С е р е б р я н ы й п о д с т а к а н н и к.
Вот он стоит передо мной. Почерневшего серебра, с потёртой позолотой внутренней поверхности. По форме ручки и нижнего ободка можно безошибочно сказать, что выполнен он в стиле ампир. Не один стакан из тонкого выдувного стекла с травлёным рисунком пережил он. По известной мне его истории могу сказать, что это не «новодел», сработанный в память о давно ушедшем стиле ампир, а, скорее всего, вещица сотворённая руками старых мастеров именно в те далёкие годы начала Х1Х века, когда стиль ампир главенствовал в старом и новом свете.
Достался он мне в наследство от моего отца. Помню, любил отец попивать маленькими глоточками горячий свежий крепкий ароматный чай с лимоном или тонкими дольками нарезанных яблок, придававших необыкновенный вкус и аромат. За этим занятием отец обычно читал свежие газеты, или слушал «Последние известия» по маленькому репродуктору, стоявшему на его письменном столе.
Как-то отец рассказал мне историю этого подстаканника. Унаследовал он его от своего командира, начальника контрразведки дивизии подполковника Берзина, скоропостижно умершего от инфаркта в 1946 году. Было ему сорок девять лет. Он участвовал в Первой мировой войне, когда его восемнадцатилетним питерским парнем в 1915 году призвали во флот на Балтику. Там и в партию большевиков вступил, и революцию встретил, а в 1919 году оказался он снова на фронте, но уже Гражданской войны. Шли ожесточённые бои с армией генерала Деникина, рвавшегося с юга к Москве. Там-то и произошла история, о которой я хочу рассказать. Но всё по порядку.
После окончания Гражданской войны Берзин учился, был на советской и партийной работе. Строил новые заводы в Кузбассе, создавал колхозы в Сибири, а в 1940 году после сталинских репрессий, скосивших через одного командиров Красной армии, снова встал в строй.
Прошел всю Великую Отечественную войну, но, когда в 1945 году получил почти одновременно два запоздалых жестоких известия: о гибели сына на фронте в апреле 1945 года и смерти жены и дочери в блокадном Ленинграде, лопнула в нём какая-то внутренняя пружина. Нет, он вида не подавал. как-то раз один из его подчинённых офицеров, не дождавшись ответа на свой энергичный стук в дверь и, зная, что Берзин в кабинете, вошел туда и опешил, увидев командира, словно заснувшего за столом. Только правая рука его в расстёгнутой гимнастёрке сжимала сердце.
Все кто знал Берзина, не могли не заметить, что где бы ни носила его судьба, чай он пил всегда из стакана в старом серебряном подстаканнике. Что угодно мог потерять и забыть при многочисленных своих переездах, но только не этот подстаканник. Знал об этом и мой отец, бывший у Берзина заместителем и прошедший с ним пол войны.
В конце 1944 года часть, в которой служил мой отец, принимала участие в блокаде немцев, окруженных в Курляндском котле. Как-то в штаб дивизии пришло срочное донесение, что к району их дислокации приближается группа фашистов – эсесовцев около тридцати человек, просочившихся из Курляндского котла и настойчиво двигающихся на юг в сторону фронта, который, правда, уже откатился на юго-запад на добрую сотню километров.
По тревоге подняли все имевшиеся в наличии силы, в том числе и офицеров штаба. Фашистов удалось обнаружить и окружить. Кольцо окружения сжималось всё плотнее. Берзин и мой отец двигались в цепи окружавших на расстоянии метров тридцати друг от друга. Отец заметил спрятавшегося за деревом фашиста, который целился из автомата в Берзина. Немец в эсесовской форме ждал пока Берзин подойдёт к нему почти вплотную.
Всё решали доли секунды. Отец выстрелил в фашиста из пистолета. Фашист выронил автомат из простреленной руки и упал на землю, корчась от боли. В это время Берзин был от него всего в трёх шагах. Позже, когда немцу оказали медицинскую помощь, он кричал на допросе, что у него была одна цель – убить русского подполковника, пусть даже ценой своей жизни.
Выстрел моего отца стал командой к скоротечному бою. Группу окруженных фашистов частично уничтожили, частично взяли в плен. После этого случая, закончив, как-то, очередное совещание с подчинёнными, Берзин обратился к ним со словами:
- Вы все знаете, майор Пантелеев спас мне жизнь в бою. При всех заявляю, если со мной что-нибудь случится, свой серебряный подстаканник я завещаю ему. Отец уже знал от Берзина, каким образом этот старинный подстаканник оказался у него. А дело было так:
Шел 1919 год. Бои с Деникиным. Берзин на фронте. Служит в разведке в ЧОНе. Это часть особого назначения. Вызывает его, как-то, командир к себе. Зашел к нему Берзин, представился, как положено, а командир приглашает его к столу, на котором карта разложена, и говорит, показывая на карте:
- Вот город «Н», здесь на окраине железнодорожная станция. По сведениям подпольщиков на ней застряло несколько воинских эшелонов, железнодорожники-подпольщики все паровозы вывели из строя. Их чинят в депо под городом «Л».
Вот ветка железнодорожная от города «Н» до города «Л», а вот здесь развилка, стрелка там железнодорожная, а от неё ветка к нам идёт через мост на реке. Мост полностью в наших руках. Да вот, бронепоезд наш сюда только дня через два подойдёт. Будь он сейчас у нас, мы через мост, стрелку у белых отбили бы, там всего караул человека три. А потом прямым ходом в город «Н», думаю, не только эти эшелоны разбить смогли, но и захватить целыми. Сам знаешь, против бронепоезда не попрёшь. Да вот, беда, нет его у нас, а паровозы вот-вот починят, и через эту стрелку на железнодорожную станцию «Н» подадут. Тогда поздно будет.
А потому тебе задание. Подбери сам трёх бойцов. Задание ответственное, выбирай только партийных и комсомольцев. Возьмите с собой взрывчатку, переоденьтесь в форму белых, и на дрезине доберётесь до развилки у стрелки. Мы дорогу за мостом перед вашим броском от белых расчистим. Караул на стрелке вам придётся снять. Ваша задача такая:
Под видом караула ждёте первый паровоз в сторону города «Н», на стрелке захватываете его, грузите на него взрывчатку и на подходе к станции города «Н» останавливаетесь. На станции тебе задача, разведать какой из составов больше всего нагружен военной техникой и боеприпасами, в первую очередь снарядами.
Начальнику станции скажешь, что у тебя приказ выделенным тебе паровозом вывести со станции именно этот состав. Когда станционный стрелочник откроет стрелку на этот путь, разгоняйте паровоз и чтобы он лоб в лоб с этим составом столкнулся. От удара и взрыва взрывчатки на паровозе детонация такая будет, что ни от станции, ни от соседних составов ничего не останется. Сами только заранее паровоз оставьте, думаю, в общей суматохе вас не сразу искать начнут.
Возвращаться придётся скрытно. В городе облавы будут, а вдоль реки части белых стоят, на караулы и разъезды напороться можно. Там самим смекалку придётся проявить. Ты, как старший, офицерскую форму поручика одень. И последнее. Подпольщики – железнодорожники пароль имеют. На вопрос: «Оружие есть при себе?», - отвечают: «Нет. Только гильза стреляная, от карабина. Для детворы забаву везу, они свистеть на ней лихо умеют».
Ночью Берзин и с ним трое тоже переодетых в белогвардейскую форму его товарищей погрузили на дрезину ящик с динамитом, ручной пулемёт и тронулись в путь. Сигналом послужила зелёная ракета с того берега, означавшая, что посты белых «сняты» и путь свободен. К развилке, где находилась стрелка между путями на город «Н» и город «Л», подъехали тихо, помогла и темнота. Часового, что ходил около будки стрелочника, «убрали», а двух его товарищей, спавших в будке стрелочника, разоружили и связали.
Стрелочник оказался своим, подпольщиком. Старик слова пароля перепутал, но радостно показывал Берзину стреляную гильзу от карабина. Группа Берзина успела вовремя. Уже через полчаса по свисту выбрасываемого пара услышали паровоз, набиравший скорость перед подъёмом. Стрелочник сходил до семафора и поставил его в положение «Путь закрыт». Приближавшийся паровоз сбавил скорость, а увидев у стрелки железнодорожника, размахивающего фонарём, выпустив облако пара, остановился.
Когда облако пара и дыма вокруг паровоза растворилось, Берзин увидел человека в форме штабс-капитана, размахивающего револьвером и быстро приближающегося к нему со словами:
- Я вас, мать вашу, всех расстреляю! Кто посмел задержать паровоз? У меня письменный приказ немедленно вывезти со станции города «Н» штабной вагон с генералом Милославским Владиславом Кирилловичем.
И он вытащил свободной рукой из кармана кителя вчетверо сложенный лист бумаги. Но в это время из-за будки стрелочника раздался винтовочный выстрел и штабс-капитан, взмахнув руками, медленно завалился на спину. В него выстрелил один из бойцов Берзина, оставленный в засаде за будкой стрелочника.
Шедший в пяти шагах сзади за штабс-капитаном солдат, в одну секунду воткнул винтовку штыком в землю, упал на колени, и, срывая с себя погоны, стал быстро причитать:
-Братцы! Не стреляйте. Они меня силой. Хату хотели подпалить, и вспороть живот бабе моей. Я ж с четырнадцатого в окопах, трошки больше полгода, как до дому добрался. Сынка сваво не видел. Покамесь на фронте был, малым помер. Дайте на будущее дитятко хоть одним глазком глянуть, тадысь и помирать не страх.
В это время с паровоза сошли двое. Машинист, мужчина средних лет, и шедший за ним с винтовкой в руках молодой парнишка – то ли кочегар, то ли помощник машиниста, кричавший в спину своему старшему товарищу:
- Иди, иди прихвостень, буржуйский. Сам попросился беляков возить. Берзин рукой дал знак остановиться. Он уже успел подобрать с земли выпавший из руки штабс-капитана листок, и сам приблизился к машинисту. Тот вопросительно смотрел на Берзина, явно ожидая вопроса. Но Берзин сначала задал вопрос кочегару, указывая на пыхтевший паровоз:
- Там есть ещё кто-нибудь? Кочегар весело ответил:
- Был. Да, как офицера грохнули, я его гаечным ключом «угостил». Вот, забрал, - и он выставил на вытянутую руку, отнятую у беляка винтовку. Берзин, дав знак одному из своих людей вместе с кочегаром проверить оставшегося на паровозе беляка, обратился к машинисту:
- Оружие есть при себе? Машинист ответил паролем и от себя добавил:
- Гильзу показать?
- Горячий у тебя помощник, - сказал Берзин.
- Не мог же я ему да и всем в округе сказать, что мне подпольный комитет партии большевиков задание дал, очередное вредительство сделать, чтобы белых задержать, - ответил машинист.
Только сейчас Берзин, подойдя вплотную к фонарю у стрелки, развернул листок, взятый у убитого белого офицера, и стал читать вслух машинисту:
- Настоящим поручается штабс-капитану Плетнёву Андрею Владимировичу доставить данным паровозом из города «Н» в город «Л» штабной вагон генерала Милославского В.К. Упомянутому выше штабс-капитану дано чрезвычайное право, расстреливать каждого, кто будет чинить ему препятствия в выполнении данного Приказа. Помощник заместителя начальника штаба армии, полковник Никитин Р.И.
Письмо было заверено штабной печатью. Берзину было известно от своего командира, что одним из руководителей контрразведки в штабе Деникина был полковник Никитин. Берзин и машинист подошли к будке стрелочника. В это время помощник машиниста и один из разведчиков Берзина помогли дойти до будки стрелочника раненому беляку с уже перевязанной головой. Берзин обратился к машинисту:
- И так мы имеем: паровоз на ходу, нужный нам для выполнения задания, уничтожать который будем только в случае провала операции. В наших руках разъезд и стрелка, которую следует заминировать, чтобы в случае отхода взорвать колею между пунктами «Н» и «Л». В будке стрелочника четверо пленных беляков. Охрану стрелки и пленных поручим твоему помощнику и стрелочнику. Им в помощь и на случай подрыва стрелки я оставлю здесь одного своего бойца. Кроме того, мы теперь знаем для чего этот паровоз направлялся в город «Н».
И не менее важно и то, что у нас на руках есть письмо вражеского штаба, которое может помочь в выполнении нашего задания.
- А сам как думаешь пробираться на станцию «Н», в форме поручика? И что тогда делать с письмом штабс-капитана. Кто теперь его изобразит, - вступил в разговор машинист. Мысль, крутившаяся постоянно в голове Берзина с момента выстрела в штабс-капитана, созрела окончательно, он зашел в будку стрелочника и обратился к беляку так решительно ставшему сдаваться в плен:
- А с чего, мил человек, ты решил, что мы красные. На «авось», или что-то приметил?
- Так, еже ли, штабс-капитана грохнули, то не белые, сразу видать. Да, по правде матушке, вид у тебя не господский. Стрижка не та, как господ офицеров стригут, да и китель на тебе мешком, в раз видать, с чужого плеча.
- Ты для простого мужика сообразительный больно, - как бы в оправдание ответил Берзин.
- Так ведь на господ офицеров с четырнадцатого года гляжу, я и счас был в роте штабной охраны. Я и норов их за версту чую. Вот, к примеру, штабс-капитан, покойник, тьфу, чтоб ему в аду гореть! Людей всех, не господского роду, за быдло держал. Не говорил, а ток мо кричал и матюгался, расстрелять всех, почём зря, грозился, - добавил пленный солдат.
Берзин снова вернулся к машинисту:
- Вот, что я тебе скажу. Раз белые решили эту операцию силами контрразведки провести, стало быть, обставим и мы это дело так. Я поеду с тобой на паровозе под видом твоего помощника. Уж рабочая роба мне точно к лицу, конспирация надёжная. И в пути тебе помогу, я на флоте служил, с техникой на «ты». А два бойца моих в белогвардейской форме, это приставленная к нам в депо охрана. Мол, следить, чтобы паровоз в пути не испортили. А письмецо за подписью Никитина я в робу под подкладку зашью.
Машинист позвал в будку своего помощника, оказавшегося, к счастью, одного роста и комплекции с Берзиным. Чувствуя перед машинистом свою вину, он тут же безропотно согласился поменяться одеждой. Когда стали переодеваться, тот смекалистый пленный, с которым Берзин разговаривал, сообразив для чего нужен этот маскарад, снова высказался, и надо сказать, по делу. Он обратился к Берзину:
- Ты, пыль то угольную на себя тряхни и руки машинным маслом помажь, а то поставь тебя в ряд с машинистом, так ты и смотрися, как баба опосля бани.
Пока Берзин давал остающимся товарищам последние указания, машинист уже залез на паровоз и поднимал пары. Как только Берзин и два его бойца поднялись по лесенке в кабину машиниста, паровоз, провернув на месте колёсами и со свистом выпустив пар, тронулся с места в направлении станции «Н».
Коротая время в пути, Берзин с машинистом ещё раз обсудили план операции. Надо взорвать эшелон с боеприпасами и техникой, а потом займёмся штабным вагоном, если от него что-то после взрыва останется, но сначала нужно провести разведку.
Часа через полтора подъехали к стрелке у станции «Н». Здесь магистральный путь разделялся на четыре параллельные колеи, расположенные вдоль здания вокзала и привокзальных складов с рампами, за которыми все четыре колеи вновь на стрелке соединялись в магистральный путь, уходивший на юг. На всех четырёх колеях сиротливо стояли составы из пассажирских и по большей части грузовых вагонов и платформ без паровозов, выведенных из строя железнодорожниками-подпольщиками и отправленных в город «Л» в срочный ремонт, длившийся уже третьи сутки.
Паровоз Берзина появился здесь за всё это время первым, поэтому к нему уже бежали навстречу от здания станции то ли её начальник, то ли дежурный, а со стороны самого дальнего от станции четвёртого пути, на котором стояли два пассажирских вагона и теплушка, охраняемые часовыми - офицер.
Офицер в звании поручика, подбежавший первым и увидавший на паровозе двух солдат, окрикнул:
- Где командир? Солдаты, молча, кивками указали на помощника машиниста, т. е. Берзина. Поручик замешкался, не соображая в чём дело. Берзин спрыгнул с паровоза:
- Я командир. Проводите меня к генералу Милославскому, там я вам всё объясню, - они отошли от паровоза и Берзин уже, как бы, вошедший в образ штабс-капитана, бросил фразу:
- За этими чертями большевиками нужен глаз да глаз, иначе из депо не выйдет ни один исправный паровоз. Я прибыл к вам по заданию полковника Никитина.
- А Вы, вероятно, штабс-капитан Плетнёв, о Вашем предстоящем прибытии нам телеграфировали из штаба армии,- поинтересовался поручик.
Берзин понял, что поручик с ним не знаком, иначе это означало бы немедленный провал операции. Теперь оставалось сыграть в а-банк с генералом, шанс, что генерал знаком со штабс-капитаном невелик. Если генерал лично знаком со штабс-капитаном, текст письма и телеграммы были бы без указания его фамилии.
На случай, если бы связного подменили, генерал, не узнавший связного в лицо, поинтересовался его фамилией, и это послужило бы дополнительной проверкой. Возможно, фамилия «Плетнёв» - это пароль любого связного, конспиративно прибывшего из штаба Деникина. Пароль, известный только генералу, и о котором сам связной даже не догадывается. Остаётся надеяться и на то, что в столь поздний час генерал будет один, и этим ограничится круг лиц, могущих его опознать.
- С кем имею честь говорить?
Поручик представился дежурным офицером штаба. Берзин вырвал из подкладки своей робы письмо Никитина, и, не выпуская его из своей руки, показал поручику лишь часть сложенного пополам письма, где стояла подпись Никитина и печать штаба.
- Приказано срочно передать лично генералу, - официально закончил разговор Берзин. Поручик немедля заторопился к штабному вагону с докладом.
Машинист тоже слез с паровоза и быстро зашагал в сторону бегущего к ним начальника станции. Встретились они на достаточном удалении от паровоза, но по жестикуляции рук можно было понять, что сначала о чём-то говорил начальник станции, но машинист стал отмахивать и трясти руками, видимо, возражая и споря с ним. Так, споря друг с другом, они и пошли к зданию станции.
За это время дежурный офицер доложил о прибывшем на паровозе представителе командования армии генералу и успел вернуться к паровозу, где его ждал Берзин:
- Генерал примет Вас через четверть часа. Я провожу Вас до штабного вагона.
Берзин ответил дежурному офицеру:
- Благодарю за службу, - тем самым давая ему понять, что он старше по званию, - Ждите меня у штабного вагона. Я, на всякий случай, выставлю у стрелки своего часового, пока эти железнодорожники-саботажники чего-нибудь не натворили со стрелкой и паровозом, и мигом догоню Вас.
Берзину надо было потянуть время, пока вернётся машинист, с которым они договорились, что под предлогом регистрации в журнале у дежурного по станции прибытия паровоза, он пройдётся мимо эшелонов, посмотрит, что к чему, как бы, невзначай поспрашивает дежурного и начальника станции. И, разведав про нужный эшелон, сообщит начальнику станции фиктивную цель присылки паровоза: якобы, для вывоза эшелона с боеприпасами.
Вскоре машинист вернулся, он был чем-то расстроен и очень возбуждён. Дело в том, что полк, прибывший двумя эшелонами с артиллерией, лошадьми, боеприпасами и фуражом и застрявший здесь из-за поломки паровозов, ещё вчера утром по приказу генерала Милославского был выгружен и отправлен на фронт пешим маршем, на что ему отводилось около суток. Решение генерала бросить один из трёх полков его дивизии с марша в бой позволяло ему сделать это максимум за двое суток, в то время как ожидание паровоза из ремонта и последующая разгрузка вблизи линии фронта обещали растянуть этот процесс суток на трое, если не более.
Лишь за несколько часов до прибытия на станцию «Н» паровоза с Берзиным окрестные крестьяне с лошадьми и подводами, мобилизованные, а правильнее сказать, под угрозой расстрела согнанные сюда, закончили разгрузку фуража и боеприпасов и двинулись трактом следом за колоннами полка. Так что взрывать пустые вагоны было бессмысленно.
А вот из-за ещё одного эшелона, стоявшего на третьем пути, и произошла перепалка между машинистом и начальником станции сразу же после их встречи. Речь шла о санитарном поезде, стоявшем на станции уже третьи или четвёртые сутки. О немедленном отправлении его в тыл и настаивал начальник станции. Машинист, как мог, отбивался, это не входило в планы задания, но существенно осложнило бы его выполнение, так как при взрыве эшелона с боеприпасами был бы уничтожен санитарный поезд. Кроме того, он ещё не располагал всей той информацией, которой сейчас делился с Берзиным.
Только войдя в курс всех дел, машинист взял на себя смелость сказать начальнику станции, что он прибыл сюда с офицером штаба Деникина с заданием вывезти генерала Милославского и его подчинённых и всякое сопротивление этому не только вредно, но и опасно для жизни. Как бы в оправдание себе начальник станции стал рассказывать машинисту о страданиях раненых и медицинского персонала санитарного поезда:
- Раненых подвозили и днём и ночью, но каждую ночь с санитарного поезда сгружали до тридцати покойников. Их складывали штабелями на подводы и везли метров за триста от путей, где был пустырь, и, где выделенная для этого часть санитаров с поезда и мобилизованные рабочие-путейцы рыли круглые сутки братскую могилу, точнее ров, захороненную часть которого засыпали землёй. Столько покойничков уложили, что вдоль всей могилки метровый холм земли получился.
Сейчас, при разговоре с Берзиным, перед глазами машиниста встал начальник станции, который, закончив рассказ о санитарном поезде, несколько раз перекрестился, бормоча под нос слова заупокойной молитвы. Но машинист не стал отвлекать этими подробностями Берзина, на доли секунды задумавшегося над дальнейшим ходом операции.
Теперь стало ясно, что взорвать следует штабной вагон и желательно с генералом Милославским, но Берзин отложил окончательное решение до посещения генерала, подумав: « Нас-то прислали вывезти его отсюда, вот мы и попытаемся вывезти его, только к нашим».
Когда подошедший со станции стрелочник перевёл стрелку на четвёртый путь, Берзин одного из своих бойцов поставил у стрелки со словами:
- Когда паровоз будет уезжать со станции, запрыгнешь на него, - а второму бойцу, который был сапёром, и машинисту приказал:
- Если меня схватят, направьте паровоз с взрывчаткой на штабной вагон, и пока будет суматоха, уходите все.
И Берзин спокойно направился к штабному вагону, у которого стоял часовой и нервно шагал взад и вперёд дежурный офицер, ожидавший его подхода.
- Формальности улажены, стрелка переведена, охраняется, путь свободен, можно прицеплять паровоз и трогаться, - с этими успокаивающими словами Берзин обратился к дежурному поручику. Берзин чувствовал себя спокойно. На флоте по штату его боевой пост находился на капитанском мостике флагманского броненосца, где и адмиралы не редкость, и старшие офицеры находятся круглосуточно. Общение с дворянином генералом или адмиралом было для него делом привычным.
Дежурный офицер проводил его в штабной вагон. Представившись, Берзин устно доложил о поставленной перед ним задаче и протянул генералу письмо в развёрнутом виде. Генерал надел пенсне и пробежался глазами по бумаге:
- Ну, что же приступайте штабс-капитан. Я прибыл сюда с последним своим полком, а вся дивизия уже в прифронтовой полосе. Командиры ждут распоряжений штаба, а мы тут застряли из-за этих саботажников. Кстати, а чем вызван Ваш «маскарад» штабс-капитан?
- Господин генерал! Вы находитесь здесь только потому, что большевикам-подпольщикам удалось вывести из строя паровозы. Чинят их в большом депо под городом «Л», в четырёх часах езды отсюда. Большевики вредят, где только можно, и никакие расстрелы нам не помогают. Мои некоторые познания в механике и мой «маскарадный костюм» помогли мне лично проверить подготовку паровоза, в результате мы уже здесь, и я надеюсь, благополучно доберёмся до пункта назначения.
- О Вашей миссии полковник Никитин сообщил нам телеграммой на станционный телеграф, - генерал взял со своего письменного стола кусок телеграфной ленты: «К Вам летит штабс-капитан Плетнёв с «орлами». Рад буду завтра приветствовать Вас лично. Полковник Никитин».
- Замечу, слово «орлами» взято в кавычки. Вы должны знать, что имел в виду полковник Никитин, упоминая «орлов». Не так ли, штабс-капитан?
Ответ следовало дать немедленно. У Берзина от напряжения пересохло в горле. Неужели провал? Мысль лихорадочно работала. Кто или, что такое «орлы». Ну, не солдаты, что сопровождали штабс-капитана, это точно. Эти больше на куриц смахивают, в стычке на стрелке это подтвердилось.
Помогла привычка с ходу запоминать всё, что окружает, все вещи, с которыми сталкиваешься. Как и где может он показать генералу прибывших с ним орлов? Точно, вот он – ответ: на кабине паровоза нарисованы с двух сторон российские гербы с двуглавыми орлами и написан номер паровоза. После революции на большинстве паровозов царские гербы закрасили, а на нашем паровозе гербы есть!
- Полковник Никитин имел в виду мой паровоз, на стенках кабины которого изображены российские императорские гербы с двуглавыми орлами. И мы действительно спешили к Вам, летели. И я надеюсь, утром Вы будете в штабе генерала Деникина. Ведь, телеграмму Вы получили до полуночи, т.е. вчера, а под словом «завтра» подразумевался сегодняшний день, который вот-вот наступит с рассветом.
- Ну, с, что же, об «орлах» дежурный по штабу поручик мне уже доложил, а всё остальное весьма логично. Поздравляю Вас с успешным прибытием, и поторопитесь, - генерал хотел, видимо, пожать Берзину руку, но заметив, что его руки испачканы угольной пылью и машинным маслом, глазами дал понять, что разговор окончен. Заметив это, Берзин произнёс:
- Я отвечаю за Вашу безопасность и всю операцию в целом, поэтому моё место на паровозе. Разрешите идти.
- С богом!
В противоположном конце штабного вагона за массивной дубовой дверью был маленький коридорчик, в который выходили двери четырёх купе. Одно для дежурного офицера с письменным столом и маленьким диванчиком, на нём едва ли можно было прилечь. Другое – для смены караула, а третье для генеральского денщика со встроенной походной плитой. Четвёртая дверь, излучавшая аромат одеколона и хорошего туалетного мыла, вела, по всей видимости, в туалет. Все двери, кроме двери в туалет, были полуоткрыты, и Берзин без труда нашел купе дежурного офицера, уже спешившего на звон колокольчика к генералу и знаками просившего Берзина дождаться его возвращения.
Пока дежурный офицер находился у генерала, Берзин осмотрел все купе через полуоткрытые двери. Часовой, не спеша расхаживавший вдоль вагона, при движении поезда, видимо, располагался на открытой площадке под крышей в торце вагона. Здесь находился короткий подвижный металлический трап с перилами для перехода в соседний вагон на ходу поезда.
Используя свою хорошую зрительную память, Берзин ещё раз вспомнил внутреннюю обстановку штабного вагона, как бы перечисляя про себя, всё, что он увидел. Кроме большого прямоугольного стола с картами, располагавшегося в середине вагона, по углам размещались ещё два – письменный генеральский, за которым стоял большой несгораемый сейф со штабными документами, и в другом конце вагона круглый обеденный с шестью мягкими стульями. С противоположной стороны вдоль окон размещались один за другим два кожаных дивана. Судя по лежавшей подушке и пледу на одном из них, здесь генерал отдыхал.
Слева от входной двери, ведшей в коридорчик с вышеупомянутыми четырьмя купе, стояла вешалка-тренога. На ней висели: генеральская шинель, фуражка, офицерский ремень с портупеей, к которому пристёгнута кобура, с видневшимся в ней револьвером. Размышления Берзина прервал дежурный офицер, вернувшийся от генерала:
- По указанию генерала я полностью в Вашем распоряжении.
- Сейчас паровоз прицепим, колёса и сцепки проверим и через полчаса в путь,- уверенно, деловым тоном Берзин успокоил поручика, начавшего было излишне суетиться перед предстоящим отправлением, - а что у вас там в остальных вагонах?
- Второй – это спальный вагон для офицеров штаба, а сзади вагон с солдатами штабной охраны. Может быть, поднять солдат по тревоге и посадить их на паровоз, тем самым усилив его охрану, - предложил Берзину поручик.
- В этом нет необходимости. Кроме меня на паровозе будут ещё два моих стрелка с ручным пулемётом и гранатами. А, во сколько господа штабисты встают? – поинтересовался Берзин.
- Сейчас, когда полк ушел, часов в семь, - ответил дежурный офицер.
- Ну, тогда, тем более, не поднимайте лишнего шума и не будИте, пусть поспят последнюю ночь перед фронтом. Проснутся уже на полпути к городу «Л». А Вы, поручик, сходите пока на станцию и телеграфируйте в штаб армии о начале нашего движения. И попросите пусть они попридержат отправку локомотивов и эшелонов в нашу сторону, чтобы нам не стоять под закрытыми семафорами на разъездах пока встречный поезд освободит для нас перегон. Подпись поставьте: штабс-капитан «П», там знают - и Берзин быстрым шагом пошел к выходу из вагона.
Этим он хотел решить две задачи. Во первых, на время убрать, с глаз долой, назойливого поручика, и, во вторых, попытаться ещё на несколько часов задержать передвижение эшелонов с боеприпасами и деникинцами в сторону линии фронта.
Пять минут спустя паровоз плавно сцепился со штабными вагонами. Когда дежурный офицер удалился на вокзал телеграфировать в штаб армии, Берзин вместе со своим бойцом-сапёром стал медленно двигаться вдоль небольшого состава, постукивая молоточком по колёсам. Берзин нёс ящик для инструмента. Сверху из него торчала маслёнка, пара гаечных ключей и ветошь, а под ними лежало взрывное устройство с куском бикфордова шнура, которое они должны были закрепить под офицерским вагоном.
Сапёр был специалистом своего дела, привязать заранее приготовленный свёрток с взрывчаткой и взрывателем к рессоре вагонного колеса и вывести конец бикфордова шнура в открытый переходной тамбур между двух вагонов, было для него делом одной-двух минут. Закончив осмотр колёс, вернее установку взрывчатки, Берзин дождался возвращения поручика и попросил его доложить генералу о готовности к отправке.
Через несколько минут поручик появился на ступеньках штабного вагона и, держась одной рукой за поручень, дал команду часовым занять места в вагонах, затем повернулся лицом в сторону паровоза и махнул свободной рукой Берзину, ждавшему этого сигнала к отправлению. Паровоз уже медленно тронулся с места, когда начальник станции добежал до стрелки с поднятым в руке флажком, формально пытаясь соблюсти железнодорожные правила отправки поездов.
В пути минут сорок пролетели быстро. Под ритмичный стук колёс всё успокоилось и погрузилось в дремоту. Пора! Берзин дал команду двум своим бойцам, и они все втроём перелезли из паровозного тендера на крышу штабного вагона, ползком перебрались на его другой конец, где на открытой площадке переходного тамбура, сидя на полу и весь, укутавшись в шинель, спал часовой.
Берзин и сапёр помогли второму бойцу осторожно спуститься с крыши вагона на открытый тамбур. Удар прикладом и часовой выброшен под откос. На площадку тамбура, помогая друг другу, спустились остальные. Шестью ладонями прикрывали зажженную спичку, поднесённую к концу бикфордова шнура. Наконец, с шипением он загорелся, до взрыва три минуты. Теперь главное быстро расцепить вагоны. На станции, проверяя колёса, проверили и сцепку, смазали её маслом, должна поддаться легко. Томительно ползут секунды. Есть, отцепились. Однако сила инерции ещё какое-то время гнала отцепленные вагоны, не желавшие отставать, почти рядом. Но потом сила инерции стала быстро ослабевать, прибавил хода и наш паровоз, освободившийся от двух вагонов.
Расстояние между штабным вагоном и отцепленными: теплушкой с солдатами и спальным офицерским, обитателями которого были десятка два высших офицерских чинов штаба дивизии, быстро увеличивалось и достигло метров четыреста, когда сработало взрывное устройство.
Было видно, как офицерский вагон, лишенный передних колёс, охваченный пламенем, кубарем полетел с железнодорожной насыпи. В эту же секунду красноармейцы с заднего тамбура, где они находились, зашли в маленький коридорчик и каждый кинулся к двери одного из трёх купе. «Убрать финкой» спящего часового отдыхающей смены не составило труда.
Денщик, старый солдат с бородой и Георгиевским крестом на груди, уже копошившийся у плиты, увидев высокую статную фигуру сапёра, сначала ничего не понял, потом схватил небольшую лопатку, которой засыпал уголь в плиту, и замахнулся ею, но сапёр легко выхватил лопатку из его рук, дав понять, что сопротивление бесполезно.
То ли услышав докатившийся звук взорванного вагона, то ли почуяв присутствие посторонних людей, дежурный офицер выскочил с пистолетом в руках из дверей своего купе в коридорчик, но тут же получил от Берзина удар сзади по голове рукояткой нагана, и, выронив пистолет из рук, завалился на пол. Им занялись бойцы, а Берзин без стука влетел в кабинет генерала, уже вскочившего без мундира с дивана. Секунда и кобура с генеральским пистолетом в руках Берзина.
- Садитесь, генерал, Вы взяты в плен.
Генерал без иллюзий сразу понял в чём дело и, что произошло, он молча и без эмоций накинул мундир на плечи, и, не застёгиваясь на пуговицы, сел в кресло за свой письменный стол, отхлебнул из стакана в серебряном подстаканнике глоток уже остывшего чая и закурил папиросу.
Берзин, обессилив от схлынувшего с него нервного напряжения, связанного с успешным завершением первой части операции по захвату генерала, присел на мягком стуле около обеденного стола, он молчал, убирая в карманы свой наган и револьвер генерала, выбранный им из новой кожаной кобуры.
Воспользовавшись этой паузой, генерал задумался. Вопросы сами собой всплывали перед ним, но ни на один он не находил быстрого и правильного ответа:
Что-то не так в этой войне, всё не по правилам, если вообще в современной войне эти правила ещё существуют. Армия воюет с народом, с собственным народом. Даже противники говорят на одном языке. И кто же на самом деле этот чумазый кочегар? Не выпускник академии Генштаба, это даже по его возрасту видно. Но боевой опыт есть, и решительность, смелость, расчёт и выдержка не по годам. И всё-таки меня что-то сразу в нём насторожило. Надо вспомнить, что?». Генерал собрался с мыслями и, наконец, заговорил, обращаясь к Берзину:
- Я могу узнать, кто меня пленил?
- Красная армия. Я боец части особого назначения Берзин, бывший матрос Балтийского флота.
- И куда мы направляемся? Если, конечно, такой вопрос имеет право задать военнопленный.
- Будем прорываться в расположение частей Красной армии. Если это нам не удастся, с Вами придётся поступить по законам военного времени.
- То есть пустить в расход.
- Да, расстрелять.
- Тогда позвольте мне написать письмо родным.
- Вы не уверены, что мы проскочим.
- В любом случае меня расстреляют на том берегу.
- Всё будет зависеть от Вашей искренности и желания помочь делу революции.
- В моём возрасте принципов не меняют, как и присягают только один раз в жизни.
- А Вы присягали русскому царю, которого в России уже нет.
- Молодой человек, присягу читают не царю или командиру, не декламируют, как актёры монолог в театре для зрителей, а произносят, как ЗАКЛИНАНИЕ САМОМУ СЕБЕ, и, давая обещание самому себе, уже ни при каких обстоятельствах данного обещания не меняют.
Наступила пауза. Теперь, видимо, над словами генерала задумался Берзин. Несколько успокоившись, генерал нарушил молчание:
- Мой денщик жив? Я могу попросить его принести мне стакан горячего чая?
- Да, да, конечно, можно и чая, - и Берзин крикнул одному из бойцов в коридоре:
- Как там дедуля? Зови его сюда, - на что боец ответил:
- Спросил, жив ли их благородие господин генерал, и теперь завтрак готовит. Оружия у него нет, а чересчур большие кухонные ножи мы забрали.
Денщик вошел с маленьким подносом и полотенцем, перекинутым через руку.
- Принеси-ка мне горячего чайку, Тимофей, - обратился к нему генерал. Тимофей поставил подстаканник на поднос и с понуро опущенной головой вышел. Видя понурый вид денщика, принявшего на себя вину за всех, кто подвёл генерала, Берзин попытался его оправдать:
- Он оказал сопротивление лопатой, оружия у него не было.
- Я в нём никогда не сомневался. Во время Брусиловского прорыва он сам раненый меня раненого на руках вынес в тыл, в лазарет. Мы, два старика, доживающие свой век, стали с ним, как братья. Я хороню его подле себя, а он отвечает мне заботой и вниманием.
- Ну, так уж, как братья? Наверняка из Ваших бывших крепостных, - возразил Берзин.
- Если Вы знаете, молодой человек, крепостное право отменили в тысяча восемьсот шестьдесят первом году, когда мы с Тимофеем ещё оба под стол пешком ходили, А, что касается моего дворянского происхождения, меня от этой привилегии «освободила» революция семнадцатого года. Так что мы с Тимофеем, как теперь говорят большевики, свободные граждане свободной России.
Генерал сделал паузу, затянулся папиросой и продолжил:
- Обещайте мне, что Вы отпустите Тимофея с миром на какой-нибудь станции до того, как расстреляете меня. Он этого не переживёт.
- Генерал, я не могу обещать Вам того, что не входит в мои права и обязанности, но я обязательно передам Вашу просьбу своим командирам.
В это время в дверь постучал Тимофей, принесший чай. Генерал поблагодарил его и дал указание напоить чаем и красноармейцев, спросив при этом, хватит ли для всех стаканов, и был крайне удивлён, узнав, что нападавших в вагоне всего трое. Скорее всего предложение генерала напоить чаем красноармейцев было лишь военной хитростью с целью узнать количество, то есть силы нападавших.
- А позвольте, молодой человек, извините, язык не поворачивается назвать Вас господином или товарищем, поинтересоваться, а сколько же вас было, красноармейцев? И как вам удалось нейтрализовать двадцать кадровых офицеров и почти взвод солдат охраны.
- Мы на ходу отцепили остальные вагоны, - Берзин не стал говорить генералу, что вагоны эти они пустили под откос. Пусть старик генерал лучше считает себя и своих подчинённых, проморгавших красных, неудачниками, чем возьмёт всю вину за их гибель на себя. И Берзин продолжил:
- «Убрали» двух спавших часовых в Вашем вагоне. Дежурный офицер жив, правда, голова у него болит от «знакомства» с рукояткой моего нагана. Нас, нападавших, всего четверо вместе с машинистом.
Генерал воздержался от лестных оценок действия смелой четвёрки, и перевёл разговор на тему бесславной гибели своих солдат – часовых:
- Упрямый народ наши русские крестьяне-солдатики. Всё у них на «авось». Сколько раз я их лично учил, что устав караульной службы написан кровью, их собственной солдатской кровью. Что изволите теперь их сыновьям говорить? Что их отцы не геройской смертью погибли, а заснули в карауле. Правду сыновьям сказать – будущую воинскую доблесть в этих семьях – навсегда убить, а красиво солгать – вырастут и тоже на посту в карауле спать будут.
Берзин подумал, что другой бы на месте генерала проклинал часовых, на чём свет стоит, а этот думает о фамильной чести русского солдата. На этом их разговор как-то сам собой оборвался, видимо, каждый задумался о своём. Время от времени, тихо отпивая чай из стакана в серебряном подстаканнике, генерал что-то быстро строчил на листе бумаги. Это было прощальное письмо родным.
Правда, через какие-то промежутки времени он переставал писать, полностью сосредоточиться на этом занятии ему не давали мысли о Берзине: «Ведь этот кочегар-матрос вызвал во мне подозрение, но какое, в чём оно выражалось, надо хорошенько подумать и вспомнить. Его руки, ну, конечно же, руки. Эти измазанные машинным маслом и угольной пылью руки. Таким тонкостям конспирации только в академии Генштаба обучают, но мой матросик там не учился. По простоте душевной и, видать, по флотской привычке добровольно помогал машинисту, вот и перемазался.
Да ему это наруку. Кто бы из наших патрульных офицеров на железнодорожных перегонах усомнился, что перед ними не настоящий железнодорожник. А мне он представился штабс-капитаном, служакой из штаба Деникина. Я за свою долгую армейскую жизнь что-то не припомню хоть одну тыловую крысу, особенно из штабистов, тем паче дворян «благородных кровей» без маникюра и пилки для ногтей с мозолями и ссадинами на руках. Эти господа застрелятся скорее, нежели в навозе конском или угольной пыли перепачкаются. Им, видите ли, честь офицера этого не позволит.
Стар я уже, стал доверчив, как все старики, и думаю задним числом. Проморгал-то большевичка. И откуда в них столько свежей энергии, столько жизни, внутренней силы. Нашим застойным закоренелым чистоплюям сто очков форы дал. Мне бы, таких людей, как он, в четырнадцатом году, разве бы случилось с Россией то, что случилось».
В это время паровоз подъехал к стрелке у разъезда между городами «Н» и «Л». Миновав стрелку, её, как и договаривались ранее, взорвали, но лишь после того, как паровоз заехал на колею, ведущую к мосту, откуда они и начинали свой путь на дрезине несколько часов назад.
До этого помощник машиниста и стрелочник забрались в кабину паровоза, неся с собой захваченное у пленных оружие, а самих пленных со связанными за спиной руками разместили на задней площадке открытого переходного тамбура штабного вагона.
Прыгать с неё на ходу со связанными руками однозначно означало свернуть себе шею. Кроме того, Берзин их предупредил, что у белых достаточно поводов их расстрелять, в то же время, если в случае необходимости они помогут его красноармейцам, он - Берзин, гарантирует им жизнь. Третий боец Берзина, остававшийся дожидаться их возвращения на стрелке, теперь разместился в маленьком коридорчике штабного вагона у задней застеклённой двери, ведущей в переходной тамбур, которую предусмотрительно закрыли и за которой находились связанные пленные беляки.
Когда все погрузились, паровоз тронулся в сторону моста через реку, за которым уже находились свои. Два поста белых, ликвидированные красным кавалерийским отрядом перед их броском в тыл белых на дрезине, за прошедшие часы были восстановлены, и белые на них теперь ждали возвращения дрезины обратно. Самое трагичное, чего боялся Берзин, заключалось в том, что белые могли разобрать часть рельсов напротив своих блокпостов или устроить на путях баррикаду.
На первом по пути следования паровоза посту не сразу сообразили, что к чему, и огонь открыли, когда штабной вагон уже проехал мимо. С паровоза им ответил ручной пулемёт. Беляки стреляли по окнам вагона. Несколько пуль пролетели через штабной вагон, но генерал продолжал невозмутимо сидеть и писать за своим столом. При первых выстрелах Берзин машинально пригибался, но заметив невозмутимость генерала, пересилил себя, хотя после каждого попадания пули в оконное стекло или в настенные зеркала и светильники, вызывавшие звон разбитого стекла, у него самопроизвольно между лопаток по спине струился холодный пот.
В эти секунды Берзин думал: « Вот, старый чёрт! Генерал себе лёгкой смерти ищет. Вот, где несгибаемая воля, всё в себе давно решил. Про присягу это он верно и точно сказал. А я, что дёргаюсь, ведь не первый раз под обстрелом, раньше-то стоял. А то и дергаюсь, что не за себя боюсь. Мне ведь этого генерала живого надо доставить. Коли не врагами считались, пошел бы его своим телом прикрыл».
Но в это время паровоз с вагоном уже пролетели мимо поста, белые стреляли им в след. Одна из пуль убила пленного беляка, сидевшего с остальными пленными на задней площадке открытого тамбура, того самого беляка, которого оглушил гаечным ключом помощник машиниста.
Проехав ещё минут двадцать, паровоз стал медленно сбавлять скорость. В штабной вагон с тендера паровоза перелез помощник машиниста и сообщил, что впереди путь забаррикадирован, и в метрах ста от железнодорожного пути блокпост белых, сложенный из мешков с песком. Разобран ли сам путь, с паровоза из-за баррикады не видно. Паровоз подъехал почти вплотную к баррикаде и остановился.
Белые со своего поста стали щёлкать из винтовок, их было человек десять. По всей видимости, пулемёта у них не было. Прикрываясь паровозом и вагоном, все, включая пленных, которых развязали, спустились на железнодорожную насыпь с противоположной от поста белых стороны. На поезде остались машинист и расположившийся в дверях кабины паровоза один из бойцов Берзина с ручным пулемётом, и в штабном вагоне сам Берзин со стариком стрелочником, охранявшие генерала, штабиста поручика и денщика Тимофея.
Беглыми пулемётными очередями из кабины паровоза удавалось на время сбить стрельбу беляков, прятавшихся за мешками с песком. В эти секунды люди поднимались для расчистки пути. Берзин дал задание своему сапёру проверить, не заложен ли какой фугас под рельсы. Не взорвут ли его белые, когда баррикаду, состоящую из десятка шпал и затащенного на рельсы ствола дерева со всей кроной, они разберут.
Бой длился минут пять. Пока беляки были прижаты пулемётным огнём, шпалы сбросили с рельсов. Все вместе взялись за ствол дерева и крупные ветки, но в этот момент пулемёт заглох, в плечо ранило пулемётчика. Пока машинист занимал его место, скучившихся на рельсах около ствола людей, беляки щёлкали одного за другим.
Первым упал лицом вниз с распростёртыми в стороны руками и простреленным затылком один из бойцов-красноармейцев, почти одновременно ничком завалились двое пленных, театрально повалился с насыпи сапёр Берзина, успевший крикнуть, что фугаса нет и рельсы целы, не раскручены.
Добровольно сдавшийся на стрелке смекалистый солдатик был ранен в ногу выше колена, из его раны обильно била кровь. Упёршись здоровой ногой в рельс, он полулёжа стаскивал с него последние сантиметры ствола, обхватив его окровавленными руками и громко матюгаясь. Чуть ниже, упёршись в насыпь и дёргая за ветки, ему помогал помощник машиниста.
Когда путь был свободен, помощник машиниста затащил на паровоз раненого в ногу солдата и стал приводить паровоз в движение. Едва они тронулись, машинист оттолкнул от себя горячий пулемёт, обойма которого выдала последние два или три патрона, и повернул голову наверх, где увидел своего помощника неподвижно сидевшего на его месте, уткнувшись окровавленным лбом в смотровое окно.
Пулемётчик Берзина, раненый в плечо, сидя на полу и превозмогая слабость и боль, пытался перетянуть кровоточащую ногу уже терявшего сознание побледневшего и в миг состарившегося лицом солдатика. Машинист сначала на четвереньках, затем, встав во весь рост, добрался до своего помощника и оттащил его тело в другой угол. Паровоз набирал скорость, всё быстрее приближаясь к мосту, арки которого уже чернели впереди. От моста навстречу паровозу двигалась красная конница, всадников пятьдесят.
За мостом командир Берзина, Попов ждал паровоз, стоя у железнодорожных рельсов. Разведчики доложили Попову о том, что паровоз с пассажирским вагоном хочет прорваться через мост, но белые устроили на путях баррикаду, и там идёт интенсивная перестрелка. Попов, почему-то, сразу интуитивно решил, что это возвращается с задания Берзин, и, возможно, с ним вырываются от белых и некоторые железнодорожники-подпольщики. Поэтому он и решил отправить ему навстречу кавалерийский отряд.
Как только паровоз, миновав мост, остановился рядом с группой красных командиров, Берзин соскочил с подножки вагона для доклада. Выслушав доклад, вся группа оживилась, Попов взял в охапку чуть живого от усталости Берзина, крепко прижал к своей груди и тряс его, произнося какие-то важные и торжественные слова.
После короткого обмена мнениями Попов послал своего помощника срочно телеграфировать в штаб бригады о проведённой операции, а сам с ещё несколькими красными командирами и Берзиным поднялся в штабной вагон. Тут же тронулись дальше. В получасе езды отсюда на поезде находилась небольшая железнодорожная станция, где располагался штаб красноармейской бригады.
За плечами Попова был университет, служба прапорщиком в русско-японскую войну, работа инженером на уральских заводах, большевистское подполье, арест и тюрьма. В силу своего спокойного уравновешенного характера и богатого жизненного опыта с пленённым генералом Милославским он разговаривал вежливо, ни в чём, не унижая его достоинства и возраста.
Сказал, что сейчас мы едем в штаб красноармейской бригады, и допрашивать его будет лично комбриг, что соответствует воинскому званию генерал, то есть равный ему по званию. Комбриг опытный профессиональный военный, за его плечами все войны, в которых воевала Россия с начала столь ещё молодого, но кровавого двадцатого века.
Попов не стал предлагать унизительную для генерала сделку: жизнь в обмен на предательство, только заметил, что сейчас русские стреляют в русских, и этому следует положить конец, соблюдая интересы трудового народа. Проявленное к нему отношение импонировало генералу, и в ответ он позволил себе высказаться, видимо, в поисках оправдания факта своего пленения:
- Времена меняются. Открытость декабристов, их готовность умереть в бою, не отворачиваясь от вражеской пули, сегодня никому не нужны. Хитрость, изворотливость, неожиданный удар в спину – вот приёмы ведения сегодняшней войны. Оправдание одно: хороши любые средства для достижения своей цели. Он сказал слово не «современной», а «сегодняшней», делая на него ударение, видимо, напрямую имея в виду, случай с ним.
Генерал хотел ещё вспомнить Ленина, совершившего революцию, как говорили, на германские деньги, готового объединяться с любым врагом для скорейшего уничтожения третьего, их общего врага, чтобы завтра же объявить своего бывшего, теперь уже не нужного, союзника очередным врагом советской власти, но промолчал. Ведь и их армия, и его дивизия в том числе, были одеты и накормлены не на русские деньги. После некоторой паузы, собравшись с мыслями, генерал обратился к Попову:
- Я старый солдат. Больше сорока лет не снимаю военную форму. Добрая половина этого срока прошла в походах и войнах. Много чего я видел в своей жизни, и могу оценить достойного противника. Я вынужден признать своё поражение. Мужество, решительность, смелость, изобретательность, инициативность и дисциплина ваших бойцов поразили меня. Будь Берзин сейчас в моём подчинении, он получил бы много наград.
- Наши солдаты воюют не за награды, а за землю, свободу, будущее своих детей, за жизнь без царя, за мировую революцию, в конце концов,- прервал его один из сопровождавших Попова красных командиров, но генерал продолжил:
- Я хочу верить, что у Берзина будет большое будущее, и он совершит ещё немало дел во славу России. Мои дни сочтены, и я бы хотел оставить ему на память дорогую для меня вещь. Вот этот серебряный подстаканник.
Я получил его в наследство от своего отца, полковника Кирилла Георгиевича Милославского, сражавшегося на Шипке в 1877 году. Сей подстаканник преподнёс ему сам генерал Михаил Дмитриевич Скобелев, герой Шипки, и ценность его, как вы понимаете, не в четверти фунта серебра.
Отец рассказывал со слов Скобелева, что сей подстаканник, ему в свою очередь, преподнёс кто-то из родственников и наследников адмирала Нахимова, героя Синопского сражения и обороны Севастополя 1854-55годов. А Павлу Степановичу достался он в наследство от его друга и соратника адмирала Михаила Петровича Лазарева. Одного из первооткрывателей Антарктиды, который спустя лет двадцать, будучи командиром линейного корабля «Азов», в 1827 году громил турок в Наваринском сражении, за что и получил этот подстаканник в подарок от героя Бородинского сражения генерала Николая Николаевича Раевского, чья батарея и сдержала в тот день французов.
А вот Раевскому этот подстаканник вручил сам Михаил Илларионович Кутузов, фельдмаршал, полководец, спаситель России от нашествия Наполеона. Случилось это в марте 1813 года, в день последней их встречи. То ли шутя, то ли всерьёз, преподнося подстаканник, Кутузов сказал Раевскому: «Казаки отбили обоз, а в нём наполеоновская кухня и серебряная посуда. Повара пленные говорят, будто, из этого подстаканника Наполеон чай хлебал под Бородином, сидя на барабане, и твою батарею в трубу подзорную разглядывал. А теперь твой черёд чаёк попить, когда на Париж смотреть будешь».
Закончив рассказ, генерал протянул Берзину руку со стаканом в подстаканнике. Берзин смутился:
- У нас положено все ценные вещи из золота и серебра сдавать в государственную казну.
- А Вы,- и генерал обратился к Попову,- выдайте Берзину, как это у вас называется, мандат, кажется, о том, что данный серебряный подстаканник конфискован в захваченном вами штабе белой «N-ской” дивизии, и вручён бойцу красной армии Берзину в качестве награды за взятие в плен белогвардейского генерала. И ещё у меня одна просьба. Отпустите с миром моего добровольного денщика Тимофея,- и генерал чуть ли не силой сунул подстаканник Берзину.
- Бери, бери, потом разберёмся, вещь историческая, надо сохранить,- промолвил Попов, обещая уладить вопрос с комбригом.
Позже комбриг, услышав от Попова пересказ генеральского рассказа, такой мандат Берзину выдал, как и обещание представить к ордену Красного знамени, которое выполнил, чем, видимо, и предохранил его в годы репрессий. Ведь ни у кого не повернулся язык назвать врагом народа человека, пленившего белого генерала, о дальнейшей судьбе которого Берзин узнал из секретных архивов много лет спустя, уже, будучи офицером контрразведки. Генерала Милославского большевики расстреляли в конце девятнадцатого года.
Его добровольного денщика, Тимофея в тот же день описываемых событий отправили с подводой отвозить в госпиталь раненых беляков: солдатика с простреленной ногой и постоянно терявшего сознание от полученного сотрясения мозга штабного поручика. Их сопровождали человек пять легкораненых красноармейцев с винтовками. В каком овраге находится их «госпиталь» никому не известно.
Теперь вы знаете эту историю до конца. Я человек исключительно мирной профессии, а по традиции владельцем подстаканника должен быть заслуженный военный. И такой есть в нашем роду. Это мой родной старший брат, генерал-майор, нынче уже в отставке. Многое запечатлелось на его лице почти за пятьдесят лет военной службы.
Здесь и ангольский загар, и иней уссурийских морозов, осевший сединками на висках, и липкая испарина вьетнамских джунглей, и пыль дорог Афганистана. А над россыпью орденов и медалей на груди он лукаво улыбается и шутит ( раньше-то всё засекречено было ):
- Этот орден за то, что колхозу вовремя картошку собрать помогли,- значит понимай это так, что в какой-то дружественной нам стране сотни тысяч гектаров земли от мин обезвредили после пронёсшегося над ней военного конфликта.
- А этот за то, что котят во время грозы с высокого дерева сняли,- то есть под обстрелом из горного аула в «афгане» детей вывезли и спасли.
- А этот за то, что во Вьетнаме помогли крестьянам на рисовом поле крокодила поймать,- то есть сбили ракетой американский вертолёт под кодовым названием «Аллигатор», который каждый день вьетнамские деревни напалмом поливал и жёг.
Пройдёт время. Может быть и вы когда-нибудь заслужите честь отпить чаёк из этого подстаканника. И нужно для этого всего ничего: выбрать для себя самую почётную мужскую профессию, название которой – защитник Отечества. А тяжела ли эта профессия и как с честью освоить её и пронести через всю жизнь – учитесь и берите пример у своих отцов, дедов и прадедов.
П о с л е с л о в и е.
А, если посмотрит специалист – историк на мой серебряный подстаканник, то сразу спросит, а где вензель наполеоновский, то есть латинская заглавная буква «N» в овале, знак стоявший на всех личных вещах Наполеона. И сразу поставит под сомнение всю рассказанную мною историю. Давайте и мы отбросим ореол поэтики и романтики и посмотрим, кто же такой генерал Милославский?
В первую очередь потомственный русский военный. Человек, отдавший всю свою жизнь служению своему отечеству – России. Не раз воевавший с разными её врагами, получивший поровну и наград, и ранений. Свято веривший в лозунг русских офицеров: «За Веру, Царя и Отечество!».
Но оказавшись в рядах деникинской армии, он видит, нет царя, убитого вместе с семьёй, что стало с Отечеством, где сын стреляет в отца, а брат в брата. Старая власть обречена. Он в душе понимает, что Ленин с большевиками совершили октябрьский переворот. Ужасный своей циничной жестокостью и кровопролитием, на которые белые способны ответить, к сожалению, только тем же. Правда, до этого был ещё февраль семнадцатого. Но разве что-то изменилось в жизни народа, когда не стало царя.
Россия огромная страна с многомиллионным населением, и, чтобы довести его на столь огромной территории до точки кипения и брожения, ни «кучки», ни даже целой партии большевиков недостаточно. Довели страну до революции и царь, и правящие классы своими действиями, а чаще бездействиями, нерешительностью и поражениями, начиная с конца Х1Х века и по октябрь 1917 года.
Пойти служить новой власти Милославскому не позволяют принципы и убеждения, которых и которым он не изменит, потому что есть изначальный принцип: присягают только один раз. И он готов за это умереть. Он знает, что его расстреляют, но он спокоен. Он верит, что все внутренние противоречия россияне разрешат, знал бы он тогда ещё, что на это уйдёт почти весь двадцатый век. Но знает он и то, что во сто крат опаснее враг внешний. И сколько же их всегда было и есть у России. И кто вместо него встанет в строй, кто защитит Державу. Что он может сделать для России сейчас, находясь в положении военнопленного, которого неминуемо расстреляют.
Передать свою веру тем, кто готов служить, как и он, России. И бывший матрос Берзин, покоривший его своей смелостью, преданностью тому делу, которому он служит, выдержкой и изобретательностью, как раз тот, кому он может доверить свою веру. Передать веру на словах? Но, что для Берзина могут значить слова пленённого им генерала. Всего лишь красивая риторика для его старческого оправдания.
И умный, грамотный, старый генерал находит тот МАТЕРИАЛЬНЫЙ символ, переводящий веру из поколения в поколение, ВЕРУ - в силу русского духа и непобедимости русского оружия. Тем самым, он совершает самый, может быть, значимый подвиг в своей жизни, по передаче эстафеты доблести и славы офицерства российского молодому поколению.
С тех пор миновало без малого почти сто лет. И разве не навоевался вдоволь за эти годы серебряный подстаканник, побывавший в руках четырёх поколений русских офицеров. Генерала Милославского, подполковников-контрразведчиков Берзина и потом моего отца, заменившего умершего Берзина, а теперь уже и моего брата, генерал майора, с честью пронёсших этот символ через всю свою жизнь.
Во многих домах бережно хранятся личные вещи: пилотки со звёздочкой, солдатские ремни, планшетки, погоны, ордена и медали давно ушедших дедов и прадедов. А попадут эти вещи в ваши руки, храните и вы эти святыни – символы нашей Веры, Доблести и Славы. Будьте достойны их! Ибо стоят эти вещицы, как и мой серебряный подстаканник, в тысячи раз дороже четверти фунта пусть даже самого чистого серебра.
Но запомните! Эти вещи НЕ продаются. Ими НЕ торгуют. Человек, торгующий на «барахоловке» орденами, медалями и другой военной атрибутикой, подобен ДЬЯВОЛУ, торгующему человеческими душами, торгующему КРАДЕНЫМ – чужой Славой, нашей Памятью и нашей Верой.
Букулты 2009 год. Владмир Пантелеев
Сборник "Не забывайте нас, правнуки!"
В настоящий сборник вошли написанные мною для детей и юношества рассказы о войне: "Чёрные глаза", "Василёк", "Серебряный подстаканник", "Железный крест", "Отец чемпиона", которые Вы найдёте на моей страничке.
Первые три рассказа написаны по воспоминаниям моего отца Пантелеева Семёна Михайловича, участника ВОВ с первого до последнего дня. С героем рассказа "Отец чемпиона", Алексеем Марковичем Музыченко, меня связывала более чем десятилетняя дружба. Рассказ "Железный крест" написан по моим воспоминаниям послевоенного детства.
Так как я указываю имена и фамилии реальных участников описываемых событий, происходивших в реальности, считаю, что имею право назвать свои рассказы МЕМУАРАМИ.
Почему я адресовал свои рассказы о войне именно подросткам?
Например, что мы видим сейчас о войне на экране? Некоторые молодые режиссёры пытаются показать правду о В.О.В., но они полностью зависят от продюсеров, экономящих деньги на квалифицированных военных консультантах, в результате вместо исторической ПРАВДЫ мы видим "ляп" на "ляпе", а малочитающая современная молодёжь принимает увиденное за "чистую монету".
Например, в одном из фильмов молодой режиссёр снимает крупным планом группу советских военнопленных, освобождённых после двух лет пребывания в фашистских лагерях смерти, с отъетыми харями, словно у бандюганов девяностых, а молодые исполнительницы девушек-фронтовичек в этом фильме своим поведением, одеждой, причёсками больше напоминают "ночных бабочек" с Тверской.
Если режиссёра можно отнести к «старшим внукам», то молодых героинь фильма, уж точно, к «правнучкам» показанных исторических персонажей. Для вышеупомянутых создателей фильма события Великой отечественной войны столь же далеки, как для меня и для Вас Троянская война, если, конечно, Вы не историк в данной области. Скажем честно, а что мы знаем о Троянской войне? Думаю, ровно столько же, сколько наши внуки и правнуки о Великой отечественной войне.
Так сложились обстоятельства, что я пять последних трудовых лет перед выходом на пенсию работал учителем в школе. И беру на себя смелость сказать, что поколение ПРАВНУКОВ (героев Великой отечественной) знает об истории этой войны лишь «обрывки из отрывков», причём, из самой плохой её интерпретации. Из проведённых мною лично опросов учеников 5-7 классов (за пять лет около 300 учащихся) выяснилось, что более 80% опрошенных с полной уверенностью не могут назвать даже имена и отчества своих прадедушек и прабабушек. Рассказать, чем прадеды и прабабки занимались в годы войны, кто из них воевал, в каких войсках и звании или был в партизанах, кто из них погиб или умер в годы войны и в каком возрасте.
Актёры и режиссёр ведут себя "по понятиям" и морали сегодняшнего дня, а не военных лет. Поэтому так выглядят и «фронтовички», и «сытая» массовка, изображающая измождённых военнопленных, потому что это НЕСООТВЕТСТВИЕ им просто не могло прийти в голову.
Но это вина не режиссёра и актрис, не юных школьников, а это результат донесённой до их сознания, двумя послевоенными поколениями, НАРОДНОЙ памяти о войне. Как много мелочей «рассыпали» из «кошелька памяти» эти два поколения (сыновей и внуков участников войны) по дороге к их правнукам.
Конечно, мертвых не вернуть, новое взрослое поколение не переделать. Но, чтобы говорить ПРАВДУ о войне, нужно сохранить каждое слово её КАЖДОГО участника или хотя бы воспоминания тех, кто жил и общался с этими людьми. Это долг каждого из нас. Это и мой долг. Нельзя допустить, чтобы поколение правнуков НЕ ЗНАЛО даже имён своих прадедов-героев. Поэтому ПРАВДУ О ВОЙНЕ, УСЛЫШАННУЮ от её участников, я писал, и буду писать для детей, для будущих поколений.
Откройте, пожалуйста, мой сборник "Не забывайте нас, правнуки!", в котором найдёте пять рассказов: "Чёрные глаза", "Василёк", "Серебряный подстаканник", "Железный крест", "Отец чемпиона". Прочтите их вместе со своими детьми, внуками или даже правнуками. Этим Вы внесёте свою лепту в нравственное и патриотическое воспитание молодёжи. Если Вы хотя бы немного, в глубине души, патриот России, если Вы уже прочувствовали своим сердцем, что принесла эта война нашему народу, эти рассказы не оставят Вас равнодушными. С Глубочайшим Уважением к каждому, кто это сделает. Не пожалеете.
2012 год Владмир Пантелеев