, кроме того что лечитесь, чем ещё занимаетесь?
- Изучаю грязи. Некоторые образцы увезу с собой. Опробую на своих животных, особенно на тех, которые созданы искусственно. Многие из них выращены целенаправленно, как доноры человека. Некоторые их органы напрямую используются человеком и способствуют резкому повышению уровня человеческого интеллекта. Продлевают жизнь. На этом пути получаются настоящие оптимены и киборги. Запасные части к ним в виде живой ткани выращиваем, проводим разные исследования над ними, консервируем в специальных хранилищах. Проводим научные конференции, обмениваемся научными достижениями. Публикуем работы. Так что жизнь, как говорится, бьёт ключом. Скучать некогда. Кроме того, я ещё и егерь. Под моим наблюдением обширный участок тайги. Это примерно тысячу лет назад у нас были суровые морозы, снега по пояс и небогатый растительный и животный мир. А сейчас у нас субтропики, мягкий климат и богатейший растительный и животный мир. Я и мои коллеги с большим интересом его изучаем, научные данные используем в интересах человека. Должен вам признаться это занятие не из лёгких, но исключительно интересное.
- И не страшно вам по тайге одному шастать или вы бригадами бродите?
- Дарьюшка, я не шастаю, а работаю в тайге. Ну а передвигаюсь по-разному: и на вертолёте, и на электромобиле, приспособленном к тому, чтобы преодолевать таёжные дебри.
Он рассказывал ей о своих встречах с медведями, рысями, тиграми… Она слушала с интересом, Удивлённо покачивала головой. Но постепенно и как-то незаметно она потеряла интерес к его таёжным делам, и мысли её сосредоточились на вопросе о семейном положении Седыха. Своим женским чутьём, хотя ещё недостаточно искушённым и опытным, но тонким и чувствительным, она улавливала в его манере поведения, разговаривать с ней, в том, что он обходил дальней стороной не только разговор о своей семье – жене и детях, но даже и мельком не упоминал о них, она сделала себе вывод: «с тылом у него далеко не благополучно» А это было куда более интереснее, чем его работа в тайге. Ей захотелось знать – а вообще-то женат он или быть может холостяк или, как сегодня говорят, живёт бобылём? Понимала, что расспрашивать его о семейном положении было неприлично. Но терпеть долго не могла и поэтому всё же спросила, словно невзначай:
- Дети ваши тоже тайгу изучают?
- Увы, нет. У меня одна дочка школьница. В основном так сказать мамина дочка. Она больше с ней общается, чем со мной. Но я их обеих очень люблю. Они для меня - свет в окошке, моя радость и моё хорошее настроение.
- Счастливые. Можно позавидовать.
Седых погрузился в молчание. Несколько шагов шёл хмурым и задумчивым. Даша заметила это и, спохватившись, с тревогой спросила:
- Я что-нибудь неприятное сказала или сделала. Изви. Пожалуйста, извините меня.
- Нет. Нет. Не беспокойтесь. Просто я задумался а действительно, насколько они счастливы со мной, Ведь дело обстоит так, что люблю в основном я. Как нередко говорю, нектар любви пью я, т.е. испытываю это величайшее чувство любви я, а не жена.
- Получается, что она вышла за вас не по любви? Была уверена, что такое не бывает. Как же так?
- Да так вот. У женщин иногда бывает.
Ему на язык просились слова : «Вышла по принципу на безрыбье и рак рыба». Но удержал их в себе. Не захотел чернить себя перед Дашей, в то же время вспомнил кем-то сказанную мысль «не торопись ругать себя: за тебя это сделают твои враги».
- Я не люблю о женщинах, тем более о жене отзываться плохо. Мне кажется, что поступать так, значит поступать предательски. Но всё же отмечу, что живёт она со мной, конечно. Без любви. Ну что же поделаешь? Я и этому рад. Сколько проживём вместе, столько моё. И за это спасибо. Удовольствие от брака получаю я. Нектар любви пью я.
С сожалением услышала Даша признания Седыха в любви к своей жене. Но, подумав, пришла к выводу: «Всё правильно. Так и должно быть. Такие люди, как Вадим Петрович, не могут поступать иначе». В её сознании уже сложился идеал мужчины: совсем не обязательно, чтобы он был гвардейского роста и смазливый лицом. Главное в мужчине, по её мнению, - ум, сильный характер, надёжность и уважение к женщине. Но вскоре с приятным удивлением она обнаружила, что Седых оказывал ей внимания больше, чем просто к работнице по этажу, ухаживал за ней и рассыпался в таких любезностях, которые, с одной стороны,
были очень даже приятны ей. С другой – вызывали противоречивые чувства и желание спросить его: «А как же любовь к жене и благодарность за то, что она живёт с ним?». Но она, конечно же, не задавала ему такие вопросы, потому что было приятно, что такой мужчина увлёкся ею, совсем молоденькой, ничего не значащей девчонкой. Нет. Она не заводила разговор о его семье и не пыталась копаться в этом вопросе. Довольствовалась тем, что было в её руках.
Практически все вечера Даша и Седых проводили вместе: гуляли по городку, ходили в театр и на концерты. Бывали на дискотеке. Несколько раз, когда Седых подходил к знакомым, и Даша оставалась одна, около неё появлялся Ананьев и со страдальческой миной то ли спрашивал, то ли рассуждал: «И что ты нашла в этом старике? Горбоносый, лысина на всю голову, губы такие, словно их и нет. Ноги короткие и кривые. Неужели я не лучше его? И на кого ты меня кинула? Не ожидал я от тебя. Эх Дашка, Дашка ты действительно дурашка. Как ты смогла променять такого парня, как я, на старика с кривыми ногами и большим животом?
- Ну, хватит. Хватит. Разошёлся. Плетёшь, что в голову взбредёт. Вот живота-то как раз и нету. Вадим Петрович занимается спортом. Выступает по программе мастеров на соревнованиях по боксу. Ты лучше на себя посмотри внимательней. Плечи-то где потерял? На журавля похож, - сказала Даша с едкой ухмылкой.
- И плечи есть, и на плечах всё необходимое имеется, - самодовольно говорил Ананьев. – Ты всё равно будешь моей. Я всё равно тебя сделаю своей…
Его тон был жёсткий и злой. В такие мгновения ей становилось зябко и неуютно. Но она твёрдо говорила:
- Успокойся и не лезь в мою личную жизнь. Я тебе ничем не обязана и ничего тебе не обещала.
2
Вечеринка, устроенная Леной Резаевой по поводу дня своего рождения, была в самом разгаре, когда на неё пришёл Ананьев. Даша побледнела. Спросила подругу:
- Ленка, ты же обещала, что он не будет?
- А я и не приглашала его. Он сам припёрся. Ну что же теперь делать? Не выгонять же его.
- Проходи, Викторушка. Проходи, - сказал кто-то из девушек. – Я так ждала тебя.
- Твой старик тебе скандал что ли устроит? Да? – спросила Резаева Дашу.
- Уверена ничего не устроит, - ответила Даша. – Просто я побаиваюсь Ананьева.
- Не позволим ему ничего плохого. К тому же у нас вон и парни есть. Будет буянить или приставать – скрутим и выпроводим. Так что успокойся.
Ананьев сел поодаль от Даши и принялся развлекать девушек. Даша облегчённо вздохнула, стала успокаиваться. Но через некоторое время вдруг увидела, что Ананьев поднялся из-за стола и принялся ходить по комнате. Постоял за спиной Даши и сел рядом.
- Ну что, девочка Дашка-дурашка, тебе не надоело бегать от меня? Я же тебе сказал всё равно будешь моей. Я без тебя никуда. Хоть вечерок посижу около тебя. Поухаживаю за тобой. Можно? Разрешишь мне это? Что положить тебе? Отварной картошечки с тефтелькой распаренной положить?
Не дожидаясь ответа, он положил на её тарелку две разваренные картофелины, две ароматные тефтели, кусочек ветчины, бросил на них щепотку укропа, плеснул грамульку подсолнечного масла, подсел поближе, почти вплотную, сказал, заглядывая Даше в глаза:
- Кушайте, мадаммузель. Кушайте. Я весь к вашим услугам. Ради такой сладкой девочки на всё готов.
Она услышала в его тоне, как ей показалось, нотки зловещие, заставившие её подобраться и сжаться. И тем не
менее она заставила себя остаться внешне спокойной и даже слегка пошутить:
- Настоящий джентельмен Прямо, как кот в сапогах. Осталось только замурлыкать.
- Я ещё и не так умею. Я такой. Для хорошенькой девочки можно и котом стать.
Она уже давно не верила Ананьеву. Помимо этого в ней сидел ощетинившимся ёжиком дух противоречия и несогласия.
- Болтун ты, Ананьев. Услышала бы твоя жена, как ты рассыпаешься в комплиментах.
- Да нет у меня никакой жены. Точнее скоро и официально её не будет. Вот во вторник разведусь и женюсь на тебе. Ты только потерпи и дождись меня.
- Про вторник и другие дни недели я уже раз двадцать от тебя слышала.
- Приятные слова можно и сто раз послушать, - сказал он довольный тем, что сказал.
Вечеринка затягивалась. Кое-кто уже ушёл. Посматривала на дверь и Даша. Ей хотелось уйти незамеченной, чтобы за ней не увязался Ананьев. Но уйти незамеченной ей не удалось. На улице он догнал её, сказал с заметной категоричностью:
- Я провожу тебя.
- Не надо. Сама дойду.
- Надо. Надо. Хорошенькой девочке ходить ночами одной не положено. И я не прощу себе, если с тобой что-нибудь случится.
- Ничего не случится. Выдумываешь.
Он попытался взять её под руку. Она отстранилась от него. Ускорила шаг. Прибавил ходу и Ананьев.
- Отстань ты от меня.
- Дашунька, не обижай меня. Не делай мне больно. Я же люблю тебя. Люблю очень сильно и хочу тебя. Не казни меня
- Врёшь ты всё.
Была глубокая тёмная ночь. Казалось, даже звёзды мерцали приглушенно, в полудрёме. На востоке начал светлеть небосвод, когда Даша и Ананьев вышли на окраину городка, где жила Даша и поодаль от её дома уже несколько лет стояло недостроенное многоэтажное здание. Ананьев положил свою руку на талию Даше, прижал её к себе. Даша попыталась освободиться от неё. Не получилось.
- Отпусти. Я закричу сейчас.
- Зачем? Кому это надо? Все крепко спят или продолжают заниматься любовью. Вспомни хорошую мысль, сказанную американскими полицейскими ещё тысячу лет назад: если вдруг вы обнаружили, что вас пытаются изнасиловать, то не сопротивляйтесь. Поддайтесь и получите удовольствие.
Её охватил испуг, и она ещё энергичнее стала высвобождаться из объятий Ананьева. Вдруг поняла, что он приподнял её и понёс в сторону недостроенного здания. Закричала во весь голос:
- Помогите! Помогите! Люди, помогите!
Ананьев ударил её кулаком по голове со словами : «Прекрати, дура».
Место в недостроенном здании было не только давно присмотрено, но и подготовлено Ананьевым: лежали матрас, подушка, откуда-то тянуло. Но Даша ничего этого не заметила. Она скулила, выворачивалась, пыталась сбросить с себя Ананьевым. Обессилевшая, с искусанными губами, она заливалась слезами, Расхристанная и растерзанная, откинувшаяся в сторону, она скулила глубоко и надрывно.
Виктор, лежавший рядом, сказал:
- Ну что, Дашка-дурашка? Хорошо было? Понравилось? Захочешь ещё, я – к твоим услугам. Ты клёвая тёлка. Пока ещё свеженькая. Ну ладно…я пошёл. А ты не вздумай здесь спать. Иди домой. Мать, наверное, уже заждалась.
Беспомощно шатаясь, размазывая по лицу слёзы и сопли, Даша еле-еле добралась до своего дома, почти машинально поднялась лифтом, тихо открыла дверь квартиры и заперлась в ванной. Её мать, всю ночь не сомкнувшая глаз,лежавшая и ходившая по комнатам в тревожном ожидании, услышала возвращение дочери и поспешила ей навстречу, но только увидела закрывшуюся перед собою дверь в ванную комнату.
- Доча, открой. Дашенька, ну что ты в самом деле? Открой. Мне ванная нужна, - просила мать, ещё полная надежды, что с дочкой всё в порядке и что за позднее возвращение её всё же надо поругать. Но в ответ услышала шум воды, увидела, словно заново, плотно закрытую дверь. Осознание беды пришло к ней как-то само собой, комом закрыло дыхание и взорвало её с такой силой. Что она забарабанила кулаками по двери и закричала на всю квартиру:
- ДОЧКА, Дашенька! Дочка! Открой! Открой!
Но дверь оставалась закрытой. У матери подогнулись коленки, и она опустилась на пол, неловко поджав под себя ноги. С напряжением прислушивалась к тому, что делалось в ванной. Поняла, что Даша купалась под душем и плакала, скулила и шмыгала носом. Наконец, эти звуки исчезли. Мать, охваченная ещё большим страхом, заплакала, заголосила, опять забарабанила по двери кулаками, потребовала сквозь слёзы:
- Что с тобой, Дашенька. Открой. Открой сейчас же, иначе вышибу дверь.
Лишь только утром, когда матери и отцу нужно было уходить на работу, Даша вышла из ванной и сразу ушла в свою комнату. Мать стремительно вошла вслед за ней и увидела дочь растерянной и бледной. Её руки тряслись, глаза, полные слёз, рассеянно смотрели в сторону.
- Что с тобой, доченька? - спросила мать, обняв её и прижав к себе.
- Меня…надо мною надругался Виктор, - выдавила она и вдруг увидела за спиной матери отца.
- Значит всё же добегалась? Сучка! Настоящая сучка. Ты опозорила нас. Как я теперь на работу покажусь? Что я друзьям скажу? Скажу, что моя дочь проститутка!? Да? Ты этого добивалась? Так вот мне не нужна такая дочь.
- Отец, хватит. Ну что ты завёлся? – взмолилась мать Даши.
- Нет. Не хватит. Я ещё выпорю её., чтобы знала на будущее, как вести себя. Потаскуха. Дерьмо! – кричал отец, всё больше распаляясь. Он выхватил из брюк ремень и, широко размахнувшись, с силой направил его в дочь. Но в мгновение мать повисла у него на руке и перехватила ремень.
- Вон! Вон! Пошла вон из дома! – бушевал отец.
Уже не плача, но, почернев лицом и закусив губу, натыкаясь на мебель, она почти ощупью добралась до своей комнаты и закрылась в ней.
- Это ты во всём виновата, - кричал муж на жену. - Ты воспитала проститутку. Шалаву! Недоучку. Ей уже двадцать, а она всё ещё образование никак не получит. На уме только одни мужики. Это твоя копия. И ты такая же была. Твоё порождение. Ты во всём виновата.
Она не отвечала мужу: не было на это ни сил, ни желания. Все её мысли были с Дашей. «Что она там делает? Почему тихо? Как бы не получилось новой беды? – тревожно думалось ей и хотелось побыстрее выпроводить мужа на работу и поговорить с дочкой откровенно как женщина с женщиной. Она ушла на кухню, на скорую руку приготовила завтрак, позвала мужа.
- Отстань. Тебе бы только есть и есть, - сердито ответил он и, хлопнув дверью, ушёл. Она торопливо подошла к двери комнаты, спросила:
- Доченька, ну чего ты там? Выходи. Хватит. Выходи. Надо позавтракать. Отец ушёл. И мне на работу скоро идти.
Но ответом ей была тишина – глубокая и напряжённая. И вдруг в какие-то мгновения, казалось родившиеся в ней и схватившие её в цепкие объятия, она вдруг уловила тихий стон и слабеющий прерывистый хрип. Кромешная жуть охватила её.
- Доченька, доченька, открой! – закричала мать.
Но в эти же мгновения она поняла, что дверь не только не будет открыта, но и, страшно подумать, её некому, наверное, открывать. Она сначала попыталась выдавить её плечом. Не получилось. Принялась выбивать её ногами – тоже безрезультатно. Тогда она отошла на несколько шагов назад и, разбежавшись, с силой бросила свою тяжеленную тушу на дверь. Запор не выдержал, и мать вместе с дверью ввалилась в комнату. Даша полулежала на полу, полувисела на верёвке. Глаза закатились под лоб, изо рта шла пена.
Все действия матери были скорыми, проворными и точными. Через несколько минут приехала бригада медиков. Врач делал искусственное дыхание, применял электрошок, вводил инъекции. Постепенно заработало сердце, восстановилось дыхание.
Только через сутки в больничной палате Даша пришла в сознание и увидела сидевшую перед собою мать с распухшим лицом и заплаканными глазами.
- Где я? Что со мной? Что ты плачешь? – спросила Даша
Мать, осознавшая, что её дочь, наконец-то. окончательно вырвалась из цепких лап смерти, отпустила внутренние тормоза и расслабилась. Слёзы полились обильно и неудержимо. Казалось, всё давно она выплакала, опустошила себя до дна. Но они текли и текли и не было ни сил, ни желания их сдерживать. Это были слёзы радости. Вслед за ними на душе становилось легче и светлее. Но чтобы не волновать дочь, она взяла себя в руки, вытерла лицо, глаза, спросила:
- Ну, как ты себя чувствуешь, доченька?
Даша отвела взгляд в сторону и продолжала лежать молча, словно в палате никого не было.
- Дашенька, милая, ну как ты, как себя чувствуешь? - продолжала мать, комкая платочек и подсаживаясь поближе к дочери. Даша отвернулась, закрыла глаза и продолжала молчать. Вошла медсестра.
- Мамаша, вы не приставали бы со своими расспросами. Всё будет хорошо. Всё образуется. А сейчас ей надо отдыхать. И вообще врач вам разрешил на общение всего
десять минут. Так что надо уходить. Хорошо и так – осталась живой. А на ноги поставим.
Но проходили дни за днями, Даша молчала, отказывалась от еды и таяла на глазах. Мать опять охватил страх потерять дочь. Она забила тревогу и ринулась на поиски того, что могло бы расшевелить дочь, вернуть её к нормальной жизни. Приглашала к ней подруг и просила их разговорить её. Но Даша отворачивалась от них и продолжала молчать. Наконец, кто-то ей сказал, что в последние дни перед бедой её видели с Седыхом счастливой и разговорчивой. Она узнала номер его телефона и немедленно позвонила ему:
-Вадим Петрович, Даша в больнице в тяжёлом состоянии. В бреду часто называет ваше имя.
Он прилетел в этот же день и, не заходя в отель, направился в больницу. За короткие минуты общения с лечащим врачом и медсестрой он узнал «историю болезни Даши» и облачённый в белоснежный халат тихо сел около её койки. Заметил, как дрогнули её веки от удивления и потянулись вверх брови. На бледном лице чуть заметным светлым зайчиком скользнула довольная улыбка. Он взял её руку, накрыл своей тяжёлой ладонью, попытался гладить, но увидел, как у неё затрясся подбородок, а глаза наполнились слезами.
- Дашенька, я всё знаю. Не стоит так расстраиваться и терзать себя. Ты ни в чём не виновата. Я тебя очень прошу не плачь, иначе мне не позволят к тебе приходить.
Она кивнула в знак согласия и сказала:
- Я постараюсь. Только не уходи. Расскажи что-нибудь. Где был? Чем занимался? Как семья?
- Дочка учится. Жмёт на все пятёрки. С женою – по-прежнему: трещина, которая всё увеличивается и увеличивается. Для меня это трагедия.
- Сожалею, - тихо проговорила она. – Если бы смогла, то помогла бы.
- У неё появился мужчина, и она этого не скрывает. Ну не будем обо мне. Это не существенно. Я живой и здоровый мужик, а вот ты в больнице и это существенно и противоестественно. А поэтому, как говорится, бери себя в руки, мобилизуйся и – больницу надо оставлять. Она не для таких молоденьких и хорошеньких, как ты. Выходи отсюда поскорее, и мы будем опять, как прежде встречаться с тобой. А с Ананьевым я разберусь и накажу его.
- А может быть не надо, а то я ещё и за тебя буду переживать.
- Постараюсь сделать это в рамках закона и традиций. Его выражение «в рамках закона» подействовало на неё успокаивающе и поэтому на «традиции» она не обратила внимания также в силу своей молодости и, очевидно, недостатка образования., но именно в этом слове лежала та сила, которая руководила всеми последующими поступками Седыха. Он ежедневно навещал Дашу в больнице, гулял с ней в больничном парке, успокаивал её, как мог. Дождался, когда она полностью поправилась и вышла на работу. Затем навёл справки об Ананьеве и отправился на встречу с ним, переполненный желанием отомстить за поруганную честь Даши. Нашёл не сразу. Пришлось и за рулём автомобиля посидеть, и ногами потопать, и в общественном транспорте потолкаться. Дашины слова «а может быть не надо?» он постоянно помнил и даже думал о них, но не позволил им поколебать своего решения отомстить Ананьеву. Помнил и держал в сердце традицию, когда честь – превыше всего и когда за надругательство над нею к барьеру вели подлецов.
Седых нашёл Ананьева в ночном клубе, где он работал охранником и имел персональную комнатку. Вадим Петрович вошёл в неё без стука и приглашения. Ананьев сидел за столом. Пил кофе и рассматривал глянцевый журнал с фотографиями обнажённых девиц. Он узнал Седыха. Небрежно спросил:
- Что надо?
- Дашу помнишь? И как насиловал не забыл?
- Насилия не было. Она сама. Шалава. Ей это не впервой
по причине получения большого удовольствия. Ну и что дальше? Я всего лишь промежуточное звено. За мною будешь ты. Извини, что опередил.
- Она не шалава, а скромная, хорошая девушка. Девственница…была до тебя, а ты силой обесчестил её. И за это ответишь по полной программе.
- Да какая девственница? Что ты несёшь? Выпил что ли для храбрости? Я вот сейчас нажму на сигнальную кнопку и через минуту здесь появятся дюжие молодцы, которые возьмут тебя под твои холёные белые ручки и выбросят на помойку.
- Я был на том месте, где ты совершал насилие. Анализ крови, взятой с места преступления, показал, что кровь принадлежала Даше. А её показания свидетельствуют, что ты насиловал её, - сказал Седых твёрдо и, как мог, спокойно. Но с последними словами он стремительно приблизился к Ананьеву и влепил ему такую увесистую пощёчину, от которой он отлетел к стене.
- Ты поедешь со мной и в милиции дашь показания. А затем пойдёшь под суд.
- Пошёл вон, пока я не пристрелил тебя, - сказал Ананьев, поднимаясь с пола.
Седых всегда носил с собою узелок с песком и солью. Сейчас он оказался как никогда кстати. Седых нащупал его в кармане, развязал и, изловчившись, влепил его в лицо Ананьева. Основная масса песка и соли попала ему в глаза. Он затряс, закрутил головой, затопал ногами, выкрикивая ругательства и угрозы в адрес Седыха. В это время у Ананьева в руке появился пистолет.
Стрелял вслепую. На звук. Седых, как мог, уворачивался. Но пули прошли над головой, рассекли ему щёку, порвали ухо. Он понял, что ещё мгновение-другое и может быть застрелян. Тогда он привычным движением расстегнул чехол из твёрдой толстой кожи и выхватил из него нож, с которым никогда и ни при каких обстоятельствах не расставался и прошёл значительную часть тайги и который спасал не раз его от всевозможного зверья. И вдруг Седых
обнаружил почти у самого своего лба дуло нагана, трясущиеся губы и перекошенное от злобы лицо с закрытыми глазами. Раздался выстрел. Но Седых успел отпрянуть в сторону. Последовал ещё выстрел. Седых схватил руку Ананьева и попытался было отвести её в сторону, как вдруг Ананьев ОБО ЧТО-ТО СПОТКНУЛСЯ И ПОДСТАВИЛ ШЕЮ под занесённый над нею нож. Из перерезанной вены кровь пошла так стремительно и обильно. Что в считанные мгновения залила стол, перепачкала мебель и самих дерущихся.
Бригада скорой медицинской помощи приехала относительно быстро. Но Ананьев был уже мёртв. На вопрос милиционера «это вы сделали?» Седых, не планировавший убийства, сказал:
Да. Я.
- Зачем? Впрочем, следуйте за нами. В отделении разберёмся.
З.
Так у Даши и Седыха началась новая жизнь, полная тревог и надежд. Седых полностью признал свою вину в смерти Ананьева. Но при этом настоял, чтобы в протоколе допроса было записано положение о том, что свой нож он применил вынужденно, для самообороны. В противном случае через мгновение-другое он был бы застрелян, доказательством чего были и рассечённая щека, и порванное, прострелянное ухо. Об этом свидетельствовала и видеокамера, которая была постоянно включена в комнатке Ананьева. Судья долго и тщательно разбирался в мотивах и содержании случившегося. Искал отягчающие и смягчающие вину обстоятельства, сопоставлял всё «за» и «против» и не торопился с назначением судебного заседания.
Тем временем жена Седыха развелась., с ним мотивируя свой поступок тем, что не желает жить с убийцей.
-Ты убийца и всю оставшуюся жизнь будешь гнить в тюрьме, - говорила она ему. А мне что прикажешь делать? С клеймом жены убийцы ждать тебя? А дочке каково? Замарал, опозорил её и мою жизнь. Из-за какой-то девчонки-недоучки.
Пока судьи и следователи разбирались в сути и значимости нового для них дела, Даша стала известным человеком в своём городке так сказать на бытовом уровне – в семьях и за их пределами люди не переставали обсуждать случившееся с ней. Уже многие столетия человеческое сообщество не знало подобного надругательства над женщиной. Некоторые, особенно молодые люди были потрясены до глубины души. Невольно и с удивлением думалось: «Неужели когда-то так жили наши предки, неужели были такими варварами?
Городская прокуратура работала медленно, но целенаправленно и скрупулёзно. Вскоре для дачи показаний была приглашена и жена Седыха. Следователь прокуратуры ей сказал:
- Мы вас ни в чём не подозреваем и тем более не обвиняем. Просто объективности ради хотим как можно больше знать о Вадиме Петровиче и уж тем более иметь ответы на некоторые вопросы, которые стоят перед нами. Как вы могли бы охарактеризовать Вадима Петровича…как человека?
- Да нормальный он человек. Спокойный, рассудительный, уважительный. Заботливый. Безотказный. Что ни попрошу его, обязательно сделает.. Исключительно предупредительный. Я для него – свет в окошке.
- Если так, то непонятно, почему вы разошлись с ним? Что же заставило вас это сделать? Столько лет прожили вместе и вдруг – развод. Конечно, если это вам неприятно, можете не отвечать.
- Длительное время я надеялась, - продолжала она, - что именно я и больше никто у него на первом месте и всю жизнь он только и будет делать, как виться, суетиться около меня. Но вот ошиблась. На первое место в его жизни вышла его работа. И всё своё внимание, всё время, всю заботу он отдаёт своей научной работе.. Знаю, что это обычная жизнь большого учёного.. Но пересилить себя не могу. Он профессор, обладатель многих премий. Это по молодости мне всё нравилось в его образе жизни. А сейчас я сама профессор, академик. Признана учёным миром. Но увы…Хочу быть ещё и женщиной.
- Понятно. Понятно, - сказал прокурор. – У нас к вам вопросов больше нет.
В этот же день она встретилась с Дашей.
- Давно хотела увидеть женщину. – сказала она ей несколько свысока и заносчиво, - из-за которой он стал убийцей. А ничего, ничего. Хороша собою. Совсем молоденькая Даже очень молоденькая и хорошенькая. Это большая ценность. Ну что же Вадим Петрович здесь не исключение и поступает в рамках сегодняшней общечеловеческой тенденции - мужчина творческой профессии за свою жизнь женится три-четыре раза, разумеется, по любви и на молоденьких, чтобы они и питали молодой энергетикой, и вдохновляли на творческие подвиги. Так что ничего здесь противоестественного нет. Однако, Дашенька, насколько мне известно, вы почти неграмотная.
- Я училась в школе. Сейчас посещаю подготовительные занятия. Чтобы в университет поступить.
- Затянула. Запоздала. К твоим годам у некоторых по два-три университета за плечами. Печально. Очень даже печально.
Даша робко молчала и чувствовала себя маленькой, ничего не значащей девочкой. - Так что, девонька, посмотри на себя и на Вадима Петровича и подумай, кто ты и кто он и ровня ли ты ему даже при всём таком достоинстве, как молодость.
- Я обязательно буду учиться. И мы с ним об этом уже говорили. Он полностью меня поддерживает.
- Ну что же…удачи… А я умываю руки. У меня своя жизнь и тоже новая и интересная
* * * * * *
Наконец, судебное заседание по поводу гибели Ананьева началось. Его открыл судья Парамонов – мужчина средних лет, высокий и грузный, спокойный и обстоятельный.
- Я не люблю свою работу. Я её просто ненавижу, - говорил он, скривившись в горестной гримасе. – Моя работа – это не только пощёчина обществу, это его позор и слабость. С удовольствием её бросил бы. Но люди, хотя и изредка, но продолжают совершать морально-нравственные, а с ними и уголовные преступления и поэтому приходится поднимать воспитательно-наказующий меч. Вот и сегодня к моему большому сожалению мы вынуждены это сделать. Сегодня у нас второй день работы. Я предоставляю слово члену палаты народных заседателей Ермолину Виктору Николаевичу. Он инженер. Уважаемый человек. За его плечами более двадцати лет работы на опытно-экспериментальном производстве.
- Понимаю, что должен быть краток, лаконичен и убедителен. Уверен, что поступок Ананьева – это отголосок того варварства, которым страдали люди тысячу лет назад. Этот свой недостаток человечество в основном давно уже преодолело. И поэтому сегодня насилие над женщиной – это самое большое преступление, это насилие над самой жизнью и заслуживает только смерть, что он и получил.. У меня всё, - сказал Ермолин.
- Спасибо, Виктор Николаевич. Ваша позиция суду ясна, суд примет её во внимание. А теперь послушаем Чиркова Романа Романовича.
- Я всего-навсего чиновник и связан с системой образования и подготовки кадров. Да, конечно, Дарья Ивановна не достигла больших высот в образовании. Но она не менее социально значима, потому что выполняет работу, на которую далеко не каждый может согласиться. Вместе с тем подчёркиваю, что насилие над ней – это целая идеология, в основе которой лежит пагубная идея превосходства мужчины над женщиной. Сейчас это заблуждение изгнано из нашего общества. Ананьев, конечно же, величайший преступник и место ему там, где он сейчас находится, а поэтому Седых Вадим Петрович не виновен, тем более что в борьбе с Ананьевым он защищался. Вместе с тем отмечу, что Седых – большой учёный. . Если в 2000 году человечество знало об окружающей его материи всего лишь пять процентов, то сегодня - уже почти пятнадцать процентов. И в авангарде этого продвижения стоят такие, как Седых. Так что давайте очень бережно относиться к учёным, в том числе и к Седыху и дадим ему возможность продолжить занятия наукой.
В конце дня судья объявил постановление суда:
- Суд объявляет благодарность Седыху Вадиму Петровичу за то, что он, рискуя жизнью, защитил честь и достоинство девушки и объявляет его свободным человеком..
На улице, когда Седых более или менее освободился от друзей и знакомых, Даша подошла к нему и сказала с виноватой улыбкой:
- Вадим Петрович, приношу вам свои искренние извинения за то, что всё это произошло из-за меня и поздравляю вас с благополучным завершением процесса.
- Дашенька, всё, что ты сказала, принимаю близко к сердцу и разделяю. Садись в машину.. Подвезу.
- Вадим Петрович, не надо. Вы же знаете, что дом, где я живу, рядом. Дойду.
- Всё равно садись. Мне хочется, чтобы ты была рядом. Ты свободна сейчас?
- Да, - сказала она и охотно нырнула в машину. – И куда поедем?
- Мне всё равно. Поедем куда-нибудь.
- Я столько вам неудобств принесла. Извините…
- Не надо, Дашенька. Не надо. Ещё не знаешь, как много для меня ты значишь. Твоё милое, доброе отношение ко мне – как живая вода, как вдохновение, дающее такую мощную духовную силу и просветлённость, при которой жизнь словно заново начинается, переполненная творческими замыслами и надеждами.
- Конечно, мне приятно всё это слышать, но я всего лишь простая девчонка Мне трудно поверить в то, что вы только что сказали.
- Хорошо, Дашенька. Хорошо… Сегодня у нас был трудный день, полный самых разных эмоций и впечатлений. Давай встретимся завтра и продолжим этот разговор.
Они встретились вечером следующего дня. Чутким девичьим сердцем Даша уловила в поведении Седыха чуть заметное состояние скованности и настороженности.
- Вот что, Дашенька, ты мне очень-очень нравишься. Чувствую, что и я тебе не безразличен.
Она улыбнулась и в знак согласия кивнула головой.
- Вот я и считаю – лучшей жены мне не найти. Ты симпатичная, а это больше, чем красивая, такая обаятельная и притягательная. Вот я и делаю тебе официальное предложение стать моей женой. Конечно, у нас большая разница в возрасте. Почти полвека, но сейчас это обычное явление.. Очень хочу иметь много детей. Моя бывшая жена лишила меня такой радости. Я не тороплю тебя с ответом. Обдумай всё. Посоветуйся с родителями и знакомыми.
- Вадим Петрович, а вы не торопитесь с таким решением? Вы же любите свою жену, хотя и называете её бывшей. Может быть у вас всё образуется и вы будете жить вместе и будете счастливы? Я, конечно, очень люблю вас. Только позовите – пойду за вами хоть куда.
«Да чего взвешивать и советоваться? – думала она, - когда давно только об этом и мысли. А родители? Ну что родители? Отец-пьяница – не в счёт. Ему всё равно дома я или нет меня, - думала Даша. – А вот мать будет только счастлива. Вадима Петровича она боготворит. Так что, уважаемый Вадим Петрович, только крикни мне, только помани пальчиком к себе, и я, закрывши глаза. ползком или на карачках побегу за тобой и буду тебе верной и преданной женой, утону и растворюсь в тебе и стану твоей незаметной частичкой».
Прошло три дня.
- Ну что, Дашенька. Ответ на моё предложение приготовила?
Улыбаясь, она утвердительно кивнула и сказала:
- Приготовила. Конечно, приготовила, а впрочем он у меня давно готов. Согласна. Конечно, согласна.
Через некоторое время она всё же решилась на вопрос, который не давал ей покоя:
- Вадим Петрович, вы уж извините, но…
- Может быть всё же лучше просто Вадим? – перебил он
- Ой нет, нет. Так не смогу и, пожалуй, никогда не смогу. Не получится. Вадим Петрович, скажите откровенно, так сказать положа руку на сердце, что хорошего вы нашли во мне – девчонке-недоучке, которую иногда зовут Дашкой-дурашкой? Какой у вас расчёт ко мне. Вот вы для меня –мудрый, надёжный человек. А я…ну во мне что? Да ничего.
- Ошибаешься. В тебе очень много по-настоящему хороших качеств, которые мне нужны. А поэтому, если хочешь, и расчёт есть. Во-первых, ты мне сильно нравишься. Не скажу, что страстно влюблён и без тебя жить не могу. Нет. Могу. Но лучше с тобой. Во-вторых, и это, пожалуй, главное, ты честная и порядочная женщина. Верится, что будешь честным и преданным другом, как говорится, и в радости, и в беде. Это значит у меня будет крепкий и надёжный тыл.. Это и спокойная работа, и уверенность в будущем. Всего этого мне так не хватало. Вот это и есть мой расчёт и моя надежда. Если я в своих рассуждениях ненароком обидел или сказал что-нибудь неприятное, то прошу извинить меня.
- Нет. Наоборот. Вознесли на такую высоту, на какой я никогда не была. Мне, кажется, вы больше придумали себе образ своей будущей жены. Но если действительно я стану вашей женой, то заверяю вас, буду именно такой и всё сделаю, чтобы ваши надежды сбылись.
- Дашенька, родная, любимая, спасибо за понимание и согласие.
* * * * * *
Прошло много лет. Расчёт Седыха оправдался. Даша действительно была преданной женой, родила ему две дочки и два сына. В науке они продолжили дело отца. Радуясь своим семейным успехам, Седых неизменно отмечал, что в их основе лежал его брак по расчёту.