3. Вечер. Ночь.
– Где остановимся? – поинтересовался Степан.
– У нас – на Седьмой станции Фонтана – лучшего места не сыскать. В Аркадии всегда есть, где отдохнуть, да и наш санаторий рядом, – вполне бодрым голосом предложил Серафим и, обращаясь к дамам, спросил: – Вы, не против вернуться в чудо, которое мы оставили утром? Нам повезло: Аркадия – одно из красивейших и посещаемых мест в Одессе!
– Полагаемся на ваш опыт и вкус! – отреагировала Вика, но попросила: – Хотелось бы в этот раз без скандала.
– Согласен! Нам это ни к чему, – кивнул Степан. – Не всегда удобно говорить, откуда ты и кто!
– Как говорят в Одессе: Шум нам ни к чему! – подмигнул Серафим и тут же успокоил друзей. – Это тихое место! Посидим, поворкуем. Ты нам расскажешь о столице.
– Нет! – не согласился Степан. – В Одессе – говорят об Одессе и цене рыбы на Привозе. – Эту фразу он выловил в подсознании, вовремя вспомнив, как его сосед по подъезду, в прошлом году блистал одесским остроумием, пробыв в славном городе неделю.
– Вы, таки выражаетесь, как коренной одессит, мой друг! – попытался спародировать Серафим, но у него это не получилось.
– Давайте принимать события по мере их поступления – мудро изрекла Вика. – И вообще, наша директриса предупреждала, что у кого-то день рождения.
– Два! – уточнил Степан.
– Тем более: некрасиво пренебрегать коллективом.
– Мы сегодня не будем в ресторане? – удивленно посмотрел на них Серафим.
– По мне, так посидим в компании, а потом пойдем на море, – сказала вполне благоразумную фразу Кэт и глянула на Вику.
– Да, солнышко! Ресторан никуда не убежит – сходим завтра! – поддержала ее Вика и тут же переспросила – Выпить есть?
– Обижаете! Я же говорю, что не первый раз в этом славном городе. Все есть и сложено в чемодане.
– А закусить? – поинтересовался уже Степан.
– Опять обижаете! – усмехнулся Серафим. – Сыр «Голландский» – кило. Две палки «Салями» и шпроты… хлеб найдем.
– Вы волшебник, – кокетливо передернула плечами Вика.
Эта женщина была действительно красива. Собственно, как и Кэт. Они обе были очень и очень…, так что нашим друзьям повезло. Но больше всего им повезло, что, обладая такой внешностью, две, не столь давние подруги, имели абсолютно одно мышление, явно не вязавшееся с коммунистической моралью их повседневного окружения. Вырвавшись на волю, они тут же забыли «успешные цифры пятилетки», которые бубонили каждый день их родственники в докладах и пламенных речах среди трудящихся. Вике в печенках сидел ее муж, килограммами трескавший черную икру под водочку, и лицемерно призывавший народные массы к борьбе с вещизмом и проявлениями буржуазной змеиной морали. Если бы. Николай Филимонович знал, что змея этой самой морали устроилась в его собственном загородном доме, под Ставрополем, и каждый день мысленно ему желает «здоровья» при очередном поедании им продуктов вражеского материального мира, он бы очень удивился. А сама Вика, воспользовавшись тем, что его так удачно Москва направила в Магадан для решения какой-то партийной задачи, спровадив мужа, тут же испарилась в Одессу. При этом, основная подружка Магда в городе Кракове, была предупреждена, что если позвонит Коля, нужно отвечать, что Вика ездит по Польше и любуется замками. Вика часто так делала, когда пребывание в партийной обстановке становилось невмоготу. К этому привык и сам Первый Секретарь Ставропольского края, и сносил чудачества жены – он ее любил.
Столь длинное отступление должно раскрыть перед читателем весь «драматизм» советских женщин, особенно тех, кто связывали свою судьбу с партийными номенклатурщиками. В Одессе Вика чувствовала себя, словно птица вырвавшаяся из клетки. Не столь «драматична» была судьба Кэт. Разведясь со вторым мужем, она, получив от отца «партийное» взыскание за «аморалку», уехала, куда глаза глядят. Глаза глядели три дня назад в сторону Одессы и вот она здесь. Папа не знал где она, но незнание длилось ровно половину дня, точнее часов шесть. Нужные люди нашли место пребывания Кэт, и папа немного успокоился. За Кэт не следили, но она периодически попадала в поле зрения все тех же, папиных людей. В общем, жизнь шла своим чередом и в этой жизненной кутерьме двум красивым, но не очень высокоморальным женщинам, хотелось отдохнуть. Степан и Серафим отвечали их требованиям.
В ответ на такую подготовленность Серафима, Вика с чувством взяла его под руку и завершила тему:
– Прекрасно! Приятно иметь дело с джентльменами!
Кэт почему-то захлопала в ладоши.
Сами джентльмены, вернее один из них – Серафим, польщено улыбнулся, а второй, то есть Степа, загадочно ухмыльнувшись, промолчал.
Девочки увидели ухмылку, но вопросов задавать не стали – ведь жизнь была полна сюрпризов. Они – сюрприз для мужчин, но и сами ждали не менее интересных сюрпризов с ухаживающей стороны. Правда, не очень было понятно, кто за кем ухаживает, но вполне было ясно: к чему все шло!
– Ну, что ж, едем! – предложил Степан. – Лучше поболтаем на берегу моря.
Серафим, чтобы завершить логическую часть их прогулки, резюмировал:
– Мне есть еще, что вам показать, а вам посмотреть. Но понятно, это приятное времяпровождение уже не сейчас. Назавтра нам предстоит посетить одно из ярчайших мест… – он улыбнулся, – коренные евреи назвали бы: каширных мест – визитную карточку Одессы – Привоз! Это что-то с чем-то! В оставшееся время побродим вокруг Оперного театра: будет настроение – заглянем внутрь. – Эти слова, уже совсем походили на слова одессита – Серафим делал успехи.
Так они упражнялись и откровенно дурачились, пока на поднятую руку белгородца не остановился жигуленок.
Жигуленок был хоть и неказист, но запросил сумму в два раза большую, чем Степан утром заплатил на железнодорожном вокзале. Такая разительная разница удивила, но при дамах непринято удивляться и Степан, молча, кивнул другу. Старый еврей Моня на это и рассчитывал – он был психолог, этот старый «левый» таксист.
Доехали быстро, так убеждал старый Моня, когда ему отсчитывали десять полновесных союзных рублей. И, правда! Что такое час времени с такими прелестницами? Час пик, вносил свою лепту в жизнь города, корректируя дела одесситов заторами и хлестким одесским наречием, которое часто догоняло водителей двигавшихся с черепашьей скоростью на «Победах», «Москвичах», «Запорожцах», «Жигули» и даже в дорогих автомобилях, типа «Волга» и «Volvo». Последних было в городе аж три штуки.
Решили, вначале посетить санаторий и немного привести себя в порядок. На этом настаивали девочки, потому что за целый день у них накопилось всякого такого, что нужно было привести в соответствующее состояние, например, надушиться Шанелем №5. Мужчинам не нужно было душиться таким Шанелем, но принять душ и побрызгать себя «Русским лесом» – не мешало.
Посещение санатория, которому они доверили 21 день своей жизни, было ошибкой. Передумав принимать участия в дне рождения, наши знакомые решили через ресторан попасть на берег благословенного, воспетого в легендах и песнях Черного моря. Когда им оставалось несколько шагов, чтобы покинуть чертоги санатория: сделать эти шаги, не дала директриса Зинаида Александровна.
– Вы не забыли, что у нас сегодня два дня рождения – ждут только вас.
Откуда она появилась?.. Было загадкой. Серафим со Степаном даже оглянулись в поисках места ее пребывания несколько минут назад. Ничего не обнаружив, они деланно приветливо поздоровались в один голос.
– Вечер добрый!
– Мы думали… – начал, было, Серафим.
– Нет, девочки! – директриса бросила взгляд на Вику и Кэт. – и мальчики, – перевела она на них глаза полные упрека, – я предупреждала: у нас сегодня два дня рождения. В первый день и вам, не мешает лучше узнать друг друга – я имею в виду, временный коллектив, в который вы вливаетесь. Тете Клаве 75 лет, а нашей сотруднице, – это слово она выделила, – Надежде Наумовой – 30. Посидим, поедим пирожные, поговорим, попоем, а завтра на осмотр и процедуры.
Слова ее были тихие, но какие-то вкрадчивые: наши друзья это заметили.
– Вместе – 105! – отреагировал Серафим. – Преклонный возраст. Может, без нас? – спросил он на всякий случай, понимая, что без них это не пройдет.
– Вас видели, и вас ждут! – повторила директриса. – Некоторые обиделись, за то, что вы не поехали с ними в автобусе по городу и в катакомбы.
– Небыло кому потеряться? – сострил опять Серафим, но это не подействовало.
– Время уже к 20.00 – все равно через два часа в санатории отбой!
Проявляя государственную жилку ученого-служащего, Степан отреагировал разумно:
– Чего ж мы ждем? Где цветы?
– Через дорогу! – сказала Вика. – Видела там недавно.
– Я сейчас!
Серафим растворился словно джин. Десятью минутами позже – он уже шествовал с двумя красивыми букетами роз.
Пока он совершал коллективоугодное действо, Зинаида Александровна сочла нужным, заметить:
– Вам Степан Кириллович, нужно проходить общеукрепляющие процедуры, так что вы больше отдыхайте.
Кэт с Викой намек поняли, но пропустили мимо ушей. Не ей указывать, как укреплять здоровье в санаториях – у наших девочек в этом был не малый опыт. Правда, опыт был, а вот такие симпатичные кавалеры попались впервые. Это даже несколько встревожило сердечко Кэт, ну а сердце Вики давно было открыто для огромного всепоглощающего чувства.
Дождавшись Серафима, Степан изрек с готовностью:
– Ну, что ж, идем поздравлять тетю Клаву… Такой возраст достоин уважения и почитания.
– Вот и хорошо, – благосклонно отреагировала Зинаида Александровна. Степан сразу пришелся ей по душе, и она ломала голову, как им завладеть.
В столовой санатория было шумно. Видимо, не только минеральная вода «Куяльник» и сладкий «Крюшон» – были здесь популярны. Столы сложены большой буквой «П», и на этой букве сервировано около пятидесяти приборов. Правда, пока что на массовом праздновании присутствовало человек двадцать пять. Пять из них, самых шумных, что-то громко рассказывали. Шестой – сидел с аккордионом и играл «Амурские волны». Хорошо играл, потому что, у тети Клавы катились слезы – это была, конечно же, она, судя по почтенному возрасту. Другая именинница, видимо Надя Наумова, сидела рядом, сложив руки, и скучала. Ей надоело слушать только волны, пусть и амурские и хотелось, что-то от Аллы Пугачевой. К ее счастью, это пришло вместе с нашими друзьями.
Несмотря на окончившуюся кампанию, в которой, все массово боролись с врагом советского народа «зеленым змием», за столом были существенные ограничения. То есть, за столом вообще ничего не было, напоминавшего это самое «зеленое» земноводное. Зинаида Александровна долго совещалась со своим завхозом и даже гостьей из Владивостока, некой особой высокого ранга. Что делала эта гостья на берегах Черного моря, когда в самом Владивостоке были великолепные пляжи – никто не знал. Но то, что это была доверенное лицо директрисы, и, кажется, родная тетя, знали все с первого дня пребывания в санатории.
В общем, посоветовавшись, Зинаида Александровна все же выделила десять бутылок шампанского по пять человек на бутылку. Их внес все тот же завхоз, по совместительству, отец директора санатория «Красные Зори». Причем, внес с появлением наших друзей – подчеркнув неравнодушное отношение своей дочери к одному из них, наверное, не Серафиму. Сам Александр Михайлович этого не знал, но указание родной кровинушки выполнил в точности. Бутылка на пятерых – насмешка для каждого, но это был символический трюк, и все это понимали. Уже несколько раз, то один сидящий мужчина за столом отвлекался по малой нужде, то другой. Представительницы же женского пола, тоже стали загадочно растворяться со своих мест, чтобы уже через минут 10, таинственно появляться, хихикая между собой. Одним словом, бутылки были еще почти все «заряжены», а присутствующие гостьи уже чувствовали себя неплохо.
Приход двух видных мужчин с офигенными, как выразился один отдыхающий из Кишинева, дамами, всколыхнул пока еще вялотекущее веселье. Тетю Клаву уже поздравили разов пять, а симпатичную Надюшу разов двенадцать. Двенадцать, потому что именно столько мужчин собралось за буквой «П», и каждый, поздравляя, решил, что поцеловать ее просто необходимо. Прелестная мордашка Надюши, уже страдала от румянца вызванного поцелуями, а тетя Клава, втайне рассчитывая на такое же внимание, получила лишь два поцелуя. Одна особа с чувством запечатлела на щеке старушки знак признательности. Да, вы угадали, друзья – это была Зинаида Александровна, а тетя Клава была ее бабушка, причем родная. Конечно же, и сын, Зины отец, поцеловал свою маму.
Но, как я говорил с приходом наших друзей – все изменилось. Кэт, недолго думая, прошла к шикарной радиоле и поставила «Миллион алых роз» всеми любимой Аллы Пугачевой. Под эту песню тетя Клава получила четыре искренних поцелуя от Степана с Серафимом и Вики с Кэт. Последняя, преподнесла ей великолепный букет этих самых что ни на есть алых роз. Получилось трогательно и здорово. Старушка, уже не от Амурских волн, а от людской любви и внимания, заплакала. Степан, еще раз ее нежно обнял и произнес громко.
– Какое счастье, когда наши близкие, наши мамы могут вот так рядом с нами, более молодыми, посидеть, помечтать, вспомнить! И нет большего счастья нам, уже немолодым понимать, что рядом с нами самый дорогой, самый преданный, самый самоотверженный человек всю нашу жизнь оберегающий от невзгод и лишений! Мы дети часто этого не ценим, не понимаем, но всегда, даже у самого черствого человека: там, глубоко в душе, есть место, которое отведено только маме. За вас Клавдия Ивановна! Много лет вам жизни!
Степан поднял фужер, быстро поданный ему Кэт, и, чокнувшись с тетей Клавой и обведя всех присутствующих, тем же фужером, как это делают во вражеских странах западного мира, выпил его залпом.
Серафим не уступил ему и, вручив Надюше огромный букет белых роз, пожелал ей вагон счастья, ухажеров, верного мужа и послушных любящих детей.
Все получилось очень даже здорово. Тронутая вниманием к своей маме, директриса несколько раз увлекала Степана в отдельную комнату с неизвестной целью, вызывая этим, очень даже обидную реакцию у Кэт. Видимо, Зинаида Александровна, по инерции соблюдая полусухой закон в санатории, сама, все же его нарушила больше в этот вечер, чем сами отдыхающие. Да, ее можно и понять – ответственность за санаторий и сегодняшнее мероприятие… Маме 75 лет. Московский гость из головы тоже не шел. Запал ей на сердце Степа.
Но, когда Зинаида Александровна решила еще раз нарушить свои же правила, и в очередной раз поднялась к себе в кабинет, Кэт воспользовалась этим. Она давно приглядывала за директрисой, и искала ошибки с ее стороны. Да, наша на вид несколько легкомысленная Катюша, токовою никогда небыла: просто так легче воспринимать жизнь. Одним словом, Кэт, решительно взяв Степана подруку, предложила прогуляться к морю. Тот с удовольствием согласился, потому что человеком он был порядочным и, решив приударить за одной прелестницей, не очень понимал, как это делать с двумя, да, и не хотел – не того воспитания был Степан Кириллович, ведущий ученый ведущего Главка Советского Союза.
Во дворе санатория их уже ждали Вика и Серафим. Последний держал в руках загадочный дипломат, спец.размера.
Они устали и им хотелось просто посидеть на берегу моря и послушать шепот волн. Небо обдавало друзей звездным фейерверком, создавая иллюзию причастности к Мирозданию. Именно в эти ночные минуты, рождаются в головах некоторых людей удивительные идеи, делавшие их всемирно известными в веках. Темнота поглощала округу, через несколько метров превращая ее в таинственный и загадочный мир. Они спустились почти к морю, под ногами шуршал еще теплый песок, как Кэт вдруг ойкнула:
– Я забыла купальник!
Вика ухмыльнулась:
– Тебе он нужен?
– Может, искупаемся?.. – нерешительно отреагировала та.
– Скорее всего: море теплое и ласковое… – согласилась томно Вика.
– Как же быть?
– Да, как-то уж будем! – загадочно улыбнулась подруга.
Степан и Серафим уже неплохо понимали своих дам, и молчали, ожидая, чем закончиться эта игра. Но запас слов прелестниц иссяк, и повисла тишина. Это была неловкая тишина, потому что по сценарию Вики, кавалеры должны были уже вмешаться. Пришлось вмешаться.
– Знаете, я вообще против этих условностей мира! – изрек Серафим издалека. – Мы отдыхаем, у нас есть фонарик и вот тот столб с фонарем – он указал на горевший глаз в ночи.
– Но, главное, у нас есть вот этот чудесный дипломат.
– Что это? – тут же включилась в роль Кэт.
– Сам не знаю, – хитро ухмыльнулся Серафим. – Сюрприз нашего Степана из Москвы.
Присев на скамеечку у самого моря, и мысленно поблагодарив одесситов за такой комфорт, они с любопытством открыли дипломат. Кэт светила фонариком, и луч этого чудесного устройства высветил не менее загадочные предметы. Их было немного, но расположены, словно каждый знал свое место. Бутылка шотландского виски «Белая лошадь». Французский коньяк «Мартель» и легкое белое бордосское вино в красивой бутылке. Пять серебряных стаканчиков, с клеймом «84» пробы и двуглавым царским орлом, нож – испанская наваха, мудреный штопор, несколько вилок, аккуратно уложенных в небольшой эмалированный пинал, ключ для открывания консервных банок и сами консервы. Печень трески, красная лососевая икра, и, конечно же, шпроты. Рядом, в вакуумной упаковке, лежали четыре французские булочки. Завершало это богатство несколько плиток настоящего черного шоколада.
– Ну, старик… – обалдело посмотрел на москвича Серафим. – Ты волшебник!.. Откуда такое?
– Издержки партийного окружения. Думаю, Вику и Кэт этим не удивишь!
– Да, пожалуй, хотя «Белую лошадь» я еще не пробовала, – отреагировала Вика.
Кэт поддержала:
– И, я!
– Простой самогон, но в красивом разливе, – рассмеялся Степан.
Ему было с ними, новыми друзьями, просто и хорошо. Он убежал от той, такой кажущейся сейчас нереальной жизни. Убежал от антиквариата, картин, от душной громоздкой квартиры, а, главное, скрылся от Марии. Кэт ему все больше нравилась. В ней угадывалась избалованная, но растерянная натура. Он увидел в этой красивой, на первый взгляд, не очень далекой женщине, глубину, которую никогда не замечал у своей супруги. Кэт искала свое место в жизни. Ее глаза говорили об этом, да что говорили – они кричали, ища что-то, что могло бы определить ее жизненное кредо, всегда подменяемое родительскими решениями. А она, глядя на высокого стройного, мускулистого красивого гостя из Москвы, думала: – Может это судьба? Может, это не мимолетнее влечение, не санаторно-курортный роман на несколько дней? – Два мужа выбранные родителями – это жестокий жизненный урок. Не сложилось! Ни одного из них она не смогла полюбить. А, не отдав сердце, она неизменно подавала на развод. Ей нужна была настоящая любовь, – ее любовь! Стерпится – слюбится – это не для нее. Потому услышав его счастливый смех, она поняла его внутреннее состояние.
– И чего, это наш Степушка смеется? – Слова прозвучали ласково и нежно в унисон ее мыслям.
Это заметили Серафим и Вика. Это заметил Степан и даже смутился. Смутился, но не стал врать:
– Вы не представляете, как мне хорошо с вами! Мы ищем что-то, гонимся за карьерой, заключаем выгодные кому-то, но не нам, сделки, браки, погрязаем в обывательской мишуре и лжи, а счастье?.. Счастье… – вот оно. Море, этот вечер! Вы такие милые и простые и нет фальши, и нет заботы думать, о завтрашнем лицемерном дне, когда улыбка каждому, там наверху – это маска, угодливая гримаса уродливой жизни!
– Да, Степа, видно и тебя достало! – просто отреагировала Вика. – Мы с Кэт сбежали именно от этого.
Вика часто думала о своей жизни, и мысли эти были очень неутешительны. Вышла замуж по расчету. Это была ее первая, и главная жизненная ошибка. Когда, она поняла, что очутилась в золотой клетке – та уже захлопнулась навсегда. Но молодая женщина была не из тех, кто меняет свободу на роскошь. Она стала протестовать, причем, самым необычным образом. Наряды и украшения, в какой-то момент перестали ее интересовать, но послужили средством протеста. Когда Вика первый раз приехала в Крайком Партии посетить своего «котика» Николая Филимоновича, вся партийная номенклатура края, выплыла в коридоры, словно навоз в дождливую погоду. Из своих кабинетов повылазили даже те, кому не положено было подобное по высоте занимаемого поста. Правда, это имело одно положительное свойство: рабочая активность в такие часы возрастала в несколько раз, а может и падала. Люди бегали бестолково по коридорам в надежде увидеть эту красивую и соблазнительную женщину. Она зачастила в крайком, к удивлению супруга и, откровенно говоря, внутренне издевалась на партаппаратом. Все секретари, без исключения, провожали ее взглядом голодного удава, от которого удрал кролик. Вначале этого не замечал сам Первый, а когда заметил – мягко запретил Вике появляться в крайкоме, и в партийном управленческом аппарате. У нее, на одно удовольствие стало меньше, Лишившись подиума для «показа» своих обновок, Вике стало жить еще скучнее – именно тогда, она зачастила к подруге Магде в Польшу, с которой когда-то занималась в Нархозе.
Мысли в ее неуемной головке не мешали контролировать интересную беседу с «мальчиками» – она уже только так их и называла. Заметив, что Серафим сидит, слушает и вздыхает, Вика спросила шаловливо:
– Чего наш замечательный гид вздыхает? Ему с нами скучно?
– Нет, что ты, цветочек мой! – сорвалось у того и он даже сам опешил от такого слова. Но, видя, что «цветочек» принял это сравнение, продолжил. – Мне многое надоело в жизни, и если бы не Одесса, в которую я приезжаю отойти от окружения в Белгороде – не знаю, что со мной было бы.
Он через силу улыбнулся, но в темноте этого никто не заметил, лишь Кэт поняла, что нужно от воспоминаний переходить к реалиям чудного вечера.
– Попробуем! – предложила Вика.
– Для вас не крепкая? – отреагировал Степан.
– Вы нас плохо знаете, мы партийной закалки. После Николая Филимоновича, даже спирт 96 градусов – водой покажется! – съязвила она и взяла в руки «Белую лошадь». Что в ней было ценно – Вика не была жеманкой и не скрывала своего замужества. Наоборот, она подавала все так, что ее нынешнее «легкомысленное» поведение можно было расценить, не иначе, как месть за потерянные годы. Серафима это не смущало, а Степан решил над подобными вопросами не задумываться. Кэт была свободна, и совесть его была чиста. Да и после Марии: в жизни его уже ничего не могло удивить.
Степан Кириллович хорошо знал, кто такой для его супруги был друг детства Петр Алексеевич Сухоруков. Знал, но не реагировал – ему было всеравно. Он Марию не любил и детей им Бог не дал. В общем. Когда с моралью и мыслями наших героев мы немного определились, можно четко понимать, что эти четыре человека встретились не случайно. По крайне мере польза была хотя бы в том, что борьба с алкоголем продолжалась. Когда от «лошади» ничего не осталось и ее первое ржание стало навязчиво преследовать наших друзей, наступил период, когда даже в такой компании, появляется желание спросить: «Ты меня уважаешь?». Правда, на женском языке, это прозвучало несколько по-иному:
– Так мы искупаемся?
Этот вопрос задала неугомонная Кэт, которая забыла купальник и должна была, как-то это показать.
Тусклый глаз Луны не раскрывал всей картины происходящего на пляже, но было бы трудно согласиться, что наши друзья отдыхали одни в этом месте. Вдалеке слышался смех, и думается, там тоже кто-то забыл купальник. Тем более, что и фонарь, одиноко горевший на спуске к прибрежной полосе, мало мог рассказать о посетителях пляжа в это полуночное время.
Оказалось, «Белая лошадь», хоть была и задириста, все же не всех завела своим норовом, и Степан, проявляя благоразумие, попытался их отговорить от этой затеи.
– Ночное море: не всегда, то место, где можно и нужно шалить.
Вика, поняв все по-своему, то есть, что еще мало выпито, взяла бутылку коньяка «Мартель». Очередные пятьдесят граммов, а затем и еще пятьдесят – очень дополнили своенравную «Белую кобылу», так назвал бутылку с виски, заплетающимся языком Серафим. Все вопросы были сняты, а вместе с ними и все, что было на наших друзьях – я имею в виду то что разделяет цивилизованного человека от природы. Да, умели девочки заводить и пить – партийная школа была налицо.
Вода приняла обнаженные тела вначале двух прелестниц, а, после небольшого колебания, и двух мужчин – кто ж устоит от такого соблазна? Вода освежила, а объятия новоявленных русалок – были вознаграждением за внимание, оказанное в течение истекшего жаркого августовского дня. Любовные утехи заняли немало времени. Изголодавшиеся по настоящей любовной страсти тела, отдавали себя друг другу без остатка. Было потом еще что-то… – оставим это воображению читателя, но…
…Было и утро. Нелегкое солнечное утро. Светило взошло в этот день, как раз напротив окна комнаты: №109. Оно ударило лучом, пронзая сущность московского гостя, и расположилось на его носу. Один глаз Степана открылся. В голове вертелось, словно в барабане «Спортлото». Такое пожелать даже врагу было верхом жестокости. Гены рода всех предков Свиридовых возмутились таким перебором Степана, и одновременно заявили об этом. В голове разорялись колокола всех соборов мира, причем один из них, пульсирующий как главный колокол Нотр-дам-де-Пари, бил особенно больно. К тому же, в коридоре раздался громоподобный бас, который трудно было сравнить не только с женским голосом, но и мужским. Скорее Труба Иерихонская сотворила обвал в горах под раскаты грома, подобное – больше приходило в голову. Голос что-то требовал у кастелянши, произнося чье-то имя.
Степан открыл глаза и попытался сообразить: где он и что с ним? Пощупав рядом рукой, он ощутил тело. Голое тело. – Кэт? – почему-то пришло сразу в его страдающую голову. Залез под простынь и прикоснулся к своей, пока слабо ощущаемой плоти. Он тоже лежал, в чем мать родила. Рядом раздался храп, мгновенно приведший в чувство московского ученого – храпел Серафим. Кровать его стояла рядом, разделенная тумбочкой, но белгородец спал в постели со Степаном. Такое трудно представить, но факты – упрямая вещь, и этот факт храпел рядом с ним.
Пытаясь вспомнить, что он вчера натворил такого, чего нельзя делать, Степан Кириллович, попытался найти трусы. Он совсем забыл, что на море взял и плавки... так на всякий случай. Последних – нигде небыло, впрочем, первых – тоже. Зато, одежда и спортивный костюм, валялись на полу. Одежды Серафима он и вовсе не заметил. Голос, тем временем переходя в рычание, вспомнив всех святых, почему-то вспомнил и херувимов.
Натянув спортивные штаны, и кое-как сложив на стуле брюки и рубаху, Степан бросился на койку Серафима, прикрыв первого простыней. Накрыл полностью, но, затем, усмотрев в этом нехороший ритуальный знак, открыл голову.
– Где этот херувим? – с этим возгласом в номер ворвалась особа, слабо напоминавшая женщину. У Степана возникла ассоциация с подружкой Карлсона, нянечкой малыша.
– Серафим? – уточнил он машинально.
– Все равно! Где он?
– Что вам угодно? – эти слова Степан выдавил через силу, так как в голове бил набат и ему срочно нужно было выпить хотя бы минералки.
– Мне нужен мой муж, который сбежал от своей жены, то есть от меня! Ага, ты здесь, зараза такая! – только сейчас увидела она тело, пока еще не подающее признаков жизни.
Дама двинулась на лежащего Серафима. Шаги были тяжелые, а расстояние небольшое. Так не могло долго продолжаться, и тело решило подать признаки жизни. Серафим, открыв на секунду глаза, тут же в ужасе их закрыл.
– Послушайте! – поняв ситуацию и глянув на часы – время показывало всего 6.00 утра, сказал твердо москвич. – С какой радости вы врываетесь ни свет, ни заря в учреждение, где люди проходят лечение.
– Лечение? – хмыкнул монстр в виде «нянечки малыша». – Это он-то проходит лечение? Да у вас тут вонь, все мухи подохли от перегара.
– Это процедуры… – начал, было, Степан, но с его кровати послышалось вполне членораздельное:
– Послушай, Стеша! Мы с тобой в разводе уже 6 лет, что ты гоняешься за мной словно воробей за комахой.
– Это я-то воробей?
– Ты! Что тебе нужно?
– Это ты муха навозная, мне всю жизнь испоганила! – заорала Стеша и двинулась на Серафима. Но тот, как ни странно, не испугался. Он сел в кровати и окинув комнату взглядом, остановил глаза на Степане. Легкое недоумение, сменилось такой же легкой усмешкой – Серафим мгновенно вспомнил все, что вчера было. На его ухмылку, супруга еще более взъярилась!
– Смеешься, бабский угодник. Прелюбодей несчастный! – она оглянулась на вошедшую кастеляншу. – Что вам? – голос прозвучал, как раскат надвигающейся грозы. Но работница санатория не испугалась – она немало видела в жизни, а в этом учреждении уже 20 лет.
– Не нарушайте покой, не то милицию вызову!
– Он мой… – Стеша задохнулась от гнева. – Он мой… – и женщина, приехавшая почти за тысячу километров в бл….й, как она его мысленно называла, то есть в благословенный город за бывшим супругом, сообразила: если скажет правду – точно угодит в милицию. Врываться в госучреждение, хотя на дворе и стояла жаркая горбачевская оттепель с консенсусами – было нельзя даже ей.
И вот тут, Серафим так и не испугавшись, изрек:
– Ты по какому вопросу в Одессе?
– Приехала посмотреть, как ты зараза такая, «отдыхаешь». Я к нему со всем сердцем… – она запнулась, – я со всем сердцем: предложила вернуться, а он!!!... – ее голос опять стал набирать децибелы.
– Твое сердце мне не нужно, оставь его себе и маме! Мы давно решили, что моя работа…
– Твои детки в музыкальной школе, без своего директора проиграли конкурс, – прервала его Стеша. На лице ее блеснуло торжество.
Это известие огорчило Серафима, но он не подал виду и завершил:
– Я с этим разберусь! А теперь выйди – нехорошо находиться в комнате у чужих мужчин.
– Чужих? – опять задохнулась Стеша.
– Ты не знаешь Степана Кирилловича, а я с тобой в разводе 6 лет – так и передай своей маме.
Бывшая супруга Серафима внезапно успокоилась. Что это было?.. Трудно сказать… Может, затишье перед очередной бурей. Но, нет, коварно улыбнувшись, она огорошила его:
– Я приехала подлечиться в санаторий Красные Зори. Это он, что ли? – последние слова уже адресовались кастелянше по этажу, тете Рае.
– Запись с 9.00 утра, так что подождите в фойе на диване, – отреагировала та.
Серафим принял известие, внешне, спокойно и, когда Стеша уже выходила, пожелал:
– Хорошо вам отдохнуть Степанида Ильинична и подлечиться!
Та окинула его уничтожающим взглядом, в котором Степан прочитал: что отдых в санатории у них с Серафимом, завершился, по сути, и не начавшись. Дверь хлопнула – посыпалась штукатурка.
Через пять минут в нее робко постучали, и на пороге появились Вика и Кэт.
(продолжение следует).