Интернационал

В основе рассказа реальные события советского времени.

Полковник в отставке, бывший замполит военного округа, Семен Васильевич Колесников по выслуге лет ушел на пенсию относительно молодым, разменял половину пятого десятка. За время службы поменял много мест, а теперь сбылась мечта жены и дочек близнецов-восьмиклассниц: жить на одном месте. Свой новый город выбрали по карте, он невелик, находился в климатической зоне, приравненной к субтропикам. Город славился большим авиазаводом, на котором в месяц выпускали по 20 военных самолетов, о чем он узнал из надежных источников.
В горкоме партии при постановке на партийный учет его вызвали к секретарю по идеологической работе. Молодая красивая женщина с вьющимися светлыми волосами, держа в руках очки, сказала: «Почему при Вашем большом стаже работы в партийных органах Вы решили пойти в рабочие? Мы Вам можем предложить руководящую должность, где можно сделать отличную карьеру». «Спасибо за предложение, но меня интересует карьера рабочего. Я высоко ценю идеологическую работу, скрепляющую партию с народом, но мудрые люди говорят, страна богатеет от производительного труда, вот и я захотел поработать физически, к тому же  на заводе лучше узнаю жизнь народа, наверное, я отстал, находясь в армии». «Желаю успехов! Будет трудно, приходите, не уединяйтесь», - сказала секретарь,  вставая из-за стола, пожимая на прощанье руку посетителю.
С легким сердцем, с хорошим настроением Семен Васильевич вышел из дома на завод. Первый рабочий день принес ему первые открытия, оказалось, что жить по воинскому уставу, где все отшлифовано и расписано до запятой – это одно, и совсем другое дело – гражданка, где на каждом шагу что-то случается. После увольнения со службы он пошел работать инспектором рыбоохраны, за дело взялся по воинской науке: увидел нарушителя – задержи, отведи в правоохранительные органы. Этим он стал неугоден руководству, чуть не сделался обвиняемым. Что ждёт его теперь?   
Погода стояла хорошая. Свежее летнее утро предвещало жаркий день. С заводоуправления из динамика громкоговорителя звучала популярная песня о девчонках, которые танцуют на палубе парохода, плывущего по Ангаре, напоминая о построенной Братской ГЭС, о трудовом подвиге молодежи, он пожалел, что не был среди строителей, его, словно юношу, снова тянуло к романтике. Из задумчивого состояния его вывела неожиданная сцена. В сквере около памятника В.И.Ленину собралась масса народа, что обычно бывает по случаю важных дат, какое событие отмечают сегодня в такой ранний час? Подойдя ближе, он обратил внимание на людей, которые с удивлением смотрели на памятник, разговаривали, раздавались смешки. Завод был богатый, памятник поставили из светлого дорогого мрамора. Увиденное  ошеломило своей дерзостью, на памятнике крупными буквами красной масляной краской было написано: «Я не велел повышать цены. Ленин».
Семен Васильевич принял этот упрек к себе, коммунисту, сверявшим свою жизнь с теорией научного коммунизма. По его мнению, в данном случае был нарушен закон экономики социализма: не повышать цены. Никита Сергеевич с огнем играет, подумал он: повысил цены, опорочил Сталина, захотел, чтобы люди забыли имя своего вождя, но народ думал по-другому.  Женщины без боязни говорили: «Виссарионович любил народ, для облегчения жизни после тяжелой войны семь раз цены снижал,  почему Хрущ в мирное время повышает, решил капитализм устроить, нам он  нужен? Вот и вертится, придумал культ личности Сталина, видно, случайный он человек, живет одним днем, не думает о будущем страны.
Ободренные «поддержкой» вождя, позже рабочие решили навести порядок у себя на заводе. Когда в буфете повысили цену на вареную колбасу, рабочие были недовольны, пожаловались руководству завода. Директор вызвал заведующую столовой и спросил, почему она повысила цены, в газетах об этом не сообщалось. «Наценку сделали за счет тепловой обработки», - оправдалась заведующая. «Продавайте, как и раньше, без тепловой обработки», - строго сказал директор. Человек он был необыкновенный, яркой личностью, из «красных директоров». Возглавляя такой масштабный завод, почти министерство, не зазнавался, ценил труд рабочих, особенно станочников, по утрам ходил по цехам, общался с рабочими. После жалобы на самовольное повышение цены на колбасу он проявил заботу о рабочих: для второй смены, как наиболее трудной, организовал бесплатные обеды, в цехах установили аппараты с простой газированной водой, в штат приняли парикмахера,  которая бесплатно стригла рабочих. Правда, нововведения продолжались недолго, «красного директора» куда-то перевели, при молодом руководителе порядки изменились. Да и в стране то же: цены повышались повсеместно без официальных сообщений. Народ чувствовал, что незаметно в его жизнь вползают перемены, более существенные, чем повышение цен, но никто не бил тревогу, люди говорили, жить можно, есть работа, все сыты, одеты, обуты, к ненужной роскоши не приучены, лишь бы не было войны, оборону надо крепить.
Вера в лучшее была незыблемой. Страна продолжала оставаться в числе ведущих мировых держав, строились фабрики и заводы, гидроэлектростанции, открывались новые мощные залежи нефти, газа и алмазов, советский человек коммунист Ю.А.Гаарин первым на планете Земля совершил полет в космическое пространство. Однако и проблемы нарастали: зарождалась теневая экономика, а с нею дефицит и коррупция, как в рыбоохране, давала сбои производительность труда. Почему молчали низы? Свою пассивность Семён Васильевич оправдывал тем, что вожди приходят и уходят, а народ остается и не свернет с правильной дороги, на которую вывели наши отцы и деды, которую отстояли в Отечественную. Ещё долго горожане передавали друг другу, что сам Ленин заступился за них.
На заводе С.В.Колесникова  ждало новое испытание, казалось бы, по пустяковому случаю. Он пошел на склад получать спецовку. В большом помещении склада стояли столы, стулья, находились запчасти, инструмент, множество других предметов, на стеллажах стопками лежали спецовки. Всем имуществом распоряжался заместитель начальника цеха по хозяйственной части. Увидев рабочего, не отрываясь от накладных, он неприветливо буркнул: «У меня все спецовки на стеллажах. Иди и выбирай себе сам».
Семен Васильевич долго копался, примерял пиджак, брюки, но к его долговязой фигуре ничего не подходило: то рукава были по локоть, то штанины по колено. «Чего копаешься, совсем зарылся, тебе советская власть не нравится? Бери, что дают».
Грубость зама с его обращением на «ты», высокомерие, упоминание о советской власти за живое задели Семена Васильевича, унижать себя он не позволял никому. «Советская власть мне нравится. Кто ты такой, что грубишь рабочему человеку?» «Вас таких целый завод, со всеми не собираюсь раскланиваться. Я депутат горсовета, представляю власть, за оскорбление могу вызвать милицию».
Семен Васильевич понял, что молодой толстый мужик с маленькими прищуренными глазками  его провоцирует. Зачем он лезет  на рожон, просит сдачи? Ветеран вспомнил 41-й год, подмосковные Химки, рукопашный бой против немцев, когда в 40-градусный мороз было так жарко, что солдаты снимали с себя овчинные полушубки, бросали на снег, орудуя штыками винтовок. На своем участке они врага к Москве не пропустили, знали, что Родина, значит, советская власть – это самое дорогое, а тут какой-то завхоз спекулирует на святом чувстве. Семен Васильевич снова спросил, чтобы решить важный для себя вопрос: «Это ты – советская власть?» «Какого хрена привязался? Я депутат, значит, советская власть». «Больше вопросов нет: если ты советская власть, то я - её защитник», - ответил ветеран  и для первого знакомства влепил заму хорошую оплеуху, убежденный, что таких выскочек надо ставить на место.
Высокомерный завхоз не решился дать сдачи, не захотел звонить в милицию, он нюхом учуял, что имеет дело с каким-то чином, поэтому сразу позвонил в первый отдел, узнал, что этот фрезеровщик «без году неделя» - ветеран войны, политработник  с высоким званием. Он разыскал новичка у начальника цеха, миролюбиво сказал: «Семен Васильевич, я принес спецовку по вашему росту. Почему-то швейники почти не шьют большие размеры, материал экономят, партия призывает бороться за экономию, они вот так странно ее понимают».
Семен Васильевич получил рабочую одежду, теперь можно становиться к станку, обучение он прошел на курсах при заводе. Огляделся. Цех был настолько большой, что по нему ездили автобусы, а потолок, казалось, уходил в поднебесье. В конце цеха делали ланжероны, днища самолета во всю длину. Станок фрезерный вместе с рабочим ездил по направляющей, как по рельсам, мужчина в таком положении фрезеровал. От работающих станков стоял неимоверный шум и грохот.
На участке было несколько бригад. Мастер определил его в бригаду Скворцова Виктора, который на первое время стал его учителем.  Несмотря на молодость, парень был асом своего дела, получил право самоконтроля, минуя отдел технического контроля. Учитель фрезеровал арки, ученик стойки.
На участке работали молодые парни, многие обзавелись семьями, детьми, стояли в очереди на получение квартир. Было удивительно: некоторые выпивали, но все план выполняли, это был закон, брака почти не делали, да и за него штрафовали – детали, прежде чем попасть на фрезеровку, прошли несколько технологических операций, вобрали в себя труд многих рабочих, «запороть» такую деталь – значит, нанести заводу большие убытки. Семен Васильевич, не одобряя выпивки, с гордостью называл своих товарищей золотым фондом рабочего класса, с их участием в небо поднимались в год сотни самолетов.
О своем прошлом он подробно никому не рассказывал, отвечал на вопросы коротко, что в армии служил офицером, не хотел чем-то выделяться среди рабочих, но приходилось вмешиваться в жизнь коллектива и наводить порядок в соответствии с установками очередного съезда или Пленума ЦК КПСС. Свежим взглядом он острее видел недоработки руководства завода и партийной организации, занимал активную жизненную позицию, это было дело принципа.
Государственный праздник 7 ноября отмечали накануне в рабочих спецовках прямо в цехе, так как Дворцом культуры в то время не обзавелись, нужен был завод, во что бы то ни стало. Начальник цеха с гордостью доложил, что бригада фрезеровщиков три квартала подряд в соцсоревновании завоевывает Переходящее Красное знамя завода, он всех поздравил с праздником. Председатель профкома Лысов Василий Петрович вручал передовикам Почетные грамоты, одному слесарю, которого все уважали как настоящего коммуниста, подарили часы от министра. Назвали несколько фамилий из администрации, чтобы товарищи зашли в бухгалтерию. Наконец, очередь дошла до уборщицы тети Дуси. У Колесникова защемило сердце - имя и облик этой женщины напомнил ему его мать, которую в деревне звали  Авдотьей, она  умерла в войну, не пережив известий о гибели на фронте мужа и двух сыновей, от младшего, Семена, не было никаких вестей. Маленького росточка, лет сорока с небольшим, со светлыми волосами, зачесанными назад и закрученными в пучок, она выглядела всегда озабоченной. На ее попечении были дочки-близнецы, которые учились в пятом классе, и престарелая мать. Жили в необорудованном старом доме, печку топили дровами, которые приходилось покупать, деля скромную зарплату уборщицы на четверых едоков и на хозяйственные нужды. Она очень ждала этого праздника, надеялась получить ключи от квартиры, новый дом строители успели сдать к празднику. В нарядном платье, с улыбкой, под звуки марша она подошла к президиуму. «Поздравляю Вас, Евдокия Тихоновна», - сказал местком и протянул ей грамоту. Вмиг глаза тети Дуси потускнели, затянулись слезной влагой.  Принимая дрожащей рукой награду, она сказала: «Спасибо за бумажку, я её честно заслужила, но у вас, начальников, большие зарплаты, сегодня премии получите, банкет устроите, а мне – бумажку, это несправедливо. Скажите, кому отдали мою квартиру, я стояла в очереди пятым номером?» - со слезами закончила уборщица свое краткое выступление и покинула собрание. «Разберемся», - вслед ей сказал Лысов.
После этого «слезного» праздника произошло новое, невиданное ЧП. Однажды в обеденный перерыв рабочие ушли в столовую, в цеху остался лишь слесарь Боря, отец троих детей, который ожесточенно руками шлифовал какую-то срочную деталь. Над его слесарным столом у входной двери висело Переходящее Красное знамя за победу в соцсоревновании, оно-то и стало причиной буйства Бори. Подкрепившись в столовой, отдохнув, веселые рабочие проходили мимо работающего слесаря, на его солидной фигуре спецовка промокла от пота насквозь, ему было тяжело и физически, а еще больше обидно от того, сколько ни старайся, но зарплату не прибавят ни на копейку.
-Что, Боря, на обед не пошел, знамя зарабатываешь?- подковырнул кто-то.
Знамя, висевшее над его столом, всегда мозолило ему глаза, его возмущали мужики, которые регулярно отмечали ход соревнования. Едва начинался рабочий день, они, стоя  на стремянке, переставляли цифры в ячейках, обновляя показатели предыдущего дня. Народ с ехидством называл их работягами. Раздражали футболисты, которые числились слесарями, а на завод приходили в день получения зарплаты. Да и других «прихлебателей» хватало. В партийный комитет специально для проведения политинформаций приняли директора средней школы. Был отдел по рационализации и изобретательству с нулевым эффектом, попробуй обработать эту армию заводских чиновников, может, на них уходили премии, предназначенные рабочим.
Боря оставил свою работу, взял табуретку, поставил ее на стол, с трудом залез на шатающуюся пирамиду, кое-как дотянулся до ненавистного полотнища, вырвал его с древка, бросил на пол, спрыгнул со стола и с матюгами стал топтать ногами, разорвал полотнище на клочки и бросил в урну. Все смотрели на него с сожалением, молча занимали свои рабочие места. Когда прошла у Бори горячка, он сел на табуретку, обхватил голову руками, молчал, обдумывая, что же натворил. Потом ходил от станка к станку и спрашивал у рабочих: «Меня расстреляют или в тюрьму посадят?»
Начальству неинтересно было поднимать шум, всё обошлось мирно, Боря уволился и поступил слесарем на хлебозавод. Некоторые его встречали на улице, Боре работа нравилась, там пили дрожжи, от которых он еще больше поправился.
Про знамя долго не говорили, может, потому, что пришлось  выполнять срочный заказ. Очередной самолет был готов к сдаче иностранному покупателю, но те потребовали сделать дополнительное кресло для инструктора. Дело очень сложное, это не просто кресло, а к нему рулевое управление, многочисленные приборы. Срок был ограниченный. Конструкторы сделали свое дело, рабочие трудились по две смены, оставались в цехе ночевать. Когда выполнили задание, некоторые рабочие от радости пустились в пляс. Потом была хорошая премия, которую разделили в основном по начальству. Станочники обсуждали в курилке, что правды не добьешься.
-Надо с начальством говорить, а не шептаться по курилкам»,- заметил С.В.Колесников.
- Никакого толка не будет, мы не бунтари.
- Если молчать, толку и вовсе никогда не будет.
- От нас ничего не зависит, я коммунист, соблюдаю партийную дисциплину, - сказал Женя Ющенко.
- Дисциплину соглашательства с недостатками? Этого не должно быть.
- Что мы можем сделать?- говорили мужики.
- Если вы мне доверяете, я от вашего имени поговорю с руководством. Для этого придется выключить станки, провести короткую забастовку.
Раздались голоса: «Ничего не получится, начальство ничего и никого не боится.
-Если не дадут премию, будем петь «Интернационал».
- Детская игра, - послышались возражения.
- Это великая сила! В 42 году под Сталинградом, когда мы грелись в землянке, неожиданно увидели идущего к нам немца с поднятыми руками, одетого в лохмотья, ноги обвязаны соломой, который на своем языке пел «Интернационал». Мы опешили. Оказалось, в те годы во всем мире знали, в какую бы страну человек не приехал с этой песней, братья по классу тебя примут, обогреют, помогут. Немец шел сдаваться в плен, веря в солидарность и поддержку, он ее получил, остался живой. Может, после войны, он строил дружественную нам Германскую Демократическую Республику». Вот сила «Интернационала»!
Рассказ Семена Васильевича произвёл на товарищей впечатление, все согласились его поддержать.
Придя с работы, вечером Семен Васильевич сказал своей жене: «Елизавета, завтра у меня особый день, я иду на работу, как на партконференцию, наша бригада будет петь «Интернационал». Приготовь мне выходной костюм, белую рубашку и галстук.
- Сеня, я тебя во всем поддерживаю, понимаю, что тебя волнует не премия, которую вам не дали, а что-то большее. Береги себя.
- Умница моя, боевая подруга, ты права, дело не в дополнительной десятке. Я против того, чтобы верхушка обогащалась незаконно за счет других. Смолчим сейчас, у них это станет нормой.
…Незадолго до окончания рабочего дня в бригаде Скворцова выключили все станки, около них сидели фрезеровщики. Начальник цеха в недоумении, испугался неожиданной тишины, поспешил разобраться с обстановкой на месте.
- Что случилось, почему не работаете?
- Ищем справедливости, требуем дать премию, - раздались голоса.
- Давайте разбираться, идите в красный уголок.
В красном уголке находились инженеры, мастер, начальник цеха, секретарь парткома и секретарь цеховой парторганизации.
- Объясните, что произошло, почему остановили работу?- спросил председатель парткома завода Шувалов.
После некоторого молчания слово взял бригадир Виктор Скворцов, высокий черноглазый молодой человек, у которого из-под пилотки выбивалась шевелюра черных волос. Человек он был осторожный, обычно лишнего не говорил, а тут его как прорвало: «По всему Советскому Союзу рабочие знают такие буквы: ДД, ШШ, НПР…Это значит: Давай, давай. Шуруй, шуруй. Начальству премия, Рабочим – сами знаете что. Хочется купить мотоцикл, не говорю о машине, время не пришло, хорошую мебель для семьи, но рабочему не дают заработать, в оплате труда уравниловка, ее никогда не повышают, бухгалтера и экономисты, как огня боятся перерасхода заработной платы,   им не будет премии. У меня самый высокий шестой разряд, после повышения квалификации прибавили к зарплате несчастную десятку, я могу выполнить работы еще на одну зарплату, но нельзя. Спрашивается, к чему на заводе занимаются подведением соревнования, устраивают конкурсы рабочих профессий, ездят на другие предприятия по обмену опытом. Сколько денег вылетает в трубу!
- С такой головой, Скворцов, тебе только в ЦК работать, а у нас на заводе начальству виднее, - подал голос тот самый «завхоз» Пантелеев, назвавший себя советской властью.
- По-моему вы пригласили руководство задать вопрос о распределении премии при выполнении заказа на дополнительное кресло. Я авторитетно заявляю, что ни ваш цех, ни ваша бригада не вправе требовать премию, это незаконно, вы выполняли свою обычную работу. Другие люди трудились по две смены, не выходя из завода. Им почести и моральные и материальное вознаграждение, - высказался секретарь парткома Иван Алексеевич Щедрый, красивый мужчина с маленькой черной бородкой клинышком.
- Мы всё прекрасно понимаем, но одно неясно: наш начальник цеха, инженеры и некоторые другие к выполнению заказа не имели отношения, но премии получили. Это законно? Требуем справедливости: если им дали, давайте и нам, - сказал Колесников.
Начальство молчало, обдумывая ответ на щекотливый вопрос.
Сейчас в этом красном уголке Семен Васильевич Колесников чувствовал себя словно перед судом истории. Мгновенно перед его взором пронеслась вся его жизнь. В его семье всё отдавали Родине: на алтарь Победы положили жизни отец, два брата и мать, сын Коля мечтал стать космонавтом, имея порок сердца, решился делать операцию на сердце, которая окончилась трагедией, жена Лиза, спасая на пожаре детей соседки, оказалась в больнице с ожогами рук.  Имел ли он право в эти минуты, когда на него смотрели товарищи, высказать свою жизненную позицию единственно возможным способом – песней, которая 200 лет назад призывала парижских коммунаров к свободе, равенству и братству. Пусть в наше время не было эксплуатируемых, голодных и рабов, но в песне жил дух борьбы, обновления жизни, справедливости. Рабочие с удивлением смотрели, насколько был красив их старший товарищ: высокий, голубоглазый, светловолосый, одет в новый костюм, белую рубашку, при галстуке. Посмотрев на всех, С.В.Колесников запел: «Вставай, проклятьем заклеймённый, весь мир голодных и рабов. Кипит наш разум возмущенный, на смертный бой идти готов».
«Весь мир насилья мы разрушим до основанья, а затем»,- отозвалась уборщица тётя Дуся. Все остальные молчали…