Девушка по вызову
1.
Они приехали на дачу ранним прохладным утром. Сергей Петрович, преподаватель вуза, вот уже несколько минут сидел на веранде домика, с удовольствием дышал свежим воздухом, отдыхал от автобусной тряски, толкотни и давки и думал о том, что ему сейчас совсем не помещали бы авторучка, чистая бумага, материалы архивов и статуправления. Но они остались дома на письменном столе. Да и вряд ли они сейчас потребовались бы, потому что приехал с женой, а она не даст здесь посидеть над бумагами часок- другой третий. Такого ещё не было. То одно сделай, то другое прибей, выкопай или … «А впрочем, где она? А пошла к соседке в туалет . Обычное дело. Вот уж этот злосчастный туалет. Не нравится свой и всё тут – ходит по соседям и, пожалуй, не столько по необходимости, сколько просто посудачить Ну ладно пусть, пусть поболтают, а я спокойно посижу», - подумал он и вдруг увидел и услышал, как на веранде появилась жена. Она уже переоделась в своё замызганное, давно не стиранное платье. На ногах были растоптанные, разбитые полусапожки, на руках – тонкие резиновые перчатки, в которых она обычно копалась в земле.
- Сергей, ну чего сидишь прохлаждаешься? Мы чего сюда приехали? Природой что ли любоваться? Я думала ты уже переоделся. А ты и не собирался это сделать. День уже рысью побежал. Так скоро и обед наступит, а мы ещё ничего не сделали.
«Ну вот явилась не запылилась, - ворчливо подумал он, - здесь всё равно работу никогда не переделаешь. Хоть упади на грядках или в саду и никак не переделаешь её, потому что конца ей нет и никогда не было и не будет. Какая-то вселенская бесконечность».
- Сегодня твоя главная задача, - заговорила она в своём обычном жёстком, безапелляционном тоне, - сделать, наконец, дверь на туалет. Я уже не говорю о красоте. Знаю – ты на это не способен. Но сделай хоть какую-нибудь, чтобы можно было прикрыться и без стыда посидеть в туалете.
- Ну что тебя приспичило с этой дверью И обязательно сегодня?
- Да надоело. Как-то всё не по-человечески.
- Ну ладно, ладно. Сделаю. Попробую сегодня сделать.
- Да не попробую, а надо сделать.
- Ну хорошо, хорошо. Сделаю, - сказал он так, словно отмахнулся от назойливой и бестолковой мухи. - Иди занимайся своими грядками, а я пойду в кладовку, приготовлю инструмент. Да и материал ещё надо подобрать. Боюсь, что досок и реек на дверь не наберу.
Немного насупленные и недовольные друг другом они разошлись по своим делам. « И чего это вдруг загорелось дверь иметь. Да повесила бы какую-нибудь тряпку на входе, вот и всё и сиди хоть целый день там, - думал он о жене, перебирая содержимое кладовки.- В молодости была такой нежной и уважительной, каждое слово моё на лету ловила и тут же принималась выполнять. А сейчас настоящим командиром стала. И внешне так изменилась. Раньше такие красивые губы были, а сейчас сплющились и превратились в кривую чёрную нитку».
Наконец, он нашёл и разложил около туалета аккуратным рядком ножовку, молоток, гвоздодёр, фуганок, правда, давно заржавевший и тупой. Ещё через некоторое время вымерил ширину и высоту входа в туалет, затем нашёл доски и брус, нарезал их и тоже положил в той последовательности, в какой они должны были образовать дверь. Жена несколько раз подходила к нему, молча смотрела на его работу и уходила к грядкам довольная тем, что работа, наконец, сдвинулась с мёртвой точки и к вечеру наверняка будет завершена. О том, что жена была довольна, он понял по её мягкой, сдержанной улыбке.
- А ты, Серёга, если захочешь, можешь всё. Молодец.
«Без сомнения, без малейшего сомнения, - сказал оп про себя, слегка радуясь и ёрничая - Только вот предвижу, что главные муки ещё впереди».
Когда у жены было хорошее настроение и доброе расположение к нему, она называла его Сергеем, когда же была им недовольна, именовала Серым, вкладывая в это слово лёгкое негодование и плохо скрываемое презрение, ну а когда они были на людях, обращалась к нему только по имени и отчеству.
Через некоторое время он позвал жену, копавшуюся в грядке, и сказал:
- Ну вот видишь – дверь почти готова. Осталось только сколотить и навесить. Так что давай сделаем небольшой перерыв, передохнём, попьём кофейку.
- Хорошо. Хорошо. Я сейчас приготовлю, - торопливо сказала жена и ушла в дом. «Да ты бы не торопилась, - подумал он ей вслед. – Столько лет жили без этой двери и вдруг приспичило».
Они пожевали бутерброды, попили кофе. Просто посидели на веранде. Жена первой встала и сказала:
- Ну, я пойду бороться с травой. А ты не засиживайся. Не засиживайся. Сегодня надо сделать.
Натянув резиновые перчатки и всунув ноги в раздолбанные полусапожки, она ушла. Он ещё некоторое время сидел, раздумывая, с чего и как начать сколачивать дверь. Тянул время. Ему не хотелось заниматься этим делом, просто, как говорится, не лежала к нему душа. Но, не желая видеть и слышать гнева жены, он всё же поднялся со стула и приступил к работе.
Однако продольные и поперечные брусы почему-то не хотели ложиться ровно и так, как нужно было, прыгали, как ненормальные под ударами молотка, гвозди, как заколдованные, , разлетались в разные стороны, гнулись и не хотели входить в дерево. Они словно подтверждали не раз сказанные ему слова жены о том, что руки его, как крюки, неуклюжи и неловки и растут не из того места, из какого растут они у всех нормальных людей.
Тем временем день подходил к своей середине. Палило солнце. Рубашка на Сергее взмокла и потяжелела От вспотевшей лысины, протянувшейся до затылка, как от поверхности воды, отскакивали солнечные зайчики. В голове у него заработали молоточки, в висках появилась глухая боль. «Всё правильно. Другого и быть не могло. Подпрыгнуло кровяное давление», - подумал он, сходил в дом, проглотил таблетку. Через несколько минут почувствовал облегчение и продолжил работу.
Собранную и сложенную на земле дверь он сбивал долго и трудно. Пыхтел, кряхтел, сопел, вытирал пот с лица и лысины, собирал разлетавшиеся гвозди, дул на прибитые пальцы, ждал, когда, наконец, пройдёт боль. Извёлся, как говорится, до невозможности. Ещё два раза ходил в дом, принимал таблетки, пил холодную воду, Сидел на веранде
.Наконец, подползло время, когда он забил последний гвоздь и повесил сварганенную дверь на петли. Постоял около неё с оценивающим взглядом, подумал, согласился, что щедевра не получилось, да, собственно, он к этому и не стремился, но, кажется, показать есть что, постоял ещё немного около своего произведения, позвал жену и сказал ей с некоторой настороженностью:
- Принимай работу. Это всё, что мог выдавить из себя. Для дачи, по-моему сгодится.
- Нет! – выпалила она зло и решительно, словно отрезала и отбросила что-то ненужное и никчёмное. – Такую работу я принять не могу. Сделал курам на смех, а уж люди, кто увидит…нет-нет, показывать нельзя. Надо или сорвать такую дверь и подальше забросить, или разобрать, или, в крайнем случае, чем-нибудь закрыть, завесить.
- Ты же говорила хоть какую-нибудь сделай. Вот я и сделал какую-нибудь, какую смог…
- Нет. Нет. То, что ты сам себя позоришь, это твоё дело. Но меня позорить не надо. Не смей. Не позволю. Хватит. Я и так натерпелась от тебя всего этого вдоволь. Выше головы.
- А что тебя не устраивает в ней?
- Как это что? Сбита аляповато. Вся ходуном ходит. Того и гляди рассыпится. А потом что же она у тебя так законопачена досками, что никакого просвета нету? Закроется и в туалете темно Ну и что там в темноте делать? «А что? Трусы что ли в потёмках не сможешь снять?» - захотелось ему сказать. Но он смиренно промолчал и даже изобразил на уставшем лице смиренную мину, надеясь на то, что жена побурчит, побурчит и, если не успокоится, то может быть её внимание переместится на что - нибудь другое, успокоится, а потом и вовсе оставит в покое туалетную дверь. Но в жене продолжала клокотать агрессия. Воинственно воткнув руки в бока, она стояла около туалета, плевалась и продолжала говорить обидные для Сергея Петровича слова. «На солнце что ли перегрелась? Или слишком устала?» - подумал он, глядя на раскрасневшееся, распаренное лицо супруги и думая только о том, когда она, наконец, успокоится. Но, как оказалось, успокаиваться она и не собиралась. Более того, решительно и строго сказала:
- Нет. Нет. Конечно же так оставлять нельзя. Надо всё разобрать и сделать заново. А досточки надо прибить так, чтобы одним боком они были приподняты и тогда в туалете будет светло, а снаружи ничего не будет видно. Всё, Серый. Всё. Ломай и делай заново. Ты сегодня очень расстроил меня.
Он промолчал, понимая, что ни ломать, ни делать заново не будет. Однако сознавал, что дверь получилась плохая. В то же время совсем виноватым себя не чувствовал: в конце концов сделал же. Плохого качества? Ну так это совсем другая проблема, а с другой стороны, как посмотреть на всю эту канитель и что считать качественной дверью, то, что супруге понравится? Ну так это всё относительно.
Он продолжал молча стоять. Тогда супруга сорвала с петель дверь, выбила ногой поперечные доски и ушла к грядкам. Его нахлобучила такая обида… настроение бухнулось и растеклось по земной тверди. Лицо, казалось, потяжелело и вытянулось. Сергей Петрович понял, что сегодня на даче уже ничего делать не будет. Вспомнилось, что дома на его письменном столе лежали листы с недописанной второй главой монографии, многочисленные выписки из архивных материалов нескольких городов страны, книги, только что принесённые из библиотеки. Ещё вчера вечером он сидел за письменным столом. Работалось легко и продуктивно. Мысли бежали впереди авторучки,на бумагу ложились легко и охотно. Конечно, сейчас можно было бы пойти к жене, подумалось ему, встать рядом торчком и начать вместе с ней выщипывать траву из грядки. «Нет уж, как говорится, извини подвинься, - мысленно говорил он жене, - во-первых, эта непримиримая и бесконечная борьба с травой мне поперёк горла. А во-вторых, это противоестественно. Травка, как весьма и весьма приятная взгляду, должна присутствовать на даче, иначе какой же это выезд на природу. И в-третьих, несомненно, лучше перенести борьбу с сорняками с грядки на письменный стол и выщипать, выбирать и выбрасывать их из тех строк, которые написаны торопливо, наспех и представляют по большей части набросок той или иной мысли. В общем – всё. Решено. Уезжаю» Он молча сгрёб инструмент, бросил его в кладовку, переоделся и направился в сторону автобусной остановки. Жена попыталась было остановить его. Он даже не оглянулся. И тогда, повысив голос, она зло бросила ему в спину:
Ну и катись на все четыре стороны. Справлюсь и сама. А ещё доцентом называется. Обычную дверь сколотить не может. Для него в этих словах было много неприятного и даже обидного.
Сергей Петрович в целом был спокойным и уравновешенным, много молчал и думал. В то же время от жизненных шероховатостей у него часто случалось плохое настроение, переживал, бывало, трудно, но держал в себе и ничем не выдавал его. В последнее время вдруг заметил, что его душевное состояние круто менялось всякий раз, как только он делал какое-нибудь хорошее, приятное людям дело, душа радовалась, настроение играло, с лица не сходила улыбка. Вскоре он научился и стал искусственно вызывать у себя хорошее настроение тем, что, проходя мимо нищих, просящих подаяние, сочувственно смотрел на них и отдавал им свои мелкие деньги. И в кармане, и на душе становилось легче а ворчания жены по поводу и без повода воспринимались как-то приглушенно, вяло, словно через толстый, прочный щит.
Супруга приехала поздно вечером. Была молчаливой, уставшей и злой. Всякие попытки Сергея Петровича заговорить с ней вызывали у неё раздражение и злое шипение. Она приготовила себе ужин, молча, наедине поела.
- Ну мы ужинать-то будем? - не дождавшись приглашения, спросил он.
- Готовь и садись жри. Мне надоело у тебя в прислугах ходить. Ничего не делаешь ни на даче, ни в квартире. Всё и во всём только я и я. Вот только и горазд в постели и за столом. А щё удоцентом называется.
- Ну что же поделаешь? Какой есть такой и есть и другим уже не стану, – говорил он с чувством виноватости и обречённости. – Не забывай, что я всё же вузовский преподаватель, кандидат наук. Работаю над докторской диссертацией. Вот завершу монографию, опубликую её, защищусь, стану доктором наук, буду больше зарабатывать.
- Ты мне об этом уже года три талдычишь. Надоело и не верю. Ты никогда её не напишешь и не опубликуешь. И доктором не станешь. Докторами становятся не такие, как ты.
И вообще мне нужен не доктор наук, изнеженный и ничего не умеющий делать, а настоящий мужчина. Ты меня сегодня опозорил так, словно с ног до головы дерьмом облил. Соседка пришла за солью. Слово за слово. Разговорились. В туалет захотела. А двери нет. Всё раскрыто, всё обозревай. Обстыдила меня и ушла. Позор и только. В общем я с тобой на дачу больше не поеду и из подъезда с тобой никуда не выйду. Ты моё проклятие, ты мой позор. Ты искалечил всю мою жизнь. У меня в молодости столько поклонников было, а я, дура, за тебя недотёпу выскочила. С тобою, Серый, я жить больше не хочу и не буду. Всё. С этого дня наши дорожки пошли поврозь. Ты неисправим. Будет лучше, если ты уйдёшь с моих глаз подальше. Настоящий мужчина, если его отвергают, всё бросает и уходит.
- Ну что же…ты права, как всегда права, - пробормотал он то ли в задумчивости, то ли в растерянности. – Только это настоящий, а так как я оказывается не настоящий, то, если ты не хочешь жить вместе, то и уходить тебе.
- А куда же я пойду с дочкой?
- А меня это уже не интересует, к тому же дочь давно живёт отдельно самостоятельной жизнью. А съёмную квартиру я тебе найду.
- Да никуда я не пойду. Это ты уберёшься отсюда, - закричала жена. – Ты мне испортил всю жизнь и ты уйдёшь.
«А что? Может быть действительно мне уйти? Всё равно нормальной жизни не даст, - подумал он. – Монографию завершу. Опубликую. Стану доктором наук. Летом по курортам буду ездить Любовницу заведу. На старости лет стариной тряхну»
2.
Прошло несколько дней. Сергей Петрович снял скромную однокомнатную квартиру, перевёз в неё свои книги, многочисленные бумаги, компьютер, принтер, одежду. Переехал сам. Противоречивые мысли и чувства переполняли его. «Не поторопился ли ? - думалось ему. – Может быть стоило подождать, поговорить с супругой? Может быть всё это она наговорила сгоряча и давно раскаивается? Может быть надо было и с дочкой поговорить? Или хотя бы поставить её в известность? А то получилось как-то по-детски. Поссорился, не успел остыть и ушёл от семьи, почти сбежал. Как-то всё несерьёзно. Может быть…может быть. Но, к величайшему сожалению, такая ссора далеко не первая. Повторяется и повторяется. И сколько может это всё повторяться? Настоящей жизни как не было, так . и нет. Так что правильно сделал, что ушёл. Как говорится, рано или поздно, а всё равно пришлось бы это сделать. Так что чем раньше, тем, очевидно, лучше». Так рассуждал Сергей Петрович и сам до конца не понимал то ли убеждал себя, что поступил правильно, то ли просто рассуждал. Конечно, радости, тем более ликования не испытывал. Конечно, на душе было скверно, но в то же время стало как-то тихо и спокойно. Спала душевная напряжённость, обычно вызываемая частыми выпадами жены в его адрес.
Прошло ещё несколько дней. Сергея Петровича потянуло на воспоминания о времени своей относительно спокойной семейной жизни. Сознавал, что не был примерным семьянином. Выговаривал себе за это, но оставался таким, каким был. Домашними делами заниматься не любил и по возможности от них увиливал.. Не любил также готовить и мыть посуду. Но и капризным в еде тоже не был. Всё, что ни ставила перед ним жена, уплетал, как говорится, за милую душу. Как человек пытливого и в какой-то степени аналитического ума, каким он себя считал, задумывался над тем, как сделать так, чтобы в посудомоечной раковине не вырастала гора немытых тарелок.
Сергей Петрович вспомнил, как однажды , когда жена пришла с работы и он сказал ей, доставая из посудного шкафа чистую тарелку:
- Мой руки и садись за стол. Сегодня я поухаживаю за тобой.
- Ну что же…я с удовольствием. Приятно, словно в ресторане.
Он налил ей борщ, пододвинул нарезанный хлеб..
Лишь только, слегка утолив голод, она разглядела на тарелке целофановую плёнку, с недоумением спросила:
- А это что такое? Что за плёнка? Откуда она?
- Это я тарелку обвернул целлофановым кульком. Гениально. Вот смотри: снимаю целофан, бросаю его в мусорное ведро, а тарелка чистая, как стёклышко и мыть её не надо. Всё! Гениальная придумка. Ну как? Функционально и рационально. Не правда ли? И мы освободимся от мытья посуды. Давай тарелку, я тебе второе положу.
- Не надо. Не надо, - торопливо сказала жена. – Что-то от твоего гениального изобретения меня тошнит.
Она действительно еле-еле успела добежать до унитаза и согнуться над ним. Позеленевшая, с выпученными глазами она вернулась на кухню и сказала:
- Ты уж, пожалуйста, так больше не корми меня и сам не ешь.
- Напрасно. Напрасно. Всякое новшество всегда с трудом пробивает себе дорогу.
Он с удовлетворением вспомнил также и то, что у него хватило ума не настаивать на использовании целлофановых кульков, и этот казус с ними постепенно забылся. К чести жены и она никогда не напоминала ему о нём.
Время шло. Сергей Петрович постепенно успокаивался и привыкал к новому для себя образу жизни. Но природа брала своё, напоминала о себе. Ему захотелось общения с женщиной, пришли беспокойные эротические сны. И он решил, что пора с кем-нибудь и познакомиться. А поэтому как-то вечером забрёл на молодёжную дискотеку и услышал со спины:
- Ну что, дедуля, сбацаем?
- Спасибо, внученька. Спасибо, родная, - сказал он, через силу улыбнувшись, и молча, стыдливо ушёл.
Вскоре он узнал, что в газете «Всё для всех» имелась рубрика «Знакомства», а в Интернете брачно-семейные агенства наперебой предлагали свои услуги. С их помощью через несколько дней он познакомился с женщиной, которой было немногим за тридцать. Накрыл стол. Пригласил её к себе.. Выпили за знакомство. И вдруг женщина, сидевшая с кислым выражением лица, спросила:
- Так ты доцент что ли?
- Конечно, конечно. Я же говорил тебе, - ответил он ещё в бодром, приподнятом настроении.
- А что же так убого живёшь?
- Да вроде нормально, - выдавил он из себя. – Всё необходимое у меня есть: стол, книги, компьютер.
- И пещера маленькая, и обстановка какая-то нищенская. Я вот была знакома с одним доцентом, так он имел четырёхкомнатную пещеру, по-моему, миллионов на пять. На стенах дорогие картины. Пол паркетный, потолки подвесные. У него импортная посуда. Правда он и вкалывал сразу на нескольких работах. И на лапу брал и не стеснялся
ни большой и ни малой суммы. Особенно урожайными бывали дни, когда принимал экзамены и зачёты. И связи обширные имел.. Молодец. А ты, наверное, праведник?. Да?
Его так и подмывало спросить, почему о своём знакомом она говорила в прошедшем времени. Но как-то всё удерживал себя от этого потому, что, с одной стороны, знал примерный ответ, а с другой – ему просто не хотелось говорить и думать плохо о преподавателе, которого он совсем не знал.
Вторую рюмку вина она не допила. Брезгливо поморщилась, поставила подальше от себя и сказала:
- Фу…у. Какая кислятина. Местная бормотуха что ли? Вот я недавно пила. Потрясающий букет
Пожевав котлету и вытерев бумажной салфеткой уголки рта, она встала из-за стола:
-Ну, я пойду, а то уже поздно.
- Иди, милая. Иди, - лениво проговорил он, переполненный разочарованием и досадой.
Он открыл ей дверь, постоял около порога, пока она не вошла в лифт и сказал себе: «Ну и ладно. Как говорится, на нет и суда нет. А хороша, чертовка. Можно было бы и пообщаться. Однако избалованная и с большими претензиями и поэтому общения у тебя с ней не получилось бы. Житьё-бытьё твоё действительно убогое и любовницу тебе заводить действительно не стоит. Твоей зарплаты хватит всего-то на два похода с ней в ресторан».
Пережив глубокое отчаяние, Сергей Петрович через два дня позвонил в другую фирму знакомств и заказал себе девушку на квартиру, как официально считалось для массажа, а на самом деле – для сексуальных утех. К назначенному времени он приготовил стол с хорошим вином.
Дверной звонок проверещал без опоздания. Сергей Петрович сорвался с места, распахнул дверь и, поражённый увиденным, на мгновение-другое растерялся. Перед ним стояла его дочь тоже растерянная, с раскрытым ртом от удивления.
- Ну проходи. Проходи, - с трудом выговорил он, подумав, как не вовремя она пришла к нему. Не звонила, не приходила вот уже больше месяца и вдруг заявилась. Могла бы и предупредить. Деньги что ли потребовались?
Но вдруг страшная догадка жаром накрыла его: «Неужели она – девушка по вызову?»
Тем временем она разулась, разделась и повесила пальто и, пройдя в комнату, спросила:
- Ну что, папа, девушку заказывал? Вот я и пришла. Ожидал увидеть другую?
- Ты работаешь девушкой по вызову, то есть проституткой? – спросил он, всё ещё находясь в состоянии растерянности. – И ты специально пришла ко мне?
- Нет. Так получилось. Я не знала.
- У тебя большие проблемы? Почему ты занялась этим делом, как получилось, что ты стала проституткой? Мне очень больно это сознавать
- Да ладно, папа, не надо. Если женщина зарабатывает деньги своим телом, то она проститутка, падшая женщина, а если мужчина пробивает себе дорогу и строит свою карьеру своим достоинством, своим телом, то он видите ли герой. Как были вы, мужики, хамами, так и остались ими и ничего в этом плане не поменялось
- Знаешь какое у меня сейчас самое большое желание? Сильно выпороть, да какое там выпороть? Отодрать тебя ремнём. Сожалею, что не делал этого в твоём детстве.
- Не сожалей. Детство здесь ни при чём. Детство у меня было хорошее и спасибо тебе за то, что ты, как говорится, и пальцем меня не тронул. Воспоминания самые приятные.
С последними её словами он заметил, как подрагивал её голос, как по губам пробегала мелким бисером дрожь, как наполнялись слезами и блестели её большие и добрые глаза.
«Ну конечно же. Она уже взрослая женщина и вправе распоряжаться собою по своему усмотрению, но в чём-нибудь другом, только не в этом. Только в страшном сне может присниться, что моя дочь проститутка. Что же с ней такое произошло что она ею стала?» – думал он и почти физически ощущал, как горькое чувство стыда и обиды заполняло его, давило на сердце, душило.
- И всё же, дочка, скажи, что тебя заставило заняться таким постыдным промыслом? Ты же работаешь. Не хватает денег на жизнь? Или слишком высокие запросы?
- На жизнь хватает, - сказала она, вытирая платочком глаза переполненные слезами.
- Ну а в чём же тогда дело? Потребность в мужчине? Заведи друга и живи с ним. Так многие делают. И ничего в этом плохого нет.
- Оставь. Я знаю всё это.
Он замолчал удручённый и растерянный, беспомощный и раздавленный позором. После продолжительной паузы дочь заговорила:
- Так надо, папа, так надо. Знаю, что занятие это мерзопакостное. Глубоко, до потрясения переживаю и спасибо тебе, что ты не давишь на меня и не позоришь. Но так надо. Так надо. Иначе я не могу. Ты помнишь я в детстве дружила с Таней Погодиной.
- Ну как же не помню? Конечно, помню. Как приходила к нам, начиналась игра в прятки, догонялки. Всю пыль под койками собирали на себя По-моему ты и после школы с ней дружила.
- И продолжаю дружить. Только сейчас она глубоко больной человек. Живёт на грани жизни и смерти. Требуется очень сложная операция на сердце. И очень дорогая. Отец и мать её давно спились и погибли. Так получилось, что родных и близких у неё больше нет. Кроме меня, ей помочь некому. А я ей обязательно помогу. Она так много хорошего мне сделала.. Я просто обязана отплатить ей тем же.
- Неужели пойти на панель – единственный способ заработать деньги?
- Я полгода искала такую работу, чтобы можно было собрать деньги на операцию. Не нашла и поняла, что не найду. А болезнь не ждёт. Таньке всё хуже и хуже. Вот поэтому я и прибегла к такому способу заработать деньги не для себя, а на операцию подруги. У нас уже есть кое-что. Ей бы продержаться ещё хотя бы полгода и наберём.
- А кредит в банке почему не взять?
- Не дают. Даже и не разговаривают. Вот если ты дело своё откроешь и будешь иметь доход и то, говорят, надо ещё посмотреть.
- Так ты из-за подруги занялась этим делом? – спросил отец тихо, с неприсущей ему хрипотцой, словно надорвавшийся
- Папа, я знаю, что опозорила и тебя, и маму. Вы не заслуживаете этого. Можете отречься от меня. Скорее всего так и сделайте. Я не обижусь на вас. Но поступить иначе не могу. Без операции через несколько месяцев Танька умрёт. Я себе этого никогда не прощу. С нею умру и я, как человек. Может быть это звучит слишком пафосно, но это действительно так. Ну извини, папа, извини. Я пойду. Мне ещё предстоит нелёгкий разговор с мамой.
- Кто это? С нашей матерью что ли?
- Нет. Это содержательница нашего заведения. Я же не заработала ни рубля. Да впрочем …ладно, вложу свои.
- Ах да. Конечно же, конечно, твоё время пребывания здесь должно быть оплачено
Он выхватил из кармана брюк портмоне, наткнулся на тысячную купюру, обрадовано схватил её и протянул дочери и сказал торопливо:
- Возьми. Или это мало?
- Ну что ты, папа, это слишком много. Не надо. Не надо.
- Возьми, - сказал он твёрдо и требовательно, но в то же время с нотками сочувствия и сожаления.
- Не надо. Не надо, - говорила она и пятилась от отца с намерением уйти. Он настиг её около порога, сунул ей в карман кофточки деньги и сказал:
- Ну ладно, ладно. Иди. Мы ещё подумаем над этим вопросом.
Оставшись один, он некоторое время ходил по комнате в нервном возбуждении, не находя в себе сил ни успокоиться, ни заняться чем-нибудь полезным. Наконец, остановился у стола, накрытым для девушки, схватил бутылку вина, опрокинул её в стакан, дождался, когда янтарная бурлящая жидкость добралась до краёв, поднёс к губам с намерением выпить залпом, но сделал несколько глотков, поморщился и подумал с отвращением: «Какая дрянь. И как они её пьют?». Оторвал несколько виноградинок, принялся с удовольствием жевать их. В голову настырно лезли мысли одна другой тяжелее и противнее. И вдруг они высветили ту часть рассказа дочери, где она, стыдясь и оправдываясь, объясняла, что пошла на это постыдное дело только ради подруги. Ему вспомнилась Танюшка в том мальчуковом возрасте, когда она была шаловливой и весёлой непоседой, Вспомнилось и то, что он её любил чуть ли не больше, чем дочь, и что сейчас она на грани жизни и смерти а его дочь ради её спасения пошла наперекор общественному мнению, пожертвовала своей репутацией. А ведь это поступок, какой не каждому по плечу. Мерзкое дело, но ведь ради…подруги. И согласиться трудно, и осуждать невозможно. Сергей Петрович вдруг почувствовал, что груз, упавший на его сердце, стал менее тяжёлым, мгновениями даже совсем пропадал, а вместо него появлялось осознание чего-то важного, значимого, ради чего можно пойти и на большие жертвы. И ведь пошла же и никто иной, а моя дочь.
В то же время Сергей Петрович заметил, что мыслями своими он всё чаще обращался к своей сберкнижке. У него с женой было два таких документа – у него и у неё, и они поровну на протяжении многих лет откладывали и накапливали сбережения. «А сколько же у меня там денег?» – спрашивал он сейчас себя, хотя приблизительную сумму знал. Сергей Петрович выдвинул ящик стола, достал сберкнижку и посмотрел сумму вклада. «Ещё бы тысяч пятьдесят набрать, поработать в московских архивах и можно было бы публиковать монографию а тогда и выходить на защиту докторской диссертации. Это три-четыре года и ты – доктор наук, - рассуждал он.– Но одновременно это – смерть Татьяны и становление дочери профессиональной проституткой. Мда…а, а перспектива отвратительная. Хуже не придумаешь. Так что же делать? Спасать, да, да спасать Таню и собственную дочь. Но тогда прощай докторская и десять лет упорного труда, как говорится, коту под хвост».
Сергей Петрович тёр лоб, гладил лысину, протянувшуюся до затылка, массировал виски, вздыхал и стонал и мучительно думал, как ему поступить. Но, как нередко бывает в таких ситуациях, решение уже созрело, тихонечко лежало в подсознании и ждало своего времени, когда, наконец, Сергей Петрович уговорит себя и согласится с ним и сам себе скажет «ну, конечно же, другого пути нет, как только отдать деньги на операцию».
И тем не менее он всё же продолжал мучительно рассуждать: «Может быть всё же подождать, повременить, посмотреть, что дальше будет? Подожди. Подожди. А в это время мужики будут драть твою дочь и в одиночку, и группой и превращать её в профессиональную проститутку. Вот так. А ведь на поверку по большому счёту она оказалась сильнее тебя духом. Рассуждаешь. Колеблешься. Получается, что тебе совсем не жаль, что мужики будут потешаться над ней до поросячего визга. И это всё из-за докторской, из-за карьеры… Ну и подленький оказывается ты, Сергей Петрович. Не душа у тебя, а душонка, нет…тухлая тушёнка».
Утром следующего дня он снял со сберкнижки все деньги, позвонил дочке и пригласил её к себе. Предложил ей бутерброды, кофе и рассказал о своём решении помочь ей деньгами.
- Папа, я не хочу такой жертвы. Мы с Танькой как-нибудь справимся сами.
- Во-первых, вы не справитесь. Во-вторых, скажи мне только честно, после того, как получишь всю необходимую сумму, ты прекратишь заниматься проституцией?
- Папа, не говори так. Мне очень стыдно. Я бы ни за что и не стала бы заниматься этим.
Её глаза наполнились слезами и заблестели
- Не надо об этом. Мне и так тяжело. Я и так хожу с опущенным взглядом и боюсь поднять его и встретить знакомых. Кажется об этом все знают. Я очень прошу тебя не говори об этом маме. Пусть это будет наша небольшая тайна.
- Пусть. Не расскажу. Вот возьми деньги. Здесь достаточно на операцию. Но чтобы ты больше проституцией не занималась.
- Клянусь. Не буду, - сказала она, шмыгая носом и растирая по лицу слёзы.
- Обижайся не обижайся, а я всё же проверю.
Он почувствовал на душе приятную лёгкость и такую комфортность, при которой занятие дочкой проституцией уже казалось ему не таким постыдном делом, каким представлялось ещё несколько часов назад.
* * * * * *
Прошло несколько лет. Татьяне вовремя и успешно сделали операцию. Она вышла замуж и родила мальчика. Дочка Сергея Петровича тоже нашла себе мужа и жила семейной жизнью.
Однажды в магазине он невзначай, как говорится, в упор столкнулся со своей бывшей женой. Рядом с ней стоял мужчина
- Ну, как? Профессором стал? – спросила она.
- Нет.
- Ну, правильно. Я же тебе говорила, что ты им никогда и не будешь. Познакомься – это мой муж Тимофей Егорыч. Всё умеет и всё делает. Любого профессора за пояс заткнёт.
Сергей Петрович промолчал, кивнул в знак согласия и пошёл по своим делам.